Сергей Пархоменко в программе СУТЬ СОБЫТИЙ // "Эхо Москвы", 29 апреля 2011 года
cook
<...>
Есть еще один сюжет, который я обязательно хотел затронуть в этой программе, и я думаю, что мы сможем с вами обсудить это по телефону во второй половине нашей программы «Суть событий». Сегодня премьер-министр Путин собрал в Пензе некоторое количество верных ему деятелей культуры. Собственно, вот это самое приглашение в значительной мере оказалось (я абсолютно убежден, что так оно ровно и задумывалось) некоторой проверкой на лояльность, проверкой на верность, на готовность принимать участие в церемонии. Не так редко в последнее время происходят такого рода события. Мы с вами были свидетелями уже нескольких таких встреч. Иногда, на первый взгляд, спонтанных, иногда очень тщательно подготавливаемых. В них теперь принимают участие попеременно оба высших должностных лица российского государства - и президент, и премьер-министр время от времени устраивают эти спектакли - и каждый раз начинается одна и та же дискуссия, нужно ли принимать в этом участие. И вспоминаются разного рода классические библейские цитаты насчет хождения на совет нечестивых и всякое такое прочее.
И довольно часто приходится слышать от участников этих встреч одно и то же простое рассуждение, которое они приводят в оправдание своего согласия во всем в этом участвовать. Вот, последним и, мне кажется, наиболее так, как-то открыто и прямо высказывал эту точку зрения Андрей Макаревич, кажется, может быть, даже здесь, в эфире «Эха Москвы», а, может быть... Мне кажется, он это делал не один раз. Он спрашивал: «А что, собственно, вы от меня хотите? Вот, раздается у меня звонок и мне говорят, что «вас приглашают поговорить, как-то обсудить интересующие вас проблемы», что я должен в этот момент делать? Я должен рычать, что ли?» Ну, я цитирую Макаревича, конечно, не дословно, а по смыслу того, что он говорил. «Что я должен, изрыгать какие-то проклятия, говорить «Нет, никогда! Ноги моей, руки не подам, в одном помещении как-то не хочу находиться, не пойду и так далее»? Да нет. Я, в общем, нормальный интеллигентный человек. Если меня приглашают, почему бы не пойти?»
Здесь, конечно, есть некоторая подмена понятий. Вопрос, ведь, не в том, пойти или не пойти. А вопрос в том, на каких условиях пойти или не пойти. Потому что каждый раз эти встречи обставляются множеством разнообразных, так сказать, протокольных осложнений, начинается выяснение того, какие темы можно затрагивать, а какие нельзя, какие вопросы можно задавать, а какие нельзя, о чем следует говорить, а о чем говорить совершенно не следует. Это, во-первых. И кроме того, вопрос, ведь, не в том, чтобы встретиться, вопрос не в том, чтобы сесть за один стол и поговорить. А вопрос в том, чтобы этот разговор не превращался в демонстрацию подобострастия. Проблема, ведь, в том, что люди, которые участвуют в этих встречах, они, в общем, этого вызова не выдерживают. Они, в общем, оказываются для этих встреч слабы. Они начинают лебезить, они начинают приторно улыбаться, они, грубо говоря, начинают пускать слюни, они начинают угодливо подхихикивать на, в общем, достаточно плоские шутки, которые они слышат. Они начинают очень, что называется, выбирать выражения и непрерывно сами себя как-то придерживают, контролируют и все время сами себе напоминают о том, что они разговаривают с очень большим начальством - нужно быть умницей, нужно быть любезным, нужно быть милым, нужно как-то ни в коем случае не разочаровать и не расстроить этого самого высокопоставленного собеседника. И мы это видим раз за разом. Видим какие-то нелепые вопросы, видим совершенно беззубые, бессмысленные темы, на которые люди идут. Потому что их сама процедура разговора, как им кажется, создает в них ощущение какой-то причастности к какому-то большому, важному событию. Они начинают любить начальника всей душой и любить его публично. В этом же проблема. Встречайтесь, пожалуйста, но чего же вы расползаетесь в такую лужу каждый раз? Что ж вы так расклеиваетесь? Почему каждый раз это превращается в такую публичную жижу, вот эти ваши встречи и эти ваши разговоры? То про зверушек чего-нибудь спросят, то попросят... Была такая, позорная история про то как встречались представители ПЕН-клуба (это, собственно, организация, которая во всем мире объединяет писателей, которые готовы выступать за разного рода важнейшие демократические и либеральные ценности). Так вот, очередная встреча этого самого ПЕН-клуба, российского ПЕН-клуба обернулась тем, что как-то обсуждалась судьба каких-то зданий, какой-то аренды, чего-то такое «нас откуда-то выгоняют, выселяют, нельзя ли нас обратно?» В общем, что-то вот такое. И это происходит каждый раз. Как-то директора театров и главные режиссеры начинают говорить про какую-то такую маленькую, крошечную театральную экономику, киношники начинают говорить про дотации на кино, книжники начинают говорить про то, что нужно бы как-то снизить НДС на книжное производство и всякая прочая такая штука.
