Охота на Царя
Какие бы политические мотивы не стояли за убийствами венценосцев во все времена, цареубийство всегда совершалось как религиозная мистерия. При исследовании убийства Царской Семьи и обстоятельств, приведших к нему, следует иметь в виду, что в Новое время, в основании всякой революции, всякого антимонархического переворота находится не декларируемая необходимость политического переустройства, а кровавый тайный заговор с целью цареубийства.
Прот. С. Н. Булгаков вскоре после февральских событий писал: «У меня была смерть на душе (...). А между тем кругом все сходило с ума от радости (...), брехня Керенского еще не успела опостылеть, вызывала восхищение (а я еще за много лет по отчетам Думы возненавидел этого ничтожного болтуна)... Я (...) знал сердцем, как там, в центре революции ненавидели именно Царя, как там хотели не конституции, а именно свержения Царя, какие жиды там давали направление. Все это я знал вперед и всего боялся - до цареубийства включительно - с первого же дня революции, ибо эта великая подлость не может быть ничем по существу, как цареубийством, которое есть настоящая черная месса революции» (Христианский социализм, Новосибирск, Наука, 1991,с.313).
В книге И.П. Якобия «Император Николай II и революция» приводятся два эпизода, подтверждающих в первую очередь цареубийственную направленность революционных масонских лож. А.В.Амфитеатров в статье «Мое масонство» описывает момент принятия в ложу. «Когда его посвящали в ложу в Париже, - пишет Якобий, - и он стоял с завязанными глазами, его «после нескольких незначительных французских вопросов, кто-то спросил по-русски, с легким еврейским акцентом: «Как Вы относитесь к убийству Плеве? Одобряете ли его и находите ли нужным дальнейшее развитие террора?» Что Амфитеатров мог ответить на этот вопрос, нетрудно догадаться после его славословия террора, и он был в ложу принят".
Другой случай, рассказанный С.Мельгуновым в его книге «На путях к дворцовому перевороту», относится к приему в ложу командира Л.-Гв. Финлянжского полка генерала Теплова. «Один из братьев задал ему вопрос о Царе. Теплов ответил: «Убью, если велено будет» (И.П.Якобий, М., 2005, с.359).
Исследователи указывают в качестве первоисточника, «цареубийственного архетипа» обстоятельств убийства Царской Семьи на тот «известный образец, который Троцкий (как и Ленин - прим.), конечно же, тщательно изучил, - на Французскую революцию. Новый календарь, культ Верховного Существа, изменение имен, новая иконография - все это хотя происходило по-другому, но очень похоже в плане целеполагания, и легко проецировалось на режим, осознававший себя продолжателем дела Французской революции. И в этом отношении можно говорить о tyranny of Paris over Petrograd (тирании Парижа над Петроградом)» (М. Хильдермайер, Символика русской революции и первых лет советской власти, в кн.: Образы власти на Западе, в Византии и на Руси, М., 2008, с.298).
Петр Мультатули в статье «Король Людовик ХVI и Николай II» http://samoderjavie.ru/content/petr-multatuli-lyudovik-xvi-i-nikolay-ii проводит несколько многозначительных параллелей между революционными событиями Французской и Российской истории, за которыми очевидна масонская рука, действующая против монархов. «С момента казни Жака де Моле (магистра ордена тамплиеров, казненного по приказу короля - прим.) начинается долгая война тайного ордена против французской монархии. По странному совпадению (впрочем, по совпадению ли?) самые крупные антимонархические организации, как во Франции, так и в некоторых других странах, носят имя Якова, начиная с Жакерии и заканчивая якобитами в Англии и якобинцами во Франции (В России с именем Якова связаны имена главных цареубийц Якова Юровского, Якова Свердлова и Якова Шиффа - прим.). Каждое собрание этой ложи «Рыцарей Кадош», которые называли себя также и якобинцами, начиналось с того, что кукле короля отрубалась голова со словами: «Великий учитель будет отомщен!» (мотив отмщения прослеживается в переименовании Вознесенской площади в Екатеринбурге, на которой стоял дом Ипатьева, в площадь «Народной мести» - прим.). Примечательно, что в день бракосочетания Луи-Августа и Марии-Антуанетты молодую чету приветствовала масса народа. Давка была столь страшной, что были задавлены сотни людей (Нельзя не вспомнить Московскую «ходынку» - прим). На Луи-Августа и Марию-Антуанетту картина этой давки произвела жуткое впечатление. На следующий день молодые сочли своим долгом из личных сбережений выделить деньги пострадавшим (Так же по чьему-то совету поступили и Царственные Молодожены - прим.). «Останки Людовика были погребены на кладбище Магдалины. Это место было связано с печальными событиями, ознаменовавшими его бракосочетание. 23 года тому назад (любопытное совпадение с 23 годами царствования Николая II - прим.), во время пышных празднеств, происходивших по этому случаю, более тысячи граждан благодаря небрежности администрации были раздавлены в толпе и растоптаны под копытами лошадей; они были похоронены на кладбище Магдалины» (Корона и эшафот, М., 1991, с.230-231). Первым делом революционеры по-другому стали именовать Людовика XVI. Теперь его называли «Луи Капет» Возникает вопрос: почему «Капет», если Людовик XVI был из династии Бурбонов? Ответ на этот вопрос прост: тайные силы мстили не лично Людовику XVI и даже не Бурбонам, а их родоначальникам Капетингам, представитель одной из ветвей которых, Филипп IV, покончил с тамплиерами и их магистром Жаком де Моле («Капет» значит по-гречески, конец, могила. На еврейском - капорес, заместительная жертва, само жертвоприношение. По-видимому, в прозвании Людовика XVI Капетом следует подразумевать именно этот ритуальный смысл. Государю Николаю Александровичу был присвоен эпитет «Кровавый» - прим.).
