царская жертва
По мнению историков-этнографов так называемой «мифо-ритуальной школы» в основании легенды, мифа и целого ряда других псевдорелигиозных образований - магии, этикета, игр, загадок, прибауток и т.д. - лежит древний праритуал убийства или жертвоприношения божественного царя, - явление, универсальное для мировой культуры.
Ученым-этологам известна одна особенность в поведении волчьей стаи, являющейся архетипическим образцом, организационной моделью властных отношений внутри государственных образований Древности и Нового времени, когда вожак-доминант перестает приносить добычу, он подлежит выбраковке и его место занимает молодой доминант -самец. Об этом можно прочитать, например, в книге Киплинга о Маугли. «Акела промахнулся,- сказала пантера, - его убили бы в эту ночь, но им нужен ты», и далее: «Когда вожак стаи не убивает намеченной добычи, весь остаток жизни (обыкновенно очень короткий) недавнего предводителя зовут Мертвым Волком» (Р.Киплинг, Соб., соч. т.3, М., 1991, с.24 -25).
По-видимому, тот же закон волчьей стаи прослеживается и в современной воровской субкультуре. «Воры в законе», урки, волки, как именуются на воровском жаргоне коронованные на сходке авторитеты, которым оказывается не по силам справляться со своими обязанностями, «держать масть», получают кличку «волки позорные» и подвергаются ритуальному убиению.
В книге Дж. Фрэзера "Золотая ветвь" на примере огромного исторического, этнографического и фольклорного материала, проясняется ритуальный смысл упоминающегося в античных источниках порядка замещения должности жреца при храме Дианы Арицийской в святилище Неми. Занять эту должность можно было, лишь убив жреца, который носил титул Царя Дерева. После убийства противника, победивший его претендент на престол, который избирался обыкновенно из числа приговоренных к смерти преступников, сам становился кандидатом на убийство. Фрэзер обнаруживает, что обычай убиения царя-жреца существовал во всех обществах на определенной стадии их развития. Цареубийство было одним из способов поддержания вселенной в состоянии равновесия и определялось тем ключевым положением, которое занимал правитель в примитивном обществе.
В Месопотамии существовал обычай, называемый shar-puhi (замена царя), который свидетельствовал о бытовавшем здесь некогда институте ритуального убийства. «Когда знамения указывали, что царю или нации угрожает опасность, царь имитировал отречение и передачу всех регалий своему преемнику, который должен был занять трон» (Обрядовая теория мифа, СПб, 2003, с.20). Данный обычай служил механизмом магической защиты царя, которого ранее в подобных случаях приносили в жертву.
Другим подтверждением бытовавшего некогда в Вавилоне ритуала цареубийства являлись, по мнению «мифо-ритуалистов», такие обрядовые практики как унижение царя во время новогоднего карнавала и существование карнавального царя-шута (zoganes, «жигана»), которого выбирали на время из числа приговоренных к смерти преступников и убивали по окончании праздника Закеев.
В древнем Египте на практику ритуальных убийств монарха указывают миф об Озирисе, легенда о царе Бокхарисе, сожженном заживо, обычай Мероэ и ритуал праздника хеб-сед.
Имеются свидетельства античных авторов об обычае цареубийства, бытовавшем в Мероэ: "Царями они (жители Мероэ) выбирают людей, выдающихся красотой, или отличающихся умением разводить скот, мужеством или богатством. В Мероэ издревле самое высокое положение занимали жрецы, которые иногда даже через вестника приказывали царю умереть и назначали на его место другого" (Strab. XVII, 2,3).
Известный египтолог Ф. Питри считал, что "в дикий доисторический век египтяне, как и многие другие африканские и индейские народы, убивали своих царей-жрецов через установленный промежуток времени, для того чтобы дать возможность молодому царю в расцвете жизненных сил поддерживать царство в состоянии процветания". Однако впоследствии этот обычай был заменен. "Старый", исчерпавший запас жизненных сил, царь во время празднования хеб-седа обожествлялся в образе Осириса: подобно тому, как Осирис погиб и восстал из мертвых, царь умирал и воскресал вместе с богом, с которым он отождествлялся. Другими словами, основной задачей хеб-седа, по мнению Питри, было обновление витальных сил фараона через смерть и последующее возрождение» (цит. по: Крол, с.58).
Египетские представления о стареющем царе подтверждаются античными авторами. Аммиан Марцеллин, римский историк IV в. н.э., писал о нравах бургунов: «Цари носят у них одно общее имя "гендинос" и по старинному обычаю теряют свою власть, если случится неудача на войне под их командованием, или постигнет их землю неурожай. Точно так же и египтяне обычно возлагают вину за такие несчастья на своих правителей» (Amm. Marc. XXVIII, 5,14).