На самом деле, конечно, в этой ситуации происходит дискредитация и девальвация, если хотите, звания художника. Это, все-таки, очень большое бремя, это очень большое доверие, которое человек несет на себе. И, мне кажется, в этой ситуации человек обязан забыть о своих маленьких проблемках, о своих маленьких потребностях, о своих маленьких соперниках и о своих маленьких любимчиках и вспомнить о том, что его талант, его служение и, собственно, эта удивительная профессия, которой ему довелось заниматься (профессия художника, художника в широком понимании этого слова - это может быть актер, это может быть театральный режиссер, это может быть кинодеятель или продюсер, это может быть издатель, писатель, кто угодно), так вот это служение дало ему возможность от имени своих читателей, своих зрителей, своих поклонников выступить перед лицом власти с чем-то, действительно, важным и отстоять что-то, действительно, значительное и существенное. Давайте вот на этом месте я остановлюсь - мы продолжим эту тему после новостей во второй половине программы «Суть событий».
<...>
Ну что? Давайте продолжим разговор. Разговор я вел перед перерывом о вот этих ставших уже почти такой рутиной российской общественной и политической жизни, встречах президента или премьер-министра с разного рода группами интеллигенции, я бы сказал, с разными интеллигенциями - с разными художниками, с разными группами представителей творческих профессий, которые каждый раз кончаются одним и тем же - они кончаются ужасным конфузом, они кончаются нашим наблюдением за тем, как жалобно, жалостно и слабо выглядят люди, которых мы привыкли с вами видеть, решающими очень сложные творческие задачи. Они ставят очень сложные, многотрудные, многодельные фильмы, какие-то удивительные театральные постановки, они пишут прекрасные книги, они демонстрируют нам свои поразительные таланты, а здесь они выглядят слабыми, жалкими, подобострастными и униженными перед лицом начальников, которые, так сказать, почтили их своим вниманием. Это происходит раз за разом, снова и снова.
К сожалению, относительно недавно это произошло в очередной раз и в журналистской среде - на протяжении последней недели идет большая дискуссия вокруг телеканала «Дождь», который на протяжении нескольких последних месяцев был таким, очень важным символом свободного какого-то неподконтрольного дыхания молодой и талантливой, очень энергичной и очень впечатляющей группы московских журналистов. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что это такое, очень локальное было событие, которое взволновало относительно небольшую группу людей, которые могли следить за этим с помощью интернета или с помощью кабельных телеканалов. Но тем не менее, впечатление было очень сильное.
И вдруг как-то шарик этот очень резко сдулся, и раздались громкие вопли и рыдания, и такая произошла в интернете очень бурная, прошла волна обсуждения этого всего, что, вот, этот самый телеканал «Дождь», как быстро он покапал и прошел, как сказала одна из участниц дискуссии. И что, вот, совершенно ничего от него не осталось.
На самом деле, я разделил бы эти проблемы на 2 части. Во-первых, действительно, есть ощущение, что нас всех, людей, которые с очень большим интересом, вниманием и доверием отнеслись к работе этого телеканала как-то так обменяли в каком-то достаточно сложном, непонятном нам и до последнего момента нераскрытом каком-то там торге с властью. Особенно это стало заметно в тот момент, когда неожиданно на этом телеканале появился Дмитрий Медведев и имел там чрезвычайно сладкий, нежный, я бы сказал, такой, приторный прием. Он там всем очень понравился, он всех обаял, все ему улыбались, все как-то говорили, какое у него прекрасное рукопожатие, какой он чудесный, симпатичный мужчина и всякое такое. Такое впечатление, что мы стали свидетелями и, что самое обидное, невольными участниками какой-то сделки, что, вот, нас всех собирали-собирали в какую-то одну авоську, а потом как-то поменяли на что-то такое, что мы сами не вполне понимаем. Наверное, что-то очень важное, наверное, что-то очень хорошее, наверное, на возможность этого телеканала вещать в более широком и общедоступном эфире, может быть, на какие-то преференции в области, там, поставок оборудования или еще что-нибудь такое, чрезвычайно важное и полезное. Но очень не хочется быть такой валютой в каком-то чужом торге, вот, чтобы тобой расплачивались и рассчитывались как горстью каких-то монеток. Это одна история. Надо сказать, что руководство канала здесь не очень изящно, не очень деликатно провело эту свою партию.
