ПОРТУГАЛЬСКАЯ ИНДИЯ. АЛЕКСАНДР БОРДЖА ДЕЛИТ ВСЕЛЕННУЮ
Религия, которую исповедовал Александр Борджа в качестве главы католической церкви, во всех отношениях отличалась от той, которая носит то же имя в наши дни. Папская булла разделила земной шар между испанцами и португальцами; интерпретация этой буллы в португальском ее понимании может быть найдена на страницах хроники официального историка Барруша.
Согласно ему, Папа облечен властью свыше раздавать во владение христианам все земли, населенные язычниками. "Это - истина, - пишет он, - что право плавать по морям принадлежит равно всем, и в Европе мы признаем права, которые имеют другие (народы) в ущерб нашим; но это право не распространяется за пределы Европы, и, следовательно, португальцы как "властелины моря" благодаря силе их флотилий имеют законное право принуждать к подчинению всех мавров и язычников под угрозой конфискации и смерти.
В 1524 г. для португальцев стало сюрпризом, что мусульмане решили отомстить им, уничтожив из отдельные отряды, поскольку "вплоть до этого времени португальцы считали, что мавры должны соблюдать мир, а они (португальцы) - вовсе не обязаны". Жестокость не ограничивалась тем, что к "маврам" относились как к низшей расе, но была возведена в ранг узаконенного террора такими творцами португальской колониальной политики, как Васко да Гама, Алмейда и Альбукерке - это если брать в расчет только самые яркие примеры. Да Гама пытал беспомощных рыбаков; Алмейда выколол глаза наиру, который явился к нему под защитой гарантии безопасности, поскольку португальский командующий заподозрил этого индийца в покушении на свою жизнь; Альбукерке отрубал носы женщинам, и руки - мужчинам, которые оказались в его власти на побережье Аравии. Следовать примеру Алмейды и плыть в индийские гавани с трупами злосчастных туземцев, часто совершенно мирных людей, качающихся на рее, означало объявлять себя людьми отчаянной решимости.
Моральная деградация так глубоко проникла в сознание португальцев, что есть все основания полагать, что та вопиющая жестокость, которую проявил Васко да Гама во время своего второго посещения Каликута в 1502 г., была умышленно преувеличена историком Корреа не для того, чтобы пробудить жалость к его жертвам, а для того, чтобы увенчать своего героя новыми лаврами.
Этот же дух проходил красной нитью сквозь яростные обличения писем святого Франциска Ксаверия. В частном письме от 24 марта 1544 г. он писал: "Они (португальцы), по-видимому, воспринимают как личное оскорбление и поношение, если кто-либо осмеливался поднять голос в защиту тех, чьи права они безжалостно попирают... Можно было бы простить агрессию, если бы они (индийцы) отказывали нам в справедливости; но о каком правдоподобном извинении может идти речь теперь, когда они берутся соблюдать по всей форме и с крайней верностью все условия союза, сохранять мир и вести дела со всеми точно так же, как мы могли бы пожелать в их отношении с нами?"
И снова, в письме брату-иезуиту в Европу от 22 января 1545 г.: "Не позволяйте кому бы то ни было из числа ваших друзей направляться в Индию, взяв на себя обязательства присматривать за финансами и делами короля. К таким лицам с полным основанием можно применить слова: "Пусть они будут вычеркнуты из Книги Жизни, а имена их не будут написаны среди верных". Как бы велико не было ваше доверие к тому, кого вы знаете, поверьте моему опыту и сопротивляйтесь ему по этому пункту, и бейтесь до последнего, чтобы уберечь его от риска подвергнуться величайшей из опасностей... Здесь господствует сила, которую я могу назвать непреодолимой, сила, которая стремительно уносит людей в пучину, где, кроме соблазнов обогащения и легких возможностей грабежа, их аппетиты и алчность будут лишь постоянно расти, стоит им поддаться искушению наживы, и найдется целый поток презренных примеров и дурных обычаев, который подхватит их и унесет прочь.
Грабеж здесь носит такой публичный и всеобъемлющий характер, что развращает практически каждого и не считается пороком: люди ведь склонны думать, что раз они остаются безнаказанными, то, значит, не совершают ничего дурного. Везде и повсеместно царят грабеж, воровство и вымогательство. Никто не думает возвращать то, что однажды попало ему в руки. Ухищрения, при помощи которых люди крадут, различные предлоги, под которыми совершаются грабежи, - кто может их сосчитать? Я никогда не устаю удивляться тому множеству новых значений, которые, в дополнение ко всем обычным формам, добавляет этот новый жаргон алчности к склонениям зловещего глагола "грабить".
