И.О. Кузьмин. Материалы к вопросу об обвинениях евреев в ритуальных преступлениях
7.
№ 55. 1748 г.
Декрет суда по Дунайгородскому делу.
Напечатан в переводе И. Г а л а н т о м "Ритуальный процесс в Дунайгороде, в 1748 г." в Евр. Стар." т. IV (1911 г.), стр. 272-283. Перевод проверен мною по копии из Киевского Центрального Архива (кн. № 4463, лл. 86-96). Сделанные мною незначительные исправления и восстановленные пропуски заключены в квадратные скобки.
Состоялось на территории города Дунайгорода, наследственных имений Краковского Каштеляна, Великого Коронного Гетмана Иосифа Потоцкого, в доме войта Дунайгродского мещанина Христофора Гагашко, в ближайшую субботу после праздника [Посещения] (А не Благовещения, как перевел г. Галант. - прим. И. Кузьмин) Пресвятой Девы Марии (6 июля) 1748 года.
В присутствии родовитых и дворян: Мартина Хоецкого, Андрея Платовского, Матвея Карвосецкого, Павла Батовского, а также генерального королевского возного, дворянина Александра Мялковского, явившегося для настоящего дела, и многих других разного звания и состояния лиц, собравшихся для настоящего дела.
Мы, Александр Галецкий, подстолий Бусский, генеральный Комиссар Волынских, Подольских, Бусских и Украинских имений Каштеляна Краковского, Великого Коронного Гетмана, Сиятельного пана Потоцкого, и чешник бусский, вице-герент гродского Галического суда Николай Гитицкий, назначенные названым Краковским Каштеляном и Гетманом Великим Коронным с полною властью для разбора нижеозначенного дела, а также бурмистро-радзецкий совместно с войтовским судом королевского города Каменец-Подольска, равным образом и ...в присутствии, назначенного Каменецским Епископом кс. Дембовским, кафедрального кантора каменецкого капитула, дуновецкого пробоща ксендза Томаша из Романова Свирского.
Все названные лица, собравшись на территории наследственного города названного пана Потоцкого Дунайгорода, для вершения суда, приказали присяжному генеральному возному дворянину Александру Мялковскому оповестить об открытии ими юрисдикции, а после оповещения присовокупить, чтобы явились для записи своих заявлений.
Инстигатором же этого суда предложено явиться: обвинителям, обывателям и жителям дунайгродским, мещанам Мартину и Антонию Долганам, а также Стефану Павловичу, явившимся лично от своего имени и от имени остальных обывателей и жителей, относительно наказания за непорочную кровь; затем матери жестоко убитого малолетнего Иоанна, находящейся под арестом крестьянке Мандзе, через данного ей патрона и защитника Якова Ясинского; и наконец находящимся под арестом евреям Менделю Ейзиковичу, Менделю Зейликовичу и Либерману Гаскелевичу, точно также через уполномоченного краковским каштеляном вельможным паном Потоцким, дворянина Томаша Стемиковского.
Инстигатор, в силу присвоенной его сану обязанности, вместе с вышеназванными обвинителями предъявил обвинение по поводу богопротивного дела о пролитии невинной крови путем жестокого убийства малолетнего, полуторагодовалого ребенка Яна, против неверных Менделя Ейзиковича, Менделя Зейликовича и Либермана Гаскелевича, как равно против крестьянки Мандзи, обвиняемых в том, что:
1) Крестьянка Мандзя, забыв страх Божий и поступая вопреки всем Божьим заповедям, пришедши в среду, перед праздниками Русской Пасхи, то есть 17 Апреля нынешнего 1748 года, в поименованный выше город Дунайгород, с ребенком, и зайдя в еврейский дом, вступила в переговоры и в соглашение с евреями относительно продажи им этого ребенка.
2) Означенные же евреи, жаждущие, как всегда, христианской крови, осмелились разными способами подговаривать упомянутую Мандзю, чтобы она продала им своего ребенка, а именно: обещанием ей за то денежного вознаграждения и побуждением, чтобы она поступила к ним в услужение; для удовлетворения гнусных своих стремлений и для помраченья ума обвиняемой крестьянки Мандзи, предложили ей выпить какой-то напиток и похитили оставленного в их избе на короткое время ребенка, дабы затем тайным образом, согласно обычным своим приемам, неверными руками жестоко его замучить; затем, дабы скрыть свое гнусное преступление, вынесли замученного ребенка в поле по тропинке, ведущей к Нестеровцам и, положив его в борозду, покрыли его землею или дерном.
Впрочем, обо всем этом более подробно говорится в судебном освидетельствовании здешних городских властей, следующего содержанья. «По требованию и распоряжению Пана Эконома и благодетеля нашего, мы, (нижеподписавшиеся) были командированы Дунайгородским местным урядом для осмотра найденных на теле этого ребенка ран, при чем нами найдены и описаны следующие раны: во-первых, по середине головы одна рана и вторая, глаза вынуты, вынуты также язык и передняя часть шеи (вилочка); у правой подмышки рана, доходящая до самого сердца: на левой руке у подмышника на жилах рана; на правом колене рана; на правом бедре близ половых органов рана; что касается остальных имеющихся ран, то они не могли быть исследованы нами, так как они уже почернели: каковые раны мы весь уряд видели, в чем и подписываемся. Войт Дунайгродский Крыштоф [Гагашкевич], бурмистр Дунайгродский Мартин Дубит, Присяжный Мирон Б. Стефан, Присяжный Антон [Долган]».
В виду всего этого, обвинители настоятельно просили свой суд наказать вышеназванных, находящихся под арестом за такую жестокость, совершенную над лицом христианина, подвергнув их уголовным наказаниям, предписанным законами государства и сообразно новейшим примерам.
На письменное заявление стороны, непроверенное в некоторых пунктах, находящаяся под арестом крестьянка Мандзя, через своего защитника, дворянина Якова Ясинского, возразила следующее. Она лично не входила ни в какие уговоры с поименованными выше: Менделем Ейзиковичем, Менделем Зейликовичем и Либерманом Гаскелевичем; но последние сами, едва она успела вступить в еврейский дом, добровольно стали уговаривать ее, чтобы она поступила к ним в услужение или же чтобы она условилась с ними, за какую денежную сумму она продала бы им ребенка, для обычного, применяемого обыкновенно во время их праздников, убийства. А когда она не пожелала говорить с ними об этом и не дала им подвести себя, они отправили ее за водою, а затем, лишь только успела она вернуться с водою в тот же дом, дали ей тут же выпить в стеклянном сосуде какую-то жидкость, на вид маслянистую, черного цвета и горькую на вкус. Едва она успела проглотить эту жидкость, она почувствовала себя как будто в экстазе и не могла упомнить, куда девался ее ребенок. Вследствие этого, а также принимая во внимание, что она вовсе не считает себя виновною в этом преступлении, она просит у своего суда, чтобы он признал ее невиновною и немедленно освободил ее из заключения.
Другая сторона, а именно неверные Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, возражали также через своего защитника дворянина Томаша Стемиковского на заявления, принесенные в свой суд обеими предшествовавшими сторонами; причем прежде всего, в оправдание от неправильно взведенного на них обвинения в умерщвлении христианского ребенка, ссылаются на буллу, данную папою Павлом III такой даты: Рим, Мая 12 дня 1540 г., в коей имеется свидетельство о том, что евреи не употребляют христианской крови, а также на привилегию Сигизмунда Августа, короля польского, в коей указывается, что евреи ни для каких целей не применяют ни христианской крови, ни святых таинств; в дополнение же к приведенной папской булле и королевской привилегии, они заявляют, что в достаточной мере будут оправданы свидетелями; покуда же просят у своего суда освободить их из заключения, дабы этим предоставить им возможность озаботиться приисканием свидетелей.
