Тест не пройден
Власть черпает легитимность в своей идее. Или, что то же, в идее своего величия, своей имперской всеобщности. Голосующее «большинство» - лишь одно из следствий, а не причина: опосредующее звено, элемент в самоутверждающем развертывании власти как духовной, сверхличной и поэтому интерактивно-коммуникативной сущности.
Но большинство может быть левым, потребительским и антиимперским, могильщиком государства, погромщиком и разорителем собственной страны. Большинство, которое голосовало за Ельцина, демократию и волю в 1991 г. получило всё, чего на самом деле добивалось, достойно увенчав стремления, выношенные еще с 70-х гг.
Левое большинство - гнилая иллюзорная опора, оно предаст и сдаст в решающий момент. И опять же, состояние большинства - симптом состояния идеи власти: то, что у правящего меньшинства принимает идеологические и культурные формы, отражается снизу практикой повседневности масс, в частности, рекрутирующей наверх людей определенного сорта с предсказуемыми целями и мотивами.
Мы не должны забывать, какая нелегкая понесла нас сначала на Украину, а потом и в Сирию: поиски легитимности и настоящей, не политтехнологической прочности власти (и собственности, конечно), которая если обретается, то только таким путем.
Возвращаясь к тому, что было главной темой разговоров перед нежданно упавшим когалымским самолетом: проблемные дворцы генерала Шойгу - надо завоевывать. Завоевывать где-то там, далеко, на мировых полях, а не забалтывать клоунадой здесь на телеэкранах или тихонько тырить за спиной у любимого руководителя. Это единственный вариант гарантированно легализовать достояние. Не судят только державных победителей, все прочие же да трепещут, передавая тремор потомкам. (Можно заметить, что уже к накоплениям Шойгу отношение было иным, отличаясь от ярости, которую вызывала роскошь Васильевой или Сердюкова. «Ну а где ещё он должен жить, если он реально крутой, когда гораздо менее крутые Иван Иванычи местного разлива вон как живут. А вот Сердюков не крутой - просто толстяк из мебельного магазина, который армию разоружал». Если хоромы Шойгу против закона, ну, так подумаешь, закон. Попранный закон преодолевается прогрессом беззакония, то есть возвращается доблестью, честностью/прямотой, справедливостью, верностью и прочими добродетелями раннего феодализма. В этом русле примерно и циркулировали мысли в средней голове - негодования я особенно не наблюдал.)
На театрах военного противостояния выясняется, кто есть кто внутри страны. Как только в России появится настоящая имперская политика, она продолжится по эту сторону границы и сформирует здесь более качественное большинство, большинство другого уровня и порядка, чем то, которое мы видели до последнего времени. Перемены будут происходить, хотя бы декларативно, в направлении национального синтеза, отказа от риторики социального натравливания и вбивания клиньев, вошедшей в привычку за минувшие годы.
Но особых внутренних изменений пока не последовало. Для понимания ситуации следует обратить внимание на решимость, с которой в первый же день авиационной катастрофы в Египте вина за случившееся была однозначно возложена официальным лицом на компанию-перевозчик. Такая «машинальная» реакция еще не успев о чем-либо подумать является инстинктивной, архетипической. Даже ИГИЛ не настолько чужд и враждебен режиму и строю, как собственная бизнес-структура, первое побуждение в отношении которой - предпочтительно, сдать. Стимул выгородить ИГИЛ и обвинить своих внезапно по каким-то причинам оказался непреодолимым для г-на министра (пусть даже мы догадываемся о причинах, они не объясняют поспешности заявлений). Нет, мы совсем ещё не имперское общество. Тест не пройден.
Пока власть и ответственность разведены и противопоставленны, нет ни того, ни другого. Есть стадо жертвенных баранов болванов, которое бессмысленно и бесхозно мыкается по Евразии в поисках, где бы обрести себя на заклание, причем бредущие во главе отары принципиально не отличаются от ведомых.
Как и почему работает критерий подлинности, более-менее очевидно. Вопрос в том, выступает ли политический субъект организующей, интегирующей, усиливающей силой, или он играет на противоречиях и отчуждении, отделяет от себя, дробит и ослабляет собственную основу, действуя в рамках левого комплекса самоотрицания. Если серьезны намерения державно конкурировать с другими глобальными игроками, первое безальтернативно. Не хотим поддерживать свой бизнес - будем поддерживать чужой. Субъект, играющий в собственный распад, априорно слабее другого, того, который играет в единство, а не в разложение. Тот, кто разделяет, создавая иллюзию властвования, внутри себя, обречен на функцию локального проводника чужой интегрированной воли, применяющей эту тактику за своими пределами. Не умеешь достичь субъектности, объединить и организовать себя - будешь объектом иного субъекта, успешно справляющегося с собой.
