"Звезда": эпизод 11
Эпизод 10.
В этой главе я наконец-то определила для себя, как именно звучала клятва.
Эпизод 11. В никуда
Воздух выдержит только тех,
Только тех, кто верит в себя.
Ветер дует туда, куда
Прикажет тот, кто верит в себя. [1]
Ведьма или ангел, птица или зверь -
Вернись, я оставлю открытым окно и незапертой дверь!
Смерть или спасенье, свет ты или тьма -
Если не вернешься, я впервые узнаю, как сходят с ума. [2]
С потревоженных еловых ветвей обрушилась настоящая стена воды. Амбарусса недовольно сморщился, когда между лопатками защекотал холодный ручей.
- Извини, - одними губами произнес Лаурэлассэ, который и был виновником рукотворного дождя.
Амбарусса мрачно покосился на него и получил в ответ виноватый взгляд. Затем осторожно переступил с ноги на ногу, меняя позу. Они сидели в засаде (вернее будет сказать, стояли) уже довольно долго, так что конечности успели занеменеть. Амбарусса в который раз напомнил себе, что от охоты с собаками он отказался сам.
Ветер, дующий в сторону нолдор, был как нельзя более кстати - никакой приближающийся зверь не смог бы их учуять. В этот раз они караулили кабанов: Лаурэлассэ ненароком обнаружил звериную тропу, и такой случай упускать не следовало.
Над головой стрекотали птицы, и, кроме них, тишину густого ельника ничего не нарушало. Амбарусса смотрел на небольшую топкую поляну. Со всех сторон ее окружала поистине непролазная чащоба. Неудивительно, что кабаны облюбовали это место.
В Амане нолдор, бывало, охотились в сосновых лесах, звонких и светлых. Золотой свет пятнал землю, усыпанную ковром из порыжевших иголок, и в воздухе витали запахи хвои, разогретой древесины, смолы. Иногда Амбарусса, завороженный, опьяненный этими лесами, отставал от остальных, спешивался и бездумно бродил между сосен, легко касаясь шершавых стволов. Славные леса были в Амане.
Размышления Амбаруссы прервал шум откуда-то справа. Он двумя пальцами вытянул стрелу из колчана и молниеносно наложил ее на тетиву. Лаурэлассэ поудобнее перехватил копье. Невидимые за кустами остальные нолдор наверняка сделали то же самое.
Треск и хруст усиливался. Звери шли прямо на засаду. Амбарусса неотрывно глядел вперед, опасаясь пропустить нужный момент.
Еловые ветки по другую сторону прогалины раздвинулись, а потом сомкнулись снова за спиной шагнувшего на поляну зверя - вовсе не того, которого ожидали увидеть охотники. Поводя уродливой головой, принюхиваясь и присматриваясь, посреди леса стоял орк. Амбарусса еле удержал руку, уже готовую отпустить тетиву, и надеялся только, что и прочим хватит выдержки. Он осторожно опустил лук и, показав Лаурэлассэ на других нолдор, жестами скомандовал отход. Тот исчез в кустах, но спустя какое-то время вернулся.
«Я не оставлю тебя одного», - читалось у него на лбу.
Препираться не было ни возможности, ни желания, и Амбарусса досадливо пожал плечами. Он бы справился сам, но помощь еще никогда не мешала. Нужно было узнать, сколько орков в окрестностях и куда они направляются. Переглянувшись, нолдор нырнули в глухую чащобу, огибая поляну с двух сторон.
Продирающихся сквозь лес орков было слышно все лучше, но по шагам никто бы не взялся определить, сколько их: что один, что десяток шумели одинаково громко. Амбарусса на ходу стер с лица налипшую паутину. Он давно уже изгваздал рукава, постоянно отодвигая колючие и мокрые ветви.
Уже можно было разобрать отрывистые выкрики. То, как орки общались между собой, в иное время стало бы хорошим предметом спора для ламбенголмор. Амбарусса считал, что тут спорить не о чем: никто же всерьез не обсуждает, как «договариваются» между собой волки. Довольно знать их сигналы. Отец придерживался на этот счет другого мнения, но когда это у него не было другого мнения?