В опровержение этих возражений обвиняющая сторона, обязываясь вывести все свои положения при допросе, привела в подтверждение практикуемого евреями умерщвления христианских детей следующие данные: уголовный процесс по поводу жестокого умерщвления евреями невинного христианского ребенка Юрия Красновского, 18 августа 1710 года; возбужденное архидиаконом, официалом и плебаном Сандомирским, доктором обоих прав ксендзом Стефаном Жуховским, с целью обнаружения явных еврейских преступлений и в интересах справедливости, дело об убиении в Сандомире сироты; - также судебные решения: первое по этому именно делу, состоявшееся в обычном суде Главного Королевского Люблинского Трибунала, в ближайшую Субботу перед праздником святого Мартина епископа, года Господня 1713 (4 ноября 1713 г.); второе же решение против евреев мучителей и убийц какого-то католика, состоявшееся в Заславльском замке, принадлежащем к наследственным имениям Его Сиятельства князя Павла на Любартове Любартовича Сангушно, Маршалка Вел. Кн. Литовского, 7 Апреля минувшего 1747 года, постановленное присяжным магдебургским урядом королевского города Кременца. Таковыми данными в достаточной мере доказано, что евреи употребляют христианскую кровь и что ими над христианами совершаются жестокие убийства, с применением для этого особых весьма тонких инструментов. На аппеляции обвиняющая сторона просила поэтому суд отвергнуть возражение евреев о неупотреблении ими христианской крови.
Настоящий суд, заслушав доводы и опровержения сторон, оставляя покуда дело нерешенным и применяясь к желанию со стороны находящихся в заключении евреев, постановил: снять показания прежде всего с обвиненной женщины, крестьянки Мандзи, а затем и с находящихся в заключении евреев на добровольном допросе.
Вслед за этим постановлением, перед лицом суда поставлена была обвиняемая Мандзя, давшая при добровольном допросе нижеследующее показание:
Я, Мандзя, дочь ныне покойного крестьянина Ивана и Анны супругов, подданных деревни Тыравы Валашской, близ города Санока, вышла впоследствии замуж за подданного села Янковец, расположенного вблизи Тыравы, Грыця, с коим прожила в замужестве четыре года и прижила с ним одного ребенка; на исходе четвертого года, когда я забеременела вторым ребенком, муж мой умер. Вскоре после этого, видя, что разные люди из наших местностей отправляются для своего пропитания в Подолию, я собралась с ними также в дорогу, взяв с собою моего ребенка и беременная другим ребенком. Когда мы приближались уже к городу Усятыну, какая-то проехавшая в коляске мимо нас госпожа, сжалившись надо мною и желая облегчить мне дорогу, предложила взять с собою в коляску моего ребенка. Этого я сделать не пожелала, но идущие со мною люди стали убеждать меня не противиться желанию этой госпожи, сжалившейся надо мною; вследствие того я передала ей ребенка, полагая получить его обратно в Усятыне. Прибыв туда, я стала разыскивать эту госпожу по разным домам, желая взять от нее обратно моего ребенка, но ни госпожи, ни ребенка мне найти не удалось. Отсюда я направилась прямо в село Залесец, расположенное по близости села Деменчи, и проживала там в качестве коморницы (жилицы) у хозяина. Только здесь я разрешилась от бремени ребенком, которого и окрестила в церкви, согласно требованию [соборной католической церкви], но ребенок этот жил при мне не более полгода, а затем умер. Но и после смерти ребенка я продолжала жить там же. Вскоре местный батрак Леско, уверив меня первоначально, что он повенчается со мною законным браком, старался увлечь меня, на что в противность Божьим заповедям я согласилась, и забеременела вновь. Чувствуя приближение развязки и видя, что Леско совсем меня бросил, я решила уйти из Залесец в село Анновку, принадлежащее к Макаровскому староству, где и прожила у атамана все лето до осени: там же Господь Бог разрешил меня от греховной связи ребенком, который был окрещен и наречен Яном. Затем я вернулась с этим ребенком, после состоявшегося его крещения, в село Залесец и прожила там довольно долго, а затем прибыла сюда в Дунаевец перед праздником польской Пасхи в нынешнем 1748 году. Придя сюда с ребенком Яном, я остановилась у старухи сапожницы, проживающей близ замка, в доме коей я переночевала и пребывала там до полудня следующего дня; затем я отправилась к заставе, где и ночевала у атаманши. Затем - кажется, ночью с четверга на пятницу, в точности не могу вспомнить - я хотела отправиться отсюда в село Анновку, но так как этого нельзя было сделать в виду сильного наводнения, то мне пришлось вернуться в г. Дунаевец через мост. Я зашла в еврейский дом Менделя Ёйзиковича, неся на руках своего ребенка. Здесь, кроме названного хозяина Менделя Ейзиковича с женою, я застала сидящими у стола еще двух евреев; из христиан же не было никого. Старый, седой, колтуноватый, среднего роста, хозяин дома, в коем я находилась, спросил у меня, откуда я и вообще - что я за женщина? на что я ответила, что из села Залесец. Затем тот же еврей сказал мне: не будешь ли служить у меня, но я извинилась, что никоим образом не могу пойти в услужение, так как у меня имеется маленький ребенок, (Здесь следует особенно отметить, что в этом месте обвиняемая женщина дает разные показания, то утверждая, что еврей давал ей три червонных золотых, то отрицая этот факт). Затем тот же еврей дал мне два ведра, чтобы я пошла за водою; предполагая получить за это вознаграждение, я отправилась за водою, усыпив ребенка за печкою. Когда же я возвратилась с водою, еврей принес мне чарку водки красного цвета, которую за свой труд я и выпила. Затем он вновь дал мне нечто похожее на водку, неприятное на вкус, черного цвета, требуя насильственно, чтобы я это выпила, что я и сделала. Но лишь только я это проглотила, мне сразу стало темнить в глазах, и все помешалось в уме. Затем он вытолкал меня из своей избы; спящий же ребенок остался за печкою, и что с ним случилось- не знаю. (Следует заметить, что та же женщина в другой раз утверждает, что, выпив водку, она взяла своего ребенка на руки и отправилась в село Анновку, но не доходя до этого села, при переходе через воду, она уснула на берегу и уронила ребенка из рук в воду. Затем в третий раз она заявляет, что распеленанного ребенка она усыпила за печкою, а когда принесла воду и напилась дважды водки, она помнит, что ребенка отдали ей в руки спеленанным и она не знает, был ли он жив или нет, так как глаза и голова у нее сильно помутнели; где же она бродила после этого, вовсе не знает и не помнит, однако же постоянно утверждает, что она почти всю неделю бродила по полям. Наконец, она часто ссылается на то, что оставила ребенка своего за печкою у еврея и вышла без него из дома еврея Либермана).
После этого допроса обвиняемой, находящейся в заключении Мандзи, вышеупомянутый суд приступил к дальнейшему допросу обвиняемых, находящихся в заключении евреев по поводу уголовного преступления - убийства, совершенного над невинным христианским ребенком.
Первый, представший перед своим судом, обыватель местечка Дунаевцы, неверный Мендель Ейзикович, при допросе дал следующее показание: я, Мендель Ейзикович родился в Львове, от роду мне свыше 50-ти лет, женился я первый раз в Сатанове, а второй раз в недавно, за восемь недель до моего ареста, в Дунаевцах; вообще обвиняемый, сильно оправдываясь, отвечал отрицательно на все вопросы, ни в чем отнюдь не сознаваясь.
Второй обвиняемый, находящийся в заключении, обыватель Дунаевский Мендель Зейликович, при допросе на суде также на все пункты отвечал отрицательно, не сознаваясь ни в чем.
Третий неверный, Либерман Гаскелевич, также обыватель Дунаевский, находящийся под заключением и обвиненный в том же преступлении, подобным же образом на все пункты обвинения отвечал отрицательно, не признаваясь ни в чем.
Затем, по окончании допросов заключенной и заключенных, каждого в отдельности, суд, не будучи в состоянии добиться сущей правды относительно совершенного убийства, постановил в том заседании назначить в своем присутствии очную ставку обвиняемой, находящейся в заключении, Мандзи с находящимися в заключении Либерманом Гаскелевичем.