Вот этот угодливый троцкизм на государевой службе: «Ну да, руководство когалыма надо засадить лет на пятнадцать. Демонстративно так» - сигнализирует, что имперские амбиции Кремля не следует воспринимать всерьез, потому что они ничем не подкреплены: не обусловлены субъектным правоконсервативным отношением к себе. Мы сами себе враги, поэтому нечего возразить Дерипаске, профессионально обещающему провал обратно в 90-е, к минимальным величинам ВВП. Можно бредить трудовыми армиями, тешить население новой волной охоты на олигархов и назначать аналитиками хунвейбинов, но всё это ослабляет изнутри и снижает внешнюю конкурентоспособность.
Упоминаемый по последней ссылке фильм Мамонтова - классика политтехнологической левой игры. Агитпроп увлеченно копает яму, формально - каким-то снова придуманным олигархам, но ТТХ последних описываются так, что наилучшее совпадение с образом врага по странному стечению обстоятельств демонстрирует первое лицо государства. Выдающееся исключение из всех провозглашаемых в передаче правил - как та желтая обезьяна - упрямо лезет в голову, в самую главу угла пламенного критического нарратива, на роль альфы и омеги в нём. Примеры новосибирского, иркутского и нижегородского приватизаторов власти читаются как предупреждение по неназванному, но известному адресу. Настойчивая нудность перечисления призвана даже совсем тупому что-то напомнить, пробудить ассоциативный ряд, явно и неявно сообщая, кто, собственно, пустил в тираж Гайзера, Хорошавина и прочих героев. И вот мы наблюдаем метафизическую катастрофу: образец отвергает копии, копии не признают образец, все открещиваются друг от друга. «Во время кризиса нигде уже нет денег, кроме как в бюджете», клеймит Добродеев-ТВ результаты деятельности вождя и работодателя. «Какую бы должность ты ни занимал, не думай, что навечно гвоздями прибит к креслу, за тобой придут - угрожает Хинштейн, - будь ты хоть губернатор, министр» или… Обрыв последовательности на взлете не спасает положения, жирный многозначительный намек достигает цели и повисает на чьем-то пиджаке.
Власть, которая инициирует разоблачения подобных подобные разоблачения, играет с огнем, полагая, что устраивает безобидный фейерверк для веселья подданных. Чем больше ям для других вырыто на политическом поле, где ежедневно маневрируешь, тем выше вероятность самому в них угодить, особенно, если копаются они по твоим же меркам. Но неймется. Кремль снова и снова норовит принять угрожающую позу и вызвать «Град» на площадку, которую сам только что занимал - или где обустроился, например, хороший человек Шойгу со своими друзьями. Ведь не успеют же перестроиться отбежать когда-нибудь, если даже от ямы и увернутся! И так каждый раз: одной ногой там, куда лупят. Плохая стратегия, плохая тактика, бессмысленная кровопотеря, и от всего этого надо избавляться.
Но большинство может быть левым, потребительским и антиимперским, могильщиком государства, погромщиком и разорителем собственной страны. Большинство, которое голосовало за Ельцина, демократию и волю в 1991 г. получило всё, чего на самом деле добивалось, достойно увенчав стремления, выношенные еще с 70-х гг.
Левое большинство - гнилая иллюзорная опора, оно предаст и сдаст в решающий момент. И опять же, состояние большинства - симптом состояния идеи власти: то, что у правящего меньшинства принимает идеологические и культурные формы, отражается снизу практикой повседневности масс, в частности, рекрутирующей наверх людей определенного сорта с предсказуемыми целями и мотивами.
Мы не должны забывать, какая нелегкая понесла нас сначала на Украину, а потом и в Сирию: поиски легитимности и настоящей, не политтехнологической прочности власти (и собственности, конечно), которая если обретается, то только таким путем.
Возвращаясь к тому, что было главной темой разговоров перед нежданно упавшим когалымским самолетом: проблемные дворцы генерала Шойгу - надо завоевывать. Завоевывать где-то там, далеко, на мировых полях, а не забалтывать клоунадой здесь на телеэкранах или тихонько тырить за спиной у любимого руководителя. Это единственный вариант гарантированно легализовать достояние. Не судят только державных победителей, все прочие же да трепещут, передавая тремор потомкам. (Можно заметить, что уже к накоплениям Шойгу отношение было иным, отличаясь от ярости, которую вызывала роскошь Васильевой или Сердюкова. «Ну а где ещё он должен жить, если он реально крутой, когда гораздо менее крутые Иван Иванычи местного разлива вон как живут. А вот Сердюков не крутой - просто толстяк из мебельного магазина, который армию разоружал». Если хоромы Шойгу против закона, ну, так подумаешь, закон. Попранный закон преодолевается прогрессом беззакония, то есть возвращается доблестью, честностью/прямотой, справедливостью, верностью и прочими добродетелями раннего феодализма. В этом русле примерно и циркулировали мысли в средней голове - негодования я особенно не наблюдал.)
На театрах военного противостояния выясняется, кто есть кто внутри страны. Как только в России появится настоящая имперская политика, она продолжится по эту сторону границы и сформирует здесь более качественное большинство, большинство другого уровня и порядка, чем то, которое мы видели до последнего времени. Перемены будут происходить, хотя бы декларативно, в направлении национального синтеза, отказа от риторики социального натравливания и вбивания клиньев, вошедшей в привычку за минувшие годы.