С конца 15 в. полный распад средневековой общественной системы зашел довольно далеко. Власть, которая на протяжении ряда столетий управляла политикой, и власть, в течение еще более продолжительного времени управляла религией, одинаково утратили свое влияние. В Португалии Ренессанс поздно явился и рано исчез, и географические открытия, совершенные этой нацией, совпали с кратким периодом свободы, которой она наслаждалась после выхода из средневекового застоя, пока не подпала под цепенящее влияние иезуитов и инквизиции. Отрезанная Испанией от всей остальной Европы, она не поддерживала связей со стремительно развивавшимися государствами Севера, и даже с цивилизацией Италии. Единственной ее отдушиной было море. В течение столетия, приблизительно с 1450 по 1550 гг., она господствовала на морях более чем половины известного тогда мира. Затем, во второй половине 16 в., суверенитет Португалии оставался лишь по имени, но влияния, которые направляли ее действия и гальванизировали ее идущее к упадку могущество, исходили не от португальского народа, с его сократившейся численностью и смешанной кровью, и не от выродившихся представителей аристократии, которые оказались неспособны возглавить народ, - нет, они исходили от лиц духовного сана, которые при помощи открытого и зачастую бесцеремонного вмешательства преследовали исключительно эгоистические цели собственной Церкви. При первом же ударе господство Португалии рухнуло без борьбы.
Причины этого упадка - отчасти физического и отчасти морального свойства, причем они настолько тесно переплетены, что крайне трудно провести между ними четкую границу. Наиболее очевидной физической причиной были небольшие размеры Португалии, которая была не в состоянии восполнить убыль населения, как в Бразилии, так и на Востоке. Потери на Востоке были вызваны незнанием элементарной медицины и - как следствие - очень высокой смертностью. Среди причин отчасти морального толка было вырождение португальской расы, вызванное смешанными браками с местными расами. Два результата этих браков сказались в первую очередь - потеря смелости и потеря престижа.
Среди моральных причин одной из наиболее существенных было принятие восточных методов дипломатии, которая ставила на одну доску португальцев и азиатов, и более искушенные в интригах азиаты неизменно брали верх над европейскими пришельцами; другой же причиной было укоренившееся подозрение и недоверие, которые питала друг к другу каждая из сторон.
Согласно ему, Папа облечен властью свыше раздавать во владение христианам все земли, населенные язычниками. "Это - истина, - пишет он, - что право плавать по морям принадлежит равно всем, и в Европе мы признаем права, которые имеют другие (народы) в ущерб нашим; но это право не распространяется за пределы Европы, и, следовательно, португальцы как "властелины моря" благодаря силе их флотилий имеют законное право принуждать к подчинению всех мавров и язычников под угрозой конфискации и смерти.
В 1524 г. для португальцев стало сюрпризом, что мусульмане решили отомстить им, уничтожив из отдельные отряды, поскольку "вплоть до этого времени португальцы считали, что мавры должны соблюдать мир, а они (португальцы) - вовсе не обязаны". Жестокость не ограничивалась тем, что к "маврам" относились как к низшей расе, но была возведена в ранг узаконенного террора такими творцами португальской колониальной политики, как Васко да Гама, Алмейда и Альбукерке - это если брать в расчет только самые яркие примеры. Да Гама пытал беспомощных рыбаков; Алмейда выколол глаза наиру, который явился к нему под защитой гарантии безопасности, поскольку португальский командующий заподозрил этого индийца в покушении на свою жизнь; Альбукерке отрубал носы женщинам, и руки - мужчинам, которые оказались в его власти на побережье Аравии. Следовать примеру Алмейды и плыть в индийские гавани с трупами злосчастных туземцев, часто совершенно мирных людей, качающихся на рее, означало объявлять себя людьми отчаянной решимости.
Моральная деградация так глубоко проникла в сознание португальцев, что есть все основания полагать, что та вопиющая жестокость, которую проявил Васко да Гама во время своего второго посещения Каликута в 1502 г., была умышленно преувеличена историком Корреа не для того, чтобы пробудить жалость к его жертвам, а для того, чтобы увенчать своего героя новыми лаврами.