Он резко забрал влево, чтобы оказаться поближе к врагам. От орков теперь его отделял только ненадежный зеленый полог густо разросшегося кустарника. Амбарусса смотрел, как твари ломятся по лесу, и считал. Отряд оказался средним по размеру, но пока не было никакой возможности узнать, не следуют ли за передовой группой еще. Амбарусса задумался. Отступившие по его приказу нолдор так или иначе доставят в лагерь весть об орках. Пусть воины не сумеют назвать точное число орков, лагерь все же будет предупрежден. Гораздо важнее узнать, нет ли поблизости еще врагов.
Амбарусса дождался, пока утихнет шум уходящих орков, и пересек их тропу. Как он и предполагал, с другой стороны, шагах в тридцати правее, точно так же наблюдал Лаурэлассэ.
- Надо идти дальше, - тихо сказал Амбарусса.
- Да, - не менее тихо ответил Лаурэлассэ, - я тоже об этом думал. Разделимся?
Амбарусса потеребил ворот плаща, раздумывая.
- Нет, - наконец, решил он. - Самое важное - обследовать местность и сообщить об этом остальным наверняка. Если мы разделимся и с одним из нас что-то произойдет, второй не будет знать, что надо вернуться в лагерь.
Если у Лаурэлассэ и были какие-то возражения, он оставил их при себе.
***Подумать только. Ее народ всегда считал, что кроме них в этом мире никого нет. А потом она узнала, что есть море, а за морем - эльдар и Валар, которые отличаются от людей так же, как сами люди - от темных тварей. Гиль до сих пор не могла это осознать. У нее не было причин не верить Феанаро, но в голове не укладывалась истинная картина мира. Теперь еще и выяснилось, что эльдар жили и прямо тут, по эту сторону моря, совсем недалеко от земель ее народа - а она даже не подозревала об их существовании!
Они не переставали ее изумлять. Единственное слово, которое годилось для их описания, отдавало преувеличением и незрелым восторгом, но было правдивым - совершенство. Гиль с жадностью впитывала все, что могла узнать, услышать, выспросить: о жизни за морем, о Валар, о мире. А нолдор охотно делились с ней всем, что знали сами, учили и наставляли.
Вместе с квенья в жизни Гиль появились не только новые слова - новые вещи и понятия. Мало-помалу она проникалась образом мыслей нолдор, вдохновлялась их целями, заражалась их идеями. Нолдор пришли в Эндорэ не просто жить, они пришли обустроить эту землю и спасти ее от темных тварей, как спасли саму Гиль. Главным же было повергнуть Моринготто. Об этом никто не говорил вслух, но все настолько явно это подразумевали, что уточнять было бы и нелепо. Об очевидном не говорят, оно прорывается само - в резком жесте, блеске клинка, гневном взгляде.
Ей было тем проще, что ее собственные чувства звучали в унисон с настроем нолдор. Сердце ее после гибели родных ожесточилось. Раньше Гиль и представить не могла, что способна так сильно, до удушья, ненавидеть. Ей хотелось, чтобы все, все орки исчезли с лица земли. Вместе с их создателем. Гиль желала не мести. Если мир и вправду устроен так, как рассказывал Феанаро, то в мире должно быть воздаяние. За морем свет, тут тьма. Свет пришел, чтобы одолеть тьму. Все просто, как и должно быть: в жизни нет ничего сложного, есть хорошее и есть плохое, и каждое здравомыслящее существо твердо может отличить одно от другого.
Мысли Гиль время от времени возвращались к этому. Вот и сейчас она раздумывала о том, как ей крупно, несказанно, чудесно повезло не только выжить, но и получить шанс на справедливость.
И от этого она слегка улыбалась, пока наравне с другими под руководством хмурого и чем-то недовольного Карнистира занималась подготовкой глины для посуды. Озерная глина, перемешанная с песком, нуждалась в тщательной очистке, прежде чем из нее получится что-то сделать. Ее сушили, толкли в деревянных ящиках, просеивали получившуюся «муку», а затем «настаивали» в наполненных водой бадьях. Пока переправленный в корытца глиняный раствор подсыхал, приходилось его помешивать, чтобы «мука» окончательно превратилась в пригодное для лепки «тесто».
Карнистир скатал ком глины, хорошенько промял его и опустил на вращающийся круг. Под его руками глина то вытягивалась в высокий конус, то оседала. Пальцами он мягко углубил глину по центру, и она превратилась в некое смутное подобие чаши. Постепенно, разглаживая и придавливая, Карнистир придал глине окончательную форму. Аккуратно сняв с круга получившийся кувшин, он поставил его на деревянный поднос для просушки и завладел следующим комком.
