История первая. Le perfume tendre de la vanille
17 ноября 1995 года
Идя рядом с ней по припорошенной снегом улице, Сергей глупо оглядывается по сторонам, вполне сознавая, сколь дурацкая улыбка сейчас расплылась по лицу, и отчего-то наслаждаясь этой глупостью - и этой улыбкой. Маленькая ладошка с тонкими пальчиками, погребенными в не по погоде толстых перчатках, уцепилась за его руку - и надо бы, наверное, приобнять за талию, чтобы не кидало ее из стороны в сторону на скользком тротуаре, но не хочется вынимать руку из кармана джинсов: уж очень удобно она там устроилась.
Сегодня Настя как-то уж слишком серьезна и сосредоточенна. Она смотрит прямо перед собой и чуть ли не каждую минуту поправляет челку, которая то и дело предательски выползает из-под шапки и закрывает левый глаз. Если ее это и раздражает, она явно не подает виду - смущенно улыбаясь кому-то впереди себя, снова и снова заталкивает прядь волос под шапку. Пару раз Сергей поймал ее взгляд - с морозным румянцем на щеках и легкой улыбкой. И не вспомнить, когда в последний раз он так радовался на пустом месте - просто от сознания, что идет по улице рядом с таким замечательным и чудесным человеком, как Настя.
- Родители в театре, - сказала она, включив свет в коридоре, сняв шапку и принимаясь за пуговицы пальто. - Наверняка потом пойдут в ресторан, они у меня любители джаза…
Легкими, быстрыми движениями пытается привести в порядок растрепавшуюся прическу. Пожалуй, так - с творческим беспорядком на голове, слабо стянутым резинкой-заколкой, - она еще красивее.
- Принимают искусство большими дозами? - усмехнулся Сергей, заглядывая в зеркало и встречая ее взгляд в стекле.
Она что-то сказала, но он не понял - голос сел с мороза. Она такая маленькая и худенькая на его фоне - как девочка-подросток. И глаза сейчас совсем девчоночьи: большие, широко распахнутые и даже как будто немного испуганные.
- Я заварю чаю, - почему-то прошептала она, глядя в лицо его отражению. - Проходи в гостиную… Это прямо.
С полминуты покрутившись перед зеркалом с «глупым взглядом», который сам собой придумался на улице («Определенно, в этом что-то есть»), Сергей нашел-таки в себе силы оторваться от своего отражения и прошел в просторную комнату, главными достопримечательностями которой были тут же заявлены длинный мягкий диван и низкий стеклянный столик: пожалуй, его высота больше располагает к тому, чтобы положить на него ноги, нежели чтобы хранить на нем столько глянцевой макулатуры.
«Шикарно живет, - подумал Сергей, разваливаясь в углу дивана. Откинув голову на мягкую подушку, он смотрит в белый потолок, на котором то тут, то там сверкают какие-то блестки. Твердое под копчиком - видимо, сел на что-то по неосторожности. - Кто там у нее папашка? Физик-ядерщик?»
- Располагайся, я сейчас! - прозвенел Настин голос справа - наверное, из кухни. - Можешь телевизор включить, там пульт…
- Да ну его в пень, - громко крикнул Сергей в ответ, наконец понимая, что за волшебный предмет оказался под ним. - Да и не умею я с ними обращаться - обязательно сломаю. Я на нашем телеке, в холле который, ручку-то доломал, слышала? Теперь карандашиком подпирают, чтобы он не щелкал самопроизвольно по каналам.
- Там все просто. - Наклонилась над столиком - ставит поднос. Под расстегнутой верхней пуговицей блузки мелькнула плавная линия - и воображение тут же одолело еще две, открывая взору опять же воображаемое - а значит, идеальное. Другого такая потрясающая девушка и не заслуживает. - Нажимаешь на большую кнопку…
- Говорю же - в пень, - улыбнулся Сергей, переводя взгляд на ее лицо. - Он тебе нужен, что ли?