В Тампле королевская семья была разделена, видеться Король с Королевой могли только во время обеда и ужина (Государь с Государыней точно так же были разделены в Александровском Дворце по приказу Керенского в первое время ареста -прим.). С королевской семьей последовали в Тампль несколько верных аристократов и слуг. Большинство из них будет вскоре увезено якобинцами из Тампля и убито (Так же поступили большевики и с верными царскими слугами -прим). Голову придворной дамы маркизы де Ламбаль толпа на пике принесет к окнам Тампля, крича угрозы в адрес Марии-Антуанетты (параллелью может служить заключение Вырубовой, этой русской «маркизы Ламбаль» в Петропавловской крепости -прим). Эшафот, на котором казнили короля Франции, был сооружен на площади Людовика XV, переименованной в площадь Согласия.
Событию ритуального преступления предшествовала многолетняя (как до, так и после «отречения») травля Царской Семьи, то, что террористы-народовольцы называли «охотой на коронованного зверя», производившаяся соответственно степеням жидовского отлучения - «херем».
Прот. А. Ковальницкий в книге «Нравственное богословие евреев-талмудистов» сообщает следующие сведения о практике наложения проклятия в современной синагоге: «Проклятие имеет три степени (…). Мы опишем первые два способа, которые называются Ниддуи и Херем. Самая меньшая степень проклятия Ниддуи сопровождается тем, что проклятый должен быть обособлен от других за исключением жены и детей, также домашних, должен находиться на 4 локтя от каждого другого и что во время проклятия не имеет права ни стричь себя, ни умываться. Херем воспрещает ему всякое сношение с посторонними. Находящийся под проклятием не может жить с другими, или учить их, воспрещено ему разделять с кем бы то ни было пищу и питие, никому не дозволяется у него служить или принимать от него услуги; дозволяется продать ему несколько пищи, чтобы только он не умер» (СПб., 1898, с.34-36).
В книге воспоминаний баронессы Софьи Буксгевден «Венценосная мученица», содержатся многочисленные свидетельства проявлений режима отлучения (херем), который был установлен для Царской Семьи сначала в Александровском дворце, затем в Тобольске и, наконец, в доме Ипатьева и, безусловно, был призван служить средством (оккультного) психологического давления на Царственных Узников.
В первое время после ареста по приказу Керенского Государь и Государыня были разделены друг с другом так, что могли видеться только за столом в присутствии дежурного офицера. Оставшиеся добровольно в Александровском дворце слуги, также должны были находиться на положении арестованных, то есть разделить степень ритуального посвящения (проклятия, херема) с Царской Семьей. Характером и степенью участия в жизни Царской Семьи определялась и дальнейшая судьба всех контактировавших с нею лиц от самых близких к ней людей, включая прислугу, до солдат охраны и случайных прохожих. Те, кто проявлял к страждущей Царской Семье внимание или делал знаки участия, рисковал подвергнуться одинаковой с ними участи и, наоборот, хамское, уничижительное обращение с заключенными приветствовалось «смотрящими за режимом».
«Поначалу ни Император, ни Императрица не имели никаких контактов с людьми вне стен дворца. Никто не отваживался писать им (…). Те немногие письма, которые она получала от своих друзей, были для императрицы подлинными лучами света(…). Разумеется, что корреспонденты должны были с особой тщательностью подбирать слова, и многие действительно не решались писать из страха причинить еще больше неприятностей Их Величествам (…)» (Софья Буксгевден, Венценосная мученица, М., 2006, с.449).
О характере ритуальной депривации, которой подвергалась Царская Семья, красноречиво свидетельствует атмосфера пасхального разговенья, устроенного в Царском Селе. «Императрица едва заставила себя обменяться парой слов с графом Бенкендорфом, который сидел возле нее. Другим ее соседом оказался отец Беляев, но к нему она не решалась обращаться из страха скомпрометировать его» (Буксгевден, с.456).