- В Амане мы обычно расписывали такую посуду, - неожиданно заговорил Карнистир, - но сейчас краску не из чего делать.
- Пока глина влажная, можно выдавить палочкой или выложить шнуром узор, - заметила Гиль. Подобрав с земли ветку, она заострила ножом один конец, а другой срезала так, чтобы получилось плоско. - Вот и инструмент готов, - весело сказала она.
Карнистир одобрительно улыбнулся.
- Если б ты только видела кувшины с нашей тирионской кухни, - круг вращался и вращался, - серебряные и золотые, с такой чеканкой, что линии в узоре не толще волоса, а камни по ободу - ярче света Древ. Чаши из синего, алого и зеленого стекла, а иные - из прозрачного, так что наполненные водой, они сверкали, как алмазы. Медные кубки, горящие ослепительным жаром. Расписные сосуды, на каждом из которых - целая история.
Гиль слушала, затаив дыхание. Разве могут с этим сравниться ее неловкие узоры? Она с затаенным стыдом взглянула на то, что получилось. Девушка всегда гордилась своим умением украшать посуду, но теперь понимала, что все это так мелко.
- Как же вы решились оставить такой прекрасный дом… - тихо произнесла она.
- Да вот так, пришлось, - фыркнул Карнистир. Круг слегка дрогнул, но продолжил вращение. - У нас был выбор, что ли, - он явно помрачнел, но не замолчал. Только еще сильнее нахмурился. - Мы вернулись после охоты в Форменос, а там оплавленная стена и убитый король. Видела бы ты глаза отца, когда Майтимо сказал ему. Его крик расколол ночь. Нет, не было у нас выбора.
- А что же боги… Валар?
- Ни помощи, ни совета от них не пришло. Тогда мы призвали их сами, своей клятвой.
Багровое пламя факелов трепетало на ветру, отбрасывая блики на лица.
- Слово мое крепко и вечно, нерушимы оковы, что я принимаю. Троном Манвэ и Варды, Таникветиль белоснежной, я клянусь отыскать Сильмарилли через землю и море, сквозь пустыни и горы, и сомнений не ведать. Именем Эру я клятву скрепляю. Да низринет меня Он во Тьму бесконечную, если слова я не сдержу.
- Будь он враг либо друг, либо отродье Моринготто, будь он смертный - ни закон, ни любовь, ни помощь Валар, ни сила, ни милость, ни мрачный рок не защитят от мести сыновей Феанаро того, кто унес бы, добыл бы иль завладел бы Сильмариллями. Именем Эру!
- Все слышали клятву! [3]
И обет был принят.
Гиль не понимала, как это возможно, но вместо слов в ее голове возникла картинка, словно она сама видела и факелы, и темные фигуры, и обнаженные мечи. И ее обуял ужас. Как страшно быть связанным таким словом...
- Но Валар все-таки помогли вам? Как бы вы иначе смогли пересечь море?
От такой наивности Карнистир на миг забыл, что надо вращать круг, и глина с хлюпанием осела. Он постучал указательным пальцем по виску, испачкав волосы.
- Помогли, как бы не так. Скорее уж, всячески мешали. Но хуже всего, что даже наши давние друзья, телери-мореходы, отказались пойти с нами или дать свои корабли. Потому что мы были неправы и дураки. - Карнистир завертел круг с такой скоростью, что тот замелькал размытым пятном. - Нам пришлось эти корабли забрать силой. И поверь, залитые кровью бывших друзей палубы - это то, что я никогда не смогу забыть.
Гиль окаменела. Ей хотелось закричать от бессильной ярости на судьбу, которая свела ее с теми, кто с виду казался воплощением света, а на деле были не больше, чем убийцами.
Убийцами, которые спасли ей жизнь. Она отказывалась поверить в то, что услышала. Сокол, ласковый Тьелкормо, убивал? Убивал не орков, а таких же, как он? Златоволосый и ясный Лаурэлассэ - убивал? Сидящий перед ней строгий и прекрасный нолдо - убивал?
Она должна была что-то сказать, но у нее перехватило горло. Тогда Гиль развернулась и пошла прочь.
И Морифинвэ Карнистир, на чьем счету было девять оборванных жизней телери, понял, о чем она промолчала.