Ее взгляд мимолетен и вечен одновременно. То есть, она уже отвернулась и обходит столик, чтобы сесть на диван с другой стороны, а лицо ее все еще перед глазами. Смущенно-робкая улыбка. Длинные подрагивающие ресницы. Маленькая коричневая родинка у левого уголка губ, из которой (это видно только вплотную и на свет) растут три тонких светлых волоска. Она перед глазами, даже если сто раз моргнуть - она не пропадет. А дыхание и запах - тонкий аромат ванильных духов - почему-то слева.
- Ты зря на лекцию сегодня не пришел. - Как-то неловко и даже не очень красиво Настя подобрала под себя ногу и села поглубже, утонула в диванной подушке. - Мироныч опять заведется, что вы…
- Ну и что? - Не прибегая к помощи ложки, Сергей щедро сыпанул в чай сахару и опрокинул в себя махом полчашки - приятно пощипывает чуть обожженное нёбо. - Не выгонит же он меня.
Настя открыла было рот, явно желая возразить, но промолчала. Понимает, что он прав. Уж кто, а Сергей институт закончит - и получит лучшие рекомендации. Скорее всего, уже в начале четвертого курса театры начнут за него драться. Главное - выдержать натиск и дождаться действительно хорошего предложения, а не хвататься за первое попавшееся. Впрочем, кому, как не самому Сергею, знать себе цену?
- Ты все-таки ходи. - Тонкие пальчики с коротко подстриженными ногтями-«квадратиками» обхватывают фарфоровую чашку. Наверное, у нее замерзли руки, и она хочет погреться - потому так плотно обхватила. - Не помешает.
- Уж скорей бы этот бред кончился! - Наблюдать, как хмурится ее лицо, тоже отчего-то приятно. - Лучше бы час фехтования добавили, чем историю отечества долбить!
Она опять смотрит прямо перед собой, прилагая, видимо, все усилия, чтобы сохранить нейтральное выражение лица. Порой это доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие - заставлять ее расстраиваться, нервничать, даже злиться. Пожалуй, имеет смысл как-нибудь довести ее до слез… Не до слез грусти или боли - боже упаси! - нет, надо заставить ее испытать сильную, безотчетную, бесконтрольную радость, чтобы она разрыдалась от переизбытка положительных эмоций - и, возможно, стала еще красивее. Только как подарить ей эту радость?
- Я все-таки включу, - тихо сказала Настя, потянувшись за пультом.
- Не надо.
Его рука накрыла ее ладонь в тот момент, когда она прикоснулась к пульту. Она вздрогнула - и, резко подняв голову, смотрит прямо на него. От этого взгляда внезапно сбилось дыхание, бросилась в голову кровь и, кажется, зацвели щеки.
- О черт, - прошептал он одними губами, вмиг пересохшими и готовыми склеиться.
В ее больших темных глазах отражается верхний свет - две горящие лампочки в люстре. Ее лицо вытянулось, как от удивления - потрясающего до глубины души, затрагивающего все нотки чувств и эмоций, так что Сергею даже послышалась эта странно-страшная какофония звуков, словно кто-то ударил по всем клавишам рояля одновременно. Тонкие золотисто-каштановые пряди у висков чуть развеваются - наверное, от его же дыхания, ведь их лица сейчас так близко, что уже почти выцветший за день аромат ванили снова заполнил ноздри, как днем - при приветственном поцелуе. У нее подрагивает нижняя губа и совсем чуть-чуть - подбородок. Вот она моргнула - невероятно быстро, как будто боясь надолго закрывать глаза. Сергей вдруг понял, что ему-то моргать нельзя ни в коем случае, ведь тогда он рискует что-нибудь пропустить - а вдруг именно в эту сотую долю секунды в корне изменится ее выражение лица?..
В нем крайняя степень изумления. В нем предвкушение. В нем страх. В нем, кажется, даже есть чуточку боли. Но главное - в нем радость. И счастье. Такое невыразимо-огромное, такое трепетно-всеобъемлющее! У него даже есть цвет - изжелта-оранжевый, как огонь у самой головки спички. И, конечно, запах - тонкий аромат ванили.
- Ты куда?
Ее голос догнал уже у самых дверей. Сергей обернулся: все в том же положении, все с тем же выражением смотрит она ему вслед, все так же сжимают ее пальцы этот дурацкий пульт…
- Извини. - Он улыбнулся, обезоруживающе развел руками. - Мне надо…
- Зачем?