А вот как проходили Страстные дни в Царском Селе 1917 года: «Каждый день мимо наших ворот проходили отряды солдат, которые останавливались прямо перед дворцом, чтобы сыграть «Марсельезу» или какой-нибудь особо мрачный траурный марш. В Великий Четверг торжественное богослужение в церкви было отменено в связи с тем, что в этот день в Царском Селе проходили похороны жертв революции (…). Тысячи рабочих и солдат пришли на похороны со знаменами и плакатами, на которых были написаны социалистические и коммунистические лозунги. Стоя пред гробами, обитыми красной материей, ораторы произносили пламенные речи, а оркестры играли соответствующую музыку, время от времени вплетая в нее траурные марши (…). Постепенно речи начали звучать все громче и яростней, так что комендант и офицеры дворцовой охраны не на шутку встревожились. Они видели растущую враждебность толпы и опасались возможного нападения на дворец. Но в эту тревожную минуту в дело вмешались стихии - очевидно спасшие жизнь членам Императорской Семьи. Внезапно поднялся ветер, за какие-нибудь полчаса превратившийся в настоящий ураган. Небо затянулось темными облаками, и в скором времени на землю обрушилась настоящая снежная буря. Красные флаги отчаянно трепетали на ветру, а старые деревья в парке раскачивались и громко скрипели. Порывы ветра со снегом слепили ораторам глаза, вынуждая их хвататься за кепки и шарфы, так что постепенно ход их речи замедлился, а затем совсем сошел на нет. Колонны солдат и рабочих одна за другой покидали парк, пока он совсем не опустел. Лишь несколько красных флагов трепетали на ветру возле «гражданских могил» (Буксгевден, с.455).
О впечатлении, производимом этими демонстрациями на Царственных узников, сообщает Государь в письме к Ксении Александровне из Тобольска: «В Марте и Апреле по праздникам на улицах проходили процессии (демонстрации) с музыкой, игравшею Марсельезу и всегда один и тот же похоронный марш Шопена. Шествия эти неизменно кончались в нашем парке у могилы «Жертв Революции», кот. вырыли на аллее против круглого балкона. Из-за этих церемоний нас выпускали гулять позже обыкновенного, пока они не покидали парк. Этот несносный Похор.Марш преследовал нас потом долго и невольно все мы посвистывали и попевали его до полного одурения. Солдаты говорили нам, что и им сильно надоели эти демонстрации, кончавшиеся обыкновенно скверной погодой и снегом» (Письма Царской Семьи из заточения, Джорданвилль, 1974, с.144-145).
Революционные похороны являлись явной отсылкой к призраку могилы Великого магистра тамплиеров Якова де Молэ, масонская символика которой не могла быть не понятна Царственным узникам.
Травля Царской Семьи, судя по множеству многозначительных деталей, производилась по всем правилам царской ритуальной охоты. Некоторые ситуации, вызывавшие азарт преследователей, по-видимому, не могли не вызвать охотничьих ассоциаций и у самих Царственных узников. В письме к Ксении Александровне из Тобольска Государь замечал: «Для того, чтобы попасть в нашу церковь, нам нужно пройти городской сад и пересечь улицу - всего 500 шагов от дома. Стрелки стоят редкой цепью справа и слева и когда мы возвращаемся домой, они постепенно сходит с мест и идут сзади, а другие вдали сбоку, и все это напоминает нам конец загона, так, что мы каждый раз со смехом входим в нашу калитку» (Письма Царской Семьи из заточения, Джорданвилль, 1974, с.143).
Запрет на контакты с внешним миром поддерживался более или менее строго и в Тобольске (свидетельством чему может служить дело об аресте и высылке М. Хитрово, подруги великих княжон, привезшей письма из Петербурга в Тобольск) и в особенности в последний период пребывания в доме Ипатьева. «В ночь после приезда (в Екатеринбург -прим.) Алексей Николаевич во сне упал с кровати и разбил себе колено. Послали за доктором Деревенко, но комиссар Авдеев разрешил ему войти в дом не раньше, чем взял с него обещание говорить с Императорской семьей только на медицинские темы. В противном случае комиссар угрожал вообще не пустить его к пациенту. Доктора всегда находились на привилегированном положении, даже при новой власти, поэтому доктор Деревенко жил на свободе в городе. Разумеется, он сдержал свое обещание и по этой причине страшно напугал Императрицу. Ее Величество ничего не знала о том условии, которое было выдвинуто комиссаром, и с тревогой поинтересовалась у доктора о судьбе придворных дам. В ответ доктор Деревенко с сожалением развел руками. Императрица восприняла этот жест как знак того, что все были расстреляны большевиками, и разрыдалась горькими слезами» (Буксгевден, с.515-516).
Все члены Царской Семьи постоянно пребывали в ощущении нарастающей опасности и чувствовали приближение конца, о чем постоянно им давалось понять «остроумными» тюремщиками. Находясь в доме Ипатьева, «великая княжна Анастасия просила, чтобы ей разрешили взять из коробки на чердаке вторую пару обуви, на что ей было заявлено, что ей вполне хватит до конца ее жизни тех туфель, которые сейчас на ней» (Буксгевден, с.517).
