Экопоселение без фанатизма
Публикуем в ЖЖ полный текст репортажа из приладожского экопоселения. На этот раз дорогая редакция вырезала рассуждения наших героев о том, почему из-за социальных экспериментов поселенцев рушатся семьи, насмешки над анастасийцами и мечты о светлом экотехнобудущем карельской глубинки.
ЭКОПОСЕЛЕНИЕ БЕЗ ФАНАТИЗМА
«Не колхоз, не секта, не сезонная тусовка» - принцип одного из старейших в России экопоселений «Нево-Эковиль». Что же, в таком случае, объединяет 11 семей, поселившихся на сорока гектарах под Сортавалой, выяснили корреспонденты «Русской Планеты».
История от Ивана
Единственный указатель на «Нево-Эковиль» - рукописная табличка «Саженцы для вашего дома» в приладожской деревеньке Ре́ускула. Всех любопытных, достигших этого места, обязательно направят к отцу-основателю поселения, Ивану Гончарову. А он скажет:
- Никаких экопоселений. Это, дорогие мои, все фигня на постном масле.
Мы ожидали увидеть гуру, но Иван по внешности скорее купец. Вальяжный, с бородкой. Он приглашает к столу во дворе своего дома. Под руками пузатые, как хозяин, чайнички и сахарница, расписанная под хохлому. Кружку за кружкой Иван пьет чай, закусывая толстыми кругами круто посахаренного лимона.
- Ой… Ну расскажите тогда, что же тут такое.
- Нужно сделать предисловие. Оно даст объяснение, чем отличается русский «Эковиль» от европейского. И эковиль (экодеревня. - «РП») ли это вообще… Впрочем, к этой теме я еще вернусь, но в более поздних главах сего романа. Роман о чем. Жизнь маленького социума имеет свои законы и свои стадии развития. Хочешь ты, не хочешь ты, но будешь эти стадии проходить. Мы имеем тут большой опыт. Не потому что мы такие крутые, а просто так получилось, что мы раньше в это рванули. Четыре года назад я собрал этот опыт и его систематизировал…
Иван Гончаров - очень основательный человек. Он рассказывает историю поселения от Адама и Евы. Или строит рассказ с фундамента, ведь по профессии он архитектор.
- В каждой культуре есть архетип рая - праведной земли, праведного бытия. И если в православии построение Царства Небесного на земле невозможно по определению, то в коммунистической традиции это возможно. А мы же, господи, октябрята-пионеры все были. Это первая, базисная такая идея. А дальше… Если поспрашивать русскую интеллигенцию, как бы она хотела жить, вы услышите: дом собственный, и чтобы у озера-у реки, банька обязательно, садик, значит, с огородиком - без фанатизма причем, пасека. Возможно, козочки или птички - тоже без фанатизма. А как мы, то есть эта интеллигенция, видим себя? В льняных рубахах, босиком, по траве, на восходе солнца… Лечить, учить… Девяносто процентов наборов будет вот из этой образной палитры. Дальше уже идут слоями, как в «Наполеоне», разные традиции. Для нас это восточная волна с небольшой примесью западной волны в качестве теософии и антропософии, западного оккультизма. Мы начитались всего этого, да еще в восьмидесятые, когда это только начиналось: самодеятельные йоги, всякие откровения созвездия Ориона - такая лабуда шла. А мы ж не просто читали, мы же все практиковали: выходы в астралы, контакты со внеземными цивилизациями, все по полной программе, - Иван поглядывает, понимает ли молодежь серьезность их прежних опытов и теперешнюю его иронию. - Подальше хотелось от этого греховного мира, он же иллюзорен, он же мерзок и оскверняет душу. Мечтали о строительстве нового мира, в чистом месте, подальше от этого… И вот собрались мы, архитекторы, и сказали: «Сидим мы на кухне, говорим, говорим… Блин, а че бы нам этот мир не построить?». Плюс к этому поддавила житейская ситуация… У меня было двое маленьких детей, и я жил в семье у жены.
- То есть с тещей…
- Да! - смеется Иван. - В 1986 году наша группа снялась из Питера, несколько семей.
- А как отнеслись к этому родные?
- По-разному: у кого микроинфаркты, у кого микроинсульты. Каждый выбирал себе и свою форму лекций на наш отъезд. А что такое в 1986 году было выписаться из Питера? Когда прописка была жесткой, как цепочка у этого барбоса. Практически не вернуться. Все обрубили, чтобы было по-честному. Квартиры не сдавали, на это не жили, как нонче модно. Мы решили не прыгать, извините за выражение, с подушкой под жопой, когда эта подушка может не дать тебе перепрыгнуть. Решили прыгнуть налегке максимально высоко. И с разбега прыгнули…
Иван делает паузу и вкрадчиво договаривает:
- Не долетели.
Избавившись от ленинградской прописки, архитекторы нашли глухое место. Ближайший поселок в десяти километрах. Ни электричества, ни дороги. Иван устроился работать учителем труда. Со временем планировали создать свою художественную школу. Но главное было обустроить общину, или, как они ее называли, ашрам. Спроектировали общий дом: крестообразный, в центре обсерватория с куполом. А пока жить приходилось в доме от совхоза - списанном, еще финском. Три пары взрослых с пятью детьми от двух до семи лет выдержали в нем лютую зиму с морозами до 42 градусов.
- Хозяин, добрый день! - заглядывает во двор кто-то из соседей.
- А, Игорь. Видишь, сижу на жердочке, рассказываю героический эпос. Кантеле не хватает и костюма. Пора приобретать какую-то хламиду достойную. Ты чайку щербанешь?
- Не-а. А где у тебя хозяйка?
- Хозяйка на огороде, вся в трудах. Я ее боюсь даже трогать, достанется тяпкой по башке. Я даже сел так, чтобы меня не видно было.
Между Гончаровым и огородом действительно стелется дымок от костровища.
- Не буду рассказывать, - Иван, причмокивая, ест посахаренный лимон, - обо всем героизме, проявленном участниками первого проекта. Он достоин, - прихлебывает хозяин чай, - отдельного рассказа. Образ и реальность всегда в той или иной степени разлетаются, в зависимости от ясности образа и мощи реализаторов. И того, и другого было мало. Да его и сейчас мало везде, если уж говорить, положа руку на самые сокровенные места… Мы выдержали год. Думали, что крутые, и надорвались. Да, друзья нам помогали. Интернета же не было, поэтому было немножко сложнее сострадать. Сострадания тогда были как правило очными, а не в онлайне. Но мы взяли на себя слишком много. Например, валили лес, трелевали его. С полуночи до четырех утра совхоз давал нам пилораму. Мы пилили, бревна катали, а девчонки доски обрезали на станках. Возвращались домой, до восьми оклемывались, и потом на работу. Ну, сколько так можно выдержать? Плюс житье в маленьком доме, общая кухня, обобществление ресурсов - всё в один котел. Начало внутри команды нарастать напряжение. И ее разорвало. Расходились друзьями, до сих пор отношения как между родными, но вместе мы не могли уже быть, не могли договориться о самых простых вещах.