- Надо, Настён. Не обижайся… Не последний день видимся.
Теперь уже нет времени любоваться собой в зеркале. Он чувствует себя надутым парусом - прочь отсюда, скорее, как можно быстрее! И наплевать, что не смог сразу придумать причину скоропостижного ухода - завтра, все завтра, а сейчас главное - донести, не потерять, не расплескать… Он бы полжизни отдал за то, чтобы сделать это здесь и сейчас! Но она не должна знать. Почему-то боязно - и стыдно. Почему-то кажется, что она будет смеяться, хотя Сергей прекрасно знает, что не будет - и даже не захочет.
Обшарпанная рыжая стена громоздкого «сталинского» дома едва освещена тусклым фонарем. Может, это и не то место, о котором он мечтал, но теперь уже наплевать: нет больше сил держаться. Непослушные пальцы никак не могут развернуть бумажный сверток, заляпанный изнутри причудливыми черными отпечатками. Сергей сжал в ладони кусочек угля (остальные лежат под ногами - пальцы так и не справились с задачей), разогревает его - закрыв глаза, не теряя времени, вызывает в памяти увиденную картину.
Линия подбородка. Впадина с тенью - у ключицы. Растрепанная прическа. Прядь волос пристала ко лбу. Тонкая дуга густой брови, тень от ресниц на нижнем веке. Широко распахнутые глаза. Легкое трепетание крыльев носа. Родинка у левого уголка рта. Разомкнуты губы, едва заметная полоска верхних зубов. Дышит. Живет.
- Моя, - смакуя каждый звук, прошептал Сергей, открывая глаза.
Настя смотрит на него, застыв во времени. Подсвеченная скудным светом фонаря - она изжелта-оранжевая, она полна страха, боли, радости, предвкушения и счастья. Она никогда не моргнет и не изменится в лице. Зачем? Ведь в этом рисунке и так все есть.
Кроме, пожалуй, одного - тонкого аромата ванили.
сентябрь, 2008
Рассказ написан в рамках конкурса "Дни счастья"
Идя рядом с ней по припорошенной снегом улице, Сергей глупо оглядывается по сторонам, вполне сознавая, сколь дурацкая улыбка сейчас расплылась по лицу, и отчего-то наслаждаясь этой глупостью - и этой улыбкой. Маленькая ладошка с тонкими пальчиками, погребенными в не по погоде толстых перчатках, уцепилась за его руку - и надо бы, наверное, приобнять за талию, чтобы не кидало ее из стороны в сторону на скользком тротуаре, но не хочется вынимать руку из кармана джинсов: уж очень удобно она там устроилась.
Сегодня Настя как-то уж слишком серьезна и сосредоточенна. Она смотрит прямо перед собой и чуть ли не каждую минуту поправляет челку, которая то и дело предательски выползает из-под шапки и закрывает левый глаз. Если ее это и раздражает, она явно не подает виду - смущенно улыбаясь кому-то впереди себя, снова и снова заталкивает прядь волос под шапку. Пару раз Сергей поймал ее взгляд - с морозным румянцем на щеках и легкой улыбкой. И не вспомнить, когда в последний раз он так радовался на пустом месте - просто от сознания, что идет по улице рядом с таким замечательным и чудесным человеком, как Настя.
- Родители в театре, - сказала она, включив свет в коридоре, сняв шапку и принимаясь за пуговицы пальто. - Наверняка потом пойдут в ресторан, они у меня любители джаза…
Легкими, быстрыми движениями пытается привести в порядок растрепавшуюся прическу. Пожалуй, так - с творческим беспорядком на голове, слабо стянутым резинкой-заколкой, - она еще красивее.
- Принимают искусство большими дозами? - усмехнулся Сергей, заглядывая в зеркало и встречая ее взгляд в стекле.
Она что-то сказала, но он не понял - голос сел с мороза. Она такая маленькая и худенькая на его фоне - как девочка-подросток. И глаза сейчас совсем девчоночьи: большие, широко распахнутые и даже как будто немного испуганные.