Этот же дух проходил красной нитью сквозь яростные обличения писем святого Франциска Ксаверия. В частном письме от 24 марта 1544 г. он писал: "Они (португальцы), по-видимому, воспринимают как личное оскорбление и поношение, если кто-либо осмеливался поднять голос в защиту тех, чьи права они безжалостно попирают... Можно было бы простить агрессию, если бы они (индийцы) отказывали нам в справедливости; но о каком правдоподобном извинении может идти речь теперь, когда они берутся соблюдать по всей форме и с крайней верностью все условия союза, сохранять мир и вести дела со всеми точно так же, как мы могли бы пожелать в их отношении с нами?"
И снова, в письме брату-иезуиту в Европу от 22 января 1545 г.: "Не позволяйте кому бы то ни было из числа ваших друзей направляться в Индию, взяв на себя обязательства присматривать за финансами и делами короля. К таким лицам с полным основанием можно применить слова: "Пусть они будут вычеркнуты из Книги Жизни, а имена их не будут написаны среди верных". Как бы велико не было ваше доверие к тому, кого вы знаете, поверьте моему опыту и сопротивляйтесь ему по этому пункту, и бейтесь до последнего, чтобы уберечь его от риска подвергнуться величайшей из опасностей... Здесь господствует сила, которую я могу назвать непреодолимой, сила, которая стремительно уносит людей в пучину, где, кроме соблазнов обогащения и легких возможностей грабежа, их аппетиты и алчность будут лишь постоянно расти, стоит им поддаться искушению наживы, и найдется целый поток презренных примеров и дурных обычаев, который подхватит их и унесет прочь.
Грабеж здесь носит такой публичный и всеобъемлющий характер, что развращает практически каждого и не считается пороком: люди ведь склонны думать, что раз они остаются безнаказанными, то, значит, не совершают ничего дурного. Везде и повсеместно царят грабеж, воровство и вымогательство. Никто не думает возвращать то, что однажды попало ему в руки. Ухищрения, при помощи которых люди крадут, различные предлоги, под которыми совершаются грабежи, - кто может их сосчитать? Я никогда не устаю удивляться тому множеству новых значений, которые, в дополнение ко всем обычным формам, добавляет этот новый жаргон алчности к склонениям зловещего глагола "грабить".
С конца 15 в. полный распад средневековой общественной системы зашел довольно далеко. Власть, которая на протяжении ряда столетий управляла политикой, и власть, в течение еще более продолжительного времени управляла религией, одинаково утратили свое влияние. В Португалии Ренессанс поздно явился и рано исчез, и географические открытия, совершенные этой нацией, совпали с кратким периодом свободы, которой она наслаждалась после выхода из средневекового застоя, пока не подпала под цепенящее влияние иезуитов и инквизиции. Отрезанная Испанией от всей остальной Европы, она не поддерживала связей со стремительно развивавшимися государствами Севера, и даже с цивилизацией Италии. Единственной ее отдушиной было море. В течение столетия, приблизительно с 1450 по 1550 гг., она господствовала на морях более чем половины известного тогда мира. Затем, во второй половине 16 в., суверенитет Португалии оставался лишь по имени, но влияния, которые направляли ее действия и гальванизировали ее идущее к упадку могущество, исходили не от португальского народа, с его сократившейся численностью и смешанной кровью, и не от выродившихся представителей аристократии, которые оказались неспособны возглавить народ, - нет, они исходили от лиц духовного сана, которые при помощи открытого и зачастую бесцеремонного вмешательства преследовали исключительно эгоистические цели собственной Церкви. При первом же ударе господство Португалии рухнуло без борьбы.
Причины этого упадка - отчасти физического и отчасти морального свойства, причем они настолько тесно переплетены, что крайне трудно провести между ними четкую границу. Наиболее очевидной физической причиной были небольшие размеры Португалии, которая была не в состоянии восполнить убыль населения, как в Бразилии, так и на Востоке. Потери на Востоке были вызваны незнанием элементарной медицины и - как следствие - очень высокой смертностью. Среди причин отчасти морального толка было вырождение португальской расы, вызванное смешанными браками с местными расами. Два результата этих браков сказались в первую очередь - потеря смелости и потеря престижа.
Среди моральных причин одной из наиболее существенных было принятие восточных методов дипломатии, которая ставила на одну доску португальцев и азиатов, и более искушенные в интригах азиаты неизменно брали верх над европейскими пришельцами; другой же причиной было укоренившееся подозрение и недоверие, которые питала друг к другу каждая из сторон.