- Разошлись семьями, или внутри семей тоже…
- Семьи тоже посыпались. Во всех этих социальных экспериментах конечная нагрузка ложилась на семьи. Всю отдачу от неудавшегося эксперимента семья получала внутрь себя. Это первая валюта, которой платишь. Женщина, как правило, идет за мужем и видит в нем опору. Если она эту опору теряет, начинается полный расколбас. А мужчины периодически слабеют, особенно в периоды вот этой линьки. Я сам так устроен, что моя семья всегда держалась на беспрекословности мужского принятия решения. И ответственности, естественно. То есть конструкция моей семьи достаточно патриархальная…
Мы увлеклись, и не замечаем, как за нашей спиной появляется женщина, которая делает какие-то знаки. А вот Иван заметил. Его интонация меняется на слащавую:
- Наташенька, солнышко, хочешь вот чайку?.. Это гости, соседи по планете… Солнышко, я делюсь опытом… Лучше бы ты там делился, понял, - говорит он словно по телефону, в полной тишине. - Я пренепременно. Я только оклемаюсь - и побегу какальник делать сразу. Нет-нет, Наташенька, я действительно побегу работать, что ты. Я еще могу, я полезный.
Нас разбирает любопытство:
- Это ваша вторая жена?
- Конечно. У меня жена так хорошо выглядит: неужели она смогла бы пятерых детей родить и так сохраниться? Вот… нужно понимать, что все эти эксперименты могут стоить очень дорого. Готовы платить такую цену - милости просим. Не готовы - ребята, лучше в зрительный зал.
(В зрительном зале мы-таки побывали - нам давал концерт мальчик Мартин)
Устраиваемся поудобнее, потому что история только начинается.
- Так вот. Как раз в тот момент друзья сказали, что на Валааме работать можно: там рук не хватает, жилье дают. Приехал на Валаам перебитым. Как же, мир, который ты строил, рухнул. Что у тебя внутри-то остается? Ничего. Воронка вот такая: м-м-м-м! - смачно чмокает Иван, - глубокая, черная. Это одна из ошибок магии жизни. Нельзя ни в коем случае привязываться к модели светлого будущего, которую создал. Тем ты уязвимее при ее обрушении, а рушиться и меняться она будет стопудово. И она меняется, и ты меняешься. Десять лет назад ты один, двадцать лет назад ты другой. То мы были жесткими йогами, то мы даосами были, то, понимаешь, православными, то стали язычниками, то еще, извините за выражение… кхм… кем. Вот и на Валааме народ-то был в те времена, 1987 год. Это ж не было еще монастыря. Ребята не дружили с головой все. Наши люди, космонавты! А поскольку у меня по жизни паяльник никто не вынимал из одного места, я, как только напряжение дали опять, начал ерзать. Думаю: «А не построить ли нам остров солнца, не сделать ли нам общину в рамках острова, свои границы, целая страна?». Два года проковырялись, не получилось.
Новая идея заключалась не в бегстве от цивилизации, а в использовании существующих социальных институтов. Благодаря горбачевскому закону о выборности руководства Иван сотоварищи хотели занять на Валааме посты председателя сельсовета, директоров лесхоза и реставрационных мастерских. Выборы проиграли.
- И какую новую идею зажег паяльник?
- Третья идея - ну не дают нам приземлиться нигде общиной, и ладно. Когда мы строили дом, то фактически воспринимали его как общину. Построим дом - вот и будет община. Но у нас уже была община, вот в этом маленьком домике, где пол на уровне земли, где туалет на улице, где зимой эти поднимались сталактиты навоза… Надо было эту общину и сохранять, эту улитку, а не панцирь. Дом - это панцирь, внешняя форма. Нам-то кажется, мы ребята крутые, мы сумеем жить друг с другом в любви и согласии, надо только дом построить в нужном месте и в нужное время. Так возникает ловушка, из которой выбираться очень сложно. Сложнее даже, чем на старте. Локализованный рай не должен быть целью. Тогда возникает следующий вопрос: а зачем вообще место? Давайте сделаем кочующую общину, как хиппи в свое время. У нас уже был зарегистрирован реставрационный кооператив. Берем под реставрацию скит, заселяемся в него, лет восемь реставрируем - и следующий скит. У нас была кузница, керамическая мастерская, ландшафтники, у меня была проектная группа. Но тут пришел монастырь и все светские проекты стал сворачивать. Мы стали сопротивляться, но писать против ветра - себе дороже. Нам дали пинка, а мы прыгнули на материк. Дальше мы пытались пробежаться по старым схемам: общинный дом, туда-сюда. Быстро отработали эти варианты как нерабочие. В 1994 мы начали брать первую землю здесь, возле деревни Ре́ускула.
Живой бульон
Что здесь получилось, мы еще посмотрим и других поспрашиваем. А Ивану осталось задать несколько вопросов.
- Многие горожане негативно реагируют на идею экопоселений. У нас возникло предположение, что кроме проговариваемых причин здесь есть еще страх проводить все время со своей семьей. По сравнению с городским образом жизни это тяжело?
- Вы на верном пути, но один только пазл в картинке нащупали, и то - так, на периферии. Во-первых, для городского человека является стрессовой природная среда. Он не знает, как в ней жить. Здесь что-то шелестит, что-то растет, что-то квакает, под ногами шевелится, тяпкой тяпается… и ты сам должен стать частью этого гигантского живого бульона. Во-вторых, социальный аспект. В городе у нас масса личин, которые дают нам возможность адаптироваться к разной среде. Часто люди ведут себя не так, как они ведут себя сами по себе, а как принято себя вести. И где среди этих масок собственно ты, неизвестно. Это как сознание современного человека, которое, к сожалению, комиксное. Городской образ жизни - это жизнь героя комикса. Там, если в одной среде ты не успешен, ты можешь уйти из нее, поменять среду. А здесь ты в метро от своих соседей не уедешь. В-третьих, не только вы лично, но и ваша семья - герой комикса. Уберите это, останьтесь наедине с семьей - и начнут трещать внутренние конструкции, на которых ваша семья построена. С изменением уклада вы будете платить семьей. Дальше, вопрос профессиональной реализации. Сейчас же тренд - профессиональная самореализация женщины. Мы говорим: ребята, так семья - вот реализация для женщины! Куда еще выше, чем реализоваться как мать? Это фактически подмастерье Бога! Идет такая, я считаю, сатанинская схема осквернения этих информационных кодов. Как бы вирусная программа меняет праведную программу.
- То есть на земле люди естественным образом возвращаются к патриархальному укладу. Но вы все время говорите о семье. Единицы, которыми вы оперируете - это семьи. А одинокий человек может перебраться в экопоселение?
- Одинокому человеку вообще нечего делать на земле. Как только ты возвращаешься на землю, к живому, то активируется программа семьи, что ли. Homo Sapiens - это и мужчина, и женщина. Человечество как вид проявляется только в семье. Когда этот обрезок человечества приходит в экопоселение, он начинает искать вторую половину. С женщинами еще сложнее. Если мужик по природе искатель, то одинокая женщина с такими идеями - это полная космонавтика, лучше валить от нее подальше.