Приведенная на очную ставку Мандзя, хотя и оговорилась, что не этот Либерман Гаскелевич давал ей водку и посылал ее предварительно за водою, однако заявила, что и он [вместе с Менделем Зейликовичем] находился в доме Менделя Ейзиковича. Таковой извет еврей Либерман резко оспаривал, как безосновательный, и утверждал, что он вовсе ни в чем не признается и считает обвинение только поклепом со стороны находящейся перед лицом суда женщины на него и на обвиняемых совместно с ним евреев.
То же самое, [также] при очной ставке в суде, она приводила в упрек и неверному Менделю Зейликовичу и взваливала всю вину на находящегося в заключении обвиняемого, который первым приведен был к допросу в свой суд.
Тогда, после отведения в обычный для преступников арест каждого из допрошенных в отдельности, упомянутый суд приказал привести последнего, чтобы обвиняемая крестьянка Мандзя могла указать ему с глазу на глаз, какими способами она была подговорена к преступному деянию.
Когда обвиняемый приведен был в суде, он сперва не был узнан обвиняемою матерью замученного ребенка; но затем, считая себя как будто вполне очищенною, она стала говорить ему в глаза, что она была в его доме, ходила для него за водою, и также была уговариваема поступить в услужение, на что она однако же никоим образом не пожелала согласиться.
Затем, продолжала она, я была угощена водкою, сперва красного цвета, а вторично неприятного черного цвета, а в это время ребенок мой спал за печкою. Когда я выпила водку, у меня, несчастной, потемнело в глазах и еще более в уме, а ты, Мендель Ейзикович, ударил меня тогда в загривок и вытолкнул из своей избы, не допустив меня взять ребенка, о котором я с этого времени забыла, скитаясь в разных направлениях по полям.
Это судебное обвинение допрашиваемой Мендель Ейзикович не признал истинным, отрицая все вообще и вполне отпираясь не только от такого деяния, но и вообще от знакомства с этою женщиною.
Видя, что на основании допросов, снятых своим судом с каждого из заключенных в отдельности, настоящий суд не может быть в достаточной мере осведомлен о сущей по этому делу правде, - суд, откладывая покуда окончательное по этому делу решение и уничтожая прежнюю отсрочку, постановил: списать в порядке производства допросов показания достойных веры и надлежаще знакомых с делом свидетелей обеих сторон, которые будут приведены в суд, к чему должно быть приступлено немедленно же.
А так как допрашивающая и допрашиваемые стороны по поводу обстоятельств дела составили список свидетелей, согласно требованию для таковых уголовных дел, и под этими вопросами и ответами положили собственноручные подписи, причем там, где для полноты недоставало двенадцати свидетелей, противная сторона изъявила согласие на произведенных, - суд (настоящий) нашел, что постановление своего суда было удовлетворено, и он приступил к слушанию свидетельских показаний.
Но в окончательном результате, имея в виду, что и из этих допросов не было убедительно доказано преступление зверства, совершенного над ребенком Яном, суд для произнесения окончательного приговора не счел нужным торопиться и приказал привести для вторичного допроса по всем обнаружившимся обстоятельствам дела крестьянку Мандзю, которая, став перед лицом суда, дала вновь следующее показание:
Я, Мандзя, [дочь супругов - покойного Ивана и Анны, подданных села Тыравы Валашской, близ Санока, вышла замуж за Грица (в остальном показала так, как и в первом показании). А когда жена десятника Михаила провела меня до дороги к Анновке, я пошла дальше через воду, причем дитя, о котором идет речь, озябло у меня на руках. Неся его, я упустила его в воду. Сама же я блуждала по полям (следует заметить, что здесь ее показание снова отличается от прежнего в следующих словах:) будучи не в состоянии дойти до Анновки, я от Глубокой долины возвратилась назад в город и пришла к Менделю кудлатому. Здесь я застала несколько евреев. Хозяин спросил меня - откуда я? Я ответила, что я из Залесец. Далее хозяин спросил меня - не согласна ли я служить? Я ответила, что служить не могу из-за ребенка. В это время дитя уснуло у меня на руках. Я положила его за печь. Еврей-хозяин послал меня за водой. Когда я принесла воды, он угостил меня водкой какого-то красного цвета, затем водкою черного цвета, настаивая, чтобы я выпила. Когда я чрез силу выпила, у меня помутилось в глазах и еще более в голове]. Когда хозяин еврей ударил меня по шей и вытолкнул из избы, а ребенок мой остался у него за печкою, я, лишенная сознания, блуждала по разным направлениям и зашла в село Могилевку, расположенное вблизи Дунаевца; там я зашла к крестьянину Андрею Мимоходу, проживающему на конце села; с воскресенья же на понедельник, а также с понедельника на вторник я ночевала там же; это было в самый праздник польской Пасхи. Отсюда я направилась в село Сечинец и, остановившись там на короткое время, я направилась в село Чанково (и в этом месте разница), где меня поймали и посадили в тюрьму во дворе Дунаевецком.
После таковых допросов, произведенных перед лицом своего суда, суд запрашивает стороны, а именно допрашивающую и неверного Еноха Ихиеловича, дунаевецкого обывателя, действующая от своего имени и от имени каждого из заключенных в отдельности, относительно неподкупности допущенных свидетелей. Так как допрашивающая сторона принесла уже в этом присягу в присутствии стороны или сторон, а неверный Енох Ихиелевич - в дунаевской синагоге перед свитком торы, в присутствии вышеозначенных сторон и лиц назначенных для этого своим судом, то настоящий суд прежде всего приступил к чтению добровольно произведенных по всем обстоятельствам дела допросов, а затем к исследованию добытых при этом показаний.
Так как настоящий суд на основании двукратных показаний, данных перед своим судом обвиняемою крестьянкою Мандзею, а также неверными: Менделем Ейзиковичем, Менделем Зейликовичем и Либерманом Гаскелевичем, по поводу преступления о жестоком замучении христианского ребенка Яна, - не может еще в достаточной мере и обстоятельно осведомиться о качестве деяния обвиняемых лиц; затем в виду очевидного помешательства, обнаруженного обвиняемою Мандзею во время фактического допроса, придавая меньшее значение оправдательным ее соображениям, в ее присутствии сильно и упорно отрицаемым заключенными, - суд, не оставляя без наказания за невинную кровь и желая добиться правосудия, постановил, чтобы крестьянку Мандзю, мать замученного ребенка, для более достаточного разъяснения своему суду, подвергнуть пытке через публичного судебного палача: троекратным растяжением, троекратным прикосновением огнем и раскаленным железом.
На таковой пытке, произведенной в силу постановления своего суда публичным судебным палачом, ею было показано следующее: что неверные Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, обыватели Дунаевецкие, ее, пришедшую из села Залесец в тот дом, где находились все эти три лица, а в особенности неверный Мендель Ейзикович, сперва уговаривали поступить в услужение, а так как она этому воспротивилась, не желая принимать службы, то он предложил ей три червонных злотых при полном содержании ее и ребенка, а затем, не находя способа захватить христианское дитя, сына крестьянки Мандзи, именем Ян, полутора года от роду, для суеверного его замучения, он отправил упомянутую Мандзю, женщину, находившуюся в несчастнейшем и ничтожнейшем положении, с двумя ведрами за водою; когда же она вернулась с водою, он не в виде награды, а для помрачения здравого ее ума, усиленно старался совместно со своею женою, чтобы Мандзя выпила сперва какой-то красного цвета водки, а затем другой черного цвета и странной на вкус водки; когда же она приткнула ко рту рюмку, то Менделева Ейзиковичева способствовала скорейшему поглощению всего содержимого рюмки собственноручно, а затем, когда после выпития она впала в состояние умопомрачения и потеряла сознание, то вырвав у нее спящего за печкою ребенка и вытолкнув ее в шею, велел уйти из своего дома. А затем крестьянка Мандзя, подвергаемая ныне, по постановлению своего суда, пытке, находясь почти в бессознательном состоянии вследствие данного ей напитка, стала блуждать и зашла в село Могилевку, где провела три ночи, представляя собою, к удивлению крестьянина Андрея Мимохода, лицо вполне лишенное здравого смысла. Отсюда, все оставаясь в состоянии помешательства, она отправилась к Сечинецкой плотине, желая направить путь в село Чанково, блуждала также по полям целых три дня; в течение этого трехдневного промежутка времени она провела две ночи под забором; в течение же всего времени ее умопомрачения, вызванного принятою ею по мерзкой еврейской изобретательности жидкостью, вплоть до самого своего ареста, она оставалась без всякого подкрепления и пищи.
