День с книгами
Лытдыбр четверга.
Планы на день у меня были совсем другие, но день прошел под знаком книг.
Пока я спала утром, почтальон привез две посылки книг из МИФа. Я немедленно их распотрошила - три красивых книжки и три моих последних переведенных Барбары - "Лучше поздно, чем никогда". Барбару я начала читать кусками, пока дожидалась времени завтрака. Я уже забыла, какие там умные мысли, но помнила фразы. Пока заглядывала в разные места книги, меня все преследовала мысль оттуда - люди ждут специальных условий или сокрушаются, что такие условия кончились ( как молодость, например) - для того, чтобы делать что-то. Между тем, делать то, что важно в желаемом, можно вовсе без этих условий. Мысль эта потом к вечеру сделала круг и вернулась ко мне.
Там же в книге есть интересное наблюдение - люди между сорока и пятидесятью унылы, часто выглядят недовольными жизнью, почти в отчаянии, а люди намного старше - в шестьдесят-семьдесят-восемьдесят - выглядят значительно веселее, спокойнее. довольнее, одеваются ярче и приятнее, ухаживают за собой без отчаяния и вообще довольны жизнью и заняты приятными делами. А я как раз накануне смотрела очередную серию из Murder she wrote - мы с деткой очень любим, а муж прямо стонет: не заставляй меня смотреть этот старушечий фильм. Вот Джессика оттуда - прямо для меня пример идеального отношения к возрасту, ее можно вставлять в книгу Барбары, как образцовую взрослую даму. В ней нет никакой суеты, никакого догоняния молодости, но она всегда выглядит такой довольной жизнью, такой бодрой, живой, любознательной. Она одевается всегда хорошо, свежо и нарядно - и при этом абсолютно по возрасту, она активна и жизнерадостна. А главное - у нее есть какая-то совершенно замечательная особенность - то, что по-английски можно назвать social grace - элегантная социальная грациозность, легкость и естественность. Она без труда защищает свои границы, очень твердо не дает себя в обиду, очень последовательно и открыто выражает свои этические нормы - и при этом она никогда не груба, не высокомерна - и с преступниками и с хорошими людьми она разговаривает спокойно, изящно. Вот это вот умение выражать любые чувства очень светски, просто и изящно меня в ней восхищает.
Пока я завтракала и разговаривала с мужем, меня безуспешно до своей ночи пыталась поймать conjure. И наконец поймала в скайпе с уговором - двадцать минут. Ага. Мы как сходимся - так несколько часов пролетает незаметно.Я сидела как раз среди груд книг, так что началось обычное - я ей показываю новое, что купила, что принесла из библиотеки. Принцессу Камкам с лисичками, скетчбуки Шона Тана, новую китайскую книжку "Единственный ребенок". Она мне показывает своих художников. И мы конечно обсуждаем разные техники - прямо близко в экран показывая крупные планы иллюстраций. Обсудили мастерклассы - и которые она сама ведет и которые посещала. Учебу современную, где детишек учат самовыражаться, но не учат ремеслу, техникам, элементарным приемам. Обсудили кучу художников в том, как они ведут мастерклассы - от суперских до девочек, полгода порисовавших картинки в скетчбуках. Я ей рассказала, как смотрела демонстрацию Пеноваца - того художника. который рисует таких великолепных акварельных котов.
Я всегда думала, что они у него возникают на одном дыхании, мокрой кистью. Каково было мое изумление, когда я увидела, что у него на простого расплывчатого котика уходит почти час. Он проводит линию и ждет минут десять, как она расплывется. Потом наливает на бумагу краску и углы поднимая, ее растекает несколько минут, потом опять сидит и ждет десять минут, как все это расплывается. Заметить как там расплывается, можно как заметить движение солнца - если отвлечься, а потом посмотреть на это место - видишь, что за несколько минут действительно немного сдвинулось все:) Ушки он рисует просто линией одинарной, потом долго ждет, как они расплываются, время от времени промокая вокруг, так чтобы оставался треугольник.
Она мне рассказала подробно про акварельного мастера, к которому ездила на урок, как проходила демонстрация, про пейзажную живопись, про то, как у участников ее мастер-класса иногда нет элементарного знания, с чего начинать рисовать картинку - вот физически как начать рисовать набросок пейзажа?