Другим культурным ареалом, дающим исторический материал для теории о жертвенном праритуале, является древняя Греция. «Тогда как, согласно существующим данным, ритуалы Египта и Месопотамии представляют собой лишь имитацию убийства царя, традиции Греции и менее цивилизованных народов предполагают ритуал, в котором царь действительно предавался смерти: или ежегодно, или по окончании какого-либо продолжительного срока, или же когда силы отказывали ему» (Обрядовая теория…, с.26).
Типологические параллели восточных ритуалов находятся и в средневековой Европе: Снорри Стурлусон, исландский поэт-скальд ХII-ХIII вв., написал в саге об Инглингах: "Домальди наследовал отцу своему Висбуру и правил страной. В его дни в Швеции были неурожаи и голод. Шведы совершали большие жертвоприношения в Уппсале. В первую осень они приносили в жертву быков. Но голод не уменьшился. Во вторую осень они стали приносить человеческие жертвы. Но голод был все такой же, если не хуже. На третью осень много шведов собралось в Уппсалу, где должно было проходить жертвоприношение. Вожди их стали совещаться и порешили, что в неурожае виноват Домальди и что надо принести его в жертву - напасть на него, убить и обагрить алтарь его кровью. Это и было сделано" (Снорри Стурлусон, Сага об Инглингах, XV).
Богатую этнографическую информацию относительно ритуальных (или церемониальных) цареубийств, подтверждающую египетский и европейский материал, дает Африка.
К. Селигмен, известный этнограф, изучавший ритуалы племени шиллуков и настаивавший на их хамитском происхождении, пишет: «Хотя нет сомнений в том, что цари шиллуков ритуально умерщвлялись, лишь только проявлялись первые признаки старости или нездоровья, крайне сложно понять, что происходило во время самого ритуала, а большинство фольклорных памятников шиллуков ограничиваются лишь констатацией самого факта убийства правителя. Из них следует, что любой царский сын обладал правом попытаться убить правящего монарха и в случае успеха занять трон. Убийство могло произойти лишь ночью (…). Когда же появлялся соперник, битва проходила в гнетущем безмолвии, нарушаемом лишь ударами мечей, ибо почиталось за бесчестье для царя взывать о помощи» (А. Крол, Египет первых фараонов, М., 2005, с.64).
Это художественное описание убийства правящего монарха, по мнению историка-египтолога, напоминает строки из "Поучения царя Аменемхата", составленного в правление XII династии и повествующей об убийстве фараона Аменемхета I: "И вот случилось это после ужина, когда наступила ночь и пришел час отдохновения от забот. Улегся я на ложе свое утомленный, и сердце мое погрузилось в сон. И внезапно раздалось бряцание оружия, и назвали имя мое. Тогда стал я подобен змее, детищу земли, в пустыне. И мгновенно я пробудился и узрел, что сражающиеся в опочивальне моей, а я одинок" (Повесть Петеисе III, 1978, с. 223).
А также сцену убийства ночью своими слугами великого князя Андрея из летописной «Повести об убиении Андрея Боголюбского». Или убиение Императора Павла в Михайловском замке.
Право ритуального покушения на жизнь царя царского сына, который в случае удачи занимает престол, обычай ритуального удушения стареющего или слабеющего царя, объясняемый необходимостью для преемника овладеть последним вздохом умирающего, с которым отходит душа, чтобы вместе с ним наследовать и ее силы и могущество, характерные для церемониальной практики африканских монархий, имеют несомненное типологическое сходство с европейскими цареубийствами Средневековья и Нового времени, скрывающими древнюю ритуальную подоплеку за выступающими на поверхность политическими мотивами.
В настоящее время историко-этнографические данные, обобщенные исследователями «мифо-ритуальной» школы, подвергаются ревизии с целью не допустить актуализации являющейся по сути сакральной темы ритуального цареубийства в общественном профанном сознании, которое за деревьями политической повседневности не видит священного леса оккультных мистерий. При ревизионистском подходе любое убийство сакрального правителя или вождя рассматривается как политическое, а попавшие в поле зрения исследователей ритуальные детали деликта трактуются в духе элементов политического послания противнику вроде «черной метки» стивенсоновских пиратов, тухлой рыбы сицилийских мафиози или яиц попугая у африканских шиллуку.
Как пишет один современный ревизионист: «Умерщвление царя отнюдь не было ритуалом, но лишь частью политической борьбы. Возможно, что в более древние времена в племенах шиллук и фазогли правителей действительно убивали в ритуальных целях, но к тому моменту, когда эти племена были изучены этнографами, цареубийство стало лишь элементом борьбы за власть (…). Информаторы профессора Эванса-Причарда утверждали, что правитель может быть убит лишь родственником (и никем другим), который стремится занять его место, однако это может произойти лишь после того, как убийство будет санкционировано семейным советом, ибо сам акт представлялся не индивидуальным, а скорее коллективным. Поэтому лишь те цари приговаривались к смерти, кто своим правлением вызвали неудовольствие своих родственников» ( Крол, с.71).
