Люди из красной книги
Первое мое задание на журналистской стажировке от Media Development Foundation - написать о Чернобыле.
- Как Алексиевич?, - спросила я, узнав тему.
- Якось так, - невозмутимо ответила редактор.
Кажется, у меня получилось веселее...
Чем живут чернобыльцы Львова 30 лет спустя часа «Ч», узнавала корреспондентка «Львивской газэты», несколько младшая, чем авария.
Красная на черном
Двери львовской областной организации «Союз Чернобыль Украины» всегда заперты. К металлической броне скотчем приклеена бумага: «В связи с попытками краж двери закрыты».
- Я работал в той комнате, - рассказывает Всеволод Смеречинский, глава львовского отделения союза. Слышу, какой-то шум небольшой. Выхожу - мужчина стоит возле того столика, роется в моих бумагах. Я говорю: «Что ты тут делаешь?». - «Макулатуру собираю». Пришлось его с применением силы выкинуть. С тех пор запираем.
Бумаг действительно на много кило. Они не только разложены стопками по всем столам, но и громоздятся на подоконниках, занимают стулья и, наконец, сползают с фигурного верха венского сейфа «Вертзайм и Ко». Австрийским сейфом хозяйственный Всеволод Богданович разжился при закрытии обкома, а этаж в австрийском домике чернобыльскому союзу достался от расформированного управления так и не построенного при Советах подземного трамвая.
Чернобыльский союз был создан в год распада Советского Союза. За это время пан Смеречинский как истец, приглашенный эксперт и консультант принял участие примерно в пятистах судебных тяжбах чернобыльцев. Вот на всех поверхностях бумаги многочисленными слоями и отложились.
- Изменилось ли за это время отношение общества к чернобыльцам?
- В негативную сторону. Благодаря стараниям власти, которая говорила, что это тунеядцы-паразиты, они пытаются жить за счет государства.
- К львовскому союзу много людей принадлежит?
- У нас членство добровольное, и оно еженедельно, ежедневно меняется: кто-то умер, кто-то вступил.
Всеволод Богданович ведет меня в соседнюю комнату, где показывает две рукописные книги: красную и черную. Красная - живые, черная - умершие.
Глава сам вычеркивает фамилии умерших из красной книги и переносит их в черную. Листая списки, он грустнеет. Черная книга толще.
Смеречинский ведет списки, и сам в них. В 1986 он занимался дезактивацией строений и дорог в зоне отчуждения.
- В принципе, та работа, которую мы делали, была бесполезной. Потому что из-за лесных полесских грунтов пыль поднималась. Ветер подул, и всю эту радиацию с земли снова на те хаты наносило. Но то,что мы делали, мы делали хорошо. Мне не стыдно за свою работу.
Я выбираю для разговора еще несколько персон из красной книги.
Позывной UY5XE
Радиолюбитель Георгий Члиянц узнал про Чернобыль по своим каналам.
- У меня 29 апреля день рождения. Сижу дома, на радиостанции. Подходит швед. «Что там у вас произошло?». - «О чем ты?». - «У нас резко повысилась радиация». То есть ветер пошел туда. Я говорю: «Я не знаю».
Георгий сначала возится с джезвой у себя на кухне, а потом берет мой блокнот и начинает рисовать там схему ЧАЭС. После взрыва радиоактивная начинка реактора выплеснулась из шахты на крышу третьего и четвертого блоков. Обломки графита и бетона решено было убирать немецкими роботами и советскими луноходами, к которым московские разработчики приладили лопаты, как у грейдеров. Специалисты из управления луноходами скоро облучились и уехали. Тогда вспомнили о радиолюбителях.
- Мне позвонил с Киева наш начальник радиоклуба: «Слушай, надо помочь на роботах работать». Мы думали, будут приходить роботы, мы их будем проверять, включать. А попали туда… мама родная, на эти тысячи рентген! Ну, ничего. И ровно месяц работали.
- Вы отказаться уже не могли, когда вы туда приехали?
- Понимаешь, тогда… Нет, сейчас, правда, у молодежи появилось какое-то чувство патриотизма в связи с этой войной. А пять лет назад я думал, что не дай бог что-то случится, так молодежь и за деньги не поедет. Я тогда пришел к родителям, и говорю, что еду в Чернобыль. Отец мне говорит: «А зачем тебе это? Ты же не специалист». Я работал много лет на заводе радиоэлектронной медицинской аппаратуры - ну ничего общего. Я говорю: «Пап, вот ты в 1943 ушел на фронт, себе год приписал: зачем?». И ему нечего было мне возразить.
- То есть вы понимали опасность?
- Подспудно понимали. Но было такое, что надо идти спасать страну. Как сейчас идут мальчишки на фронт, туда, на Восток воевать, и гибнут. Вот как их понять? Так и тогда было. Тебе еще кофе сварить?
- Спасибо.
- Я говорю так: в армянской семье хлеба может не быть, но кофе есть всегда.
Георгий Члиянц сейчас ставит кофе, а осенью 1986 устанавливал камеры на роботов.
(Георгий Члиянц с роботом. Фото из личного архива Г. Члиянца)
Чтобы заменить одну камеру, нужно было 10 человек. Первый прибегает, один винт открутит, и убегает. Второй винт, третий, четвертый, пятый. Один принесет камеру, один назад несет камеру. Один не выполнит работу, растеряется, руки дрожат, не в ту сторону повернет - сами бежим, хотя нам запрещали.
Сейчас командир роботов по улице ходит с палочкой, а по дому шаркает тапками. Чернобыль больше всего отразился на его ногах. Но на свой чердак, где у него радиостанция, Георгий Артемович подымается бодро, как в молодости на крышу четвертого энергоблока.