- Так зачастую к любым экопоселенцам относятся как к «космонавтам», сектантам, от которых лучше держаться подальше. В России самые известные экопоселения - у виссарионовцев, живущих со своим пророком на озере Тиберкуль, и анастасиевцев, верящих в таежную отшельницу и звенящий кедр.
- У нас, к сожалению, нет правильного образа деревни. Как нет и образа будущего России. Я раньше говорил о минусах, о том, что нельзя привязываться к образам, но есть и плюсы. Они дают мотивацию очень мощную. Образа нет, но он востребован, и вот появляются такие суррогатные образы, как у Мегре (основателя культа Анастасии. - «РП»). Это электрическая лампочка, на которую летят насекомые. Печально и грустно.
- Так вот, а у вашего поселения есть какая-то общая идеология?
- Идеологию мы вывели за периметр проекта поселения. У каждой семьи она своя. Сережка, например, старообрядец, но в то же время двадцать лет йогой занимается. Ничего, это русский вариант, он проходит. Я - непонятно что, тоже обычный винегрет российский. Ленка с Андрюхой у нас были жесткие йоги, практиковали цигун. Теперь Ленка жутко православная. У нас есть коммунисты - Вовка Березин, который саженцы выращивает. Он атеист, но когда в нашей часовенке служба идет, первый стоит, со свечкой. У нас Димка-кузнец - он вообще жесткий православный был, из казаков. Но последнее время стал изучать славянские традиции, вышивку, костюмы, и увяз там. Я чувствую, что православие его ползет, еще годик-два - и сползет.
(Православная часовня в экопоселении)
- Получается ли сосуществовать людям с такими разными взглядами без конфликтов?
- Если я прихожу к Сережке, Сережка приходит ко мне, Димка приходит, мы хотим друг с другом взаимодействовать - слава те господи. А кто он - буддист, нудист, коммунист, мне по барабану. Главное, что человек хороший. У нас была семья тех же анастасиевцев, они так не смогли. Они же сразу проповедовать начинают. Если считаешь, что ты самый правильный, ну так строй свой мир, покажи, что он действительно ярче и красивей, чем мой. Если это так, я посмотрю и, наверное, буду твоим последователем. Мы с этими анастасиевцами как с детьми говорили: «Не пришла белочка? Орешек не принесла? И мишка меду не принес… Ты держал во рту семечко кедровое? Не взошло? Слушай, послюнявил плохо…». У нас много прошло таких космонавтов, знаем, что сегодня он радикален как подросток, а завтра он нормальный, адаптированный человек. Или даже циничный обыватель.
- Что еще, кроме навязывания своих взглядов, неприемлемо в «Эковиле»?
- Праздность. Если у тебя есть большой доход, и ты здесь живешь, ножки свесив. Тогда ты в зрительном зале, ты не наш человек. Сиди, ради бога, но ты никогда не станешь своим. К тебе никогда не придут, и ты ни к кому не придешь, потому что тебе не рады. Когда ты приходишь сюда гостем, тебя согреют, накормят тебя. Но как только ты придешь сюда таким же, как все - ситуация меняется. Когда такие люди ловятся на кажущуюся комфортность среды, а приходя сюда ее не получают, они теряют интерес, продают эти участки и уходят.
Ближайший сосед Ивана - Сергей. Он разводит птиц и кроликов, к его дому ведет самодельный указатель «Домашнее перепелиное яйцо». Сергей тоже выносит во двор чайничек. Раньше здесь была деревенская свалка, теперь - пруд, лавочка, лилии.
- Как вы сюда попали?
- С Валаама. Хотели спасать мир, молодые были.
- И какая у вас теперь цель, если не мир спасать?
- Это Иван красиво рассказывает… Если громко говорить, так жизнь прожить, чтобы святу быть. Да и картошка здесь хорошая, - улыбается Сергей. - Все хотят жить в хорошем обществе и с хорошими людьми. Чтобы у меня был хороший сосед слева, справа, спереди и сзади. Вот как приезжали ко мне строители с Украины, говорят: «У тебя свободно гуси ходят, велосипед стоит, коса висит. А у нас вообще ничего нельзя оставить. Только отвернулся - ведро из-под зада вытащили». Нам так не нравится. В Финляндию же приезжаешь, там все так живут. Деградация…
- Близость деревни вам не мешает?
- Бывало, воровали. Но все-таки здесь многие постоянно живут, здесь медвежий угол.
- А какие-то развлечения у вас есть, в медвежьем углу?
- Например, баня, наш политический клуб. Общие праздники. Вообще важно, что они есть. Просто так ведь не соберешься. Пойти на тот конец деревни - это неимоверно. Нужно час оторвать, два, а все время в запарке. Надо вот сегодня срочно высушить сено, дождя нет. Пошел быстренько косить, сушить-ворошить. Прибегаешь, приходится пропалывать. Потом надо съездить в город. И так постоянно. Классно, конечно, посидеть с хорошим парнем, но ему же тоже некогда.
С другой стороны от дома Гончаровых, уже безо всякой таблички - стильное здание с окнами от пола.
Это «Эковиль-холл», где и проводятся местные праздники: Рождество, Масленица, Пасха, День Победы, Иван Купала, Осенины. Сейчас внутри никого, но дверь распахнута.
Можно войти и в соседний домик. Там находится оборудование для заготовки листового и гранулированного иван-чая.
Сам ты дачник!
Ближайший к клубу дом только строится. Заговорили с хозяйкой:
- Вы тоже из экопоселения?
- Да тут до сих пор народ не может определиться, деревня это или экопоселение. Мы считаем, что мы просто живем в деревне. У нас 2 гектара земли, которую надо обрабатывать. Для этого надо построиться и переехать. Пока есть только огород. Муж занимается плотницкими работами, срубы делает. Я тренером работаю в городе.
- Но вы с теми, кто считает себя частью экопоселения, контактируете?
- Мы все здесь контактируем, мы все равно общность. Но я считаю, что экопоселение - это когда люди живут на земле, работают и питаются с нее. А тут половина вообще как дачники живут. И Ваня Гончаров здесь не зимует. Что это такое, этот его «Нево-Эковиль»? По сути, другое название того же деревенского клуба.
На крыльцо соседнего домика выходят Николай и Ольга:
- Везде должен быть лидер. Чем отличается комиссар от замполита? Комиссар говорит «делай как я», а замполит - «делай как я сказал». Замполит у нас есть, а комиссара нет. Мы недавно здесь живем, но это одно из первых впечатлений.
- Себя вы к экопоселению не относите?
- Наверное, экопоселение - это те, кто сразу пришел с Гончаровым. Да, мы знаем этих людей, мы с ними контачим, участвуем в общих мероприятиях. Хотя и у старожилов векторы пошли в разные стороны. Экопоселение должна отличать организация, прописанная идея, ради чего люди в это поселение пришли. А тут группа единомышленников, но единомышленников только в том, что они выбрали это место.
В лесочке у озера Варанен спрятался домик Алексея и Оксаны.