Но особых внутренних изменений пока не последовало. Для понимания ситуации следует обратить внимание на решимость, с которой в первый же день авиационной катастрофы в Египте вина за случившееся была однозначно возложена официальным лицом на компанию-перевозчик. Такая «машинальная» реакция еще не успев о чем-либо подумать является инстинктивной, архетипической. Даже ИГИЛ не настолько чужд и враждебен режиму и строю, как собственная бизнес-структура, первое побуждение в отношении которой - предпочтительно, сдать. Стимул выгородить ИГИЛ и обвинить своих внезапно по каким-то причинам оказался непреодолимым для г-на министра (пусть даже мы догадываемся о причинах, они не объясняют поспешности заявлений). Нет, мы совсем ещё не имперское общество. Тест не пройден.
Пока власть и ответственность разведены и противопоставленны, нет ни того, ни другого. Есть стадо жертвенных баранов болванов, которое бессмысленно и бесхозно мыкается по Евразии в поисках, где бы обрести себя на заклание, причем бредущие во главе отары принципиально не отличаются от ведомых.
Как и почему работает критерий подлинности, более-менее очевидно. Вопрос в том, выступает ли политический субъект организующей, интегирующей, усиливающей силой, или он играет на противоречиях и отчуждении, отделяет от себя, дробит и ослабляет собственную основу, действуя в рамках левого комплекса самоотрицания. Если серьезны намерения державно конкурировать с другими глобальными игроками, первое безальтернативно. Не хотим поддерживать свой бизнес - будем поддерживать чужой. Субъект, играющий в собственный распад, априорно слабее другого, того, который играет в единство, а не в разложение. Тот, кто разделяет, создавая иллюзию властвования, внутри себя, обречен на функцию локального проводника чужой интегрированной воли, применяющей эту тактику за своими пределами. Не умеешь достичь субъектности, объединить и организовать себя - будешь объектом иного субъекта, успешно справляющегося с собой.
Вот этот угодливый троцкизм на государевой службе: «Ну да, руководство когалыма надо засадить лет на пятнадцать. Демонстративно так» - сигнализирует, что имперские амбиции Кремля не следует воспринимать всерьез, потому что они ничем не подкреплены: не обусловлены субъектным правоконсервативным отношением к себе. Мы сами себе враги, поэтому нечего возразить Дерипаске, профессионально обещающему провал обратно в 90-е, к минимальным величинам ВВП. Можно бредить трудовыми армиями, тешить население новой волной охоты на олигархов и назначать аналитиками хунвейбинов, но всё это ослабляет изнутри и снижает внешнюю конкурентоспособность.
Упоминаемый по последней ссылке фильм Мамонтова - классика политтехнологической левой игры. Агитпроп увлеченно копает яму, формально - каким-то снова придуманным олигархам, но ТТХ последних описываются так, что наилучшее совпадение с образом врага по странному стечению обстоятельств демонстрирует первое лицо государства. Выдающееся исключение из всех провозглашаемых в передаче правил - как та желтая обезьяна - упрямо лезет в голову, в самую главу угла пламенного критического нарратива, на роль альфы и омеги в нём. Примеры новосибирского, иркутского и нижегородского приватизаторов власти читаются как предупреждение по неназванному, но известному адресу. Настойчивая нудность перечисления призвана даже совсем тупому что-то напомнить, пробудить ассоциативный ряд, явно и неявно сообщая, кто, собственно, пустил в тираж Гайзера, Хорошавина и прочих героев. И вот мы наблюдаем метафизическую катастрофу: образец отвергает копии, копии не признают образец, все открещиваются друг от друга. «Во время кризиса нигде уже нет денег, кроме как в бюджете», клеймит Добродеев-ТВ результаты деятельности вождя и работодателя. «Какую бы должность ты ни занимал, не думай, что навечно гвоздями прибит к креслу, за тобой придут - угрожает Хинштейн, - будь ты хоть губернатор, министр» или… Обрыв последовательности на взлете не спасает положения, жирный многозначительный намек достигает цели и повисает на чьем-то пиджаке.
Власть, которая инициирует разоблачения подобных подобные разоблачения, играет с огнем, полагая, что устраивает безобидный фейерверк для веселья подданных. Чем больше ям для других вырыто на политическом поле, где ежедневно маневрируешь, тем выше вероятность самому в них угодить, особенно, если копаются они по твоим же меркам. Но неймется. Кремль снова и снова норовит принять угрожающую позу и вызвать «Град» на площадку, которую сам только что занимал - или где обустроился, например, хороший человек Шойгу со своими друзьями. Ведь не успеют же перестроиться отбежать когда-нибудь, если даже от ямы и увернутся! И так каждый раз: одной ногой там, куда лупят. Плохая стратегия, плохая тактика, бессмысленная кровопотеря, и от всего этого надо избавляться.