Никакими двадцатью минутами мы, конечно, не отделались. Тут еще зашел разговор про ее новоую книгу с интервью, взятыми у разных известнейших европейских иллюстраторов. Она едет к Лизбет Цвергер теперь! Я ей обзавидовалась. Обсудили еще тех, у кого она уже побывала в студиях. Ааааа, скорее бы книга вышла.
После этого я так и осталась среди книг, рассматривая, закладывая новые в вишлист или заказывая в библиотеке. Наталья попросила меня некоторые американские взять для нее в библиотеке и показать, чтобы не покупать кота в мешке.
Между книгами я разбирала свой календарь, у меня закончились вписанные туда рэндомные дела из разных списков и я наставила их на следующие двадцать дней. Между этими делами мыла посуду. Я мою ее теперь руками - с некоторых пор заметила, что мои красивые фарфоровые кружки стали шершавыми и рисунок поблек - так их тиранят средства для посудомойки. Заказала мужу найти что-то понежнее, а сама мою руками пока. Он жалеет меня, а мне нравится - очень хорошо думается в это время.
Посуды у нас пачкается немыслимое количество. Потому что у меня множество тарелок, тарелочек и мисочек самых разных размеров. Так что на еду каждый может взять четыре-пять красивых мисочек-тарелок, разложить всяких туда ед и закусок и наслаждаться. Выглядит красиво, есть очень весело - но если я вчера посуду не помыла, сегодня у меня все заставлено монбланами этих чудесных посудинок. И я наливаю раковину горячей воды, пускаю туда перламутрового мыла и отмываю все - кружки и чашки, тарелки, мисочки, горы вилок-ножей-ложек, контейнеры, кастрюльки, миски для готовки.
Перед глазами у меня окно-аквариум с букетами цветов и всякими террариумами-суккулентами. Сбоку суетится, висит на заборе и выцыганивает еду Альбертус, щуря свои рубиновые глазки. Влажной еды ему нельзя, у него расстройство желудка, поэтому я его чешу по затылку и тычу носом в сухое сено.
После работы муж отправляется в библиотеку, пришли на почту сообщения о книгах меня ждущих. Себе берет какой-то очередной фантастический шедевр, мне привозит книги Маркуса Пфистера. Я у себя нашла книгу с очень вольными акварельными иллюстрациями, а когда забила имя в амазон, поняла, что это тот художник, что придумал знаменитую радужную рыбку . Он пришел в детскую иллюстрацию из графического дизайна взрослого - и оттуда принес идею часть рисунка в иллюстрации печатать голографической пленкой. И то чешуйки у рыб, то волшебные камушки у него переливаются такими мелкоузорчатыми голографическими местами, что я, взрослая, сижу в очаровании. Представляю, как бы на меня в детстве такие иллюстрации действовали!
По телевизору случайно наткнулась на фильм шестидесятых годов по "Чайке" Чехова, снятый в Швеции, большей частью с британским составом. Я "Чайку" очень люблю и все печалюсь, что не доходят руки дописывать ее разбор. Чехова я в детстве-юности читала много, все подряд, но не любила, а сейчас сменила отношение. В "Чайке" проблема удивительной несправедливости таланта - ужасно интересно. Никакие качества человека или любовь к делу не зарабатывают таланта - он может свалиться на кого попало, или трагически не свалиться. Поэтому я тут же уселась эту постановку смотреть. Шведские березовые леса и деревянные усадьбы вполне похожи на российские, и у актеров почти русские лица. Интересно было то, что у нас Чехова ставят "утонченно", люди там благородные, джентльменские. А в этой постановке все мужчины были расхристанные мужланы. На всех лежала "пентсоновскость" такая - бороденки клочками в разные стороны, жидкие волосы, лезущие в глаза, мужицкая одежонка. Тригорин - масляно блестящий тип, сморщенный, мужиковатенький. Сорин - старикашка карикатурный, клочковатый. Константин - здоровенная худая стоеросина с длинным лицом деревенского дурачка и соломой лезущими в глаза хилыми волосами. Аркадина - ухватистый полнобокий дамец, обморочно затянутый в корсеты, с испитым толстым личиком и рыжим шиньоном, напоминает скорее мадам из процветающего борделя. Нина - здоровенная, высоченная, высотой с Константина, свежая шведская девушка с румянцем и голубыми глазами. ( Ее играет на самом деле англичанка Ванесса Редгрейв, но высота у нее башенная - 1, 81 м) Аркадина - Симона Синьоре с хорошенькими малюсенькими раскосыми глазками. И как я сейчас прочитала, адаптацию пьесы для кино делала Мура Будберг - железная женщина, подруга Горького и Уэллса. Короче, получила я большое удовольствие:)
