О материнском архетипическом и реальном, батаках и несовершенстве жизни.
После психодраматической группы в Пятигорске много думала о теме матери в психотерапии. Собственно, это классика, драмы «про маму». Однажды на одном из декадников услышала фразу - на вопрос, чего это стулья в аудитории поломанные - «Это были чьи-то мамы». Для непосвященных в тонкости техники поясню - в психодраме иногда со всей дури бьют батакой, специальной такой палкой по стулу, на котором чаще всего оказывается «мама». Такой специальный прием для выражения ярости.
Конфиденциальность не позволяет описывать происходящее в группе, а другие дела, закружившая меня гастроль с отсутствием времени и очень эпизодическим Интернетом не оставила возможности сформулировать что-то сразу, но зато можно было сколько угодно размышлять про детско-родительское, примерять из разных ролей, профессиональных и личных.
Во времена популяризации психологии родительские фигуры предстают эдакими монстрами, облеченными всемогущей властью и жестокостью. Нет, я сейчас совсем не о тех случаях, когда родители были настоящими насильниками - били, издевались, насиловали. Такие в природе встречаются, увы. Я про привычное - редкий клиент при встрече не сформулирует: «я понимаю, конечно, все ми проблемы из детства». И хотя совсем далеко не все проблемы из детства, значительное количество их мы уже наживаем взрослыми, мы все ровно все оттуда - из детства.
Когда ты маленький и мало что можешь в этом мире совсем сам, то все, кто тебя окружает, действительно кажутся большими и взрослыми. Умными, сильными, властными и - ВЗРОСЛЫМИ. Когда клиенты рассказывают о своем детстве, так и рисуется среднестатистическая усталая раздраженная тетка неопределенного возраста.
Когда Витька с Иркой впервые притащили в парк коляску, нам было в среднем по пятнадцать-шестнадцать, плюс-минус. Витька был практически взрослым в его почти девятнадцать, Ирка младше, не знаю - закончила ли школу, возможно успела. Витька где-то в лихой драке утратил глаз и вместе с ним священной право защищать Родину по призыву, но зато прижил ребеночка, которого они от неуемной любви таскали везде за собой. Мальчика Лешку. Витька был благородным героем, на Ирке женился официально и деткой гордился. Мы все тоже были в восторге и даже слегка завидовали - надо же, настоящий живой ребеночек! Пищит себе, писается, кормится из бутылочки. Вся наша компания с гитарами, первыми попытками попробовать алкоголь и сигареты, рассказывающая не всегда только приличные анекдоты и гуляющая в парке пока фонари не выключат, смотрела на ребят с уважением и восхищением. Иногда девчонкам удавалось выпросить подержать Леху на ручках и покормить из бутылочки. Мы все нежно его любили.
В те времена никто слыхом ни слыхивал священных слов «естественное родительство», просто Ирке было никак оставаться в квартире с родителями мужа, а ему сидеть дома с младенцем даже и в голову бы не пришло, просто хотелось к своим и на танцульки. А ребеночек - ну, так получилось. Потому что же любовь.
Ну ладно, до совершеннолетия рожали не многие. Чаще в рабочей среде. Но по советским врачебным нормам и при отсутствии каких бы по ни было контрацептивов двадцатипятилетняя женщина считалась старородящей, если дотерпела. И ее пугали детскими патологиями и прочими страшилками. Я уж не говорю о том, что отпуск по уходу за ребенком не так и давно стал предоставляться - скольких моих приятельниц мамы уехали рожать прямо с рабочего места, поскольку 36 дней декрета могли быть посчитаны совсем неправильно.
Я иногда представляю себе этих растерянных девочек, которые совсем по разному столкнулись с реальностью своего материнства. И по-разному с ним справлялись - в меру своих сил, страхов и беспомощности. И порой думаю о своей - у меня к ней много претензий. Она родила меня в девятнадцать.