- Про поселение я почти ничего сказать-то не могу. У Ивана сейчас свои задачи какие-то, на федеральном уровне что-то. Я считаю, что изменить мир можно только внутри своей семьи. Поэтому только лишь про нашу семью могу сказать. Мы знакомы с финкой, которая жила на этом озере. Ей было шесть лет, когда их отсюда попросили. Уна, так ее зовут, рассказывала про жизнь здесь. Тут, по сути, жил род, большая семья. Ребенок не рос один с мамой. А мы живем как пионеры, как первооткрыватели такого образа жизни. Не совсем гармонично, прямо скажем. Поэтому мы для себя выбрали такую модель: живем здесь большую часть года, с весны до зимы. Не совсем как дачники. Мастерские, столярная Лешкина и моя керамическая, у нас и здесь, и в Сортавала. Там тоже свой дом, с хозяйственными постройками.
Оксана радуется, что они живут на отшибе, и сомневается в необходимости экотуризма. Она показывает на уходящую в гору тропинку, которая должна привести нас к следам последнего семинара любителей карельской природы. Приехали на «место силы», а устроили пожар. Тушило все экопоселение.
Старожилы
В гостях у старожилов поселения, Андрея и Елены Обручей, всегда много людей. Петербуржец Егор здесь уже не в первый раз.
- А сами перебраться ближе к природе не думаете?
- У меня жена не очень такая… земляная. Любит квартиры. Чтобы душ каждый день, все такое. Так что она не особо горит желанием перебираться.
У Егора два сына. Младший впервые ест клубнику с грядки и плавает в озере. Нам тоже предлагают искупаться, а по дороге рвать смородину. Тут же рассказывают о причудах гостей из города, которые и садовую, и лесную ягоду отказывались есть немытой. Дети убежали вперед, а мы идем с хозяевами. Елена занималась когда-то йогой, теперь на руке у нее браслет с иконками. Заходя в воду, она крестится. Пляжа с песочком здесь нет - берег скалистый. Прыжки с валунов носят доморощенные названия: «Бомба», «Пьяница», «Щука», «Винтик», «Рыбка», «Колобок».
- Папа делает «Бомбу», и все. Надо работать, гостевой домик убрать, тра́вы собрать.
Но по дороге к дому все равно не миновать детской площадки:
Семья Обручей перестает быть многодетной. Было пятеро своих и трое приемных, но старшие уже учатся в институтах, сын уходит в армию - остаются Поляна с Пересветом (кстати, соседских детей зовут Марта, Мартин и Рагнар). Младших возят в городскую школу, хотя когда-то родители были убежденными сторонниками домашнего обучения и других идей. По идейным соображениям Обручам около 20 лет назад пришлось даже покинуть другое экопоселение - «Китеж»:
- Мы такие неистовые были тогда - и по поводу прививок, и вегетарианцы… Сейчас я считаю, что это в нас больше дело было, чем в них, - говорит Елена. - Там все-таки организация, дети приемные. Больше подчиняться надо было, чем свои права качать.
Поляна опаздывает сегодня к ужину - она с ребятами в городе, закупает продукты для байдарочного похода по Ладоге. Забежав на кухню, первым делом лезет в холодильник за колбасой. Мама не разрешает. Девочка отыгрывается на борще, густо поливая его майонезом. Между печью и занавешенным проходом в соседнюю комнату горит монитор с Елениной страничкой «ВКонтакте». Нам отвели кровати наверху. На матрасе у лестницы лежит Андрей с ноутбуком на груди, в комнате мальчики смотрят на компьютере фильм, тут же лежит чей-то планшет. Мы долго не можем заснуть на самодельных деревянных кроватях. К полуночи дом затихает, и только из-под одеяла Пересвета долго мерцает телефон.
Перспективы
Поселение существует уже 20 лет, но выросшие дети еще не возвращались сюда. В этом отношении «Эковиль» ничем не отличается от окрестных деревушек. Одни родители говорят, что сложно найти работу, другие - что половинку, согласную переехать в деревню. А Иван Гончаров, говоря о детях, даже забывает про патриархальный уклад:
- Мы строим мир для себя, для детей этот мир другой. Мы пришли оттуда, из внешнего мира, а им надо отсюда идти туда.
Тем не менее, экопоселение продолжает пополняться городскими романтиками.
- Сходите еще к Жене и Лизе. Они из Питера, абсолютно городские люди, программист и дизайнер. Думали, это у них так, баловство. А теперь они круглогодично здесь. Живут одни на хуторе.
- Далеко к ним идти?
- Далеко… минут пять надо идти.
Хозяева будут удивлены нашему визиту. К ним редко кто заглядывает, даже Иван Гончаров ни разу не был. И зря. Красивый двухэтажный дом построен на скале, его опоясывает терраса, больше похожая на палубу: загорелые дети лазят по балкам и канату, не боясь высоты, а внизу расстилается зеленое море лугов. Нас, конечно, замечают издалека. Девушка убегает надеть на купальник платье. При знакомстве оказывается, что у Лизы уже четверо детей. Все родились в домашних условиях, а младшая - прямо здесь, даже без акушерки. Домашние роды практикуются в «Эковиле», хотя некоторые поселенцы являются их противниками.
- Почему вы переехали сюда?
- Сюда мы ездили уже давно, почти десять лет, - начинает Женя. - Узнали через Обручей, что здесь экопоселение. Первый раз приехали, поплавали на байдарках, в палатке пожили. Нам очень понравилось это место. Когда родился второй ребенок, нам стало тесно в двухкомнатной квартире. Когда у нас наметился третий, мы занялись этим всерьез, продали квартиру.
- Я была тогда на восьмом месяце, потом еще два с половиной года мытарствовала по съемным квартирам.
- А я заказал сруб, крышу, приехал сюда и стал все доделывать. Делаю до сих пор. Год сидел на всяких интернет-форумах строительных, изучал, как все это делается. Когда дошли до отделки, я понял, что доверить ее строителям нельзя. Теперь это у меня основное занятие, сельским хозяйством некогда заниматься. А зарабатываю тем, что делаю графику для игрушек. Конечно, это не город, но мы осознано променяли заработок на хорошую жизнь. По-моему, это хороший обмен.
- А какая-то философская подоплека для такого обмена была?
- Это Иван, Андрей - у них идеи, статьи на эту тему. Но при столкновении с обычной жизнью все это нивелируется, и получается… обычная жизнь. Мы просто живем, просто нам хорошо.
А вот Иван Гончаров - не тот человек, который успокоится на «просто нам хорошо»:
- Десять лет мы были в тихой стагнации, деревня в основном сидела по своим миркам. А потом че-то торкнуло. Мы собрались с мужиками. Как положено, разлили по чарке. Я говорю: «Будем держать совет. Каждый сидит сейчас в своей норе, у нас нет модели нашего будущего. Давайте по-честному. Или мы достаем из нафталиновых сундуков знамена своей мечты, или мы честно сдаем их в утиль».
Свободной земли, на которую могли бы приходить новые поселенцы, не осталось. Но недавно обанкротился местный совхоз, и теперь окрестные поля пойдут под застройку. Пока там не построили дачный ад с двухметровыми заборами, Гончаров пытается договориться с властями. Земля обетованная в его новом грандиозном плане называется «Модельная территория устойчивого инновационного развития», и даже соседний остров - «экотехнопарком» и «генератором информационных средств». Осталось найти идейных последователей.