И к вечеру уже, читая блоги разных художников, наткнулась на жизнь, которая меня вдруг сильно и остро заставила позавидовать - я прямо страницу закрыла, так мне стало невыносимо. Пошла на дорожку для ходьбы, мерно ходя очень хорошо приводить мысли в порядок. И пока ходила, обдумала, что же меня так сильно остановило - и поняла, как в своей идее про правильное копирование - что тебе не нужна на самом деле чужая жизнь, тебе нужны те блестки удовольствия, которые в нее вкраплены. В правильном копировании ты понимаешь, что тебе не все подряд в чужом нравится, а очень некоторые вещи, иногда почти абстрактные. Так и тут, если начать всматриваться, то выходит, что я все вот это не хочу, а хочу только вот такой кусочек. В частности, я совсем не хочу свой сад - ни копаться, ни сажать, ни ухаживать - никакого радостного предвкушения у меня не вызывает перспектива ежедневной работы в саду. Я хочу там только гулять, только смотреть, может быть рисовать или фотографировать - и только вот этот кусочек смотрения с удовольствием меня и привлекает. И тут я вспомнила утреннюю мысль из Барбары Шер - что когда кажется, что для выполнения нужны особые условия, оказывается, что вовсе не нужны, самое нужное можно получать иным способом, сразу. В моем случае - меня можно просто привозить к садам и цветам погулять и посидеть спокойно - и я буду счастлива:) Остальное из понравившегося мне было такое же - мне не нужно ждать условий или иметь такую же жизнь, именно то, что мне больше всего нравится, я могу получать прямо сейчас уже. Очень успокоило меня это размышление. И походила по дорожке заодно, не заметив:)
Вот и день почти кончился:)
Планы на день у меня были совсем другие, но день прошел под знаком книг.
Пока я спала утром, почтальон привез две посылки книг из МИФа. Я немедленно их распотрошила - три красивых книжки и три моих последних переведенных Барбары - "Лучше поздно, чем никогда". Барбару я начала читать кусками, пока дожидалась времени завтрака. Я уже забыла, какие там умные мысли, но помнила фразы. Пока заглядывала в разные места книги, меня все преследовала мысль оттуда - люди ждут специальных условий или сокрушаются, что такие условия кончились ( как молодость, например) - для того, чтобы делать что-то. Между тем, делать то, что важно в желаемом, можно вовсе без этих условий. Мысль эта потом к вечеру сделала круг и вернулась ко мне.
Там же в книге есть интересное наблюдение - люди между сорока и пятидесятью унылы, часто выглядят недовольными жизнью, почти в отчаянии, а люди намного старше - в шестьдесят-семьдесят-восемьдесят - выглядят значительно веселее, спокойнее. довольнее, одеваются ярче и приятнее, ухаживают за собой без отчаяния и вообще довольны жизнью и заняты приятными делами. А я как раз накануне смотрела очередную серию из Murder she wrote - мы с деткой очень любим, а муж прямо стонет: не заставляй меня смотреть этот старушечий фильм. Вот Джессика оттуда - прямо для меня пример идеального отношения к возрасту, ее можно вставлять в книгу Барбары, как образцовую взрослую даму. В ней нет никакой суеты, никакого догоняния молодости, но она всегда выглядит такой довольной жизнью, такой бодрой, живой, любознательной. Она одевается всегда хорошо, свежо и нарядно - и при этом абсолютно по возрасту, она активна и жизнерадостна. А главное - у нее есть какая-то совершенно замечательная особенность - то, что по-английски можно назвать social grace - элегантная социальная грациозность, легкость и естественность. Она без труда защищает свои границы, очень твердо не дает себя в обиду, очень последовательно и открыто выражает свои этические нормы - и при этом она никогда не груба, не высокомерна - и с преступниками и с хорошими людьми она разговаривает спокойно, изящно. Вот это вот умение выражать любые чувства очень светски, просто и изящно меня в ней восхищает.