Гиль шла по лагерю, будто в бреду. Невидящим взором она скользила по палаткам и домикам, по занимающимися своими делами обитателями лагеря. Как ни в чем не бывало. Словно это не они не так давно убивали друзей, которые имели неосторожность им отказать. А нынче они украшают двери новых домов нарядной резьбой.
Гиль воображала, что начала понимать нолдор, но услышанное кристально ясно показало: она обманывалась. Должен был быть другой способ переправиться. Она смахнула слезу со щеки. А они его вообще искали? Или пошли кратчайшим путем, пусть он и пролегал по телам бывших друзей? Что еще они способны сделать с теми, кто вольно или невольно им помешает? И кто может сказать, что нолдор сочтут помехой своим планам? Досадной случайностью, через которую они переступят и пойдут дальше.
Ее взгляд упал на алые знамена. Цвет штандартов напомнил ей о крови, и она почувствовала тошноту.
Увидев перед собой конюшни, Гиль некоторое время стояла, моргая, словно не могла понять, как она тут очутилась. Озарение пришло пару мгновений спустя. Она должна добраться до места гибели ее рода. Над телами ее родных насыпали курган убийцы. Которые, вдобавок, не выражают ни малейшего раскаяния или сожаления по этому поводу. При этой мысли девушку затошнило еще сильнее. Она не будет брать коня, она и так знает, куда идти - после того, как столько изучала карты вместе с Феанаро.
Феанаро. Он спас ее. Он был добр к ней. Он рассказал ей о Валиноре. Он солгал ей! Нет, поправила она себя. Не солгал. Умолчал о некоторых вещах, которые в его глазах, верно, пустяки, не стоящие упоминания. Осознание этого почему-то ранило Гиль. Она так и осталась чужой - нолдор были повязаны клятвой и кровью, и это делало их больше, чем одним народом, больше, чем семьей. И после того, что она узнала, Гиль рассталась с нелепым желанием стать частью этого единства.
Девушка всхлипнула. Теперь-то она точно осталась одна во всем мире. Гиль отчаянно хотелось иметь хоть кого-то, кому можно верить; пустые надежды. Если ей удастся побывать на могиле, оттуда она отправится в Семиречье, откуда вышел ее народ.
В следующий раз она очнулась от своих мыслей неподалеку от ворот. В голове ее монотонно и тягуче, как заклятье старой знахарки, билось «домой-Семиречье-домой-Семиречье». И словно в этих словах на деле была таинственная сила, ворота раскрылись, впуская группу воинов. Они явно были обеспокоены, судя по тому, как активно жестикулировали, рассказывая что-то тем, кто стоял на страже. Увлеченная разговором стража не так пристально следила за воротами, тем более что в лагерь въехали еще не все.
Гиль встрепенулась. Вот оно, ее спасение. Девушка призвала на помощь все свое мужество и, нырнув под коня ближайшего к ней воина, метнулась за створку. Полдела сделано; осталось проскользнуть мимо внешней цепи дозорных. Она уселась под стеной так, чтобы ее не было видно из лагеря, и принялась размышлять.
Ворота закрылись. Гиль сидела, обхватив колени руками, и потихоньку осознавала, что шансы пробраться мимо дозорных исчезающе малы.
Резкий сигнал рога заставил ее подскочить. За время, проведенное в лагере, Гиль уже успела выучить основные сигналы. Этот значил сбор. Она насторожилась. Следующий сигнал заставил девушку похолодеть. Рог проиграл выезд. Боевой выезд. Неужели поблизости орки? Она вздрогнула от страха и почти пожалела о своем поступке. Но только почти. Орки убивали врагов. Нолдор убивали друзей.
Гиль поднялась на ноги и двинулась за угол. Возможно, внешних дозорных сейчас отзовут, и ей вовсе не хотелось, чтобы ее заметили. Так и случилось: прежде чем из лагеря выехали воины, под защиту стен вернулись дозорные.
Путь был открыт.
Лаурэлассэ поправил лук на плече. Не обнаружив больше никаких следов орков, они возвращались тем же путем, через лес. Амбарусса хотел бы пойти дальше, но время неумолимо диктовало свои условия: пора было возвращаться, иначе еще кого-нибудь отправили бы уже на их поиски.