И вторая история. Собственно, сам визит президента Медведева на этот телеканал, который так взволновал огромное количество и поклонников телеканала, и ненавистников, и завистников этого телеканала, и тех, кто телеканала этого никогда не видел, а только слышал звон о том, что вот такой телеканал, вроде бы, существует где-то там в интернете или в кабельных сетях вещает.
Штука же, ведь, не в том, что он пришел, штука не в том, что он провел там 10 или 15 минут в этих студиях, что его там провели и чего-то такое ему показали. А штука в том, какой там состоялся разговор. А разговор состоялся чрезвычайно слабый, разговор состоялся жалкий и жалко выглядели журналисты, работающие на этом канале. В этом же, ведь, проблема. Проблема в том, что они не посмели разговаривать с президентом о том, что было интересно не им, а мне, что было интересно их слушателю, тому самому слушателю и зрителю, которого они на протяжении нескольких месяцев не просто собирали, не просто как-то приманивали, прикармливали, а которого они воспитывали своей собственной работой. И вот, воспитали. Вот, создали эту аудиторию. Ну, давайте же теперь, работайте на эту аудиторию, а не на внутренние задачи, которые есть, может быть, даже и чрезвычайно благородные, в вашей собственной телекомпании.
К сожалению, разговор был построен в журналистском смысле очень слабо, в человеческом смысле очень трусливо. И надо это констатировать. Так что это не вопрос о том, пришел, не пришел, позвали, не позвали. Хорошо, что позвали, отлично, что заманили, как-то так схитрили, что он там оказался. Ну? Вперед. Вот теперь, собственно, и начинается самое интересное. А вместо этого, в общем, как-то поцеловали в плечико, как было сказано другим деятелем культуры по другому, но, в общем, схожему поводу тоже взаимоотношений с властью.
Я думаю, что... Вот здесь у меня спрашивают: «Скажите, пожалуйста, а какой бы вы задали вопрос, если бы вас пригласили на такую встречу?» - спрашивает у меня Прохор из Санкт-Петербурга. Очень просто. Я спросил бы у этого президента или у этого премьер-министра, что он собирается сделать просто в ближайшее время, на днях, сегодня с тем, чтобы восстановить разрушенную в стране судебную систему. Потому что, все-таки, мы с вами существуем в обстоятельствах абсолютно не жизнеспособного государства, государства, которое не может справляться (тут мы возвращаемся к самому началу разговора) с самыми насущными, самыми простыми, самыми ясными и, в общем, самыми неизбежными вызовами времени. <...> И, вот, об этом я и спросил бы, если бы у меня было 10 минут или если бы у меня было 3 минуты, или полминуты если бы у меня было для того, чтобы задать вопрос президенту или премьер-министру, мой вопрос был бы такой: «Что вы хотите, можете и считаете нужным сделать для того, чтобы вернуть мне суд? Мне нужен суд. Не потому, что я собираюсь кого-нибудь ограбить, не потому, что я чувствую себя в чем-нибудь виноватым, а потому что я чувствую себя незащищенным перед лицом простых, естественных проблем и вызовов времени». Вместо этого люди, которые получили такую возможность, начинают спрашивать о погоде, о собачках, о том, родила ли уже лабрадорша или еще о чем-нибудь таком. Или о том, почему вы такой чудесный, почему вы такой мускулистый, почему вы такой загорелый, почему вы нами так хорошо управляете и вообще как это вам все так прекрасно удается. Все эти разговоры сводятся вот к этому. А еще омерзительнее, когда они сводятся к тому: «А нельзя ли мне немножечко получить на ремонт моего театрика? А нельзя ли мне как-нибудь, вот, чтобы у меня пониже была аренда за мое помещеньице? А нельзя ли как-нибудь профинансировать мой фильмик?» и так далее.
Вот, собственно, на что уходит энергия российской интеллигенции на наших глазах, и вот почему мы, я, например, отношусь к этому с таким неодобрением. И вот почему поступки тех, кто отказываются от таких встреч, кто сразу отказываются играть по этим правилам, кто отказывается вести разговор в такой атмосфере и по таким приличиям, почему такого рода отказы вызывают мое уважение. И в данном случае Михаил Ефремов, с которым я знаком очень много лет и с которым в детстве мы очень близко дружили (так как-то получилось). Ну, было это давно, мы в последнее время видимся очень редко, но я сегодня его поздравляю с этим выбором и считаю, что он поступил совершенно правильно. И Дмитрий Быков, к которому у меня есть много, что называется, претензий и творческого, и человеческого, и политического, и какого хотите характера, и мне не всегда нравится то, что он делает, в данном случае я должен констатировать, что он поступил правильно, что он поступил решительно, мужественно и я, так сказать, в этом выборе простом, ясном, очень понятном и очень человеческом его поддерживаю и всячески одобряю. <...>
отсюда | звук
.