- Здесь у меня мастерская. Я вот тут сверлю, паяю. Приборчики кое-какие есть, ну, самые основные.
Я рассматриваю дипломы, которыми его чердак обклеен, как обоями. Хозяин говорит, что самые престижные в мире награды радиолюбителей - такие доски, как висящие у него над столом. Сейчас он ждет доску «50 антарктических баз». На то, чтобы связаться с каждой из них, ушло 20 лет.
Георгий Артемович включает свою аппаратуру. Сначала в эфире слышны только помехи, а потом - сигнал азбукой Морзе.
- Это не мне. Австриец сделал вызов, ему англичанин ответил.
- А вы что сказали?
- А я ему свой позывной, что здесь я, UY5XE.
Позывной у радиолюбителей как имя, он не меняется. Президента «Ассоциации радиолюбителей ”Союз - Чернобыль”» у-игреком-пять-икс-е зовут уже 50 лет.
- 26-го вы будете передавать в эфир что-то особенное?
- Да. Будем работать спецпозывным из Чернобыля. Я отсюда буду помогать немножко.
Неотложная юридическая помощь
Нина Хома, юристка Украинского Хельсинского общества по правам человека, готова говорить о работе весь обеденный перерыв. Среди посетителей кофейни в проезде Кривой Липы мы, кажется, единственные, кто додумался говорить про пенсии и льготы.
Пенсионные дела пани Нина относит к категории сложных, а дела чернобыльцев, которые обычно судятся или с Пенсионным фондом, или с органами соцзащиты - к самым сложным. Не каждый юрист берется за чернобыльцев, а Хельсинское общество предоставляет свою юридическую помощь бесплатно, потому что усматривает в их делах нарушения прав человека.
- Такие дела возникают, потому что чернобыльское законодательство плохое?
- Законодательство, которое сейчас разработано на Украине, я бы не сказала, что идеальное, но довольно много чего наработано и прописано хорошо. У нас по чернобыльским вопросам плохая практика применения. На Украине с пенсионным обеспечением очень много коллизий, очень много противоречий, неточностей. С учетом того, что у нас идет война, с учетом того, что возникают еще сопутствующие экономические проблемы, Пенсионный фонд занимается тотальной экономией бюджетных средств. Кроме того, встречается также много случаев непрофессионализма во время исполнения служебных обязанностей работниками этих органов. К тому же, есть прямая заинтересованность в этом, потому что за экономию бюджетных средств заместители начальников и начальники получают огромные премии.
- А как именно Пенсионному фонду удается обойти пенсионное законодательство?
- Вот, например, пани Татьяна Солтан, дело которой я веду. Пенсионный фонд требовал у вдов чернобыльцев так называемую «форму 122». Зарплата мужа пани Татьяны, которую он на то время (ликвидации чернобыльской аварии. - прим. Д.К.) получал, складывалась из двух частей. По законодательству - к слову, и нынешнему, атовцы наши работают - сохранялась средняя заработная плата по месту работы, плюс военная часть, в которой он работал как ликвидатор, выплачивала ему содержание. И вот, Пенсионный фонд хотел такую справку, чтобы зарплата была сведена в одной табличке. Это физически и юридически невозможно. Это абсолютно два разных ведомственных учреждения, которые не имели ничего общего, кроме работника, который был там и там. Каждое из них отвечает только за те цифры, которые начисляло оно. Эта справка, форма 122, предусмотрена для тех работников, которых предприятие командировало на ликвидацию. А мужа пани Татьяны мобилизовали, он был призван на военные сборы.
- Пани Татьяна - не единственная, кто из-за такой практики лишился части положенной ей пенсии?
- Хельсинский фондпризнал это дело стратегическим. Мы решили на примере этого дела добиться того, чтобы тотально у всех этой справки не требовали. И нам удалось в суде доказать, что действительно, эта справка необязательна.
- То есть дело уже завершено?
- Оно завершено в суде. Понимаете, такое впечатление, что у нас все пенсионное обеспечение, в том числе и по чернобыльцам, направлено не на человека, а против. Все государственные органы в том направлении работают, чтобы не платить вообще, или платить минимум.
Юристка так увлеклась, что забыла о кофе, который уже совсем остыл.
- Вы говорили, что это стратегическое дело для вашего общества, но на Украине не прецедентное право. Как же дело пани Солтан может повлиять на другие?
- Очень хороший вопрос. Как прецедент у нас все-таки de facto кое-что применяется. Например, все решения Европейского суда могут использоваться как прецедентное право, потому что принят специальный закон про гарантию исполнения его решений. Есть у нас еще то, что толкует Конституционный суд. Снова-таки суды на это ссылаются, что «согласно пояснениям Конституционного суда…». Есть у нас еще постановления пленумов Верховного суда. Судьи наши часто на уровне общения со сторонами спрашивают: а какая вам известна судовая практика по этим вопросам? И очень часто бывает, что аналогичные дела, цитируемые по предыдущим решениям, становятся мотивирующей частью: «исходя из этих норм, суд приходит к выводу, что…».
- А мотивировать этим сам Пенсионный фонд нельзя?
- Нет.
- Даже если суд, скорее всего, примет решение согласно прецедента, они все равно предпочитают тратить государственные средства на суды против пенсионеров?
- Но так называемыми прецедентами могут руководствоваться люди. Мы разработали образцы, мы все это выкладываем в интернет, пошагово расписываем. Человек уже может свое дело сам подготовить по этому образцу, и прийти только за консультацией. Собственно, цель общества - не разрешить все дела, с которыми к нам обращаются. Наша основная цель - научить людей, как защищать свои права и их понимать.