Вот вывод, многое объясняющий в обстоятельствах отречения от Престола и смерти последнего российского императора Николая Александровича. Нельзя не оценить в этой связи остроумного замечания одного из критиков теории ритуала, настаивающего на политическом характере африканских цареубийств: «Как видим, банту и нилоты ничем не отличаются в этом смысле от французов и русских: разве Людовик ХVI и Николай II претерпели ритуальную смерть?» (Обрядовая теория…, с.35).
Как аргументировал старший прокурор-криминалист В.Н.Соловьев, ведущий дело о «царских останках», убийство Царской Семьи не является ритуальным, потому что в книге В.И.Даля ничего не говорится о ритуальных убийствах, совершаемых из револьвера.
Позднее, «проанализировав» доводы православных «ритуалистов», прокурор-криминалист заявил: «Суммируя изученные данные, можно прийти к выводу о том, что решение о расстреле семьи российского Императора Николая II, членов его семьи и лиц из окружения, а также посмертные манипуляции с телами погибших не имеют признаков так называемого "ритуального убийства" и напрямую связаны с политическими и организационными вопросами, прежде всего в деятельности Президиума Уралсовета и УралоблЧК (Проверка версии о так называемом "ритуальном убийстве …).
Но, признав политический характер убийства, прокурор-криминалист тем самым признает и ритуал. Только очень наивные люди могут думать, что политические процессы, такие как революции и государственные перевороты, совершаются без активного участия оккультных сил, обозначающих свое вмешательство особыми знаками присутствия.
Ритуал, по определению, есть совокупность символических действий, направленных на достижение социально-политических и мистических (спасение души, приобретение сверхъестественных дарований и т.д.) целей. В отличие от криминального, направленного на завладение чужой или охранение своей жизни и собственности, ритуальное убийство царя предполагает присвоение социально-политической и мистической потенции убитого его преемником, овладение принадлежавшей предшественнику харизмой власти.
Священное Писание Ветхого и Нового Завета рассказывает о ритуальном убийстве Божественного Царя, наложившем отпечаток ближневосточного царского культа на государственно-политическое устройство Средневековых монархий Европы и Старого Света, мистерия которого (торжественный вход в священный город (Ин.12, 13), таинственное миропомазание (Мф. 26,7), священная аккламация (Ин.18, 33), облачение в багряницу и венец (Ин.19) и ритуальное распятие между двумя преступниками) разыгрывается ежегодно в богослужениях христианской церкви.
С точки зрения обеспечения магической защиты института преемственного наследования, сохранения властной харизмы в обладании царствующего рода представляет интерес система ритуального двоевластия, сложившаяся в Хазарском каганате.
«Вся действительная власть в Хазарии принадлежала царю-наместнику. Высшему хакану воздавались почти божеские почести, но доступ к нему имел лишь царь-наместник и два сановника, носившие титул привратников. Мусульманские писатели рассказывают, что при вступлении на престол хакана, сан которого был наследственным, царь-наместник, малек (араб.) или бек, делал ему наставления, после чего набрасывал на шею веревку и спрашивал, сколько лет тот желает царствовать. Если хакан переживал назначенный им срок, то его убивали» (Т. Готье, Хазарская культура, Новый Восток, № 8-9, с. 288-290).
Калькой хазарского государственно-политического устройства следовало бы считать и российское «самодержавие, ограниченное удавкой», по остроумному замечанию кого-то из убийц Императора Павла Петровича, и европейский институт конституционных монархий, сохранившийся в ряде стран до настоящего времени, строго соблюдающий божественную харизму династии от покушений на реальную власть будь то конвента, парламента или синедриона.
Ритуал цареубийства (как он известен из трудов историков мифо-ритуальной школы) включает в себя акт убийства освященной особы монарха, его смерть и погребение, и последующее воскрешение его властной харизмы в его преемнике. В этом смысле любое политическое убийство законного царствующего или низложенного монарха, например, Павла I, Александра II или Николая II, какие бы символические формы оно ни принимало, следует считать ритуальным. Никакого другого смысла убивать отрекшегося или низложенного монарха и, тем более, всю его семью, не бывает и быть не может.
Соучастие в заговоре (хотя бы и молчаливое) с целью убийства Императора Павла Наследника Цесаревича Александра Павловича, ставшего в результате цареубийства 11 марта 1801 года Императором Александром I, известный исторический факт. Очевидно и недовольство Императорской Фамилии и Князей Императорской Крови морганатическим браком Императора Александра II с княгиней Юрьевской, угрожавшим передачей престолонаследия потомству Императора от морганатического брака и являвшимся одной из политических, если не мистических причин цареубийства 1 марта 1881 года, возведшего на Российский Престол законного наследника Цесаревича Александра Александровича.
