Исторически
принципат болен внутренней нестабильностью, заговорами и переворотами, что лечится если не возвращением республики, то доминатом. Но и доминат - вспомним Диоклетиана и, затем, Константина, частично подхватившего программу предшественника, - озабочен реализацией аристократического проекта. Императоры, окончательно махнувшие рукой на остатки древнего римского сенатского сословия (с большим почетом заживо похороненного ими же), стремятся сформировать ниоткуда новую знать, слой людей, на которых можно положиться, которым можно приказать, будучи уверенными, что они выполнят приказ как отдавшие его, не как лукавые и слабые. Диоклетиан определённо рассматривает себя в качестве временного чрезвычайного (вплоть до восприятия себя прямой эманацией Юпитера) имперского комиссара, действующего в период утраты социальной опоры власти. В качестве экстраординарного божественного комиссара, призванного установить новую ординарность,
новый социальный порядок.
Однако сложность проекта колоссальна. Десятилетия и века императоры гибнут на боевом посту, сданные ближайшим окружением. Процесс трансформации даст результаты через 7 «темных веков», в другую эпоху, в других культурных условиях. Ранги, приобретающие значение с началом домината, illustris, clarissimus, входят в титулатуру сословия новой военной знати, через столетия пришедшей на смену античной аристократии. Новая иерархия внезапно возникает в момент полного распада и поднимается из низин после «сетевой» феодальной сборки.
А тем временем в России ни о какой трансформации никуда нет и речи. Здесь
слагаются и
подхватываются эпические сказки про государство диктатуры люмпен-пролетариата. Умные, производящие, социализированные побеждены, подавлены, подчинены люмпенами, деградантами, асоциальными элементами. Да как же такое могло случится? И как подобная байка может рассказываться друг другу взрослыми людьми с серьезным видом? Какова цена этим «умным», если они бессильно отдали страну в лапы «отребья» и даже не замечают парадокса, рассуждая об этом, критически трактуя не себя, но тех, перед кем они позорно капитулировали?
Бессмыслица этой рабочей гипотезы свидетельствует о состоянии умов, которое, однако, способно обеспечить сколь угодно грустное состояние дел. Со времен Ницше известно: если «слабые» побеждают «сильных», то лишь тогда, когда сильные перестали быть собой в пространстве ценностей, в пространстве культуры, когда они разменяли свои ценности на их отрицание (культ силы во всех её проявлениях на культ слабости во всех её проявлениях). Вот и сейчас: слегка поскреби этих «умных производящих etc» и получишь то, что получилось. Победоносные «люмпены» производятся в глубинах ментальных практик, на дне самосознания «производителей». Незаметно для них самих, но не кем иным, как ими, хотя и украдкой.
До тех пор, пока это воспроизводство собственного отрицания продолжится на всех уровнях - от власти до общества - ничего не изменится. Культурная рефлексия, дух самоутверждения: то метафизическое отношение к себе, которое сдвинет солнце и светила.