Кухонное интервью
С дождя я вваливаюсь сразу в комнату Татьяны Солтан, дело которой признано Хельсинским обществом стратегическим. Прихожей нет. Слева от дверей кровать, прямо - плита, справа - столик с ноутбуком. Вдова Татьяна говорит мне не снимать обувь, потому что пол холодный, и садиться на кровать, а сама устраивается возле компьютера. Там открыт фейсбук. В фейсбуке вдова ругает власть, а сейчас - рыжего кота Мурчика, который по решеткам взбегает под потолок.
- Что вы делали в 1986 году?
- Я еще своего мужа в то время не знала. Мы познакомились уже после Чернобыля, это был 1992 год. Он работал, я работала. Муж до этого не болел совсем, даже амбулаторной карточки не имел.
- Наверное, когда он с девушкой знакомился, то сразу не говорил про Чернобыль?
- Конечно, никто об этом тогда не знал. Знала, что он был ликвидатором. Тема у нас такая не заходила. Мы больше семьей занимались. Планировали детей. А вышло, что ничего из этого не вышло. Не мог он этого, с детьми не получилось. И вот, сейчас я одна, и уже 15 лет его нет. 15 лет после Чернобыля он пожил. Так вдруг, не болел-не болел, а тут начались боли. И когда попал в больницу, там сразу поставили четвертую степень рака легких. На том и закончилось. Сказали быстренько делать ему группу инвалидности, потому что вам останутся льготы, он долгоне протянет. Я, фактически, осталась вдовой в тридцать лет. У нас с мужем была разница в возрасте. Ему было 48 лет, когда умер. Он даже лечению не подлежал. Сразу сказали: «Забирайте домой». Умирал очень тяжело, на моих руках. Представьте себе, тридцать лет мне было. Он лежал тут полгода, нужно было его и памперсы - да тогда их и не было, так все простынки из дома, что было, его пеленала, переодевала, брила, мыла, ну всё. Помогать никто не помогал, ни соцзащита, буквально ничего. Жаль, что человек даже не понял, почему из жизни ушел. Я до последнего не говорила ему, что он уже жизнь свою заканчивает.
Мне от этой исповеди становится неудобно задавать заготовленные вопросы. После паузы Татьяна сама предлагает темы:
- Что вам, по льготам, по пенсии рассказать? Как обо мне государство заботится? Вот сейчас 30-летие, чествование чернобыльцев, ликвидаторов, семей. Никто ничего не выплатил мне. Никакой помощи, - она вынимает косметичку, набитую лекарствами, на полный курс которых не хватает денег. - Были бы еще дети, может, помогали бы. Нету, потому что муж отдал свое здоровье, свою жизнь, а я утратила семью. Вот сейчас, к 30-летию, городской совет во главе с мэром Андреем Ивановичем Садовым выделял средства. Я была на собрании, и говорила: давайте всем ко дню этой годовщины, пусть по 50 гривен, пусть по 100. Чернобыльцы же делятся на подгруппы. Давайте всем понемножку, не обижайте ни одной категории. Так будто мне назло, они вдов не включили. Я в безвыходности оказалась. Верите, я еще даже памятника не сделала мужу за эти годы, потому что не на что. Вот, лежит, как безымянный солдат.
- Поедете 26 к нему на могилу?
- Да, я каждый год езжу перед праздниками пасхальными, прибираю. Бывает, что нет сил, тогда плачу́, нанимаю рабочих. Снова с той же пенсии 1500 гривен.
- Вы судились с Пенсионным фондом. А как его работники к вам не в качестве госслужащих, а просто по-человечески относятся?
- Там уже человеческого нет. И мы уже все на эмоциях приходим, и они. Отношение такое, свысока, циничное, лживое. Обманывают, хамят. Сколько раз видела, что там «скорая» приезжала. Не ко мне, а к обычным пенсионерам. А почему? Потому, что знают свою безнаказанность, это с согласия государства. Эти их обещания про перерасчет ничего не стоят. Они ничего не выполняют.
Несмотря на выигранное в суде дело, Солтан так и не получила от Пенсионного фонда перерасчитанной пенсии.
- И так никогда не жалели нас (чернобыльцев. - Д.К.), не баловали, а на фоне того, что война на востоке, сейчас вообще говорят: «Чего вы хотите?». Как мне сказала одна девушка из чиновников: «А я еще не родилась, когда был Чернобыль». А я еще не родилась, когда была Отечественная война с фашистской Германией. Так что же мне, ветеранами пренебрегать?
Вдова собирается бороться за свои права до конца, даже до Европейского суда. Прощаясь, она хвалит поляков и Далю Грибаускайте. Дождь кончился. Я прыгаю через огромные лужи обычного запущенного львовского дворика в старом городе. Чудом не разбитые польские зеркала на дверях в подворотне, как и во времена былой роскоши, отражают небо.
Поздравляю с полураспадом цезия!
С командиром роты дезактивации объектов инженерно-технического батальона мы встречаемся возле оперного театра. Вокруг расклеены афиши «Лисапетного батальона», но Ярослав Муха говорит, что собирается на Френсиса Гойя. А пока мы идем в «Пингвин», где он не был с советских времен. Впрочем, там мало что изменилось.
- Мы с вами встречаемся накануне 26 апреля. К этой дате не только в тридцатую годовщину аварии, как сейчас, но и каждый год журналисты пишут статьи, школьники рисуют стенгазеты, чиновники возлагают цветы и делают громкие заявления. А сами чернобыльцы иногда принципиально игнорируют эту дату, как в 2013 году…
- Мы не игнорировали дату, мы просто не хотели принимать участие вместе с властью. Чтобы власть не отчитывалась, что у нас все хорошо, а потом у нас снова возникали бы те самые проблемы, которые у нас возникают.