- Я заварю чаю, - почему-то прошептала она, глядя в лицо его отражению. - Проходи в гостиную… Это прямо.
С полминуты покрутившись перед зеркалом с «глупым взглядом», который сам собой придумался на улице («Определенно, в этом что-то есть»), Сергей нашел-таки в себе силы оторваться от своего отражения и прошел в просторную комнату, главными достопримечательностями которой были тут же заявлены длинный мягкий диван и низкий стеклянный столик: пожалуй, его высота больше располагает к тому, чтобы положить на него ноги, нежели чтобы хранить на нем столько глянцевой макулатуры.
«Шикарно живет, - подумал Сергей, разваливаясь в углу дивана. Откинув голову на мягкую подушку, он смотрит в белый потолок, на котором то тут, то там сверкают какие-то блестки. Твердое под копчиком - видимо, сел на что-то по неосторожности. - Кто там у нее папашка? Физик-ядерщик?»
- Располагайся, я сейчас! - прозвенел Настин голос справа - наверное, из кухни. - Можешь телевизор включить, там пульт…
- Да ну его в пень, - громко крикнул Сергей в ответ, наконец понимая, что за волшебный предмет оказался под ним. - Да и не умею я с ними обращаться - обязательно сломаю. Я на нашем телеке, в холле который, ручку-то доломал, слышала? Теперь карандашиком подпирают, чтобы он не щелкал самопроизвольно по каналам.
- Там все просто. - Наклонилась над столиком - ставит поднос. Под расстегнутой верхней пуговицей блузки мелькнула плавная линия - и воображение тут же одолело еще две, открывая взору опять же воображаемое - а значит, идеальное. Другого такая потрясающая девушка и не заслуживает. - Нажимаешь на большую кнопку…
- Говорю же - в пень, - улыбнулся Сергей, переводя взгляд на ее лицо. - Он тебе нужен, что ли?
Ее взгляд мимолетен и вечен одновременно. То есть, она уже отвернулась и обходит столик, чтобы сесть на диван с другой стороны, а лицо ее все еще перед глазами. Смущенно-робкая улыбка. Длинные подрагивающие ресницы. Маленькая коричневая родинка у левого уголка губ, из которой (это видно только вплотную и на свет) растут три тонких светлых волоска. Она перед глазами, даже если сто раз моргнуть - она не пропадет. А дыхание и запах - тонкий аромат ванильных духов - почему-то слева.
- Ты зря на лекцию сегодня не пришел. - Как-то неловко и даже не очень красиво Настя подобрала под себя ногу и села поглубже, утонула в диванной подушке. - Мироныч опять заведется, что вы…
- Ну и что? - Не прибегая к помощи ложки, Сергей щедро сыпанул в чай сахару и опрокинул в себя махом полчашки - приятно пощипывает чуть обожженное нёбо. - Не выгонит же он меня.
Настя открыла было рот, явно желая возразить, но промолчала. Понимает, что он прав. Уж кто, а Сергей институт закончит - и получит лучшие рекомендации. Скорее всего, уже в начале четвертого курса театры начнут за него драться. Главное - выдержать натиск и дождаться действительно хорошего предложения, а не хвататься за первое попавшееся. Впрочем, кому, как не самому Сергею, знать себе цену?
- Ты все-таки ходи. - Тонкие пальчики с коротко подстриженными ногтями-«квадратиками» обхватывают фарфоровую чашку. Наверное, у нее замерзли руки, и она хочет погреться - потому так плотно обхватила. - Не помешает.
- Уж скорей бы этот бред кончился! - Наблюдать, как хмурится ее лицо, тоже отчего-то приятно. - Лучше бы час фехтования добавили, чем историю отечества долбить!
Она опять смотрит прямо перед собой, прилагая, видимо, все усилия, чтобы сохранить нейтральное выражение лица. Порой это доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие - заставлять ее расстраиваться, нервничать, даже злиться. Пожалуй, имеет смысл как-нибудь довести ее до слез… Не до слез грусти или боли - боже упаси! - нет, надо заставить ее испытать сильную, безотчетную, бесконтрольную радость, чтобы она разрыдалась от переизбытка положительных эмоций - и, возможно, стала еще красивее. Только как подарить ей эту радость?