«В начале 1881 года дело упорно двигалось к тому, что морганатический брак Александра II с княжной Долгоруковой, переименованной в княгиню Юрьевскую, преобразовывался во вполне полноценный, и последняя стала бы новой русской царицей. Ее коронация уже была намечена на август 1881 года» (С.Ю. Витте, Воспоминания, М., 1960, т.1, комментарии с.552). Для этого, однако, необходимо было внести соответствующие изменения в Основные законы Империи. Именно эту личную задачу и имел ввиду царь, подписывая указ 1 марта: зачаточное подобие парламента, вводимого в России, было бы уже вполне дееспособно для того, чтобы санкционировать такие перемены (…). Дело дошло бы и до изменения закона о престолонаследии: вместо Александра III, жестко враждовавшего с отцом с самого 1866 года, новым цесаревичем стал бы Георгий - сын царя и Долгоруковой, родившийся в 1872 году» (В.Брюханов, Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 года, М., 2007, с.152 -153).
На следующий день после цареубийства 1 марта Александр III изъял из типографии подписанный его Августейшим Отцом, но еще не опубликованный Указ.
Широко исследована историками тема общего недовольства, политической фронды и антимонархических заговоров, существовавших в великосветской и великокняжеской среде в последние годы царствования Императора Николая II, кульминацией которых явилось убийство ближайшего сотаинника и Друга Царя Григория Распутина с участием в.кн. Дмитрия Павловича и Феликса Юсупова, женатого на племяннице Царя, и отречение 2 марта 1917 года.
В тени известных фактов остается вопрос о персонификации, личном наследовании властной харизмы Императора Николая II, ставшем возможным в результате цареубийства в ночь на 17 июля 1918 года.
Самочинное провозглашение себя в эмиграции в 1924 году Императором Всероссийским под именем Кирилла I вел. князем Кириллом Владимировичем, 1 марта 1917 года за день до официального отречения Государя от Престола явившегося к Гос. Думе во главе гвардейского экипажа с красным бутоном в петлице, по-видимому, следует считать не более чем отвлекающим маневром мировой закулисы, призванным завуалировать истинную линию наследования верховной власти в России в одной из морганатических ветвей царского или великокняжеского рода.
Царская жертва приносится за судьбу династии, а от судьбы династии зависит судьба народа. Вовлечение великих князей и родственников Царя в покушение на жизнь Григория Распутина являлось, по-видимому, частью изощренной провокации, ритуала, связанного с необходимостью отделения харизматического наследования царской власти от ответственности за цареубийство и имевшего целью вызвать репрессии против Императорского Дома со стороны самого Императора, что было бы равно династическому самоубийству, настоящему или вымышленному, как в случае с царевичем Димитрием, который, согласно исторической легенде о конце династии Рюриковичей, «играя, упал на ножичек».
Нет возможности проследить трофейную судьбу или историю почитания этой смертоносной реликвии, подобной Древу Креста, святым гвоздям, копию Лонгина или револьверу Юровского, связанной с харизматическим наследием ее жертвы, но известно, что колокол, оповестивший угличан о династической трагедии Московского Царства был выпорот и отправлен в ссылку в Тобольск в полном соответствии с ритуалом тавроболии, в котором ответственным за убийство жертвенного быка после сложной процедуры поисков виновного признавалось и подвергалось наказанию, порке орудие жертвоприношения - ритуальный топор.
Возложение ответственности за цареубийство в сознании не участвовавших в революции поколений русских людей на решение «русского» Уралоблсовета (управлявшегося кучкой жидов), имеет то же значение легитимизации незаконного присвоения царской харизмы неизвестным правообладателем, что и демонстрация «револьвера Юровского» в качестве орудия цареубийства в музее революции в первые годы большевицкой власти вместо действительного орудия ритуального цареубийства -четырехгранных стилетов (шваек), имитирующих орудия Божественных Страстей - святые гвозди и копие, следы от ударов которых были обнаружены на стенах Ипатьевского подвала. Так же как и то, что присвоение царской харизмы совершается через поядание (действительное или таинственное) плоти и крови убитого Царя, доля же или часть народа в державном достоянии которого, в наследовании властной харизмы царского рода соответствует мысленному сопричастию царской жертве, таинственному общению в страданиях святых мучеников, совершаемому в борьбе с беззаконными.
Николай Козлов
P.S. Проблема наследования цареубийства возвращает нас к теме «Красных бастардов»: http://rosh-mosoh.livejournal.com/8247.html
Александр де Данан в книге «Память крови» замечает, что «звание бастарда, употреблявшееся по отношению к определенным представителям средневекового рыцарства, зачастую означало не плод сожительства господина и прислуги, но рождение от внебрачной сверхчеловеческой связи, то есть, союза смертного с элементарным существом, подобное происхождению мифологических героев, рожденных от человека и божеств» (Москва-Воронеж, 2012, с. 163).