- В мероприятиях этого года вы будете участвовать?
- Мы обязательно будем, мы каждый год участвуем. Просто власть в одно время, а мы в другое. Вы смотрите, у нас празднуют только трагические даты: битва под Базаром, битва под Крутами, битва под Берестечком - все свои поражения отмечают. И чернобыльская авария. У нас есть куча побед, но мы их не празднуем, мы всегда празднуем трагические даты. И в целой нации вырабатывается какое-то такое чувство неполноценности. С другой стороны, День ликвидатора (14 декабря. - Д.К.) - это день победы, ведь сделали тот саркофаг. Это была куча работы, мы же победили.
- А когда закончили строить, есть определенная дата, которую тоже можно праздновать?
- Там никогда не закончить строить. Потому что период полураспада некоторых элементов доходит до сотен тысяч лет. Ну так когда ты закончишь строить? Вот цезий радиоактивный, у него тридцать лет период полураспада…
- То есть лучше было бы отмечать не тридцатилетие аварии, а полураспад цезия!
- …как раз тот цезий наполовину будет меньше.
Содержание кофе в чашках тоже понемногу уменьшается. Ярослав вспоминает:
- У нас абсолютно все неправдиво. Я видел, как нашим солдатам записывали: если была позволена такая-то доза, никто тебе больше той дозы и не писал. А сколько ты набрал, то уже твои проблемы.
- А сейчас о Чернобыле много всякой неправды рассказывают?
- Очень много. Дело в том, что многие из этих небылиц распространяют сами чернобыльцы. Вот дезактивация, такое слово умное. Дезактивация - это просто уборка радиоактивного мусора, на самом деле. И это такая уборка, как в комнате. Я вам честно говорю, что мы работали лопатой или тряпками. А люди хотят услышать что-то героичное, чего и близко не было.
- А много среди чернобыльцев самозванцев? Как с ветеранами ВОВ, которая вроде так давно кончилась, что большинство участников умерло, да вот в Москве на параде появляются какие-то фейковые дедушки, и наград у них все больше и больше.
- Чернобыльцы - это другое. Человек, который на один час заехал в зону до 1 июля 1986 года - он чернобылец. Вот водитель, привез в какое-то село термосы с едой, и поехал. Все, он чернобылец! Потом он идет к врачу, пишут ему, что у него заболевание, связанное с Чернобылем. Так он уже первой категории чернобылец. Он занимается общественной деятельностью, ему дают орден. Тогда приходят к нему, хотят взять интервью. Что он вам расскажет? Он что-то там слышал, какие-то легенды, там что-то вычитал, и начинает это все плести до кучи. 30% средств забирают вот эти чернобыльцы-однодневки. Если бы изменить закон, то эти 30% отсеялись бы, а пенсия оставшихся выросла бы в два-три раза.
- А у вас лично возникали проблемы с Пенсионным фондом?
- Я выхожу на пенсию, мне пишут справку: «11 выходов - крыша третьего энергоблока, 12 - работа на ЧАЭС». И Пенсионный заявляет: «А ЧАЭС - это не в зоне». Я говорю: «Так я на самой атомной станции работал!». Они: «А у нас такого нет. Вот если бы вы работали в каком-то селе, то да. А тут вы подтвердите, дайте мне какую-то справку, что ЧАЭС находится в зоне отчуждения». Вот так у нас доходило до какого-то абсурда.
На крышу третьего энергоблока Ярослава мобилизовали, внезапно вызвав на военные сборы. Таких в Чернобыле, в отличие от регулярных военнослужащих, называли «партизанами». Насколько это опасно, он понял, когда после каждой смены начали выдавать новый комплект одежды и сапоги. Очевидно, советская власть просто так тратить такие средства налюдей не стала бы.
("Партизаны" в Чернобыле. Ярослав Муха - посередине. Его друзей слева и справа уже нет среди живых. Фото из личного архива Я. Мухи)
- А когда вы вернулись домой, что жене рассказали?
- Я ей ничего не сказал. Потому что ребенку было три месяца. Мне вообще предлагали грамота от президиума Верховного Совета - отказался. Там был такой нарисованный саркофаг. Я подумал, как я с таким приду? У жены пропадет молоко. Да ну его в баню, оно мне надо?
- А когда вы ей рассказали?
- Ну, она догадывалась. А где-то на пятилетие аварии нас в Оперном театре собрали и по телевизору показали. Тогда она точно узнала, - говорит он с усмешкой, а потом серьезно:
- У нас интересно так вышло, что дед мой был сотник Железной дивизии УНР, отец был пулеметчик Первой украинской дивизии «Галичина», а я оказался командиром роты дезактивации объектов Чернобыля. Я не попал, слава богу, в Афганистан, потому что считаю, что это была дурость. А как на моей земле случилась авария, кто должен был все это ликвидировать, как не мужчины? Кто должен сейчас идти в АТО, как не мужчины?
Сейчас бывший командир роты возглавляет николаевскую районную организацию «Союз Чернобыль Украины». Последние два года они отказываются от помощи из районного совета в пользу бойцов АТО.
- Все чернобыльцы собрались. И большинство сказало, что нам не нужно этих выплат, мы как-нибудь переживем - в стране идет война.
Мы выходим из «Пингвина». Я в редакцию, а он в свою чернобыльскую поликлинику, ради которой и приехал сегодня во Львов. На проспекте парень в черном балахоне раздает рекламу комнаты страха. Красным по черному: «Думаешь, ты бесстрашный? Приди и проверь это!»