Роман и Дарья Нуриевы,
«Русская планета»
ЭКОПОСЕЛЕНИЕ БЕЗ ФАНАТИЗМА
«Не колхоз, не секта, не сезонная тусовка» - принцип одного из старейших в России экопоселений «Нево-Эковиль». Что же, в таком случае, объединяет 11 семей, поселившихся на сорока гектарах под Сортавалой, выяснили корреспонденты «Русской Планеты».
История от Ивана
Единственный указатель на «Нево-Эковиль» - рукописная табличка «Саженцы для вашего дома» в приладожской деревеньке Ре́ускула. Всех любопытных, достигших этого места, обязательно направят к отцу-основателю поселения, Ивану Гончарову. А он скажет:
- Никаких экопоселений. Это, дорогие мои, все фигня на постном масле.
Мы ожидали увидеть гуру, но Иван по внешности скорее купец. Вальяжный, с бородкой. Он приглашает к столу во дворе своего дома. Под руками пузатые, как хозяин, чайнички и сахарница, расписанная под хохлому. Кружку за кружкой Иван пьет чай, закусывая толстыми кругами круто посахаренного лимона.
- Ой… Ну расскажите тогда, что же тут такое.
- Нужно сделать предисловие. Оно даст объяснение, чем отличается русский «Эковиль» от европейского. И эковиль (экодеревня. - «РП») ли это вообще… Впрочем, к этой теме я еще вернусь, но в более поздних главах сего романа. Роман о чем. Жизнь маленького социума имеет свои законы и свои стадии развития. Хочешь ты, не хочешь ты, но будешь эти стадии проходить. Мы имеем тут большой опыт. Не потому что мы такие крутые, а просто так получилось, что мы раньше в это рванули. Четыре года назад я собрал этот опыт и его систематизировал…
Иван Гончаров - очень основательный человек. Он рассказывает историю поселения от Адама и Евы. Или строит рассказ с фундамента, ведь по профессии он архитектор.
- В каждой культуре есть архетип рая - праведной земли, праведного бытия. И если в православии построение Царства Небесного на земле невозможно по определению, то в коммунистической традиции это возможно. А мы же, господи, октябрята-пионеры все были. Это первая, базисная такая идея. А дальше… Если поспрашивать русскую интеллигенцию, как бы она хотела жить, вы услышите: дом собственный, и чтобы у озера-у реки, банька обязательно, садик, значит, с огородиком - без фанатизма причем, пасека. Возможно, козочки или птички - тоже без фанатизма. А как мы, то есть эта интеллигенция, видим себя? В льняных рубахах, босиком, по траве, на восходе солнца… Лечить, учить… Девяносто процентов наборов будет вот из этой образной палитры. Дальше уже идут слоями, как в «Наполеоне», разные традиции. Для нас это восточная волна с небольшой примесью западной волны в качестве теософии и антропософии, западного оккультизма. Мы начитались всего этого, да еще в восьмидесятые, когда это только начиналось: самодеятельные йоги, всякие откровения созвездия Ориона - такая лабуда шла. А мы ж не просто читали, мы же все практиковали: выходы в астралы, контакты со внеземными цивилизациями, все по полной программе, - Иван поглядывает, понимает ли молодежь серьезность их прежних опытов и теперешнюю его иронию. - Подальше хотелось от этого греховного мира, он же иллюзорен, он же мерзок и оскверняет душу. Мечтали о строительстве нового мира, в чистом месте, подальше от этого… И вот собрались мы, архитекторы, и сказали: «Сидим мы на кухне, говорим, говорим… Блин, а че бы нам этот мир не построить?». Плюс к этому поддавила житейская ситуация… У меня было двое маленьких детей, и я жил в семье у жены.
- То есть с тещей…
- Да! - смеется Иван. - В 1986 году наша группа снялась из Питера, несколько семей.
- А как отнеслись к этому родные?
- По-разному: у кого микроинфаркты, у кого микроинсульты. Каждый выбирал себе и свою форму лекций на наш отъезд. А что такое в 1986 году было выписаться из Питера? Когда прописка была жесткой, как цепочка у этого барбоса. Практически не вернуться. Все обрубили, чтобы было по-честному. Квартиры не сдавали, на это не жили, как нонче модно. Мы решили не прыгать, извините за выражение, с подушкой под жопой, когда эта подушка может не дать тебе перепрыгнуть. Решили прыгнуть налегке максимально высоко. И с разбега прыгнули…
Иван делает паузу и вкрадчиво договаривает:
- Не долетели.
Избавившись от ленинградской прописки, архитекторы нашли глухое место. Ближайший поселок в десяти километрах. Ни электричества, ни дороги. Иван устроился работать учителем труда. Со временем планировали создать свою художественную школу. Но главное было обустроить общину, или, как они ее называли, ашрам. Спроектировали общий дом: крестообразный, в центре обсерватория с куполом. А пока жить приходилось в доме от совхоза - списанном, еще финском. Три пары взрослых с пятью детьми от двух до семи лет выдержали в нем лютую зиму с морозами до 42 градусов.
- Хозяин, добрый день! - заглядывает во двор кто-то из соседей.
- А, Игорь. Видишь, сижу на жердочке, рассказываю героический эпос. Кантеле не хватает и костюма. Пора приобретать какую-то хламиду достойную. Ты чайку щербанешь?
- Не-а. А где у тебя хозяйка?
- Хозяйка на огороде, вся в трудах. Я ее боюсь даже трогать, достанется тяпкой по башке. Я даже сел так, чтобы меня не видно было.
Между Гончаровым и огородом действительно стелется дымок от костровища.
- Не буду рассказывать, - Иван, причмокивая, ест посахаренный лимон, - обо всем героизме, проявленном участниками первого проекта. Он достоин, - прихлебывает хозяин чай, - отдельного рассказа. Образ и реальность всегда в той или иной степени разлетаются, в зависимости от ясности образа и мощи реализаторов. И того, и другого было мало. Да его и сейчас мало везде, если уж говорить, положа руку на самые сокровенные места… Мы выдержали год. Думали, что крутые, и надорвались. Да, друзья нам помогали. Интернета же не было, поэтому было немножко сложнее сострадать. Сострадания тогда были как правило очными, а не в онлайне. Но мы взяли на себя слишком много. Например, валили лес, трелевали его. С полуночи до четырех утра совхоз давал нам пилораму. Мы пилили, бревна катали, а девчонки доски обрезали на станках. Возвращались домой, до восьми оклемывались, и потом на работу. Ну, сколько так можно выдержать? Плюс житье в маленьком доме, общая кухня, обобществление ресурсов - всё в один котел. Начало внутри команды нарастать напряжение. И ее разорвало. Расходились друзьями, до сих пор отношения как между родными, но вместе мы не могли уже быть, не могли договориться о самых простых вещах.