Относительно же совершенного ужасного преступления неверные Мендель Ейзикович, как подстрекатель, и Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, как соучастники, с затверделым сердцем, не смотря на то, что крестьянка Мандзя в помещении своего суда несколько раз в глаза упрекала их в факте насильственного отъятия у нее ребенка, нисколько в этом не сознались и не сознаются по настоящее время.
Вследствие этого, согласно закону, а в особенности в силу артикула пятого саксонского права, с целью обнаружить столь гнусное и богопротивное преступление, а также справедливо наказать за пролитие невинной крови, суд определяет названных неверных Менделя Ейзиковича, Менделя Зейликовича и Либермана Гаскелевича, каждого в отдельности подвергнуть допросу под пыткою через публичного палача, троекратным растяжением, трижды огнем и троекратно раскаленным железом, без промедления.
По окончании допроса под пыткою находящихся в заключении евреев, каждого в отдельности, настоящий суд постановил еще приступить к последнему добровольному допросу крестьянки Мандзи, а потому предписывает ей предстать немедленно перед своим судом.
Став перед лицом суда и допрошенная, после многократных предварительных, наиболее душеспасительных христианских наставлений, которые были сделаны своим судом, она, ссылаясь вновь на допросы под пыткою, дала следующее показание:
Когда я зашла в еврейский дом неверного, находящегося ныне в заключении, Менделя Ейзиковича, я застала там двух евреев, из коих первый пытался склонить меня поступить в услужение, обещая дать мне после праздников три червонных злотых; когда же я отказалась идти в услужение, указывая на маленького ребенка, он вынес два ведра и послал меня за водою; когда я принесла воды, хозяин подал мне стаканчик водки красного цвета, каковую я выпила, а затем насильственно и другой стаканчик, в коем водка казалась как бы черного цвета, заставляя меня выпить и эту, что под влиянием насилия я и сделала; после того не только глаза, но и ум мой крайне помрачились; тогда он ударил меня в шею и велел уйти из избы; не помня себя я и ушла, но ребенок мой остался у них, и они являются виновниками смерти моего дитяти (следует заметить, что суд усиливал свои душеспасительные увещевания по мере того, как она обвиняла находящихся в заключении евреев, которые и во время пытки отрицали свою причастность к делу). Она утверждала это после многократных увещеваний, как этого требует закон и святая справедливость.
Выслушав дальнейшие опровержения сторон, а также допросы лиц по уголовному преступлению убийства ребенка по имени Ян, найденного на полях Дунаевецких близ долины, названной Глубокая, имевшего полтора года от роду, сына остающейся поныне в заключении крестьянки Мандзи, а также остающихся поныне в заключении обывателей Дунаевских, неверных Менделя Ейзиковича, Менделя Зейликовича и Либермана Гаскелевича, а равно [при обеих сторонах, присутствовавших при этом с позволения суда, в целях лучшего расследования дела и предмета преступления, должным образом взвесивши и прочитавши следственные акты], настоящий суд, принимая во внимание, что и после произведенных допросов и прочитанных показаний, относительно самого дела и совершения убийства, никоим образом нельзя добиться правды и святой справедливости, в виду запутанности во всем и разногласий, - согласно требованию закона и чувству справедливости, приказал: чтобы в силу вышеупомянутого приговора были переданы публичному палачу, для производства допроса под пыткою как находящаяся в заключении крестьянка Мандзя, мать жестоко убитого сына, так и впоследствии (если и поскольку они были бы при этом обвиняемы) находящиеся в заключении неверные: Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, обыватели дунаевские, виновники убийства ребенка.
Из этих допросов, произведенных согласно требованиям закона в присутствии делегатов, а именно из допроса под пыткою крестьянки Мандзи, оказалось, что не кто иной, как находящиеся в заключении (евреи), силою и насильственно, в самый воскресный день своих праздников, называемых Peysach, здесь в Дунаевцах, в доме неверного Менделя Ейзиковича, напоили ее сперва жидкостью, имевшею вкус водки, какого-то странного цвета, от каковой жидкости, с нею случилось известного рода сумасшествие; а затем, вытолкнув ее из своего дома, того именно ребенка (о котором идет речь) похитили, или кто-либо из них похитил, и неизвестно куда спрятали его; затем ребенок найден был уже убитым возле долины [Глубокой] близ села Анновки, маленькими пастухами, в четверг после праздника польской Пасхи, как это более обширно изложено в донесении об осмотре ран перед городским Дунайгродским урядом, - что (обвиняемая) подтвердила впоследствии на вторичном допросе; также и на допросе под пыткою она обвиняла то же самое лицо.
На основании этого, хотя неверные Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, обвиняемые в преступлении жестокого убийства невинного ребенка христианской веры, должны бы быть наказаны смертью; но принимая в соображение как предписание закона, изложенное в Саксонском Зерцале, книга III, артикул 39, так и то обстоятельство, что и при добровольных допросах находящихся в заключении евреев, и при допросах под пыткою они выдавали себя вполне невиновными в этом преступлении, хотя всегда тысячными приговорами подтверждалось, что они жаждут христианской крови; но так как на основании допросов достаточно выведена была вероятность этого, при упорном отрицании этого всеми заключенными, то, склоняясь к более легкому наказанию, суд постановляет и приказывает: чтобы неверные Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, Дунаевецкие обыватели, содержащиеся поныне в заключении..., избавляясь от смертной казни, подвергнуты были тюремному заключению на срок одного года и шести недель, считая со времени настоящего приговора, непрерывно, по указанию замковых Дунайгородских властей. Крестьянка же Мандзя, мать найденного на полях Дунаевецких ребенка по имени Яна, ослабленная сознанием под пыткою и в виду слабости женского организма, подлежит освобождению из тюремного заключения и должна быть отдана в ближайший городской госпиталь для лечения заботами и попечениями города Дунайгорода и Дунаевецкой Синагоги. Сие приговоренные неверные евреи должны осуществить и исполнить в силу настоящего приговора, под опасением наказания инфамиею и ареста их в любом городе и любою властью для уголовного взыскания.
Далее следуют подписи: Александр Галецкий, подстолий бусский, генеральный консул имений ясновельм. пана каштеляна краковского, назначенный для этого дела, собственною рукою; Николай Гижицкий, чешник бусский, вице-герент гродский галичский, назначенный для этого дела, собственною рукою; Андрей Гирш - президент и радца королевского города Каменца Подольского, собственною рукою; Стефан Бакалович, [старший] радца магистрата королевского города Каменца Подольского, собственною рукою; Александр Маркевич, войт и радца города Каменца Подольского, собственною рукою; Александр Огапович, радца города Каменца Подольского, собственною рукою; Григорий Зелинский, радца магистрата того же города Каменца Подольского, собственною рукою; Лаврентий [Орнест], лавник войтовский, присяжный города Каменца Подольского, собственною рукою; Антоний Иосиф Шагин, лавник войтовского и бурмистровского суда в том же городе Каменце Подольском, присяжный писарь, собственною рукою.
После чего вышеозначенный приговор занесен в актовые книги настоящего уряда, его подлинник возвращен представившему его, а настоящий суд окончен. Сверено и найдено согласным с подлинным.