Пока я завтракала и разговаривала с мужем, меня безуспешно до своей ночи пыталась поймать conjure. И наконец поймала в скайпе с уговором - двадцать минут. Ага. Мы как сходимся - так несколько часов пролетает незаметно.Я сидела как раз среди груд книг, так что началось обычное - я ей показываю новое, что купила, что принесла из библиотеки. Принцессу Камкам с лисичками, скетчбуки Шона Тана, новую китайскую книжку "Единственный ребенок". Она мне показывает своих художников. И мы конечно обсуждаем разные техники - прямо близко в экран показывая крупные планы иллюстраций. Обсудили мастерклассы - и которые она сама ведет и которые посещала. Учебу современную, где детишек учат самовыражаться, но не учат ремеслу, техникам, элементарным приемам. Обсудили кучу художников в том, как они ведут мастерклассы - от суперских до девочек, полгода порисовавших картинки в скетчбуках. Я ей рассказала, как смотрела демонстрацию Пеноваца - того художника. который рисует таких великолепных акварельных котов.
Я всегда думала, что они у него возникают на одном дыхании, мокрой кистью. Каково было мое изумление, когда я увидела, что у него на простого расплывчатого котика уходит почти час. Он проводит линию и ждет минут десять, как она расплывется. Потом наливает на бумагу краску и углы поднимая, ее растекает несколько минут, потом опять сидит и ждет десять минут, как все это расплывается. Заметить как там расплывается, можно как заметить движение солнца - если отвлечься, а потом посмотреть на это место - видишь, что за несколько минут действительно немного сдвинулось все:) Ушки он рисует просто линией одинарной, потом долго ждет, как они расплываются, время от времени промокая вокруг, так чтобы оставался треугольник.
Она мне рассказала подробно про акварельного мастера, к которому ездила на урок, как проходила демонстрация, про пейзажную живопись, про то, как у участников ее мастер-класса иногда нет элементарного знания, с чего начинать рисовать картинку - вот физически как начать рисовать набросок пейзажа?
Никакими двадцатью минутами мы, конечно, не отделались. Тут еще зашел разговор про ее новоую книгу с интервью, взятыми у разных известнейших европейских иллюстраторов. Она едет к Лизбет Цвергер теперь! Я ей обзавидовалась. Обсудили еще тех, у кого она уже побывала в студиях. Ааааа, скорее бы книга вышла.
После этого я так и осталась среди книг, рассматривая, закладывая новые в вишлист или заказывая в библиотеке. Наталья попросила меня некоторые американские взять для нее в библиотеке и показать, чтобы не покупать кота в мешке.
Между книгами я разбирала свой календарь, у меня закончились вписанные туда рэндомные дела из разных списков и я наставила их на следующие двадцать дней. Между этими делами мыла посуду. Я мою ее теперь руками - с некоторых пор заметила, что мои красивые фарфоровые кружки стали шершавыми и рисунок поблек - так их тиранят средства для посудомойки. Заказала мужу найти что-то понежнее, а сама мою руками пока. Он жалеет меня, а мне нравится - очень хорошо думается в это время.
Посуды у нас пачкается немыслимое количество. Потому что у меня множество тарелок, тарелочек и мисочек самых разных размеров. Так что на еду каждый может взять четыре-пять красивых мисочек-тарелок, разложить всяких туда ед и закусок и наслаждаться. Выглядит красиво, есть очень весело - но если я вчера посуду не помыла, сегодня у меня все заставлено монбланами этих чудесных посудинок. И я наливаю раковину горячей воды, пускаю туда перламутрового мыла и отмываю все - кружки и чашки, тарелки, мисочки, горы вилок-ножей-ложек, контейнеры, кастрюльки, миски для готовки.
Перед глазами у меня окно-аквариум с букетами цветов и всякими террариумами-суккулентами. Сбоку суетится, висит на заборе и выцыганивает еду Альбертус, щуря свои рубиновые глазки. Влажной еды ему нельзя, у него расстройство желудка, поэтому я его чешу по затылку и тычу носом в сухое сено.