Иными словами речь идет о соучастии в акте зачатия ребенка отцовства не только видимого, но и "невидимого".
Ученым-этологам известна одна особенность в поведении волчьей стаи, являющейся архетипическим образцом, организационной моделью властных отношений внутри государственных образований Древности и Нового времени, когда вожак-доминант перестает приносить добычу, он подлежит выбраковке и его место занимает молодой доминант -самец. Об этом можно прочитать, например, в книге Киплинга о Маугли. «Акела промахнулся,- сказала пантера, - его убили бы в эту ночь, но им нужен ты», и далее: «Когда вожак стаи не убивает намеченной добычи, весь остаток жизни (обыкновенно очень короткий) недавнего предводителя зовут Мертвым Волком» (Р.Киплинг, Соб., соч. т.3, М., 1991, с.24 -25).
По-видимому, тот же закон волчьей стаи прослеживается и в современной воровской субкультуре. «Воры в законе», урки, волки, как именуются на воровском жаргоне коронованные на сходке авторитеты, которым оказывается не по силам справляться со своими обязанностями, «держать масть», получают кличку «волки позорные» и подвергаются ритуальному убиению.
В книге Дж. Фрэзера "Золотая ветвь" на примере огромного исторического, этнографического и фольклорного материала, проясняется ритуальный смысл упоминающегося в античных источниках порядка замещения должности жреца при храме Дианы Арицийской в святилище Неми. Занять эту должность можно было, лишь убив жреца, который носил титул Царя Дерева. После убийства противника, победивший его претендент на престол, который избирался обыкновенно из числа приговоренных к смерти преступников, сам становился кандидатом на убийство. Фрэзер обнаруживает, что обычай убиения царя-жреца существовал во всех обществах на определенной стадии их развития. Цареубийство было одним из способов поддержания вселенной в состоянии равновесия и определялось тем ключевым положением, которое занимал правитель в примитивном обществе.
В Месопотамии существовал обычай, называемый shar-puhi (замена царя), который свидетельствовал о бытовавшем здесь некогда институте ритуального убийства. «Когда знамения указывали, что царю или нации угрожает опасность, царь имитировал отречение и передачу всех регалий своему преемнику, который должен был занять трон» (Обрядовая теория мифа, СПб, 2003, с.20). Данный обычай служил механизмом магической защиты царя, которого ранее в подобных случаях приносили в жертву.
Другим подтверждением бытовавшего некогда в Вавилоне ритуала цареубийства являлись, по мнению «мифо-ритуалистов», такие обрядовые практики как унижение царя во время новогоднего карнавала и существование карнавального царя-шута (zoganes, «жигана»), которого выбирали на время из числа приговоренных к смерти преступников и убивали по окончании праздника Закеев.
В древнем Египте на практику ритуальных убийств монарха указывают миф об Озирисе, легенда о царе Бокхарисе, сожженном заживо, обычай Мероэ и ритуал праздника хеб-сед.
Имеются свидетельства античных авторов об обычае цареубийства, бытовавшем в Мероэ: "Царями они (жители Мероэ) выбирают людей, выдающихся красотой, или отличающихся умением разводить скот, мужеством или богатством. В Мероэ издревле самое высокое положение занимали жрецы, которые иногда даже через вестника приказывали царю умереть и назначали на его место другого" (Strab. XVII, 2,3).
Известный египтолог Ф. Питри считал, что "в дикий доисторический век египтяне, как и многие другие африканские и индейские народы, убивали своих царей-жрецов через установленный промежуток времени, для того чтобы дать возможность молодому царю в расцвете жизненных сил поддерживать царство в состоянии процветания". Однако впоследствии этот обычай был заменен. "Старый", исчерпавший запас жизненных сил, царь во время празднования хеб-седа обожествлялся в образе Осириса: подобно тому, как Осирис погиб и восстал из мертвых, царь умирал и воскресал вместе с богом, с которым он отождествлялся. Другими словами, основной задачей хеб-седа, по мнению Питри, было обновление витальных сил фараона через смерть и последующее возрождение» (цит. по: Крол, с.58).
Египетские представления о стареющем царе подтверждаются античными авторами. Аммиан Марцеллин, римский историк IV в. н.э., писал о нравах бургунов: «Цари носят у них одно общее имя "гендинос" и по старинному обычаю теряют свою власть, если случится неудача на войне под их командованием, или постигнет их землю неурожай. Точно так же и египтяне обычно возлагают вину за такие несчастья на своих правителей» (Amm. Marc. XXVIII, 5,14).
Другим культурным ареалом, дающим исторический материал для теории о жертвенном праритуале, является древняя Греция. «Тогда как, согласно существующим данным, ритуалы Египта и Месопотамии представляют собой лишь имитацию убийства царя, традиции Греции и менее цивилизованных народов предполагают ритуал, в котором царь действительно предавался смерти: или ежегодно, или по окончании какого-либо продолжительного срока, или же когда силы отказывали ему» (Обрядовая теория…, с.26).