Третья степень жидовского проклятья - карет, соединяет в себе смертную казнь и проклятие.
В отношение гоев жидами-каббалистами применяются ритуальные практики, магическим архетипом для которых является проклятие и убиение Амана, персидского министра при дворе Артаксеркса (кн. Эсфирь), составляющее содержание праздника Пурим, ритуально-обрядовая сторона которого состоит в коллективном проклятии и избиении евреями символического Амана.
Рассказывая об обычае празднования Пурима у евреев в Царской России, газета «Менора», 1990 г., №2, подробно с поразительной в наши дни откровенностью описывает один из обрядов ритуальной магии, практикуемой хасидами, - ритуальное воздействие на Русского Государя. Среди хасидов избирался один, которого наряжали в костюм царя. Остальные одевались министрами и царедворцами. Потом все напивались, как полагается каждому еврею в Пурим, и шли к цадику. Здесь начинался собственно магический обряд. Цадик принимал гостей «с большим почтением и вел себя, как подобает в присутствии императорской особы». Хасид, переодетый царем, «пучил глаза, раскрывал рот часто, а слово сказать мог редко. Министры поддерживали его за погоны и аксельбанты. Но, несмотря на это, цадик говорил с гостем очень вежливо и серьезно. Гораздо серьезней, чем нужно для пуримского представления. Он попросил отменить налог на мясо и свечи. Пьяный хасид, изображавший царя, «подумал и согласился». Тогда цадик обратился к нему еще с одной просьбой: чтобы тот перестал брать евреев в свою армию. «Но податливый дотоле хасид» ему отказал. Тогда цадик начал обращаться к нему и строго, и ласково, настаивая, чтобы тот все же выполнил эту просьбу. Но хасид ни в какую. Начал цадик умолять и уговаривать и грозить ему, и взывать к его совести. На помощь пришли другие хасиды, которые тоже стали упрашивать и убеждать переодетого царем хасида. Но тот все твердил одно: нет и нет.
Тогда очень разгневался цадик и оставил «упрямого хасида», и не захотел больше видеть лицо его в тот день. Назавтра, когда вино оставило последнего, спросили у него хасиды: «Что это случилось с тобой вчера? Почему ты пренебрег словами нашего ребе?» - Но тот дал слово, что не помнит ничего, из того, что произошло. А когда ему стали рассказывать, это было для него как новая вещь, и он не верил своим ушам. Приказа цадика не выполнил «бог» хасидов. «Сердца евреев, - заключает «Менора», должны обратиться к своему «создателю» и тогда исчезнет последний Гаман».
Поименование русского Царя Аманом, врагом евреев №1, ритуальное избиение которого является главным событием празднования в Пуриме, имеет зловещий подтекст, отсылающий к тем многочисленным случаям ритуальных убийств, совершаемых по мотивам религиозного изуверства, доказанных и недоказанных по суду, обвинение в которых на протяжение многих веков тяготеет над изуверным жидовством и которые составляют главное содержание большевицкого революционного террора в России.
Задолго до первой мировой войны по Западному краю ходила открытка, изображающая иудейского резника, или цадика, в одной руке держащего книгу (талмуд), в другой жертвенного петуха, уготованного на заклание, который имел голову Русского Царя, увенчанную монаршим венцом. Надпись на еврейском языке, помещенная под изображением, гласила: «Это будет моей жертвой, это будет моим замещением». В молитве, читаемой в канун Дня Отпущения, Иом - Кипур, когда каждый еврей должен заколоть жертвенного петуха (еврейка - курицу), откуда взяты вышеприведенные слова, далее следует: «Этот петух (курица) пойдет к смерти, а я доживу этот год в мире» (Молитвы евреев на весь год…, Вильно,1908,с.332,в кн. В.В.Розанов, Сахарна, М.,1998,с.413).
Достоверно неизвестно, был ли представлен Государю для ознакомления экземпляр новогодней открытки с его ритуальным изображением, но известны его слова: «Быть может, для спасения России нужна искупительная жертва, я буду этой жертвой». Не родились ли эти пророческие слова в момент разглядывания смертоносного изображения или как отклик на ощущение какой-то мощной направленной на Него угрозы?