Дайва Кучинскайте,
“Львівська газета”
(авторский перевод с украинского, фото автора)
- Как Алексиевич?, - спросила я, узнав тему.
- Якось так, - невозмутимо ответила редактор.
Кажется, у меня получилось веселее...
Чем живут чернобыльцы Львова 30 лет спустя часа «Ч», узнавала корреспондентка «Львивской газэты», несколько младшая, чем авария.
Красная на черном
Двери львовской областной организации «Союз Чернобыль Украины» всегда заперты. К металлической броне скотчем приклеена бумага: «В связи с попытками краж двери закрыты».
- Я работал в той комнате, - рассказывает Всеволод Смеречинский, глава львовского отделения союза. Слышу, какой-то шум небольшой. Выхожу - мужчина стоит возле того столика, роется в моих бумагах. Я говорю: «Что ты тут делаешь?». - «Макулатуру собираю». Пришлось его с применением силы выкинуть. С тех пор запираем.
Бумаг действительно на много кило. Они не только разложены стопками по всем столам, но и громоздятся на подоконниках, занимают стулья и, наконец, сползают с фигурного верха венского сейфа «Вертзайм и Ко». Австрийским сейфом хозяйственный Всеволод Богданович разжился при закрытии обкома, а этаж в австрийском домике чернобыльскому союзу достался от расформированного управления так и не построенного при Советах подземного трамвая.
Чернобыльский союз был создан в год распада Советского Союза. За это время пан Смеречинский как истец, приглашенный эксперт и консультант принял участие примерно в пятистах судебных тяжбах чернобыльцев. Вот на всех поверхностях бумаги многочисленными слоями и отложились.
- Изменилось ли за это время отношение общества к чернобыльцам?
- В негативную сторону. Благодаря стараниям власти, которая говорила, что это тунеядцы-паразиты, они пытаются жить за счет государства.
- К львовскому союзу много людей принадлежит?
- У нас членство добровольное, и оно еженедельно, ежедневно меняется: кто-то умер, кто-то вступил.
Всеволод Богданович ведет меня в соседнюю комнату, где показывает две рукописные книги: красную и черную. Красная - живые, черная - умершие.
Глава сам вычеркивает фамилии умерших из красной книги и переносит их в черную. Листая списки, он грустнеет. Черная книга толще.
Click to viewСмеречинский ведет списки, и сам в них. В 1986 он занимался дезактивацией строений и дорог в зоне отчуждения.
- В принципе, та работа, которую мы делали, была бесполезной. Потому что из-за лесных полесских грунтов пыль поднималась. Ветер подул, и всю эту радиацию с земли снова на те хаты наносило. Но то,что мы делали, мы делали хорошо. Мне не стыдно за свою работу.
Я выбираю для разговора еще несколько персон из красной книги.
Позывной UY5XE
Радиолюбитель Георгий Члиянц узнал про Чернобыль по своим каналам.
- У меня 29 апреля день рождения. Сижу дома, на радиостанции. Подходит швед. «Что там у вас произошло?». - «О чем ты?». - «У нас резко повысилась радиация». То есть ветер пошел туда. Я говорю: «Я не знаю».
Георгий сначала возится с джезвой у себя на кухне, а потом берет мой блокнот и начинает рисовать там схему ЧАЭС. После взрыва радиоактивная начинка реактора выплеснулась из шахты на крышу третьего и четвертого блоков. Обломки графита и бетона решено было убирать немецкими роботами и советскими луноходами, к которым московские разработчики приладили лопаты, как у грейдеров. Специалисты из управления луноходами скоро облучились и уехали. Тогда вспомнили о радиолюбителях.
- Мне позвонил с Киева наш начальник радиоклуба: «Слушай, надо помочь на роботах работать». Мы думали, будут приходить роботы, мы их будем проверять, включать. А попали туда… мама родная, на эти тысячи рентген! Ну, ничего. И ровно месяц работали.
- Вы отказаться уже не могли, когда вы туда приехали?
- Понимаешь, тогда… Нет, сейчас, правда, у молодежи появилось какое-то чувство патриотизма в связи с этой войной. А пять лет назад я думал, что не дай бог что-то случится, так молодежь и за деньги не поедет. Я тогда пришел к родителям, и говорю, что еду в Чернобыль. Отец мне говорит: «А зачем тебе это? Ты же не специалист». Я работал много лет на заводе радиоэлектронной медицинской аппаратуры - ну ничего общего. Я говорю: «Пап, вот ты в 1943 ушел на фронт, себе год приписал: зачем?». И ему нечего было мне возразить.
- То есть вы понимали опасность?
- Подспудно понимали. Но было такое, что надо идти спасать страну. Как сейчас идут мальчишки на фронт, туда, на Восток воевать, и гибнут. Вот как их понять? Так и тогда было. Тебе еще кофе сварить?
- Спасибо.
- Я говорю так: в армянской семье хлеба может не быть, но кофе есть всегда.
Георгий Члиянц сейчас ставит кофе, а осенью 1986 устанавливал камеры на роботов.
(Георгий Члиянц с роботом. Фото из личного архива Г. Члиянца)
Чтобы заменить одну камеру, нужно было 10 человек. Первый прибегает, один винт открутит, и убегает. Второй винт, третий, четвертый, пятый. Один принесет камеру, один назад несет камеру. Один не выполнит работу, растеряется, руки дрожат, не в ту сторону повернет - сами бежим, хотя нам запрещали.
Сейчас командир роботов по улице ходит с палочкой, а по дому шаркает тапками. Чернобыль больше всего отразился на его ногах. Но на свой чердак, где у него радиостанция, Георгий Артемович подымается бодро, как в молодости на крышу четвертого энергоблока.