Обратная дорога давалась проще и быстрее. Уже не отвлекаясь по сторонам, они шли к лагерю кратчайшим путем. Вскоре деревья стали реже, кустарник ниже, а земля под ногами - суше. Еще немного, и нолдор вышли на опушку. Взглянув на друга, Амбарусса не удержался от смешка: в роскошной золотой косе Лаурэлассэ, изрядно растрепавшейся по пути, собрался весь лесной сор - иголки, веточки, листья и невесть что еще. Сам Амбарусса волосы обвязывал тугими кожаными жгутами, так что растрепать их мог разве что ураган. Лаурэлассэ уже открыл рот, чтобы высказаться по поводу ехидных улыбочек, как вдруг дернул Амбаруссу за рукав, вынуждая снова отступить под еловый полог.
Амбарусса и сам уже увидел то, что мгновением раньше заметил Лаурэлассэ. Вдоль леса, по опушке, двигалась какая-то фигура.
- Это еще что такое... - озадаченно пробормотал Амбарусса. Лаурэлассэ только покачал головой.
- Что бы это ни было, вряд ли оно представляет для нас угрозу, - продолжил Амбарусса.
- Уверен? А если это кто-то из моринготтовых тварей?
- Это явно не валарауко, а с орком-одиночкой мы справимся. Было бы хорошо захватить его живым и расспросить. - Амбарусса плавно вытянул меч. - Давай, ты заходишь ему сзади.
- Да ты последний рассудок потерял, и я вместе с тобой, - вынес вердикт Лаурэлассэ, пригибаясь и радуясь тому, что трава была достаточно высокой, чтобы не ползти.
Стебли душистого ковыля едва заметно колыхались, указывая, где скрылся Амбарусса. Трава, которая так хорошо скрывала нолдор, мешала им же точно разглядеть движения загадочной фигуры. К счастью, таинственное существо не особо заботилось о том, чтобы стеречься от чужих глаз. Подобравшись, как ему показалось, достаточно близко, Амбарусса резко вынырнул из травы и наставил на существо меч.
К его удивлению, существо вскрикнуло, а затем изумленно и недоверчиво воскликнуло: «Амбарусса?»
Тот округлил глаза. С головы таинственного странника упал капюшон, и Амбарусса увидел, что перед ним стоит Гиль. Позади нее из травы вырос Лаурэлассэ, который был озадачен увиденным не меньше.
- Что ты тут делаешь? - ошарашенно поинтересовался Амбарусса, убирая меч. Гиль следила за его жестами с явным опасением.
- Я... мне нужно... - она лихорадочно соображала, что сказать. Правду? Неосмотрительно. Солгать? А если они поймут, что она лжет? - Сперва дайте слово, что не помешаете мне, - сказала Гиль, стараясь, чтобы голос звучал твердо.
Изумление Амбарусса достигло предела. Он сморщил нос.
- Хорошо, но что происходит?
У Гиль было чувство, что она прыгает с обрыва, а дна не видать.
- Я ушла из вашего лагеря.
- Что-о-о? - вырвалось у Лаурэлассэ.
Девушка подпрыгнула и обернулась.
- Извини, - пробормотал Лаурэлассэ, подходя к Амбаруссе. - Мы думали, ты какое-то моринготтово отродье, вот и хотели тебя поймать.
Его слова, кажется, Гиль совершенно не успокоили.
- Идешь к своим? Узнала, что где-то близко живут еще атани? Но почему не попросила проводить? - Амбарусса никак не мог понять, по какой причине она бродит тут одна.
Гиль помотала головой. Видно было, что объяснение дается ей с трудом.
- Я... Только ты обещал отпустить, помнишь? Я ушла из-за того, что мне Карнистир рассказал. Про... про телери, - она поставила ударение неверно, но Амбарусса понял.
Лаурэлассэ присвистнул.
- Вот так так, - протянул он.
- Ты можешь поточнее сказать? - спокойно спросил Амбарусса.
Она замотала головой еще отчаянней. Почему, ну почему ей так не везет? Почему она решила непременно ответить правду?
- Не знаю, что именно тебе сказал Карнистир, но этого было довольно, чтобы ты сочла нас чудовищами, так?
От горького упрека, прозвучавшего в словах Амбаруссы, Гиль стало не по себе, но это чувство не имело ничего общего со страхом. По крайней мере, страхом за себя. Интонации Амбаруссы впервые заставили ее поколебаться. Верно ли она рассудила?