- Разошлись семьями, или внутри семей тоже…
- Семьи тоже посыпались. Во всех этих социальных экспериментах конечная нагрузка ложилась на семьи. Всю отдачу от неудавшегося эксперимента семья получала внутрь себя. Это первая валюта, которой платишь. Женщина, как правило, идет за мужем и видит в нем опору. Если она эту опору теряет, начинается полный расколбас. А мужчины периодически слабеют, особенно в периоды вот этой линьки. Я сам так устроен, что моя семья всегда держалась на беспрекословности мужского принятия решения. И ответственности, естественно. То есть конструкция моей семьи достаточно патриархальная…
Мы увлеклись, и не замечаем, как за нашей спиной появляется женщина, которая делает какие-то знаки. А вот Иван заметил. Его интонация меняется на слащавую:
- Наташенька, солнышко, хочешь вот чайку?.. Это гости, соседи по планете… Солнышко, я делюсь опытом… Лучше бы ты там делился, понял, - говорит он словно по телефону, в полной тишине. - Я пренепременно. Я только оклемаюсь - и побегу какальник делать сразу. Нет-нет, Наташенька, я действительно побегу работать, что ты. Я еще могу, я полезный.
Нас разбирает любопытство:
- Это ваша вторая жена?
- Конечно. У меня жена так хорошо выглядит: неужели она смогла бы пятерых детей родить и так сохраниться? Вот… нужно понимать, что все эти эксперименты могут стоить очень дорого. Готовы платить такую цену - милости просим. Не готовы - ребята, лучше в зрительный зал.
(В зрительном зале мы-таки побывали - нам давал концерт мальчик Мартин)
Устраиваемся поудобнее, потому что история только начинается.
- Так вот. Как раз в тот момент друзья сказали, что на Валааме работать можно: там рук не хватает, жилье дают. Приехал на Валаам перебитым. Как же, мир, который ты строил, рухнул. Что у тебя внутри-то остается? Ничего. Воронка вот такая: м-м-м-м! - смачно чмокает Иван, - глубокая, черная. Это одна из ошибок магии жизни. Нельзя ни в коем случае привязываться к модели светлого будущего, которую создал. Тем ты уязвимее при ее обрушении, а рушиться и меняться она будет стопудово. И она меняется, и ты меняешься. Десять лет назад ты один, двадцать лет назад ты другой. То мы были жесткими йогами, то мы даосами были, то, понимаешь, православными, то стали язычниками, то еще, извините за выражение… кхм… кем. Вот и на Валааме народ-то был в те времена, 1987 год. Это ж не было еще монастыря. Ребята не дружили с головой все. Наши люди, космонавты! А поскольку у меня по жизни паяльник никто не вынимал из одного места, я, как только напряжение дали опять, начал ерзать. Думаю: «А не построить ли нам остров солнца, не сделать ли нам общину в рамках острова, свои границы, целая страна?». Два года проковырялись, не получилось.
Новая идея заключалась не в бегстве от цивилизации, а в использовании существующих социальных институтов. Благодаря горбачевскому закону о выборности руководства Иван сотоварищи хотели занять на Валааме посты председателя сельсовета, директоров лесхоза и реставрационных мастерских. Выборы проиграли.
- И какую новую идею зажег паяльник?
- Третья идея - ну не дают нам приземлиться нигде общиной, и ладно. Когда мы строили дом, то фактически воспринимали его как общину. Построим дом - вот и будет община. Но у нас уже была община, вот в этом маленьком домике, где пол на уровне земли, где туалет на улице, где зимой эти поднимались сталактиты навоза… Надо было эту общину и сохранять, эту улитку, а не панцирь. Дом - это панцирь, внешняя форма. Нам-то кажется, мы ребята крутые, мы сумеем жить друг с другом в любви и согласии, надо только дом построить в нужном месте и в нужное время. Так возникает ловушка, из которой выбираться очень сложно. Сложнее даже, чем на старте. Локализованный рай не должен быть целью. Тогда возникает следующий вопрос: а зачем вообще место? Давайте сделаем кочующую общину, как хиппи в свое время. У нас уже был зарегистрирован реставрационный кооператив. Берем под реставрацию скит, заселяемся в него, лет восемь реставрируем - и следующий скит. У нас была кузница, керамическая мастерская, ландшафтники, у меня была проектная группа. Но тут пришел монастырь и все светские проекты стал сворачивать. Мы стали сопротивляться, но писать против ветра - себе дороже. Нам дали пинка, а мы прыгнули на материк. Дальше мы пытались пробежаться по старым схемам: общинный дом, туда-сюда. Быстро отработали эти варианты как нерабочие. В 1994 мы начали брать первую землю здесь, возле деревни Ре́ускула.
Живой бульон
Что здесь получилось, мы еще посмотрим и других поспрашиваем. А Ивану осталось задать несколько вопросов.
- Многие горожане негативно реагируют на идею экопоселений. У нас возникло предположение, что кроме проговариваемых причин здесь есть еще страх проводить все время со своей семьей. По сравнению с городским образом жизни это тяжело?
- Вы на верном пути, но один только пазл в картинке нащупали, и то - так, на периферии. Во-первых, для городского человека является стрессовой природная среда. Он не знает, как в ней жить. Здесь что-то шелестит, что-то растет, что-то квакает, под ногами шевелится, тяпкой тяпается… и ты сам должен стать частью этого гигантского живого бульона. Во-вторых, социальный аспект. В городе у нас масса личин, которые дают нам возможность адаптироваться к разной среде. Часто люди ведут себя не так, как они ведут себя сами по себе, а как принято себя вести. И где среди этих масок собственно ты, неизвестно. Это как сознание современного человека, которое, к сожалению, комиксное. Городской образ жизни - это жизнь героя комикса. Там, если в одной среде ты не успешен, ты можешь уйти из нее, поменять среду. А здесь ты в метро от своих соседей не уедешь. В-третьих, не только вы лично, но и ваша семья - герой комикса. Уберите это, останьтесь наедине с семьей - и начнут трещать внутренние конструкции, на которых ваша семья построена. С изменением уклада вы будете платить семьей. Дальше, вопрос профессиональной реализации. Сейчас же тренд - профессиональная самореализация женщины. Мы говорим: ребята, так семья - вот реализация для женщины! Куда еще выше, чем реализоваться как мать? Это фактически подмастерье Бога! Идет такая, я считаю, сатанинская схема осквернения этих информационных кодов. Как бы вирусная программа меняет праведную программу.
- То есть на земле люди естественным образом возвращаются к патриархальному укладу. Но вы все время говорите о семье. Единицы, которыми вы оперируете - это семьи. А одинокий человек может перебраться в экопоселение?
- Одинокому человеку вообще нечего делать на земле. Как только ты возвращаешься на землю, к живому, то активируется программа семьи, что ли. Homo Sapiens - это и мужчина, и женщина. Человечество как вид проявляется только в семье. Когда этот обрезок человечества приходит в экопоселение, он начинает искать вторую половину. С женщинами еще сложнее. Если мужик по природе искатель, то одинокая женщина с такими идеями - это полная космонавтика, лучше валить от нее подальше.
- Так зачастую к любым экопоселенцам относятся как к «космонавтам», сектантам, от которых лучше держаться подальше. В России самые известные экопоселения - у виссарионовцев, живущих со своим пророком на озере Тиберкуль, и анастасиевцев, верящих в таежную отшельницу и звенящий кедр.