№ 55. 1748 г.
Декрет суда по Дунайгородскому делу.
Напечатан в переводе И. Г а л а н т о м "Ритуальный процесс в Дунайгороде, в 1748 г." в Евр. Стар." т. IV (1911 г.), стр. 272-283. Перевод проверен мною по копии из Киевского Центрального Архива (кн. № 4463, лл. 86-96). Сделанные мною незначительные исправления и восстановленные пропуски заключены в квадратные скобки.
Состоялось на территории города Дунайгорода, наследственных имений Краковского Каштеляна, Великого Коронного Гетмана Иосифа Потоцкого, в доме войта Дунайгродского мещанина Христофора Гагашко, в ближайшую субботу после праздника [Посещения] (А не Благовещения, как перевел г. Галант. - прим. И. Кузьмин) Пресвятой Девы Марии (6 июля) 1748 года.
В присутствии родовитых и дворян: Мартина Хоецкого, Андрея Платовского, Матвея Карвосецкого, Павла Батовского, а также генерального королевского возного, дворянина Александра Мялковского, явившегося для настоящего дела, и многих других разного звания и состояния лиц, собравшихся для настоящего дела.
Мы, Александр Галецкий, подстолий Бусский, генеральный Комиссар Волынских, Подольских, Бусских и Украинских имений Каштеляна Краковского, Великого Коронного Гетмана, Сиятельного пана Потоцкого, и чешник бусский, вице-герент гродского Галического суда Николай Гитицкий, назначенные названым Краковским Каштеляном и Гетманом Великим Коронным с полною властью для разбора нижеозначенного дела, а также бурмистро-радзецкий совместно с войтовским судом королевского города Каменец-Подольска, равным образом и ...в присутствии, назначенного Каменецским Епископом кс. Дембовским, кафедрального кантора каменецкого капитула, дуновецкого пробоща ксендза Томаша из Романова Свирского.
Все названные лица, собравшись на территории наследственного города названного пана Потоцкого Дунайгорода, для вершения суда, приказали присяжному генеральному возному дворянину Александру Мялковскому оповестить об открытии ими юрисдикции, а после оповещения присовокупить, чтобы явились для записи своих заявлений.
Инстигатором же этого суда предложено явиться: обвинителям, обывателям и жителям дунайгродским, мещанам Мартину и Антонию Долганам, а также Стефану Павловичу, явившимся лично от своего имени и от имени остальных обывателей и жителей, относительно наказания за непорочную кровь; затем матери жестоко убитого малолетнего Иоанна, находящейся под арестом крестьянке Мандзе, через данного ей патрона и защитника Якова Ясинского; и наконец находящимся под арестом евреям Менделю Ейзиковичу, Менделю Зейликовичу и Либерману Гаскелевичу, точно также через уполномоченного краковским каштеляном вельможным паном Потоцким, дворянина Томаша Стемиковского.
Инстигатор, в силу присвоенной его сану обязанности, вместе с вышеназванными обвинителями предъявил обвинение по поводу богопротивного дела о пролитии невинной крови путем жестокого убийства малолетнего, полуторагодовалого ребенка Яна, против неверных Менделя Ейзиковича, Менделя Зейликовича и Либермана Гаскелевича, как равно против крестьянки Мандзи, обвиняемых в том, что:
1) Крестьянка Мандзя, забыв страх Божий и поступая вопреки всем Божьим заповедям, пришедши в среду, перед праздниками Русской Пасхи, то есть 17 Апреля нынешнего 1748 года, в поименованный выше город Дунайгород, с ребенком, и зайдя в еврейский дом, вступила в переговоры и в соглашение с евреями относительно продажи им этого ребенка.
2) Означенные же евреи, жаждущие, как всегда, христианской крови, осмелились разными способами подговаривать упомянутую Мандзю, чтобы она продала им своего ребенка, а именно: обещанием ей за то денежного вознаграждения и побуждением, чтобы она поступила к ним в услужение; для удовлетворения гнусных своих стремлений и для помраченья ума обвиняемой крестьянки Мандзи, предложили ей выпить какой-то напиток и похитили оставленного в их избе на короткое время ребенка, дабы затем тайным образом, согласно обычным своим приемам, неверными руками жестоко его замучить; затем, дабы скрыть свое гнусное преступление, вынесли замученного ребенка в поле по тропинке, ведущей к Нестеровцам и, положив его в борозду, покрыли его землею или дерном.
Впрочем, обо всем этом более подробно говорится в судебном освидетельствовании здешних городских властей, следующего содержанья. «По требованию и распоряжению Пана Эконома и благодетеля нашего, мы, (нижеподписавшиеся) были командированы Дунайгородским местным урядом для осмотра найденных на теле этого ребенка ран, при чем нами найдены и описаны следующие раны: во-первых, по середине головы одна рана и вторая, глаза вынуты, вынуты также язык и передняя часть шеи (вилочка); у правой подмышки рана, доходящая до самого сердца: на левой руке у подмышника на жилах рана; на правом колене рана; на правом бедре близ половых органов рана; что касается остальных имеющихся ран, то они не могли быть исследованы нами, так как они уже почернели: каковые раны мы весь уряд видели, в чем и подписываемся. Войт Дунайгродский Крыштоф [Гагашкевич], бурмистр Дунайгродский Мартин Дубит, Присяжный Мирон Б. Стефан, Присяжный Антон [Долган]».
В виду всего этого, обвинители настоятельно просили свой суд наказать вышеназванных, находящихся под арестом за такую жестокость, совершенную над лицом христианина, подвергнув их уголовным наказаниям, предписанным законами государства и сообразно новейшим примерам.
На письменное заявление стороны, непроверенное в некоторых пунктах, находящаяся под арестом крестьянка Мандзя, через своего защитника, дворянина Якова Ясинского, возразила следующее. Она лично не входила ни в какие уговоры с поименованными выше: Менделем Ейзиковичем, Менделем Зейликовичем и Либерманом Гаскелевичем; но последние сами, едва она успела вступить в еврейский дом, добровольно стали уговаривать ее, чтобы она поступила к ним в услужение или же чтобы она условилась с ними, за какую денежную сумму она продала бы им ребенка, для обычного, применяемого обыкновенно во время их праздников, убийства. А когда она не пожелала говорить с ними об этом и не дала им подвести себя, они отправили ее за водою, а затем, лишь только успела она вернуться с водою в тот же дом, дали ей тут же выпить в стеклянном сосуде какую-то жидкость, на вид маслянистую, черного цвета и горькую на вкус. Едва она успела проглотить эту жидкость, она почувствовала себя как будто в экстазе и не могла упомнить, куда девался ее ребенок. Вследствие этого, а также принимая во внимание, что она вовсе не считает себя виновною в этом преступлении, она просит у своего суда, чтобы он признал ее невиновною и немедленно освободил ее из заключения.
Другая сторона, а именно неверные Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, возражали также через своего защитника дворянина Томаша Стемиковского на заявления, принесенные в свой суд обеими предшествовавшими сторонами; причем прежде всего, в оправдание от неправильно взведенного на них обвинения в умерщвлении христианского ребенка, ссылаются на буллу, данную папою Павлом III такой даты: Рим, Мая 12 дня 1540 г., в коей имеется свидетельство о том, что евреи не употребляют христианской крови, а также на привилегию Сигизмунда Августа, короля польского, в коей указывается, что евреи ни для каких целей не применяют ни христианской крови, ни святых таинств; в дополнение же к приведенной папской булле и королевской привилегии, они заявляют, что в достаточной мере будут оправданы свидетелями; покуда же просят у своего суда освободить их из заключения, дабы этим предоставить им возможность озаботиться приисканием свидетелей.