- Я все-таки включу, - тихо сказала Настя, потянувшись за пультом.
- Не надо.
Его рука накрыла ее ладонь в тот момент, когда она прикоснулась к пульту. Она вздрогнула - и, резко подняв голову, смотрит прямо на него. От этого взгляда внезапно сбилось дыхание, бросилась в голову кровь и, кажется, зацвели щеки.
- О черт, - прошептал он одними губами, вмиг пересохшими и готовыми склеиться.
В ее больших темных глазах отражается верхний свет - две горящие лампочки в люстре. Ее лицо вытянулось, как от удивления - потрясающего до глубины души, затрагивающего все нотки чувств и эмоций, так что Сергею даже послышалась эта странно-страшная какофония звуков, словно кто-то ударил по всем клавишам рояля одновременно. Тонкие золотисто-каштановые пряди у висков чуть развеваются - наверное, от его же дыхания, ведь их лица сейчас так близко, что уже почти выцветший за день аромат ванили снова заполнил ноздри, как днем - при приветственном поцелуе. У нее подрагивает нижняя губа и совсем чуть-чуть - подбородок. Вот она моргнула - невероятно быстро, как будто боясь надолго закрывать глаза. Сергей вдруг понял, что ему-то моргать нельзя ни в коем случае, ведь тогда он рискует что-нибудь пропустить - а вдруг именно в эту сотую долю секунды в корне изменится ее выражение лица?..
В нем крайняя степень изумления. В нем предвкушение. В нем страх. В нем, кажется, даже есть чуточку боли. Но главное - в нем радость. И счастье. Такое невыразимо-огромное, такое трепетно-всеобъемлющее! У него даже есть цвет - изжелта-оранжевый, как огонь у самой головки спички. И, конечно, запах - тонкий аромат ванили.
- Ты куда?
Ее голос догнал уже у самых дверей. Сергей обернулся: все в том же положении, все с тем же выражением смотрит она ему вслед, все так же сжимают ее пальцы этот дурацкий пульт…
- Извини. - Он улыбнулся, обезоруживающе развел руками. - Мне надо…
- Зачем?
- Надо, Настён. Не обижайся… Не последний день видимся.
Теперь уже нет времени любоваться собой в зеркале. Он чувствует себя надутым парусом - прочь отсюда, скорее, как можно быстрее! И наплевать, что не смог сразу придумать причину скоропостижного ухода - завтра, все завтра, а сейчас главное - донести, не потерять, не расплескать… Он бы полжизни отдал за то, чтобы сделать это здесь и сейчас! Но она не должна знать. Почему-то боязно - и стыдно. Почему-то кажется, что она будет смеяться, хотя Сергей прекрасно знает, что не будет - и даже не захочет.
Обшарпанная рыжая стена громоздкого «сталинского» дома едва освещена тусклым фонарем. Может, это и не то место, о котором он мечтал, но теперь уже наплевать: нет больше сил держаться. Непослушные пальцы никак не могут развернуть бумажный сверток, заляпанный изнутри причудливыми черными отпечатками. Сергей сжал в ладони кусочек угля (остальные лежат под ногами - пальцы так и не справились с задачей), разогревает его - закрыв глаза, не теряя времени, вызывает в памяти увиденную картину.
Линия подбородка. Впадина с тенью - у ключицы. Растрепанная прическа. Прядь волос пристала ко лбу. Тонкая дуга густой брови, тень от ресниц на нижнем веке. Широко распахнутые глаза. Легкое трепетание крыльев носа. Родинка у левого уголка рта. Разомкнуты губы, едва заметная полоска верхних зубов. Дышит. Живет.
- Моя, - смакуя каждый звук, прошептал Сергей, открывая глаза.
Настя смотрит на него, застыв во времени. Подсвеченная скудным светом фонаря - она изжелта-оранжевая, она полна страха, боли, радости, предвкушения и счастья. Она никогда не моргнет и не изменится в лице. Зачем? Ведь в этом рисунке и так все есть.
Кроме, пожалуй, одного - тонкого аромата ванили.
сентябрь, 2008
Рассказ написан в рамках конкурса "Дни счастья"