- У нас, к сожалению, нет правильного образа деревни. Как нет и образа будущего России. Я раньше говорил о минусах, о том, что нельзя привязываться к образам, но есть и плюсы. Они дают мотивацию очень мощную. Образа нет, но он востребован, и вот появляются такие суррогатные образы, как у Мегре (основателя культа Анастасии. - «РП»). Это электрическая лампочка, на которую летят насекомые. Печально и грустно.
- Так вот, а у вашего поселения есть какая-то общая идеология?
- Идеологию мы вывели за периметр проекта поселения. У каждой семьи она своя. Сережка, например, старообрядец, но в то же время двадцать лет йогой занимается. Ничего, это русский вариант, он проходит. Я - непонятно что, тоже обычный винегрет российский. Ленка с Андрюхой у нас были жесткие йоги, практиковали цигун. Теперь Ленка жутко православная. У нас есть коммунисты - Вовка Березин, который саженцы выращивает. Он атеист, но когда в нашей часовенке служба идет, первый стоит, со свечкой. У нас Димка-кузнец - он вообще жесткий православный был, из казаков. Но последнее время стал изучать славянские традиции, вышивку, костюмы, и увяз там. Я чувствую, что православие его ползет, еще годик-два - и сползет.
(Православная часовня в экопоселении)
- Получается ли сосуществовать людям с такими разными взглядами без конфликтов?
- Если я прихожу к Сережке, Сережка приходит ко мне, Димка приходит, мы хотим друг с другом взаимодействовать - слава те господи. А кто он - буддист, нудист, коммунист, мне по барабану. Главное, что человек хороший. У нас была семья тех же анастасиевцев, они так не смогли. Они же сразу проповедовать начинают. Если считаешь, что ты самый правильный, ну так строй свой мир, покажи, что он действительно ярче и красивей, чем мой. Если это так, я посмотрю и, наверное, буду твоим последователем. Мы с этими анастасиевцами как с детьми говорили: «Не пришла белочка? Орешек не принесла? И мишка меду не принес… Ты держал во рту семечко кедровое? Не взошло? Слушай, послюнявил плохо…». У нас много прошло таких космонавтов, знаем, что сегодня он радикален как подросток, а завтра он нормальный, адаптированный человек. Или даже циничный обыватель.
- Что еще, кроме навязывания своих взглядов, неприемлемо в «Эковиле»?
- Праздность. Если у тебя есть большой доход, и ты здесь живешь, ножки свесив. Тогда ты в зрительном зале, ты не наш человек. Сиди, ради бога, но ты никогда не станешь своим. К тебе никогда не придут, и ты ни к кому не придешь, потому что тебе не рады. Когда ты приходишь сюда гостем, тебя согреют, накормят тебя. Но как только ты придешь сюда таким же, как все - ситуация меняется. Когда такие люди ловятся на кажущуюся комфортность среды, а приходя сюда ее не получают, они теряют интерес, продают эти участки и уходят.
Ближайший сосед Ивана - Сергей. Он разводит птиц и кроликов, к его дому ведет самодельный указатель «Домашнее перепелиное яйцо». Сергей тоже выносит во двор чайничек. Раньше здесь была деревенская свалка, теперь - пруд, лавочка, лилии.
- Как вы сюда попали?
- С Валаама. Хотели спасать мир, молодые были.
- И какая у вас теперь цель, если не мир спасать?
- Это Иван красиво рассказывает… Если громко говорить, так жизнь прожить, чтобы святу быть. Да и картошка здесь хорошая, - улыбается Сергей. - Все хотят жить в хорошем обществе и с хорошими людьми. Чтобы у меня был хороший сосед слева, справа, спереди и сзади. Вот как приезжали ко мне строители с Украины, говорят: «У тебя свободно гуси ходят, велосипед стоит, коса висит. А у нас вообще ничего нельзя оставить. Только отвернулся - ведро из-под зада вытащили». Нам так не нравится. В Финляндию же приезжаешь, там все так живут. Деградация…
- Близость деревни вам не мешает?
- Бывало, воровали. Но все-таки здесь многие постоянно живут, здесь медвежий угол.
- А какие-то развлечения у вас есть, в медвежьем углу?
- Например, баня, наш политический клуб. Общие праздники. Вообще важно, что они есть. Просто так ведь не соберешься. Пойти на тот конец деревни - это неимоверно. Нужно час оторвать, два, а все время в запарке. Надо вот сегодня срочно высушить сено, дождя нет. Пошел быстренько косить, сушить-ворошить. Прибегаешь, приходится пропалывать. Потом надо съездить в город. И так постоянно. Классно, конечно, посидеть с хорошим парнем, но ему же тоже некогда.
С другой стороны от дома Гончаровых, уже безо всякой таблички - стильное здание с окнами от пола.
Это «Эковиль-холл», где и проводятся местные праздники: Рождество, Масленица, Пасха, День Победы, Иван Купала, Осенины. Сейчас внутри никого, но дверь распахнута.
Можно войти и в соседний домик. Там находится оборудование для заготовки листового и гранулированного иван-чая.
Сам ты дачник!
Ближайший к клубу дом только строится. Заговорили с хозяйкой:
- Вы тоже из экопоселения?
- Да тут до сих пор народ не может определиться, деревня это или экопоселение. Мы считаем, что мы просто живем в деревне. У нас 2 гектара земли, которую надо обрабатывать. Для этого надо построиться и переехать. Пока есть только огород. Муж занимается плотницкими работами, срубы делает. Я тренером работаю в городе.
- Но вы с теми, кто считает себя частью экопоселения, контактируете?
- Мы все здесь контактируем, мы все равно общность. Но я считаю, что экопоселение - это когда люди живут на земле, работают и питаются с нее. А тут половина вообще как дачники живут. И Ваня Гончаров здесь не зимует. Что это такое, этот его «Нево-Эковиль»? По сути, другое название того же деревенского клуба.
На крыльцо соседнего домика выходят Николай и Ольга:
- Везде должен быть лидер. Чем отличается комиссар от замполита? Комиссар говорит «делай как я», а замполит - «делай как я сказал». Замполит у нас есть, а комиссара нет. Мы недавно здесь живем, но это одно из первых впечатлений.
- Себя вы к экопоселению не относите?
- Наверное, экопоселение - это те, кто сразу пришел с Гончаровым. Да, мы знаем этих людей, мы с ними контачим, участвуем в общих мероприятиях. Хотя и у старожилов векторы пошли в разные стороны. Экопоселение должна отличать организация, прописанная идея, ради чего люди в это поселение пришли. А тут группа единомышленников, но единомышленников только в том, что они выбрали это место.
В лесочке у озера Варанен спрятался домик Алексея и Оксаны.