- Здесь у меня мастерская. Я вот тут сверлю, паяю. Приборчики кое-какие есть, ну, самые основные.
Я рассматриваю дипломы, которыми его чердак обклеен, как обоями. Хозяин говорит, что самые престижные в мире награды радиолюбителей - такие доски, как висящие у него над столом. Сейчас он ждет доску «50 антарктических баз». На то, чтобы связаться с каждой из них, ушло 20 лет.
Георгий Артемович включает свою аппаратуру. Сначала в эфире слышны только помехи, а потом - сигнал азбукой Морзе.
- Это не мне. Австриец сделал вызов, ему англичанин ответил.
- А вы что сказали?
- А я ему свой позывной, что здесь я, UY5XE.
Позывной у радиолюбителей как имя, он не меняется. Президента «Ассоциации радиолюбителей ”Союз - Чернобыль”» у-игреком-пять-икс-е зовут уже 50 лет.
- 26-го вы будете передавать в эфир что-то особенное?
- Да. Будем работать спецпозывным из Чернобыля. Я отсюда буду помогать немножко.
Неотложная юридическая помощь
Нина Хома, юристка Украинского Хельсинского общества по правам человека, готова говорить о работе весь обеденный перерыв. Среди посетителей кофейни в проезде Кривой Липы мы, кажется, единственные, кто додумался говорить про пенсии и льготы.
Пенсионные дела пани Нина относит к категории сложных, а дела чернобыльцев, которые обычно судятся или с Пенсионным фондом, или с органами соцзащиты - к самым сложным. Не каждый юрист берется за чернобыльцев, а Хельсинское общество предоставляет свою юридическую помощь бесплатно, потому что усматривает в их делах нарушения прав человека.
- Такие дела возникают, потому что чернобыльское законодательство плохое?
- Законодательство, которое сейчас разработано на Украине, я бы не сказала, что идеальное, но довольно много чего наработано и прописано хорошо. У нас по чернобыльским вопросам плохая практика применения. На Украине с пенсионным обеспечением очень много коллизий, очень много противоречий, неточностей. С учетом того, что у нас идет война, с учетом того, что возникают еще сопутствующие экономические проблемы, Пенсионный фонд занимается тотальной экономией бюджетных средств. Кроме того, встречается также много случаев непрофессионализма во время исполнения служебных обязанностей работниками этих органов. К тому же, есть прямая заинтересованность в этом, потому что за экономию бюджетных средств заместители начальников и начальники получают огромные премии.
- А как именно Пенсионному фонду удается обойти пенсионное законодательство?
- Вот, например, пани Татьяна Солтан, дело которой я веду. Пенсионный фонд требовал у вдов чернобыльцев так называемую «форму 122». Зарплата мужа пани Татьяны, которую он на то время (ликвидации чернобыльской аварии. - прим. Д.К.) получал, складывалась из двух частей. По законодательству - к слову, и нынешнему, атовцы наши работают - сохранялась средняя заработная плата по месту работы, плюс военная часть, в которой он работал как ликвидатор, выплачивала ему содержание. И вот, Пенсионный фонд хотел такую справку, чтобы зарплата была сведена в одной табличке. Это физически и юридически невозможно. Это абсолютно два разных ведомственных учреждения, которые не имели ничего общего, кроме работника, который был там и там. Каждое из них отвечает только за те цифры, которые начисляло оно. Эта справка, форма 122, предусмотрена для тех работников, которых предприятие командировало на ликвидацию. А мужа пани Татьяны мобилизовали, он был призван на военные сборы.
- Пани Татьяна - не единственная, кто из-за такой практики лишился части положенной ей пенсии?
- Хельсинский фондпризнал это дело стратегическим. Мы решили на примере этого дела добиться того, чтобы тотально у всех этой справки не требовали. И нам удалось в суде доказать, что действительно, эта справка необязательна.
- То есть дело уже завершено?
- Оно завершено в суде. Понимаете, такое впечатление, что у нас все пенсионное обеспечение, в том числе и по чернобыльцам, направлено не на человека, а против. Все государственные органы в том направлении работают, чтобы не платить вообще, или платить минимум.
Юристка так увлеклась, что забыла о кофе, который уже совсем остыл.
- Вы говорили, что это стратегическое дело для вашего общества, но на Украине не прецедентное право. Как же дело пани Солтан может повлиять на другие?
- Очень хороший вопрос. Как прецедент у нас все-таки de facto кое-что применяется. Например, все решения Европейского суда могут использоваться как прецедентное право, потому что принят специальный закон про гарантию исполнения его решений. Есть у нас еще то, что толкует Конституционный суд. Снова-таки суды на это ссылаются, что «согласно пояснениям Конституционного суда…». Есть у нас еще постановления пленумов Верховного суда. Судьи наши часто на уровне общения со сторонами спрашивают: а какая вам известна судовая практика по этим вопросам? И очень часто бывает, что аналогичные дела, цитируемые по предыдущим решениям, становятся мотивирующей частью: «исходя из этих норм, суд приходит к выводу, что…».
- А мотивировать этим сам Пенсионный фонд нельзя?
- Нет.
- Даже если суд, скорее всего, примет решение согласно прецедента, они все равно предпочитают тратить государственные средства на суды против пенсионеров?
- Но так называемыми прецедентами могут руководствоваться люди. Мы разработали образцы, мы все это выкладываем в интернет, пошагово расписываем. Человек уже может свое дело сам подготовить по этому образцу, и прийти только за консультацией. Собственно, цель общества - не разрешить все дела, с которыми к нам обращаются. Наша основная цель - научить людей, как защищать свои права и их понимать.