- Разве кто-то из нас причинил тебе зло?
- Нет, - прошептала Гиль. - Но зло, причиненное другим, остается злом.
Амбарусса кивнул, устало проведя по лбу рукой. Она бросала ему в лицо те же слова, которые он говорил сам себе. И Амбарусса готов был поспорить на что угодно, что каждый, кто прошел через Альквалондэ, вел похожую беседу со своей совестью.
- Конечно, - согласился он. - Вольно ж тебе думать, что есть только белое и черное.
- А это не так? - вскинула голову Гиль.
- Нет, - вмешался Лаурэлассэ, - не так. Мы могли бы остаться в Валиноре, отдав Моринготто остальной мир. Никто не хотел убивать телери, но так случилось. И за это каждый из нас ответит в свой срок.
В его словах звучала такая боль, что Гиль вздрогнула. Все начинало представать совсем в ином свете. Гиль думала, что ошиблась в нолдор, что за внешним благородством и великодушием на деле скрывалось бессердечие и холодность. Она и впрямь ошибалась. Но в другом.
- Не бойся, - Амбарусса истолковал ее движение по-своему. - У тебя есть мое слово. Что бы ты себе ни вообразила, ни одному эльда нелегко поднять руку кого-то из детей Эру. Думаю, что в этом мы ничем не отличаемся от атани. - Он криво усмехнулся.
Гиль стиснула руки. Что она наделала? Почему не поговорила хотя бы с Торно, прежде чем уходить? Как могла так легко убедить себя в том, что их молчание - это безразличие, когда их молчание на деле было зияющей раной?
- Меня так поразил рассказ Карнистира, что мне и в голову не пришло попытаться понять или хотя бы узнать больше, - сказала она, смотря куда-то под ноги. - Простите.
За этим коротким словом скрывалось так много. Простите за мои мысли о вас. Простите за мое осуждение. И Амбарусса это видел.
- Можешь вернуться и попробовать. - Он испытующе посмотрел на нее.
- Как я буду глядеть вам в глаза после этого? Ты верно сказал: я сочла вас ничем не лучше орков, даже не дав себе труд разобраться.
- Мы торчим тут уже слишком долго. Девочка, определяйся, с нами ты или нет, - поторопил Лаурэлассэ. - Мы уже выбрали. Из-за этого распались наши семьи. Решай.
- Простите, - повторила Гиль. - Я бы хотела вернуться, но своим поступком я разрушила то доброе, что были между нами.
- Не думаю, - возразил Амбарусса. - Вряд ли кто-нибудь уже узнал о твоем уходе. А если и так, всегда можно объясниться. Это поможет понять: и тебе, и нам.
- Спасибо, - прошептала Гиль. - Я с вами.
Она была неправа от начала и до конца, но вновь получила шанс, который, Гиль знала точно, не заслужила.
***Майтимо содрал с плеч походный серый плащ и раздраженно швырнул его на скамью. Он не переставал благодарить Эру, что они наконец-то перенесли место для совета в один из свежепостроенных домиков: постоянно нависающий над головой полог палатки сводил его с ума.
Следом за старшим сыном вошел не менее раздраженный Феанаро. Вещами он швыряться он не стал, несмотря на горячее желание так поступить. Вместо этого он подчеркнуто аккуратно отстегнул перевязь с мечом и поставил его на стойку для оружия.
За ними в комнату ступил Тьелкормо, который пока был спокоен, но его мирный настрой находился под угрозой, учитывая окружение. Третий сын Феанаро обладал отличной восприимчивостью к настроениям семьи.
- Это же ясно, как свет: надо действовать по плану, а не как придется. - Майтимо с трудом держал себя в руках.
- Собираешься составить план, который предусмотрит все?
- Может, расскажете, что произошло, а потом продолжите ругаться? - предложил потихоньку закипающий Тьелкормо. С того момента, как отряд под предводительством отца и брата вернулся в лагерь, они не переставая обменивались обвинениями.
- Что произошло? - Майтимо упер правую руку в бок и метнул на отца очередной сердитый взгляд. - У нас был план сражения - хороший план, - поспешил уточнить он, - который отлично работал. Пока кто-то не обнажил правый фланг, чем и воспользовались орки. Тупые твари, но способны ведь задавить одним числом, а их было не меньше сотни, тогда как нас в три раза меньше. Никак не пойму, отец, зачем было это делать?