- Про поселение я почти ничего сказать-то не могу. У Ивана сейчас свои задачи какие-то, на федеральном уровне что-то. Я считаю, что изменить мир можно только внутри своей семьи. Поэтому только лишь про нашу семью могу сказать. Мы знакомы с финкой, которая жила на этом озере. Ей было шесть лет, когда их отсюда попросили. Уна, так ее зовут, рассказывала про жизнь здесь. Тут, по сути, жил род, большая семья. Ребенок не рос один с мамой. А мы живем как пионеры, как первооткрыватели такого образа жизни. Не совсем гармонично, прямо скажем. Поэтому мы для себя выбрали такую модель: живем здесь большую часть года, с весны до зимы. Не совсем как дачники. Мастерские, столярная Лешкина и моя керамическая, у нас и здесь, и в Сортавала. Там тоже свой дом, с хозяйственными постройками.
Оксана радуется, что они живут на отшибе, и сомневается в необходимости экотуризма. Она показывает на уходящую в гору тропинку, которая должна привести нас к следам последнего семинара любителей карельской природы. Приехали на «место силы», а устроили пожар. Тушило все экопоселение.
Старожилы
В гостях у старожилов поселения, Андрея и Елены Обручей, всегда много людей. Петербуржец Егор здесь уже не в первый раз.
- А сами перебраться ближе к природе не думаете?
- У меня жена не очень такая… земляная. Любит квартиры. Чтобы душ каждый день, все такое. Так что она не особо горит желанием перебираться.
У Егора два сына. Младший впервые ест клубнику с грядки и плавает в озере. Нам тоже предлагают искупаться, а по дороге рвать смородину. Тут же рассказывают о причудах гостей из города, которые и садовую, и лесную ягоду отказывались есть немытой. Дети убежали вперед, а мы идем с хозяевами. Елена занималась когда-то йогой, теперь на руке у нее браслет с иконками. Заходя в воду, она крестится. Пляжа с песочком здесь нет - берег скалистый. Прыжки с валунов носят доморощенные названия: «Бомба», «Пьяница», «Щука», «Винтик», «Рыбка», «Колобок».
- Папа делает «Бомбу», и все. Надо работать, гостевой домик убрать, тра́вы собрать.
Но по дороге к дому все равно не миновать детской площадки:
Семья Обручей перестает быть многодетной. Было пятеро своих и трое приемных, но старшие уже учатся в институтах, сын уходит в армию - остаются Поляна с Пересветом (кстати, соседских детей зовут Марта, Мартин и Рагнар). Младших возят в городскую школу, хотя когда-то родители были убежденными сторонниками домашнего обучения и других идей. По идейным соображениям Обручам около 20 лет назад пришлось даже покинуть другое экопоселение - «Китеж»:
- Мы такие неистовые были тогда - и по поводу прививок, и вегетарианцы… Сейчас я считаю, что это в нас больше дело было, чем в них, - говорит Елена. - Там все-таки организация, дети приемные. Больше подчиняться надо было, чем свои права качать.
Поляна опаздывает сегодня к ужину - она с ребятами в городе, закупает продукты для байдарочного похода по Ладоге. Забежав на кухню, первым делом лезет в холодильник за колбасой. Мама не разрешает. Девочка отыгрывается на борще, густо поливая его майонезом. Между печью и занавешенным проходом в соседнюю комнату горит монитор с Елениной страничкой «ВКонтакте». Нам отвели кровати наверху. На матрасе у лестницы лежит Андрей с ноутбуком на груди, в комнате мальчики смотрят на компьютере фильм, тут же лежит чей-то планшет. Мы долго не можем заснуть на самодельных деревянных кроватях. К полуночи дом затихает, и только из-под одеяла Пересвета долго мерцает телефон.
Перспективы
Поселение существует уже 20 лет, но выросшие дети еще не возвращались сюда. В этом отношении «Эковиль» ничем не отличается от окрестных деревушек. Одни родители говорят, что сложно найти работу, другие - что половинку, согласную переехать в деревню. А Иван Гончаров, говоря о детях, даже забывает про патриархальный уклад:
- Мы строим мир для себя, для детей этот мир другой. Мы пришли оттуда, из внешнего мира, а им надо отсюда идти туда.
Тем не менее, экопоселение продолжает пополняться городскими романтиками.
- Сходите еще к Жене и Лизе. Они из Питера, абсолютно городские люди, программист и дизайнер. Думали, это у них так, баловство. А теперь они круглогодично здесь. Живут одни на хуторе.
- Далеко к ним идти?
- Далеко… минут пять надо идти.
Хозяева будут удивлены нашему визиту. К ним редко кто заглядывает, даже Иван Гончаров ни разу не был. И зря. Красивый двухэтажный дом построен на скале, его опоясывает терраса, больше похожая на палубу: загорелые дети лазят по балкам и канату, не боясь высоты, а внизу расстилается зеленое море лугов. Нас, конечно, замечают издалека. Девушка убегает надеть на купальник платье. При знакомстве оказывается, что у Лизы уже четверо детей. Все родились в домашних условиях, а младшая - прямо здесь, даже без акушерки. Домашние роды практикуются в «Эковиле», хотя некоторые поселенцы являются их противниками.
- Почему вы переехали сюда?
- Сюда мы ездили уже давно, почти десять лет, - начинает Женя. - Узнали через Обручей, что здесь экопоселение. Первый раз приехали, поплавали на байдарках, в палатке пожили. Нам очень понравилось это место. Когда родился второй ребенок, нам стало тесно в двухкомнатной квартире. Когда у нас наметился третий, мы занялись этим всерьез, продали квартиру.
- Я была тогда на восьмом месяце, потом еще два с половиной года мытарствовала по съемным квартирам.
- А я заказал сруб, крышу, приехал сюда и стал все доделывать. Делаю до сих пор. Год сидел на всяких интернет-форумах строительных, изучал, как все это делается. Когда дошли до отделки, я понял, что доверить ее строителям нельзя. Теперь это у меня основное занятие, сельским хозяйством некогда заниматься. А зарабатываю тем, что делаю графику для игрушек. Конечно, это не город, но мы осознано променяли заработок на хорошую жизнь. По-моему, это хороший обмен.
- А какая-то философская подоплека для такого обмена была?
- Это Иван, Андрей - у них идеи, статьи на эту тему. Но при столкновении с обычной жизнью все это нивелируется, и получается… обычная жизнь. Мы просто живем, просто нам хорошо.
А вот Иван Гончаров - не тот человек, который успокоится на «просто нам хорошо»:
- Десять лет мы были в тихой стагнации, деревня в основном сидела по своим миркам. А потом че-то торкнуло. Мы собрались с мужиками. Как положено, разлили по чарке. Я говорю: «Будем держать совет. Каждый сидит сейчас в своей норе, у нас нет модели нашего будущего. Давайте по-честному. Или мы достаем из нафталиновых сундуков знамена своей мечты, или мы честно сдаем их в утиль».
Свободной земли, на которую могли бы приходить новые поселенцы, не осталось. Но недавно обанкротился местный совхоз, и теперь окрестные поля пойдут под застройку. Пока там не построили дачный ад с двухметровыми заборами, Гончаров пытается договориться с властями. Земля обетованная в его новом грандиозном плане называется «Модельная территория устойчивого инновационного развития», и даже соседний остров - «экотехнопарком» и «генератором информационных средств». Осталось найти идейных последователей.
Роман и Дарья Нуриевы,
«Русская планета»