Во всяком случае, гобелен с изображением Марии Антуанеты (копия с картины г-жи Виже-Лебрэн), подаренный французским правительством, как постоянное напоминание, как узелок на память о смерти всегда висел в одной из зал Царскосельского Дворца. В книге «Письма Царской Семьи из заточения» Джорданвилльского издания 1974 года под редакцией Е.Е. Алферьева, где помещена фотография интерьера Царскосельской гостиной с этой картиной, приведен эпизод из воспоминаний Г. П.Чеботарева об аудиенции, данной ему Государыней Императрицей накануне отправки на фронт, касающийся этого проэктивного изображения. «Меня попросили подождать в гостиной. Я сел на диван, напротив которого висел портрет Марии- Антуанеты с ее детьми, написанный в натуральную величину. И снова мне пришла в голову мысль о том, что ожидает в будущем Императрицу и Ее Семью» (с.214). Николай Козлов
Прот. С. Н. Булгаков вскоре после февральских событий писал: «У меня была смерть на душе (...). А между тем кругом все сходило с ума от радости (...), брехня Керенского еще не успела опостылеть, вызывала восхищение (а я еще за много лет по отчетам Думы возненавидел этого ничтожного болтуна)... Я (...) знал сердцем, как там, в центре революции ненавидели именно Царя, как там хотели не конституции, а именно свержения Царя, какие жиды там давали направление. Все это я знал вперед и всего боялся - до цареубийства включительно - с первого же дня революции, ибо эта великая подлость не может быть ничем по существу, как цареубийством, которое есть настоящая черная месса революции» (Христианский социализм, Новосибирск, Наука, 1991,с.313).
В книге И.П. Якобия «Император Николай II и революция» приводятся два эпизода, подтверждающих в первую очередь цареубийственную направленность революционных масонских лож. А.В.Амфитеатров в статье «Мое масонство» описывает момент принятия в ложу. «Когда его посвящали в ложу в Париже, - пишет Якобий, - и он стоял с завязанными глазами, его «после нескольких незначительных французских вопросов, кто-то спросил по-русски, с легким еврейским акцентом: «Как Вы относитесь к убийству Плеве? Одобряете ли его и находите ли нужным дальнейшее развитие террора?» Что Амфитеатров мог ответить на этот вопрос, нетрудно догадаться после его славословия террора, и он был в ложу принят".
Другой случай, рассказанный С.Мельгуновым в его книге «На путях к дворцовому перевороту», относится к приему в ложу командира Л.-Гв. Финлянжского полка генерала Теплова. «Один из братьев задал ему вопрос о Царе. Теплов ответил: «Убью, если велено будет» (И.П.Якобий, М., 2005, с.359).
Исследователи указывают в качестве первоисточника, «цареубийственного архетипа» обстоятельств убийства Царской Семьи на тот «известный образец, который Троцкий (как и Ленин - прим.), конечно же, тщательно изучил, - на Французскую революцию. Новый календарь, культ Верховного Существа, изменение имен, новая иконография - все это хотя происходило по-другому, но очень похоже в плане целеполагания, и легко проецировалось на режим, осознававший себя продолжателем дела Французской революции. И в этом отношении можно говорить о tyranny of Paris over Petrograd (тирании Парижа над Петроградом)» (М. Хильдермайер, Символика русской революции и первых лет советской власти, в кн.: Образы власти на Западе, в Византии и на Руси, М., 2008, с.298).
Петр Мультатули в статье «Король Людовик ХVI и Николай II» http://samoderjavie.ru/content/petr-multatuli-lyudovik-xvi-i-nikolay-ii проводит несколько многозначительных параллелей между революционными событиями Французской и Российской истории, за которыми очевидна масонская рука, действующая против монархов. «С момента казни Жака де Моле (магистра ордена тамплиеров, казненного по приказу короля - прим.) начинается долгая война тайного ордена против французской монархии. По странному совпадению (впрочем, по совпадению ли?) самые крупные антимонархические организации, как во Франции, так и в некоторых других странах, носят имя Якова, начиная с Жакерии и заканчивая якобитами в Англии и якобинцами во Франции (В России с именем Якова связаны имена главных цареубийц Якова Юровского, Якова Свердлова и Якова Шиффа - прим.). Каждое собрание этой ложи «Рыцарей Кадош», которые называли себя также и якобинцами, начиналось с того, что кукле короля отрубалась голова со словами: «Великий учитель будет отомщен!» (мотив отмщения прослеживается в переименовании Вознесенской площади в Екатеринбурге, на которой стоял дом Ипатьева, в площадь «Народной мести» - прим.). Примечательно, что в день бракосочетания Луи-Августа и Марии-Антуанетты молодую чету приветствовала масса народа. Давка была столь страшной, что были задавлены сотни людей (Нельзя не вспомнить Московскую «ходынку» - прим). На Луи-Августа и Марию-Антуанетту картина этой давки произвела жуткое впечатление. На следующий день молодые сочли своим долгом из личных сбережений выделить деньги пострадавшим (Так же по чьему-то совету поступили и Царственные Молодожены - прим.). «Останки Людовика были погребены на кладбище Магдалины. Это место было связано с печальными событиями, ознаменовавшими его бракосочетание. 23 года тому назад (любопытное совпадение с 23 годами царствования Николая II - прим.), во время пышных празднеств, происходивших по этому случаю, более тысячи граждан благодаря небрежности администрации были раздавлены в толпе и растоптаны под копытами лошадей; они были похоронены на кладбище Магдалины» (Корона и эшафот, М., 1991, с.230-231). Первым делом революционеры по-другому стали именовать Людовика XVI. Теперь его называли «Луи Капет» Возникает вопрос: почему «Капет», если Людовик XVI был из династии Бурбонов? Ответ на этот вопрос прост: тайные силы мстили не лично Людовику XVI и даже не Бурбонам, а их родоначальникам Капетингам, представитель одной из ветвей которых, Филипп IV, покончил с тамплиерами и их магистром Жаком де Моле («Капет» значит по-гречески, конец, могила. На еврейском - капорес, заместительная жертва, само жертвоприношение. По-видимому, в прозвании Людовика XVI Капетом следует подразумевать именно этот ритуальный смысл. Государю Николаю Александровичу был присвоен эпитет «Кровавый» - прим.).