Я помню ПТУшниц времен своего учительства, среди которых случались беременности. И помню, как вся девчоночья группа оберегала, а владелица растущего живота нежно его наглаживала и светилась от гордости. И даже независимо от того, как складывалось с отцами и были ли они. Несмотря на то, что комендант грозился выгнать из общаги, и страшно было сообщить родителям. Наверное, ни одна из них не стала идеальной мамой. Вернее - никто не стал, но очень об этом мечтали. И больше всего мечтали именно те, у которых со своими родителями было непросто.
А еще я помню женщину, которая оказалась со мной в одной палате роддома. По ту пору было санитарное правило помещать в одну палату тех, кто родил в один день. Тетка была психически явно нездорова, к ней и доктора специального приглашали, она стонала и ныла дня два после родов, и честно говоря, ее хотелось придушить подушкой. До тех пор, пока не принесли младенца - тетка преобразилась и, пожалуй, такой нежнейшей и заботливой матери никто не предполагал в ней обнаружить.
Ну и еще я много чего видела и слышала, особенно работая там, где с двух сторон барьера звучат обвинения и претензии, и слова бывают очень резкими и отчаянными.
Почти всегда клиенты, пришедшие в терапию, плачущие от незабытых детских обид на сессиях и отчаянно воюющие за то, чтобы нанесенный им родителями ущерб был признан, сами значительно старше тех, кто им когда-то недодал, кто травмировал, не откликнулся на их чувства вовремя или требовал послушания криком или наказаниями, кто не защитил, не поддержал, обесценил.
Конечно, никакой возраст или обстоятельства не освобождают от родительской ответственности, раз уж ты им стал. Причем обоих родителей. И конечно, не отменяют тех чувств, которые ранили, детских обид, стыда, страха. Я здесь не говорю о систематическом насилии и жестокости, которого тоже в реальности немало.Это вообще особая тема. И к сожалению совсем не редкая. Родительская беспомощность и некомпетентность, их инфантильность, травмированность и уязвимость не освобождают автоматически от детской боли и разочарования. И да, иногда приводят к печальным последствиям.
Просто в нашем восприятии родители всегда - большие, сильные и взрослые. Мы их такими видим и предъявляем им. Даже когда мы выросли и давно многое можем сами.
А еще я особо люблю моменты на сессиях, когда после взаимных обвинений - в жестокости ли, в несоответствии, в неблагодарности, в нанесенном ущербе, после слез, криков «ненавижу», после взятой в ярости в руки батаки - звучит тихое «прости». С обеих сторон.
Конфиденциальность не позволяет описывать происходящее в группе, а другие дела, закружившая меня гастроль с отсутствием времени и очень эпизодическим Интернетом не оставила возможности сформулировать что-то сразу, но зато можно было сколько угодно размышлять про детско-родительское, примерять из разных ролей, профессиональных и личных.
Во времена популяризации психологии родительские фигуры предстают эдакими монстрами, облеченными всемогущей властью и жестокостью. Нет, я сейчас совсем не о тех случаях, когда родители были настоящими насильниками - били, издевались, насиловали. Такие в природе встречаются, увы. Я про привычное - редкий клиент при встрече не сформулирует: «я понимаю, конечно, все ми проблемы из детства». И хотя совсем далеко не все проблемы из детства, значительное количество их мы уже наживаем взрослыми, мы все ровно все оттуда - из детства.
Когда ты маленький и мало что можешь в этом мире совсем сам, то все, кто тебя окружает, действительно кажутся большими и взрослыми. Умными, сильными, властными и - ВЗРОСЛЫМИ. Когда клиенты рассказывают о своем детстве, так и рисуется среднестатистическая усталая раздраженная тетка неопределенного возраста.
Когда Витька с Иркой впервые притащили в парк коляску, нам было в среднем по пятнадцать-шестнадцать, плюс-минус. Витька был практически взрослым в его почти девятнадцать, Ирка младше, не знаю - закончила ли школу, возможно успела. Витька где-то в лихой драке утратил глаз и вместе с ним священной право защищать Родину по призыву, но зато прижил ребеночка, которого они от неуемной любви таскали везде за собой. Мальчика Лешку. Витька был благородным героем, на Ирке женился официально и деткой гордился. Мы все тоже были в восторге и даже слегка завидовали - надо же, настоящий живой ребеночек! Пищит себе, писается, кормится из бутылочки. Вся наша компания с гитарами, первыми попытками попробовать алкоголь и сигареты, рассказывающая не всегда только приличные анекдоты и гуляющая в парке пока фонари не выключат, смотрела на ребят с уважением и восхищением. Иногда девчонкам удавалось выпросить подержать Леху на ручках и покормить из бутылочки. Мы все нежно его любили.