Кухонное интервью
С дождя я вваливаюсь сразу в комнату Татьяны Солтан, дело которой признано Хельсинским обществом стратегическим. Прихожей нет. Слева от дверей кровать, прямо - плита, справа - столик с ноутбуком. Вдова Татьяна говорит мне не снимать обувь, потому что пол холодный, и садиться на кровать, а сама устраивается возле компьютера. Там открыт фейсбук. В фейсбуке вдова ругает власть, а сейчас - рыжего кота Мурчика, который по решеткам взбегает под потолок.
- Что вы делали в 1986 году?
- Я еще своего мужа в то время не знала. Мы познакомились уже после Чернобыля, это был 1992 год. Он работал, я работала. Муж до этого не болел совсем, даже амбулаторной карточки не имел.
- Наверное, когда он с девушкой знакомился, то сразу не говорил про Чернобыль?
- Конечно, никто об этом тогда не знал. Знала, что он был ликвидатором. Тема у нас такая не заходила. Мы больше семьей занимались. Планировали детей. А вышло, что ничего из этого не вышло. Не мог он этого, с детьми не получилось. И вот, сейчас я одна, и уже 15 лет его нет. 15 лет после Чернобыля он пожил. Так вдруг, не болел-не болел, а тут начались боли. И когда попал в больницу, там сразу поставили четвертую степень рака легких. На том и закончилось. Сказали быстренько делать ему группу инвалидности, потому что вам останутся льготы, он долгоне протянет. Я, фактически, осталась вдовой в тридцать лет. У нас с мужем была разница в возрасте. Ему было 48 лет, когда умер. Он даже лечению не подлежал. Сразу сказали: «Забирайте домой». Умирал очень тяжело, на моих руках. Представьте себе, тридцать лет мне было. Он лежал тут полгода, нужно было его и памперсы - да тогда их и не было, так все простынки из дома, что было, его пеленала, переодевала, брила, мыла, ну всё. Помогать никто не помогал, ни соцзащита, буквально ничего. Жаль, что человек даже не понял, почему из жизни ушел. Я до последнего не говорила ему, что он уже жизнь свою заканчивает.
Мне от этой исповеди становится неудобно задавать заготовленные вопросы. После паузы Татьяна сама предлагает темы:
- Что вам, по льготам, по пенсии рассказать? Как обо мне государство заботится? Вот сейчас 30-летие, чествование чернобыльцев, ликвидаторов, семей. Никто ничего не выплатил мне. Никакой помощи, - она вынимает косметичку, набитую лекарствами, на полный курс которых не хватает денег. - Были бы еще дети, может, помогали бы. Нету, потому что муж отдал свое здоровье, свою жизнь, а я утратила семью. Вот сейчас, к 30-летию, городской совет во главе с мэром Андреем Ивановичем Садовым выделял средства. Я была на собрании, и говорила: давайте всем ко дню этой годовщины, пусть по 50 гривен, пусть по 100. Чернобыльцы же делятся на подгруппы. Давайте всем понемножку, не обижайте ни одной категории. Так будто мне назло, они вдов не включили. Я в безвыходности оказалась. Верите, я еще даже памятника не сделала мужу за эти годы, потому что не на что. Вот, лежит, как безымянный солдат.
- Поедете 26 к нему на могилу?
- Да, я каждый год езжу перед праздниками пасхальными, прибираю. Бывает, что нет сил, тогда плачу́, нанимаю рабочих. Снова с той же пенсии 1500 гривен.
- Вы судились с Пенсионным фондом. А как его работники к вам не в качестве госслужащих, а просто по-человечески относятся?
- Там уже человеческого нет. И мы уже все на эмоциях приходим, и они. Отношение такое, свысока, циничное, лживое. Обманывают, хамят. Сколько раз видела, что там «скорая» приезжала. Не ко мне, а к обычным пенсионерам. А почему? Потому, что знают свою безнаказанность, это с согласия государства. Эти их обещания про перерасчет ничего не стоят. Они ничего не выполняют.
Несмотря на выигранное в суде дело, Солтан так и не получила от Пенсионного фонда перерасчитанной пенсии.
- И так никогда не жалели нас (чернобыльцев. - Д.К.), не баловали, а на фоне того, что война на востоке, сейчас вообще говорят: «Чего вы хотите?». Как мне сказала одна девушка из чиновников: «А я еще не родилась, когда был Чернобыль». А я еще не родилась, когда была Отечественная война с фашистской Германией. Так что же мне, ветеранами пренебрегать?
Вдова собирается бороться за свои права до конца, даже до Европейского суда. Прощаясь, она хвалит поляков и Далю Грибаускайте. Дождь кончился. Я прыгаю через огромные лужи обычного запущенного львовского дворика в старом городе. Чудом не разбитые польские зеркала на дверях в подворотне, как и во времена былой роскоши, отражают небо.
Поздравляю с полураспадом цезия!
С командиром роты дезактивации объектов инженерно-технического батальона мы встречаемся возле оперного театра. Вокруг расклеены афиши «Лисапетного батальона», но Ярослав Муха говорит, что собирается на Френсиса Гойя. А пока мы идем в «Пингвин», где он не был с советских времен. Впрочем, там мало что изменилось.
- Мы с вами встречаемся накануне 26 апреля. К этой дате не только в тридцатую годовщину аварии, как сейчас, но и каждый год журналисты пишут статьи, школьники рисуют стенгазеты, чиновники возлагают цветы и делают громкие заявления. А сами чернобыльцы иногда принципиально игнорируют эту дату, как в 2013 году…
- Мы не игнорировали дату, мы просто не хотели принимать участие вместе с властью. Чтобы власть не отчитывалась, что у нас все хорошо, а потом у нас снова возникали бы те самые проблемы, которые у нас возникают.