В опровержение этих возражений обвиняющая сторона, обязываясь вывести все свои положения при допросе, привела в подтверждение практикуемого евреями умерщвления христианских детей следующие данные: уголовный процесс по поводу жестокого умерщвления евреями невинного христианского ребенка Юрия Красновского, 18 августа 1710 года; возбужденное архидиаконом, официалом и плебаном Сандомирским, доктором обоих прав ксендзом Стефаном Жуховским, с целью обнаружения явных еврейских преступлений и в интересах справедливости, дело об убиении в Сандомире сироты; - также судебные решения: первое по этому именно делу, состоявшееся в обычном суде Главного Королевского Люблинского Трибунала, в ближайшую Субботу перед праздником святого Мартина епископа, года Господня 1713 (4 ноября 1713 г.); второе же решение против евреев мучителей и убийц какого-то католика, состоявшееся в Заславльском замке, принадлежащем к наследственным имениям Его Сиятельства князя Павла на Любартове Любартовича Сангушно, Маршалка Вел. Кн. Литовского, 7 Апреля минувшего 1747 года, постановленное присяжным магдебургским урядом королевского города Кременца. Таковыми данными в достаточной мере доказано, что евреи употребляют христианскую кровь и что ими над христианами совершаются жестокие убийства, с применением для этого особых весьма тонких инструментов. На аппеляции обвиняющая сторона просила поэтому суд отвергнуть возражение евреев о неупотреблении ими христианской крови.
Настоящий суд, заслушав доводы и опровержения сторон, оставляя покуда дело нерешенным и применяясь к желанию со стороны находящихся в заключении евреев, постановил: снять показания прежде всего с обвиненной женщины, крестьянки Мандзи, а затем и с находящихся в заключении евреев на добровольном допросе.
Вслед за этим постановлением, перед лицом суда поставлена была обвиняемая Мандзя, давшая при добровольном допросе нижеследующее показание:
Я, Мандзя, дочь ныне покойного крестьянина Ивана и Анны супругов, подданных деревни Тыравы Валашской, близ города Санока, вышла впоследствии замуж за подданного села Янковец, расположенного вблизи Тыравы, Грыця, с коим прожила в замужестве четыре года и прижила с ним одного ребенка; на исходе четвертого года, когда я забеременела вторым ребенком, муж мой умер. Вскоре после этого, видя, что разные люди из наших местностей отправляются для своего пропитания в Подолию, я собралась с ними также в дорогу, взяв с собою моего ребенка и беременная другим ребенком. Когда мы приближались уже к городу Усятыну, какая-то проехавшая в коляске мимо нас госпожа, сжалившись надо мною и желая облегчить мне дорогу, предложила взять с собою в коляску моего ребенка. Этого я сделать не пожелала, но идущие со мною люди стали убеждать меня не противиться желанию этой госпожи, сжалившейся надо мною; вследствие того я передала ей ребенка, полагая получить его обратно в Усятыне. Прибыв туда, я стала разыскивать эту госпожу по разным домам, желая взять от нее обратно моего ребенка, но ни госпожи, ни ребенка мне найти не удалось. Отсюда я направилась прямо в село Залесец, расположенное по близости села Деменчи, и проживала там в качестве коморницы (жилицы) у хозяина. Только здесь я разрешилась от бремени ребенком, которого и окрестила в церкви, согласно требованию [соборной католической церкви], но ребенок этот жил при мне не более полгода, а затем умер. Но и после смерти ребенка я продолжала жить там же. Вскоре местный батрак Леско, уверив меня первоначально, что он повенчается со мною законным браком, старался увлечь меня, на что в противность Божьим заповедям я согласилась, и забеременела вновь. Чувствуя приближение развязки и видя, что Леско совсем меня бросил, я решила уйти из Залесец в село Анновку, принадлежащее к Макаровскому староству, где и прожила у атамана все лето до осени: там же Господь Бог разрешил меня от греховной связи ребенком, который был окрещен и наречен Яном. Затем я вернулась с этим ребенком, после состоявшегося его крещения, в село Залесец и прожила там довольно долго, а затем прибыла сюда в Дунаевец перед праздником польской Пасхи в нынешнем 1748 году. Придя сюда с ребенком Яном, я остановилась у старухи сапожницы, проживающей близ замка, в доме коей я переночевала и пребывала там до полудня следующего дня; затем я отправилась к заставе, где и ночевала у атаманши. Затем - кажется, ночью с четверга на пятницу, в точности не могу вспомнить - я хотела отправиться отсюда в село Анновку, но так как этого нельзя было сделать в виду сильного наводнения, то мне пришлось вернуться в г. Дунаевец через мост. Я зашла в еврейский дом Менделя Ёйзиковича, неся на руках своего ребенка. Здесь, кроме названного хозяина Менделя Ейзиковича с женою, я застала сидящими у стола еще двух евреев; из христиан же не было никого. Старый, седой, колтуноватый, среднего роста, хозяин дома, в коем я находилась, спросил у меня, откуда я и вообще - что я за женщина? на что я ответила, что из села Залесец. Затем тот же еврей сказал мне: не будешь ли служить у меня, но я извинилась, что никоим образом не могу пойти в услужение, так как у меня имеется маленький ребенок, (Здесь следует особенно отметить, что в этом месте обвиняемая женщина дает разные показания, то утверждая, что еврей давал ей три червонных золотых, то отрицая этот факт). Затем тот же еврей дал мне два ведра, чтобы я пошла за водою; предполагая получить за это вознаграждение, я отправилась за водою, усыпив ребенка за печкою. Когда же я возвратилась с водою, еврей принес мне чарку водки красного цвета, которую за свой труд я и выпила. Затем он вновь дал мне нечто похожее на водку, неприятное на вкус, черного цвета, требуя насильственно, чтобы я это выпила, что я и сделала. Но лишь только я это проглотила, мне сразу стало темнить в глазах, и все помешалось в уме. Затем он вытолкал меня из своей избы; спящий же ребенок остался за печкою, и что с ним случилось- не знаю. (Следует заметить, что та же женщина в другой раз утверждает, что, выпив водку, она взяла своего ребенка на руки и отправилась в село Анновку, но не доходя до этого села, при переходе через воду, она уснула на берегу и уронила ребенка из рук в воду. Затем в третий раз она заявляет, что распеленанного ребенка она усыпила за печкою, а когда принесла воду и напилась дважды водки, она помнит, что ребенка отдали ей в руки спеленанным и она не знает, был ли он жив или нет, так как глаза и голова у нее сильно помутнели; где же она бродила после этого, вовсе не знает и не помнит, однако же постоянно утверждает, что она почти всю неделю бродила по полям. Наконец, она часто ссылается на то, что оставила ребенка своего за печкою у еврея и вышла без него из дома еврея Либермана).
После этого допроса обвиняемой, находящейся в заключении Мандзи, вышеупомянутый суд приступил к дальнейшему допросу обвиняемых, находящихся в заключении евреев по поводу уголовного преступления - убийства, совершенного над невинным христианским ребенком.
Первый, представший перед своим судом, обыватель местечка Дунаевцы, неверный Мендель Ейзикович, при допросе дал следующее показание: я, Мендель Ейзикович родился в Львове, от роду мне свыше 50-ти лет, женился я первый раз в Сатанове, а второй раз в недавно, за восемь недель до моего ареста, в Дунаевцах; вообще обвиняемый, сильно оправдываясь, отвечал отрицательно на все вопросы, ни в чем отнюдь не сознаваясь.
Второй обвиняемый, находящийся в заключении, обыватель Дунаевский Мендель Зейликович, при допросе на суде также на все пункты отвечал отрицательно, не сознаваясь ни в чем.
Третий неверный, Либерман Гаскелевич, также обыватель Дунаевский, находящийся под заключением и обвиненный в том же преступлении, подобным же образом на все пункты обвинения отвечал отрицательно, не признаваясь ни в чем.
Затем, по окончании допросов заключенной и заключенных, каждого в отдельности, суд, не будучи в состоянии добиться сущей правды относительно совершенного убийства, постановил в том заседании назначить в своем присутствии очную ставку обвиняемой, находящейся в заключении, Мандзи с находящимися в заключении Либерманом Гаскелевичем.