В Тампле королевская семья была разделена, видеться Король с Королевой могли только во время обеда и ужина (Государь с Государыней точно так же были разделены в Александровском Дворце по приказу Керенского в первое время ареста -прим.). С королевской семьей последовали в Тампль несколько верных аристократов и слуг. Большинство из них будет вскоре увезено якобинцами из Тампля и убито (Так же поступили большевики и с верными царскими слугами -прим). Голову придворной дамы маркизы де Ламбаль толпа на пике принесет к окнам Тампля, крича угрозы в адрес Марии-Антуанетты (параллелью может служить заключение Вырубовой, этой русской «маркизы Ламбаль» в Петропавловской крепости -прим). Эшафот, на котором казнили короля Франции, был сооружен на площади Людовика XV, переименованной в площадь Согласия.
Событию ритуального преступления предшествовала многолетняя (как до, так и после «отречения») травля Царской Семьи, то, что террористы-народовольцы называли «охотой на коронованного зверя», производившаяся соответственно степеням жидовского отлучения - «херем».
Прот. А. Ковальницкий в книге «Нравственное богословие евреев-талмудистов» сообщает следующие сведения о практике наложения проклятия в современной синагоге: «Проклятие имеет три степени (…). Мы опишем первые два способа, которые называются Ниддуи и Херем. Самая меньшая степень проклятия Ниддуи сопровождается тем, что проклятый должен быть обособлен от других за исключением жены и детей, также домашних, должен находиться на 4 локтя от каждого другого и что во время проклятия не имеет права ни стричь себя, ни умываться. Херем воспрещает ему всякое сношение с посторонними. Находящийся под проклятием не может жить с другими, или учить их, воспрещено ему разделять с кем бы то ни было пищу и питие, никому не дозволяется у него служить или принимать от него услуги; дозволяется продать ему несколько пищи, чтобы только он не умер» (СПб., 1898, с.34-36).
В книге воспоминаний баронессы Софьи Буксгевден «Венценосная мученица», содержатся многочисленные свидетельства проявлений режима отлучения (херем), который был установлен для Царской Семьи сначала в Александровском дворце, затем в Тобольске и, наконец, в доме Ипатьева и, безусловно, был призван служить средством (оккультного) психологического давления на Царственных Узников.
В первое время после ареста по приказу Керенского Государь и Государыня были разделены друг с другом так, что могли видеться только за столом в присутствии дежурного офицера. Оставшиеся добровольно в Александровском дворце слуги, также должны были находиться на положении арестованных, то есть разделить степень ритуального посвящения (проклятия, херема) с Царской Семьей. Характером и степенью участия в жизни Царской Семьи определялась и дальнейшая судьба всех контактировавших с нею лиц от самых близких к ней людей, включая прислугу, до солдат охраны и случайных прохожих. Те, кто проявлял к страждущей Царской Семье внимание или делал знаки участия, рисковал подвергнуться одинаковой с ними участи и, наоборот, хамское, уничижительное обращение с заключенными приветствовалось «смотрящими за режимом».
«Поначалу ни Император, ни Императрица не имели никаких контактов с людьми вне стен дворца. Никто не отваживался писать им (…). Те немногие письма, которые она получала от своих друзей, были для императрицы подлинными лучами света(…). Разумеется, что корреспонденты должны были с особой тщательностью подбирать слова, и многие действительно не решались писать из страха причинить еще больше неприятностей Их Величествам (…)» (Софья Буксгевден, Венценосная мученица, М., 2006, с.449).
О характере ритуальной депривации, которой подвергалась Царская Семья, красноречиво свидетельствует атмосфера пасхального разговенья, устроенного в Царском Селе. «Императрица едва заставила себя обменяться парой слов с графом Бенкендорфом, который сидел возле нее. Другим ее соседом оказался отец Беляев, но к нему она не решалась обращаться из страха скомпрометировать его» (Буксгевден, с.456).