Феанаро, к которому был обращен гневный вопрос, нахмурился, сочтя, что сын в своем возмущении зашел слишком далеко.
- У тебя никогда не мелькала мысль, что даже хорошие приемы - всего лишь подспорье? Сражение всегда пойдет иначе, нежели ты его себе представляешь. Что мы и имели в данном случае.
- Оно пошло иначе из-за наших - твоих - действий. Орки вклинились в линию и едва нас не окружили.
- Но не окружили же.
- Потому что мне пришлось закрывать эту дыру!
- А как иначе было вытряхнуть тебя из твоих планов?
Майтимо ошеломленно пытался вернуть себе дар речи. Наконец, ему это удалось.
- Ты использовал стычку, чтобы научить меня чему-то? - Он взмахнул руками. - Чудо, что мы победили и никто не погиб! Учиться на живых... - Майтимо захлебнулся от ярости.
- Помолчи, - холодно сказал - приказал - Феанаро. Кованые наручи на его руках тускло блестели в голубом сиянии светильников. - Это не чудо, а обыкновенный расчет. Я не стал бы рисковать ничьей жизнью ради того, чтобы преподать тебе урок. И намного, намного хуже было бы позволить тебе допускать такие ошибки в крупном сражении. Твое пристрастие к порядку опасно не только для тебя, но и для тех, кого ты ведешь за собой.
Тьелкормо счел за лучшее притвориться, что его вообще тут нет. Оказаться объектом отцовского внимания, когда он в таком расположении духа, - не самая здравая идея.
- Ты должен уметь рисковать, - продолжал Феанаро. - Сберечь каждого не получится. Бояться пожертвовать несколькими - значит потерять всех.
Майтимо упрямо закусил губу.
- Ты не мог знать наверняка. Почему нельзя было об этом сказать?
- Потому что это то знание, которые можно получить только из собственного опыта, а не из чужих слов. Если я погибну, - Феанаро взмахом руки оборвал готовые вырваться у обоих сыновей возражения, - именно тебе, Нельяфинвэ, придется принимать решения. И зачастую они будут далеки от приятных. - Феанаро сдавил пальцами виски, пытаясь успокоиться. Видит Эру, он любил сыновей больше жизни, но иногда они приводили его в бешенство. - Все. Прочь с глаз моих. И пришлите сюда Торно.
Феанаро отвернулся к окну, ясно давая понять, что разговор окончен и дальнейших возражений он не потерпит. За спиной у него тихонько скрипнула дверь.
Если говорить начистоту, Гиль была рада вернуться. Она привязалась к нолдор, и рассказ Карнистира тем сильнее ударил по ней, что она восхищалась ими - как народом и каждым по отдельности. Гиль казалось невероятным, что они способны на такое. Обратную дорогу до лагеря она молчала, отчасти потому, что ей нечего было сказать тем, кого она поспешила осудить, отчасти оттого, что размышляла. Ни Амбарусса, ни Лаурэлассэ с ней не заговаривали, и Гиль чувствовала благодарность за это. Ей нужно пережить и свыкнуться с этим знанием - или все-таки уйти. Гиль могла только гадать, как сами нолдор живут с осознанием того, что они совершили, но ей хватило такта хотя бы на то, чтобы не лезть в душу тем, кому она наговорила столько неприятных вещей.
За воротами лагеря Гиль еще раз сказала им: «Спасибо», - и уже пошла было в сторону целительских палаток, как они удивили ее снова. Лаурэлассэ обнял ее за плечи и на мгновение прижал к себе.
- Тебе тяжело. Мы понимаем.
- В жизни не все бывает так, как задумываешь. Иногда добрые намерения оборачиваются кромешным ужасом, - добавил Амбарусса.
Они направились к главному домику, а Гиль так и осталась стоять, глядя им вслед. Потом она все же дошла до палатки, которую делила с Лайрэ, зажгла свечи, сняла накидку, села на сундук и заплакала.
Когда дверь повторно скрипнула, впуская Торно, Феанаро обернулся.
- Как вы удачно в этот раз, мне даже работы не нашлось, - в голосе старшего целителя явно звучало удовлетворение.
- Стараемся, - ответил Феанаро. - Пойдем-ка.
Они вышли на крыльцо. Феанаро указал на приземистый длинный домик, стоящий справа.