Приведенная на очную ставку Мандзя, хотя и оговорилась, что не этот Либерман Гаскелевич давал ей водку и посылал ее предварительно за водою, однако заявила, что и он [вместе с Менделем Зейликовичем] находился в доме Менделя Ейзиковича. Таковой извет еврей Либерман резко оспаривал, как безосновательный, и утверждал, что он вовсе ни в чем не признается и считает обвинение только поклепом со стороны находящейся перед лицом суда женщины на него и на обвиняемых совместно с ним евреев.
То же самое, [также] при очной ставке в суде, она приводила в упрек и неверному Менделю Зейликовичу и взваливала всю вину на находящегося в заключении обвиняемого, который первым приведен был к допросу в свой суд.
Тогда, после отведения в обычный для преступников арест каждого из допрошенных в отдельности, упомянутый суд приказал привести последнего, чтобы обвиняемая крестьянка Мандзя могла указать ему с глазу на глаз, какими способами она была подговорена к преступному деянию.
Когда обвиняемый приведен был в суде, он сперва не был узнан обвиняемою матерью замученного ребенка; но затем, считая себя как будто вполне очищенною, она стала говорить ему в глаза, что она была в его доме, ходила для него за водою, и также была уговариваема поступить в услужение, на что она однако же никоим образом не пожелала согласиться.
Затем, продолжала она, я была угощена водкою, сперва красного цвета, а вторично неприятного черного цвета, а в это время ребенок мой спал за печкою. Когда я выпила водку, у меня, несчастной, потемнело в глазах и еще более в уме, а ты, Мендель Ейзикович, ударил меня тогда в загривок и вытолкнул из своей избы, не допустив меня взять ребенка, о котором я с этого времени забыла, скитаясь в разных направлениях по полям.
Это судебное обвинение допрашиваемой Мендель Ейзикович не признал истинным, отрицая все вообще и вполне отпираясь не только от такого деяния, но и вообще от знакомства с этою женщиною.
Видя, что на основании допросов, снятых своим судом с каждого из заключенных в отдельности, настоящий суд не может быть в достаточной мере осведомлен о сущей по этому делу правде, - суд, откладывая покуда окончательное по этому делу решение и уничтожая прежнюю отсрочку, постановил: списать в порядке производства допросов показания достойных веры и надлежаще знакомых с делом свидетелей обеих сторон, которые будут приведены в суд, к чему должно быть приступлено немедленно же.
А так как допрашивающая и допрашиваемые стороны по поводу обстоятельств дела составили список свидетелей, согласно требованию для таковых уголовных дел, и под этими вопросами и ответами положили собственноручные подписи, причем там, где для полноты недоставало двенадцати свидетелей, противная сторона изъявила согласие на произведенных, - суд (настоящий) нашел, что постановление своего суда было удовлетворено, и он приступил к слушанию свидетельских показаний.
Но в окончательном результате, имея в виду, что и из этих допросов не было убедительно доказано преступление зверства, совершенного над ребенком Яном, суд для произнесения окончательного приговора не счел нужным торопиться и приказал привести для вторичного допроса по всем обнаружившимся обстоятельствам дела крестьянку Мандзю, которая, став перед лицом суда, дала вновь следующее показание:
Я, Мандзя, [дочь супругов - покойного Ивана и Анны, подданных села Тыравы Валашской, близ Санока, вышла замуж за Грица (в остальном показала так, как и в первом показании). А когда жена десятника Михаила провела меня до дороги к Анновке, я пошла дальше через воду, причем дитя, о котором идет речь, озябло у меня на руках. Неся его, я упустила его в воду. Сама же я блуждала по полям (следует заметить, что здесь ее показание снова отличается от прежнего в следующих словах:) будучи не в состоянии дойти до Анновки, я от Глубокой долины возвратилась назад в город и пришла к Менделю кудлатому. Здесь я застала несколько евреев. Хозяин спросил меня - откуда я? Я ответила, что я из Залесец. Далее хозяин спросил меня - не согласна ли я служить? Я ответила, что служить не могу из-за ребенка. В это время дитя уснуло у меня на руках. Я положила его за печь. Еврей-хозяин послал меня за водой. Когда я принесла воды, он угостил меня водкой какого-то красного цвета, затем водкою черного цвета, настаивая, чтобы я выпила. Когда я чрез силу выпила, у меня помутилось в глазах и еще более в голове]. Когда хозяин еврей ударил меня по шей и вытолкнул из избы, а ребенок мой остался у него за печкою, я, лишенная сознания, блуждала по разным направлениям и зашла в село Могилевку, расположенное вблизи Дунаевца; там я зашла к крестьянину Андрею Мимоходу, проживающему на конце села; с воскресенья же на понедельник, а также с понедельника на вторник я ночевала там же; это было в самый праздник польской Пасхи. Отсюда я направилась в село Сечинец и, остановившись там на короткое время, я направилась в село Чанково (и в этом месте разница), где меня поймали и посадили в тюрьму во дворе Дунаевецком.
После таковых допросов, произведенных перед лицом своего суда, суд запрашивает стороны, а именно допрашивающую и неверного Еноха Ихиеловича, дунаевецкого обывателя, действующая от своего имени и от имени каждого из заключенных в отдельности, относительно неподкупности допущенных свидетелей. Так как допрашивающая сторона принесла уже в этом присягу в присутствии стороны или сторон, а неверный Енох Ихиелевич - в дунаевской синагоге перед свитком торы, в присутствии вышеозначенных сторон и лиц назначенных для этого своим судом, то настоящий суд прежде всего приступил к чтению добровольно произведенных по всем обстоятельствам дела допросов, а затем к исследованию добытых при этом показаний.
Так как настоящий суд на основании двукратных показаний, данных перед своим судом обвиняемою крестьянкою Мандзею, а также неверными: Менделем Ейзиковичем, Менделем Зейликовичем и Либерманом Гаскелевичем, по поводу преступления о жестоком замучении христианского ребенка Яна, - не может еще в достаточной мере и обстоятельно осведомиться о качестве деяния обвиняемых лиц; затем в виду очевидного помешательства, обнаруженного обвиняемою Мандзею во время фактического допроса, придавая меньшее значение оправдательным ее соображениям, в ее присутствии сильно и упорно отрицаемым заключенными, - суд, не оставляя без наказания за невинную кровь и желая добиться правосудия, постановил, чтобы крестьянку Мандзю, мать замученного ребенка, для более достаточного разъяснения своему суду, подвергнуть пытке через публичного судебного палача: троекратным растяжением, троекратным прикосновением огнем и раскаленным железом.
На таковой пытке, произведенной в силу постановления своего суда публичным судебным палачом, ею было показано следующее: что неверные Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, обыватели Дунаевецкие, ее, пришедшую из села Залесец в тот дом, где находились все эти три лица, а в особенности неверный Мендель Ейзикович, сперва уговаривали поступить в услужение, а так как она этому воспротивилась, не желая принимать службы, то он предложил ей три червонных злотых при полном содержании ее и ребенка, а затем, не находя способа захватить христианское дитя, сына крестьянки Мандзи, именем Ян, полутора года от роду, для суеверного его замучения, он отправил упомянутую Мандзю, женщину, находившуюся в несчастнейшем и ничтожнейшем положении, с двумя ведрами за водою; когда же она вернулась с водою, он не в виде награды, а для помрачения здравого ее ума, усиленно старался совместно со своею женою, чтобы Мандзя выпила сперва какой-то красного цвета водки, а затем другой черного цвета и странной на вкус водки; когда же она приткнула ко рту рюмку, то Менделева Ейзиковичева способствовала скорейшему поглощению всего содержимого рюмки собственноручно, а затем, когда после выпития она впала в состояние умопомрачения и потеряла сознание, то вырвав у нее спящего за печкою ребенка и вытолкнув ее в шею, велел уйти из своего дома. А затем крестьянка Мандзя, подвергаемая ныне, по постановлению своего суда, пытке, находясь почти в бессознательном состоянии вследствие данного ей напитка, стала блуждать и зашла в село Могилевку, где провела три ночи, представляя собою, к удивлению крестьянина Андрея Мимохода, лицо вполне лишенное здравого смысла. Отсюда, все оставаясь в состоянии помешательства, она отправилась к Сечинецкой плотине, желая направить путь в село Чанково, блуждала также по полям целых три дня; в течение этого трехдневного промежутка времени она провела две ночи под забором; в течение же всего времени ее умопомрачения, вызванного принятою ею по мерзкой еврейской изобретательности жидкостью, вплоть до самого своего ареста, она оставалась без всякого подкрепления и пищи.