А вот как проходили Страстные дни в Царском Селе 1917 года: «Каждый день мимо наших ворот проходили отряды солдат, которые останавливались прямо перед дворцом, чтобы сыграть «Марсельезу» или какой-нибудь особо мрачный траурный марш. В Великий Четверг торжественное богослужение в церкви было отменено в связи с тем, что в этот день в Царском Селе проходили похороны жертв революции (…). Тысячи рабочих и солдат пришли на похороны со знаменами и плакатами, на которых были написаны социалистические и коммунистические лозунги. Стоя пред гробами, обитыми красной материей, ораторы произносили пламенные речи, а оркестры играли соответствующую музыку, время от времени вплетая в нее траурные марши (…). Постепенно речи начали звучать все громче и яростней, так что комендант и офицеры дворцовой охраны не на шутку встревожились. Они видели растущую враждебность толпы и опасались возможного нападения на дворец. Но в эту тревожную минуту в дело вмешались стихии - очевидно спасшие жизнь членам Императорской Семьи. Внезапно поднялся ветер, за какие-нибудь полчаса превратившийся в настоящий ураган. Небо затянулось темными облаками, и в скором времени на землю обрушилась настоящая снежная буря. Красные флаги отчаянно трепетали на ветру, а старые деревья в парке раскачивались и громко скрипели. Порывы ветра со снегом слепили ораторам глаза, вынуждая их хвататься за кепки и шарфы, так что постепенно ход их речи замедлился, а затем совсем сошел на нет. Колонны солдат и рабочих одна за другой покидали парк, пока он совсем не опустел. Лишь несколько красных флагов трепетали на ветру возле «гражданских могил» (Буксгевден, с.455).
О впечатлении, производимом этими демонстрациями на Царственных узников, сообщает Государь в письме к Ксении Александровне из Тобольска: «В Марте и Апреле по праздникам на улицах проходили процессии (демонстрации) с музыкой, игравшею Марсельезу и всегда один и тот же похоронный марш Шопена. Шествия эти неизменно кончались в нашем парке у могилы «Жертв Революции», кот. вырыли на аллее против круглого балкона. Из-за этих церемоний нас выпускали гулять позже обыкновенного, пока они не покидали парк. Этот несносный Похор.Марш преследовал нас потом долго и невольно все мы посвистывали и попевали его до полного одурения. Солдаты говорили нам, что и им сильно надоели эти демонстрации, кончавшиеся обыкновенно скверной погодой и снегом» (Письма Царской Семьи из заточения, Джорданвилль, 1974, с.144-145).
Революционные похороны являлись явной отсылкой к призраку могилы Великого магистра тамплиеров Якова де Молэ, масонская символика которой не могла быть не понятна Царственным узникам.
Травля Царской Семьи, судя по множеству многозначительных деталей, производилась по всем правилам царской ритуальной охоты. Некоторые ситуации, вызывавшие азарт преследователей, по-видимому, не могли не вызвать охотничьих ассоциаций и у самих Царственных узников. В письме к Ксении Александровне из Тобольска Государь замечал: «Для того, чтобы попасть в нашу церковь, нам нужно пройти городской сад и пересечь улицу - всего 500 шагов от дома. Стрелки стоят редкой цепью справа и слева и когда мы возвращаемся домой, они постепенно сходит с мест и идут сзади, а другие вдали сбоку, и все это напоминает нам конец загона, так, что мы каждый раз со смехом входим в нашу калитку» (Письма Царской Семьи из заточения, Джорданвилль, 1974, с.143).
Запрет на контакты с внешним миром поддерживался более или менее строго и в Тобольске (свидетельством чему может служить дело об аресте и высылке М. Хитрово, подруги великих княжон, привезшей письма из Петербурга в Тобольск) и в особенности в последний период пребывания в доме Ипатьева. «В ночь после приезда (в Екатеринбург -прим.) Алексей Николаевич во сне упал с кровати и разбил себе колено. Послали за доктором Деревенко, но комиссар Авдеев разрешил ему войти в дом не раньше, чем взял с него обещание говорить с Императорской семьей только на медицинские темы. В противном случае комиссар угрожал вообще не пустить его к пациенту. Доктора всегда находились на привилегированном положении, даже при новой власти, поэтому доктор Деревенко жил на свободе в городе. Разумеется, он сдержал свое обещание и по этой причине страшно напугал Императрицу. Ее Величество ничего не знала о том условии, которое было выдвинуто комиссаром, и с тревогой поинтересовалась у доктора о судьбе придворных дам. В ответ доктор Деревенко с сожалением развел руками. Императрица восприняла этот жест как знак того, что все были расстреляны большевиками, и разрыдалась горькими слезами» (Буксгевден, с.515-516).
Все члены Царской Семьи постоянно пребывали в ощущении нарастающей опасности и чувствовали приближение конца, о чем постоянно им давалось понять «остроумными» тюремщиками. Находясь в доме Ипатьева, «великая княжна Анастасия просила, чтобы ей разрешили взять из коробки на чердаке вторую пару обуви, на что ей было заявлено, что ей вполне хватит до конца ее жизни тех туфель, которые сейчас на ней» (Буксгевден, с.517).
Третья степень жидовского проклятья - карет, соединяет в себе смертную казнь и проклятие.