Типологические параллели восточных ритуалов находятся и в средневековой Европе: Снорри Стурлусон, исландский поэт-скальд ХII-ХIII вв., написал в саге об Инглингах: "Домальди наследовал отцу своему Висбуру и правил страной. В его дни в Швеции были неурожаи и голод. Шведы совершали большие жертвоприношения в Уппсале. В первую осень они приносили в жертву быков. Но голод не уменьшился. Во вторую осень они стали приносить человеческие жертвы. Но голод был все такой же, если не хуже. На третью осень много шведов собралось в Уппсалу, где должно было проходить жертвоприношение. Вожди их стали совещаться и порешили, что в неурожае виноват Домальди и что надо принести его в жертву - напасть на него, убить и обагрить алтарь его кровью. Это и было сделано" (Снорри Стурлусон, Сага об Инглингах, XV).
Богатую этнографическую информацию относительно ритуальных (или церемониальных) цареубийств, подтверждающую египетский и европейский материал, дает Африка.
К. Селигмен, известный этнограф, изучавший ритуалы племени шиллуков и настаивавший на их хамитском происхождении, пишет: «Хотя нет сомнений в том, что цари шиллуков ритуально умерщвлялись, лишь только проявлялись первые признаки старости или нездоровья, крайне сложно понять, что происходило во время самого ритуала, а большинство фольклорных памятников шиллуков ограничиваются лишь констатацией самого факта убийства правителя. Из них следует, что любой царский сын обладал правом попытаться убить правящего монарха и в случае успеха занять трон. Убийство могло произойти лишь ночью (…). Когда же появлялся соперник, битва проходила в гнетущем безмолвии, нарушаемом лишь ударами мечей, ибо почиталось за бесчестье для царя взывать о помощи» (А. Крол, Египет первых фараонов, М., 2005, с.64).
Это художественное описание убийства правящего монарха, по мнению историка-египтолога, напоминает строки из "Поучения царя Аменемхата", составленного в правление XII династии и повествующей об убийстве фараона Аменемхета I: "И вот случилось это после ужина, когда наступила ночь и пришел час отдохновения от забот. Улегся я на ложе свое утомленный, и сердце мое погрузилось в сон. И внезапно раздалось бряцание оружия, и назвали имя мое. Тогда стал я подобен змее, детищу земли, в пустыне. И мгновенно я пробудился и узрел, что сражающиеся в опочивальне моей, а я одинок" (Повесть Петеисе III, 1978, с. 223).
А также сцену убийства ночью своими слугами великого князя Андрея из летописной «Повести об убиении Андрея Боголюбского». Или убиение Императора Павла в Михайловском замке.
Право ритуального покушения на жизнь царя царского сына, который в случае удачи занимает престол, обычай ритуального удушения стареющего или слабеющего царя, объясняемый необходимостью для преемника овладеть последним вздохом умирающего, с которым отходит душа, чтобы вместе с ним наследовать и ее силы и могущество, характерные для церемониальной практики африканских монархий, имеют несомненное типологическое сходство с европейскими цареубийствами Средневековья и Нового времени, скрывающими древнюю ритуальную подоплеку за выступающими на поверхность политическими мотивами.
В настоящее время историко-этнографические данные, обобщенные исследователями «мифо-ритуальной» школы, подвергаются ревизии с целью не допустить актуализации являющейся по сути сакральной темы ритуального цареубийства в общественном профанном сознании, которое за деревьями политической повседневности не видит священного леса оккультных мистерий. При ревизионистском подходе любое убийство сакрального правителя или вождя рассматривается как политическое, а попавшие в поле зрения исследователей ритуальные детали деликта трактуются в духе элементов политического послания противнику вроде «черной метки» стивенсоновских пиратов, тухлой рыбы сицилийских мафиози или яиц попугая у африканских шиллуку.
Как пишет один современный ревизионист: «Умерщвление царя отнюдь не было ритуалом, но лишь частью политической борьбы. Возможно, что в более древние времена в племенах шиллук и фазогли правителей действительно убивали в ритуальных целях, но к тому моменту, когда эти племена были изучены этнографами, цареубийство стало лишь элементом борьбы за власть (…). Информаторы профессора Эванса-Причарда утверждали, что правитель может быть убит лишь родственником (и никем другим), который стремится занять его место, однако это может произойти лишь после того, как убийство будет санкционировано семейным советом, ибо сам акт представлялся не индивидуальным, а скорее коллективным. Поэтому лишь те цари приговаривались к смерти, кто своим правлением вызвали неудовольствие своих родственников» ( Крол, с.71).