Относительно же совершенного ужасного преступления неверные Мендель Ейзикович, как подстрекатель, и Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, как соучастники, с затверделым сердцем, не смотря на то, что крестьянка Мандзя в помещении своего суда несколько раз в глаза упрекала их в факте насильственного отъятия у нее ребенка, нисколько в этом не сознались и не сознаются по настоящее время.
Вследствие этого, согласно закону, а в особенности в силу артикула пятого саксонского права, с целью обнаружить столь гнусное и богопротивное преступление, а также справедливо наказать за пролитие невинной крови, суд определяет названных неверных Менделя Ейзиковича, Менделя Зейликовича и Либермана Гаскелевича, каждого в отдельности подвергнуть допросу под пыткою через публичного палача, троекратным растяжением, трижды огнем и троекратно раскаленным железом, без промедления.
По окончании допроса под пыткою находящихся в заключении евреев, каждого в отдельности, настоящий суд постановил еще приступить к последнему добровольному допросу крестьянки Мандзи, а потому предписывает ей предстать немедленно перед своим судом.
Став перед лицом суда и допрошенная, после многократных предварительных, наиболее душеспасительных христианских наставлений, которые были сделаны своим судом, она, ссылаясь вновь на допросы под пыткою, дала следующее показание:
Когда я зашла в еврейский дом неверного, находящегося ныне в заключении, Менделя Ейзиковича, я застала там двух евреев, из коих первый пытался склонить меня поступить в услужение, обещая дать мне после праздников три червонных злотых; когда же я отказалась идти в услужение, указывая на маленького ребенка, он вынес два ведра и послал меня за водою; когда я принесла воды, хозяин подал мне стаканчик водки красного цвета, каковую я выпила, а затем насильственно и другой стаканчик, в коем водка казалась как бы черного цвета, заставляя меня выпить и эту, что под влиянием насилия я и сделала; после того не только глаза, но и ум мой крайне помрачились; тогда он ударил меня в шею и велел уйти из избы; не помня себя я и ушла, но ребенок мой остался у них, и они являются виновниками смерти моего дитяти (следует заметить, что суд усиливал свои душеспасительные увещевания по мере того, как она обвиняла находящихся в заключении евреев, которые и во время пытки отрицали свою причастность к делу). Она утверждала это после многократных увещеваний, как этого требует закон и святая справедливость.
Выслушав дальнейшие опровержения сторон, а также допросы лиц по уголовному преступлению убийства ребенка по имени Ян, найденного на полях Дунаевецких близ долины, названной Глубокая, имевшего полтора года от роду, сына остающейся поныне в заключении крестьянки Мандзи, а также остающихся поныне в заключении обывателей Дунаевских, неверных Менделя Ейзиковича, Менделя Зейликовича и Либермана Гаскелевича, а равно [при обеих сторонах, присутствовавших при этом с позволения суда, в целях лучшего расследования дела и предмета преступления, должным образом взвесивши и прочитавши следственные акты], настоящий суд, принимая во внимание, что и после произведенных допросов и прочитанных показаний, относительно самого дела и совершения убийства, никоим образом нельзя добиться правды и святой справедливости, в виду запутанности во всем и разногласий, - согласно требованию закона и чувству справедливости, приказал: чтобы в силу вышеупомянутого приговора были переданы публичному палачу, для производства допроса под пыткою как находящаяся в заключении крестьянка Мандзя, мать жестоко убитого сына, так и впоследствии (если и поскольку они были бы при этом обвиняемы) находящиеся в заключении неверные: Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, обыватели дунаевские, виновники убийства ребенка.
Из этих допросов, произведенных согласно требованиям закона в присутствии делегатов, а именно из допроса под пыткою крестьянки Мандзи, оказалось, что не кто иной, как находящиеся в заключении (евреи), силою и насильственно, в самый воскресный день своих праздников, называемых Peysach, здесь в Дунаевцах, в доме неверного Менделя Ейзиковича, напоили ее сперва жидкостью, имевшею вкус водки, какого-то странного цвета, от каковой жидкости, с нею случилось известного рода сумасшествие; а затем, вытолкнув ее из своего дома, того именно ребенка (о котором идет речь) похитили, или кто-либо из них похитил, и неизвестно куда спрятали его; затем ребенок найден был уже убитым возле долины [Глубокой] близ села Анновки, маленькими пастухами, в четверг после праздника польской Пасхи, как это более обширно изложено в донесении об осмотре ран перед городским Дунайгродским урядом, - что (обвиняемая) подтвердила впоследствии на вторичном допросе; также и на допросе под пыткою она обвиняла то же самое лицо.
На основании этого, хотя неверные Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, обвиняемые в преступлении жестокого убийства невинного ребенка христианской веры, должны бы быть наказаны смертью; но принимая в соображение как предписание закона, изложенное в Саксонском Зерцале, книга III, артикул 39, так и то обстоятельство, что и при добровольных допросах находящихся в заключении евреев, и при допросах под пыткою они выдавали себя вполне невиновными в этом преступлении, хотя всегда тысячными приговорами подтверждалось, что они жаждут христианской крови; но так как на основании допросов достаточно выведена была вероятность этого, при упорном отрицании этого всеми заключенными, то, склоняясь к более легкому наказанию, суд постановляет и приказывает: чтобы неверные Мендель Ейзикович, Мендель Зейликович и Либерман Гаскелевич, Дунаевецкие обыватели, содержащиеся поныне в заключении..., избавляясь от смертной казни, подвергнуты были тюремному заключению на срок одного года и шести недель, считая со времени настоящего приговора, непрерывно, по указанию замковых Дунайгородских властей. Крестьянка же Мандзя, мать найденного на полях Дунаевецких ребенка по имени Яна, ослабленная сознанием под пыткою и в виду слабости женского организма, подлежит освобождению из тюремного заключения и должна быть отдана в ближайший городской госпиталь для лечения заботами и попечениями города Дунайгорода и Дунаевецкой Синагоги. Сие приговоренные неверные евреи должны осуществить и исполнить в силу настоящего приговора, под опасением наказания инфамиею и ареста их в любом городе и любою властью для уголовного взыскания.
Далее следуют подписи: Александр Галецкий, подстолий бусский, генеральный консул имений ясновельм. пана каштеляна краковского, назначенный для этого дела, собственною рукою; Николай Гижицкий, чешник бусский, вице-герент гродский галичский, назначенный для этого дела, собственною рукою; Андрей Гирш - президент и радца королевского города Каменца Подольского, собственною рукою; Стефан Бакалович, [старший] радца магистрата королевского города Каменца Подольского, собственною рукою; Александр Маркевич, войт и радца города Каменца Подольского, собственною рукою; Александр Огапович, радца города Каменца Подольского, собственною рукою; Григорий Зелинский, радца магистрата того же города Каменца Подольского, собственною рукою; Лаврентий [Орнест], лавник войтовский, присяжный города Каменца Подольского, собственною рукою; Антоний Иосиф Шагин, лавник войтовского и бурмистровского суда в том же городе Каменце Подольском, присяжный писарь, собственною рукою.
После чего вышеозначенный приговор занесен в актовые книги настоящего уряда, его подлинник возвращен представившему его, а настоящий суд окончен. Сверено и найдено согласным с подлинным.