После работы муж отправляется в библиотеку, пришли на почту сообщения о книгах меня ждущих. Себе берет какой-то очередной фантастический шедевр, мне привозит книги Маркуса Пфистера. Я у себя нашла книгу с очень вольными акварельными иллюстрациями, а когда забила имя в амазон, поняла, что это тот художник, что придумал знаменитую радужную рыбку . Он пришел в детскую иллюстрацию из графического дизайна взрослого - и оттуда принес идею часть рисунка в иллюстрации печатать голографической пленкой. И то чешуйки у рыб, то волшебные камушки у него переливаются такими мелкоузорчатыми голографическими местами, что я, взрослая, сижу в очаровании. Представляю, как бы на меня в детстве такие иллюстрации действовали!
По телевизору случайно наткнулась на фильм шестидесятых годов по "Чайке" Чехова, снятый в Швеции, большей частью с британским составом. Я "Чайку" очень люблю и все печалюсь, что не доходят руки дописывать ее разбор. Чехова я в детстве-юности читала много, все подряд, но не любила, а сейчас сменила отношение. В "Чайке" проблема удивительной несправедливости таланта - ужасно интересно. Никакие качества человека или любовь к делу не зарабатывают таланта - он может свалиться на кого попало, или трагически не свалиться. Поэтому я тут же уселась эту постановку смотреть. Шведские березовые леса и деревянные усадьбы вполне похожи на российские, и у актеров почти русские лица. Интересно было то, что у нас Чехова ставят "утонченно", люди там благородные, джентльменские. А в этой постановке все мужчины были расхристанные мужланы. На всех лежала "пентсоновскость" такая - бороденки клочками в разные стороны, жидкие волосы, лезущие в глаза, мужицкая одежонка. Тригорин - масляно блестящий тип, сморщенный, мужиковатенький. Сорин - старикашка карикатурный, клочковатый. Константин - здоровенная худая стоеросина с длинным лицом деревенского дурачка и соломой лезущими в глаза хилыми волосами. Аркадина - ухватистый полнобокий дамец, обморочно затянутый в корсеты, с испитым толстым личиком и рыжим шиньоном, напоминает скорее мадам из процветающего борделя. Нина - здоровенная, высоченная, высотой с Константина, свежая шведская девушка с румянцем и голубыми глазами. ( Ее играет на самом деле англичанка Ванесса Редгрейв, но высота у нее башенная - 1, 81 м) Аркадина - Симона Синьоре с хорошенькими малюсенькими раскосыми глазками. И как я сейчас прочитала, адаптацию пьесы для кино делала Мура Будберг - железная женщина, подруга Горького и Уэллса. Короче, получила я большое удовольствие:)
И к вечеру уже, читая блоги разных художников, наткнулась на жизнь, которая меня вдруг сильно и остро заставила позавидовать - я прямо страницу закрыла, так мне стало невыносимо. Пошла на дорожку для ходьбы, мерно ходя очень хорошо приводить мысли в порядок. И пока ходила, обдумала, что же меня так сильно остановило - и поняла, как в своей идее про правильное копирование - что тебе не нужна на самом деле чужая жизнь, тебе нужны те блестки удовольствия, которые в нее вкраплены. В правильном копировании ты понимаешь, что тебе не все подряд в чужом нравится, а очень некоторые вещи, иногда почти абстрактные. Так и тут, если начать всматриваться, то выходит, что я все вот это не хочу, а хочу только вот такой кусочек. В частности, я совсем не хочу свой сад - ни копаться, ни сажать, ни ухаживать - никакого радостного предвкушения у меня не вызывает перспектива ежедневной работы в саду. Я хочу там только гулять, только смотреть, может быть рисовать или фотографировать - и только вот этот кусочек смотрения с удовольствием меня и привлекает. И тут я вспомнила утреннюю мысль из Барбары Шер - что когда кажется, что для выполнения нужны особые условия, оказывается, что вовсе не нужны, самое нужное можно получать иным способом, сразу. В моем случае - меня можно просто привозить к садам и цветам погулять и посидеть спокойно - и я буду счастлива:) Остальное из понравившегося мне было такое же - мне не нужно ждать условий или иметь такую же жизнь, именно то, что мне больше всего нравится, я могу получать прямо сейчас уже. Очень успокоило меня это размышление. И походила по дорожке заодно, не заметив:)
Вот и день почти кончился:)