В отношение гоев жидами-каббалистами применяются ритуальные практики, магическим архетипом для которых является проклятие и убиение Амана, персидского министра при дворе Артаксеркса (кн. Эсфирь), составляющее содержание праздника Пурим, ритуально-обрядовая сторона которого состоит в коллективном проклятии и избиении евреями символического Амана.
Рассказывая об обычае празднования Пурима у евреев в Царской России, газета «Менора», 1990 г., №2, подробно с поразительной в наши дни откровенностью описывает один из обрядов ритуальной магии, практикуемой хасидами, - ритуальное воздействие на Русского Государя. Среди хасидов избирался один, которого наряжали в костюм царя. Остальные одевались министрами и царедворцами. Потом все напивались, как полагается каждому еврею в Пурим, и шли к цадику. Здесь начинался собственно магический обряд. Цадик принимал гостей «с большим почтением и вел себя, как подобает в присутствии императорской особы». Хасид, переодетый царем, «пучил глаза, раскрывал рот часто, а слово сказать мог редко. Министры поддерживали его за погоны и аксельбанты. Но, несмотря на это, цадик говорил с гостем очень вежливо и серьезно. Гораздо серьезней, чем нужно для пуримского представления. Он попросил отменить налог на мясо и свечи. Пьяный хасид, изображавший царя, «подумал и согласился». Тогда цадик обратился к нему еще с одной просьбой: чтобы тот перестал брать евреев в свою армию. «Но податливый дотоле хасид» ему отказал. Тогда цадик начал обращаться к нему и строго, и ласково, настаивая, чтобы тот все же выполнил эту просьбу. Но хасид ни в какую. Начал цадик умолять и уговаривать и грозить ему, и взывать к его совести. На помощь пришли другие хасиды, которые тоже стали упрашивать и убеждать переодетого царем хасида. Но тот все твердил одно: нет и нет.
Тогда очень разгневался цадик и оставил «упрямого хасида», и не захотел больше видеть лицо его в тот день. Назавтра, когда вино оставило последнего, спросили у него хасиды: «Что это случилось с тобой вчера? Почему ты пренебрег словами нашего ребе?» - Но тот дал слово, что не помнит ничего, из того, что произошло. А когда ему стали рассказывать, это было для него как новая вещь, и он не верил своим ушам. Приказа цадика не выполнил «бог» хасидов. «Сердца евреев, - заключает «Менора», должны обратиться к своему «создателю» и тогда исчезнет последний Гаман».
Поименование русского Царя Аманом, врагом евреев №1, ритуальное избиение которого является главным событием празднования в Пуриме, имеет зловещий подтекст, отсылающий к тем многочисленным случаям ритуальных убийств, совершаемых по мотивам религиозного изуверства, доказанных и недоказанных по суду, обвинение в которых на протяжение многих веков тяготеет над изуверным жидовством и которые составляют главное содержание большевицкого революционного террора в России.
Задолго до первой мировой войны по Западному краю ходила открытка, изображающая иудейского резника, или цадика, в одной руке держащего книгу (талмуд), в другой жертвенного петуха, уготованного на заклание, который имел голову Русского Царя, увенчанную монаршим венцом. Надпись на еврейском языке, помещенная под изображением, гласила: «Это будет моей жертвой, это будет моим замещением». В молитве, читаемой в канун Дня Отпущения, Иом - Кипур, когда каждый еврей должен заколоть жертвенного петуха (еврейка - курицу), откуда взяты вышеприведенные слова, далее следует: «Этот петух (курица) пойдет к смерти, а я доживу этот год в мире» (Молитвы евреев на весь год…, Вильно,1908,с.332,в кн. В.В.Розанов, Сахарна, М.,1998,с.413).
Достоверно неизвестно, был ли представлен Государю для ознакомления экземпляр новогодней открытки с его ритуальным изображением, но известны его слова: «Быть может, для спасения России нужна искупительная жертва, я буду этой жертвой». Не родились ли эти пророческие слова в момент разглядывания смертоносного изображения или как отклик на ощущение какой-то мощной направленной на Него угрозы?
Во всяком случае, гобелен с изображением Марии Антуанеты (копия с картины г-жи Виже-Лебрэн), подаренный французским правительством, как постоянное напоминание, как узелок на память о смерти всегда висел в одной из зал Царскосельского Дворца. В книге «Письма Царской Семьи из заточения» Джорданвилльского издания 1974 года под редакцией Е.Е. Алферьева, где помещена фотография интерьера Царскосельской гостиной с этой картиной, приведен эпизод из воспоминаний Г. П.Чеботарева об аудиенции, данной ему Государыней Императрицей накануне отправки на фронт, касающийся этого проэктивного изображения. «Меня попросили подождать в гостиной. Я сел на диван, напротив которого висел портрет Марии- Антуанеты с ее детьми, написанный в натуральную величину. И снова мне пришла в голову мысль о том, что ожидает в будущем Императрицу и Ее Семью» (с.214). Николай Козлов