Вот вывод, многое объясняющий в обстоятельствах отречения от Престола и смерти последнего российского императора Николая Александровича. Нельзя не оценить в этой связи остроумного замечания одного из критиков теории ритуала, настаивающего на политическом характере африканских цареубийств: «Как видим, банту и нилоты ничем не отличаются в этом смысле от французов и русских: разве Людовик ХVI и Николай II претерпели ритуальную смерть?» (Обрядовая теория…, с.35).
Как аргументировал старший прокурор-криминалист В.Н.Соловьев, ведущий дело о «царских останках», убийство Царской Семьи не является ритуальным, потому что в книге В.И.Даля ничего не говорится о ритуальных убийствах, совершаемых из револьвера.
Позднее, «проанализировав» доводы православных «ритуалистов», прокурор-криминалист заявил: «Суммируя изученные данные, можно прийти к выводу о том, что решение о расстреле семьи российского Императора Николая II, членов его семьи и лиц из окружения, а также посмертные манипуляции с телами погибших не имеют признаков так называемого "ритуального убийства" и напрямую связаны с политическими и организационными вопросами, прежде всего в деятельности Президиума Уралсовета и УралоблЧК (Проверка версии о так называемом "ритуальном убийстве …).
Но, признав политический характер убийства, прокурор-криминалист тем самым признает и ритуал. Только очень наивные люди могут думать, что политические процессы, такие как революции и государственные перевороты, совершаются без активного участия оккультных сил, обозначающих свое вмешательство особыми знаками присутствия.
Ритуал, по определению, есть совокупность символических действий, направленных на достижение социально-политических и мистических (спасение души, приобретение сверхъестественных дарований и т.д.) целей. В отличие от криминального, направленного на завладение чужой или охранение своей жизни и собственности, ритуальное убийство царя предполагает присвоение социально-политической и мистической потенции убитого его преемником, овладение принадлежавшей предшественнику харизмой власти.
Священное Писание Ветхого и Нового Завета рассказывает о ритуальном убийстве Божественного Царя, наложившем отпечаток ближневосточного царского культа на государственно-политическое устройство Средневековых монархий Европы и Старого Света, мистерия которого (торжественный вход в священный город (Ин.12, 13), таинственное миропомазание (Мф. 26,7), священная аккламация (Ин.18, 33), облачение в багряницу и венец (Ин.19) и ритуальное распятие между двумя преступниками) разыгрывается ежегодно в богослужениях христианской церкви.
С точки зрения обеспечения магической защиты института преемственного наследования, сохранения властной харизмы в обладании царствующего рода представляет интерес система ритуального двоевластия, сложившаяся в Хазарском каганате.
«Вся действительная власть в Хазарии принадлежала царю-наместнику. Высшему хакану воздавались почти божеские почести, но доступ к нему имел лишь царь-наместник и два сановника, носившие титул привратников. Мусульманские писатели рассказывают, что при вступлении на престол хакана, сан которого был наследственным, царь-наместник, малек (араб.) или бек, делал ему наставления, после чего набрасывал на шею веревку и спрашивал, сколько лет тот желает царствовать. Если хакан переживал назначенный им срок, то его убивали» (Т. Готье, Хазарская культура, Новый Восток, № 8-9, с. 288-290).
Калькой хазарского государственно-политического устройства следовало бы считать и российское «самодержавие, ограниченное удавкой», по остроумному замечанию кого-то из убийц Императора Павла Петровича, и европейский институт конституционных монархий, сохранившийся в ряде стран до настоящего времени, строго соблюдающий божественную харизму династии от покушений на реальную власть будь то конвента, парламента или синедриона.
Ритуал цареубийства (как он известен из трудов историков мифо-ритуальной школы) включает в себя акт убийства освященной особы монарха, его смерть и погребение, и последующее воскрешение его властной харизмы в его преемнике. В этом смысле любое политическое убийство законного царствующего или низложенного монарха, например, Павла I, Александра II или Николая II, какие бы символические формы оно ни принимало, следует считать ритуальным. Никакого другого смысла убивать отрекшегося или низложенного монарха и, тем более, всю его семью, не бывает и быть не может.
Соучастие в заговоре (хотя бы и молчаливое) с целью убийства Императора Павла Наследника Цесаревича Александра Павловича, ставшего в результате цареубийства 11 марта 1801 года Императором Александром I, известный исторический факт. Очевидно и недовольство Императорской Фамилии и Князей Императорской Крови морганатическим браком Императора Александра II с княгиней Юрьевской, угрожавшим передачей престолонаследия потомству Императора от морганатического брака и являвшимся одной из политических, если не мистических причин цареубийства 1 марта 1881 года, возведшего на Российский Престол законного наследника Цесаревича Александра Александровича.