- В мероприятиях этого года вы будете участвовать?
- Мы обязательно будем, мы каждый год участвуем. Просто власть в одно время, а мы в другое. Вы смотрите, у нас празднуют только трагические даты: битва под Базаром, битва под Крутами, битва под Берестечком - все свои поражения отмечают. И чернобыльская авария. У нас есть куча побед, но мы их не празднуем, мы всегда празднуем трагические даты. И в целой нации вырабатывается какое-то такое чувство неполноценности. С другой стороны, День ликвидатора (14 декабря. - Д.К.) - это день победы, ведь сделали тот саркофаг. Это была куча работы, мы же победили.
- А когда закончили строить, есть определенная дата, которую тоже можно праздновать?
- Там никогда не закончить строить. Потому что период полураспада некоторых элементов доходит до сотен тысяч лет. Ну так когда ты закончишь строить? Вот цезий радиоактивный, у него тридцать лет период полураспада…
- То есть лучше было бы отмечать не тридцатилетие аварии, а полураспад цезия!
- …как раз тот цезий наполовину будет меньше.
Содержание кофе в чашках тоже понемногу уменьшается. Ярослав вспоминает:
- У нас абсолютно все неправдиво. Я видел, как нашим солдатам записывали: если была позволена такая-то доза, никто тебе больше той дозы и не писал. А сколько ты набрал, то уже твои проблемы.
- А сейчас о Чернобыле много всякой неправды рассказывают?
- Очень много. Дело в том, что многие из этих небылиц распространяют сами чернобыльцы. Вот дезактивация, такое слово умное. Дезактивация - это просто уборка радиоактивного мусора, на самом деле. И это такая уборка, как в комнате. Я вам честно говорю, что мы работали лопатой или тряпками. А люди хотят услышать что-то героичное, чего и близко не было.
- А много среди чернобыльцев самозванцев? Как с ветеранами ВОВ, которая вроде так давно кончилась, что большинство участников умерло, да вот в Москве на параде появляются какие-то фейковые дедушки, и наград у них все больше и больше.
- Чернобыльцы - это другое. Человек, который на один час заехал в зону до 1 июля 1986 года - он чернобылец. Вот водитель, привез в какое-то село термосы с едой, и поехал. Все, он чернобылец! Потом он идет к врачу, пишут ему, что у него заболевание, связанное с Чернобылем. Так он уже первой категории чернобылец. Он занимается общественной деятельностью, ему дают орден. Тогда приходят к нему, хотят взять интервью. Что он вам расскажет? Он что-то там слышал, какие-то легенды, там что-то вычитал, и начинает это все плести до кучи. 30% средств забирают вот эти чернобыльцы-однодневки. Если бы изменить закон, то эти 30% отсеялись бы, а пенсия оставшихся выросла бы в два-три раза.
- А у вас лично возникали проблемы с Пенсионным фондом?
- Я выхожу на пенсию, мне пишут справку: «11 выходов - крыша третьего энергоблока, 12 - работа на ЧАЭС». И Пенсионный заявляет: «А ЧАЭС - это не в зоне». Я говорю: «Так я на самой атомной станции работал!». Они: «А у нас такого нет. Вот если бы вы работали в каком-то селе, то да. А тут вы подтвердите, дайте мне какую-то справку, что ЧАЭС находится в зоне отчуждения». Вот так у нас доходило до какого-то абсурда.
На крышу третьего энергоблока Ярослава мобилизовали, внезапно вызвав на военные сборы. Таких в Чернобыле, в отличие от регулярных военнослужащих, называли «партизанами». Насколько это опасно, он понял, когда после каждой смены начали выдавать новый комплект одежды и сапоги. Очевидно, советская власть просто так тратить такие средства налюдей не стала бы.
("Партизаны" в Чернобыле. Ярослав Муха - посередине. Его друзей слева и справа уже нет среди живых. Фото из личного архива Я. Мухи)
- А когда вы вернулись домой, что жене рассказали?
- Я ей ничего не сказал. Потому что ребенку было три месяца. Мне вообще предлагали грамота от президиума Верховного Совета - отказался. Там был такой нарисованный саркофаг. Я подумал, как я с таким приду? У жены пропадет молоко. Да ну его в баню, оно мне надо?
- А когда вы ей рассказали?
- Ну, она догадывалась. А где-то на пятилетие аварии нас в Оперном театре собрали и по телевизору показали. Тогда она точно узнала, - говорит он с усмешкой, а потом серьезно:
- У нас интересно так вышло, что дед мой был сотник Железной дивизии УНР, отец был пулеметчик Первой украинской дивизии «Галичина», а я оказался командиром роты дезактивации объектов Чернобыля. Я не попал, слава богу, в Афганистан, потому что считаю, что это была дурость. А как на моей земле случилась авария, кто должен был все это ликвидировать, как не мужчины? Кто должен сейчас идти в АТО, как не мужчины?
Сейчас бывший командир роты возглавляет николаевскую районную организацию «Союз Чернобыль Украины». Последние два года они отказываются от помощи из районного совета в пользу бойцов АТО.
- Все чернобыльцы собрались. И большинство сказало, что нам не нужно этих выплат, мы как-нибудь переживем - в стране идет война.
Мы выходим из «Пингвина». Я в редакцию, а он в свою чернобыльскую поликлинику, ради которой и приехал сегодня во Львов. На проспекте парень в черном балахоне раздает рекламу комнаты страха. Красным по черному: «Думаешь, ты бесстрашный? Приди и проверь это!»
Дайва Кучинскайте,
“Львівська газета”
(авторский перевод с украинского, фото автора)