В те времена никто слыхом ни слыхивал священных слов «естественное родительство», просто Ирке было никак оставаться в квартире с родителями мужа, а ему сидеть дома с младенцем даже и в голову бы не пришло, просто хотелось к своим и на танцульки. А ребеночек - ну, так получилось. Потому что же любовь.
Ну ладно, до совершеннолетия рожали не многие. Чаще в рабочей среде. Но по советским врачебным нормам и при отсутствии каких бы по ни было контрацептивов двадцатипятилетняя женщина считалась старородящей, если дотерпела. И ее пугали детскими патологиями и прочими страшилками. Я уж не говорю о том, что отпуск по уходу за ребенком не так и давно стал предоставляться - скольких моих приятельниц мамы уехали рожать прямо с рабочего места, поскольку 36 дней декрета могли быть посчитаны совсем неправильно.
Я иногда представляю себе этих растерянных девочек, которые совсем по разному столкнулись с реальностью своего материнства. И по-разному с ним справлялись - в меру своих сил, страхов и беспомощности. И порой думаю о своей - у меня к ней много претензий. Она родила меня в девятнадцать.
Я помню ПТУшниц времен своего учительства, среди которых случались беременности. И помню, как вся девчоночья группа оберегала, а владелица растущего живота нежно его наглаживала и светилась от гордости. И даже независимо от того, как складывалось с отцами и были ли они. Несмотря на то, что комендант грозился выгнать из общаги, и страшно было сообщить родителям. Наверное, ни одна из них не стала идеальной мамой. Вернее - никто не стал, но очень об этом мечтали. И больше всего мечтали именно те, у которых со своими родителями было непросто.
А еще я помню женщину, которая оказалась со мной в одной палате роддома. По ту пору было санитарное правило помещать в одну палату тех, кто родил в один день. Тетка была психически явно нездорова, к ней и доктора специального приглашали, она стонала и ныла дня два после родов, и честно говоря, ее хотелось придушить подушкой. До тех пор, пока не принесли младенца - тетка преобразилась и, пожалуй, такой нежнейшей и заботливой матери никто не предполагал в ней обнаружить.
Ну и еще я много чего видела и слышала, особенно работая там, где с двух сторон барьера звучат обвинения и претензии, и слова бывают очень резкими и отчаянными.
Почти всегда клиенты, пришедшие в терапию, плачущие от незабытых детских обид на сессиях и отчаянно воюющие за то, чтобы нанесенный им родителями ущерб был признан, сами значительно старше тех, кто им когда-то недодал, кто травмировал, не откликнулся на их чувства вовремя или требовал послушания криком или наказаниями, кто не защитил, не поддержал, обесценил.
Конечно, никакой возраст или обстоятельства не освобождают от родительской ответственности, раз уж ты им стал. Причем обоих родителей. И конечно, не отменяют тех чувств, которые ранили, детских обид, стыда, страха. Я здесь не говорю о систематическом насилии и жестокости, которого тоже в реальности немало.Это вообще особая тема. И к сожалению совсем не редкая. Родительская беспомощность и некомпетентность, их инфантильность, травмированность и уязвимость не освобождают автоматически от детской боли и разочарования. И да, иногда приводят к печальным последствиям.
Просто в нашем восприятии родители всегда - большие, сильные и взрослые. Мы их такими видим и предъявляем им. Даже когда мы выросли и давно многое можем сами.
А еще я особо люблю моменты на сессиях, когда после взаимных обвинений - в жестокости ли, в несоответствии, в неблагодарности, в нанесенном ущербе, после слез, криков «ненавижу», после взятой в ярости в руки батаки - звучит тихое «прости». С обеих сторон.