«В начале 1881 года дело упорно двигалось к тому, что морганатический брак Александра II с княжной Долгоруковой, переименованной в княгиню Юрьевскую, преобразовывался во вполне полноценный, и последняя стала бы новой русской царицей. Ее коронация уже была намечена на август 1881 года» (С.Ю. Витте, Воспоминания, М., 1960, т.1, комментарии с.552). Для этого, однако, необходимо было внести соответствующие изменения в Основные законы Империи. Именно эту личную задачу и имел ввиду царь, подписывая указ 1 марта: зачаточное подобие парламента, вводимого в России, было бы уже вполне дееспособно для того, чтобы санкционировать такие перемены (…). Дело дошло бы и до изменения закона о престолонаследии: вместо Александра III, жестко враждовавшего с отцом с самого 1866 года, новым цесаревичем стал бы Георгий - сын царя и Долгоруковой, родившийся в 1872 году» (В.Брюханов, Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 года, М., 2007, с.152 -153).
На следующий день после цареубийства 1 марта Александр III изъял из типографии подписанный его Августейшим Отцом, но еще не опубликованный Указ.
Широко исследована историками тема общего недовольства, политической фронды и антимонархических заговоров, существовавших в великосветской и великокняжеской среде в последние годы царствования Императора Николая II, кульминацией которых явилось убийство ближайшего сотаинника и Друга Царя Григория Распутина с участием в.кн. Дмитрия Павловича и Феликса Юсупова, женатого на племяннице Царя, и отречение 2 марта 1917 года.
В тени известных фактов остается вопрос о персонификации, личном наследовании властной харизмы Императора Николая II, ставшем возможным в результате цареубийства в ночь на 17 июля 1918 года.
Самочинное провозглашение себя в эмиграции в 1924 году Императором Всероссийским под именем Кирилла I вел. князем Кириллом Владимировичем, 1 марта 1917 года за день до официального отречения Государя от Престола явившегося к Гос. Думе во главе гвардейского экипажа с красным бутоном в петлице, по-видимому, следует считать не более чем отвлекающим маневром мировой закулисы, призванным завуалировать истинную линию наследования верховной власти в России в одной из морганатических ветвей царского или великокняжеского рода.
Царская жертва приносится за судьбу династии, а от судьбы династии зависит судьба народа. Вовлечение великих князей и родственников Царя в покушение на жизнь Григория Распутина являлось, по-видимому, частью изощренной провокации, ритуала, связанного с необходимостью отделения харизматического наследования царской власти от ответственности за цареубийство и имевшего целью вызвать репрессии против Императорского Дома со стороны самого Императора, что было бы равно династическому самоубийству, настоящему или вымышленному, как в случае с царевичем Димитрием, который, согласно исторической легенде о конце династии Рюриковичей, «играя, упал на ножичек».
Нет возможности проследить трофейную судьбу или историю почитания этой смертоносной реликвии, подобной Древу Креста, святым гвоздям, копию Лонгина или револьверу Юровского, связанной с харизматическим наследием ее жертвы, но известно, что колокол, оповестивший угличан о династической трагедии Московского Царства был выпорот и отправлен в ссылку в Тобольск в полном соответствии с ритуалом тавроболии, в котором ответственным за убийство жертвенного быка после сложной процедуры поисков виновного признавалось и подвергалось наказанию, порке орудие жертвоприношения - ритуальный топор.
Возложение ответственности за цареубийство в сознании не участвовавших в революции поколений русских людей на решение «русского» Уралоблсовета (управлявшегося кучкой жидов), имеет то же значение легитимизации незаконного присвоения царской харизмы неизвестным правообладателем, что и демонстрация «револьвера Юровского» в качестве орудия цареубийства в музее революции в первые годы большевицкой власти вместо действительного орудия ритуального цареубийства -четырехгранных стилетов (шваек), имитирующих орудия Божественных Страстей - святые гвозди и копие, следы от ударов которых были обнаружены на стенах Ипатьевского подвала. Так же как и то, что присвоение царской харизмы совершается через поядание (действительное или таинственное) плоти и крови убитого Царя, доля же или часть народа в державном достоянии которого, в наследовании властной харизмы царского рода соответствует мысленному сопричастию царской жертве, таинственному общению в страданиях святых мучеников, совершаемому в борьбе с беззаконными.
Николай Козлов
P.S. Проблема наследования цареубийства возвращает нас к теме «Красных бастардов»: http://rosh-mosoh.livejournal.com/8247.html
Александр де Данан в книге «Память крови» замечает, что «звание бастарда, употреблявшееся по отношению к определенным представителям средневекового рыцарства, зачастую означало не плод сожительства господина и прислуги, но рождение от внебрачной сверхчеловеческой связи, то есть, союза смертного с элементарным существом, подобное происхождению мифологических героев, рожденных от человека и божеств» (Москва-Воронеж, 2012, с. 163).
Иными словами речь идет о соучастии в акте зачатия ребенка отцовства не только видимого, но и "невидимого".