- Забирайте под палаты исцеления. Не очень большой пока, но лучше, чем палатки.
- Не то слово, - воодушевленно отозвался Торно. - Ты меня только за этим позвал?
- Я бы предложил посидеть за чашей подогретого вина, но ни чаши, ни вина, ни времени, - усмехнулся Феанаро, облокотившись на простые, безо всяких украшений перила.
- Я могу заварить травяной чай, - подмигнул Торно. - Тебе это точно пойдет на пользу.
Ответом ему стал насмешливый взгляд.
- Целитель всегда целитель?
- Король всегда король? - в тон Феанаро откликнулся Торно. - Я это как друг говорю, не как целитель. Тебе не на перила опираться надо, а на чье-то плечо.
Феанаро выпрямился и скрестил руки на груди.
- Обойдусь.
- Я и не сомневался. Но если не хочешь совета друга, вот тебе распоряжение целителя - больше отдыхать.
- Упрямство всем целителям Эстэ раздает? - улыбнулся Феанаро. Искренне улыбнулся, открыто.
- Что ты, - махнул рукой Торно, - упрямей тебя никого нет.
- Продолжай. - Феанаро заложил пальцы за кожаный пояс. - У тебя, смотрю, накопилось предельное число замечаний.
Торно сделал вид, что крайне заинтересован ступеньками под ногами, особенно второй сверху, с небольшой трещинкой. Наконец, он поднял голову, но на Феанаро все равно не посмотрел.
- Мне лучше пойти и заняться переездом. Времени и впрямь нет. Но если надумаешь, моя компания и мой чай всегда в твоем распоряжении.
Феанаро неожиданно подумал, что был бы рад совсем иному обществу - не потому, что не хотел разговарить с Торно, а потому, что желал говорить с другим. Другой. Он избегал называть имя даже про себя, чтобы не позволить этой, пахнущей опасностью, мысли засесть в голове.
- Да, и еще: в этом доме есть несколько свободных комнат. Я думал сперва расположить там хранилище, но свитки и прочее заняли не так много места. Так что отправляй туда своих девушек-помощниц. Сколько их у тебя, четыре, пять?
- Постоянных четверо. Целителей-то я поселю рядом с палатами для раненых.
Феанаро кивнул, признавая разумность такого размещения.
- Вот и отлично. Свободных комнат там как раз четыре, так что никому тесниться не придется. Три с правой стороны и одна слева от зала совета.
- А ты?
- Для меня и палатка хороша.
- Правда, о чем это я, - пробормотал Торно, спускаясь с крыльца.
Феанаро пожал плечами и легко сбежал по ступенькам. Наверно, отдых не помешает даже ему, хотя бы в качестве лекарства от странных мыслей.
Он методично загонял себя до состояния отсутствия мыслей как таковых, деля свое время между кузницей, редкими вылазками, возведением укреплений, составлением карт, словарей и планов строительства. Тщетно. В какой-то момент он перестал заниматься языком атани, а потом пришлось бросить и синдарин, настолько все сплелось в его глазах воедино. Он избегал палаток целителей, бесед с Торно сверх необходимого, избегал кухонь, общих посиделок и прогулок к озеру, и был уверен, что вся эта блажь, исподволь прокравшаяся в голову, пройдет. В конце концов, это не более, чем интерес к новому.
Но… Коготок увяз - всей птичке пропасть.
[1] Nautilus Pompilius «Воздух»
[2] Nautilus Pompilius «Летучая мышь»
[3] Слова обеих клятв приведены почти дословно из поэмы «Исход нолдоли» (HoME-III) с добавлением некоторых деталей из «Сильмариллиона».
В этой главе я наконец-то определила для себя, как именно звучала клятва.
Эпизод 11. В никуда
Воздух выдержит только тех,
Только тех, кто верит в себя.
Ветер дует туда, куда
Прикажет тот, кто верит в себя. [1]
Ведьма или ангел, птица или зверь -
Вернись, я оставлю открытым окно и незапертой дверь!
Смерть или спасенье, свет ты или тьма -
Если не вернешься, я впервые узнаю, как сходят с ума. [2]
С потревоженных еловых ветвей обрушилась настоящая стена воды. Амбарусса недовольно сморщился, когда между лопатками защекотал холодный ручей.
- Извини, - одними губами произнес Лаурэлассэ, который и был виновником рукотворного дождя.
Амбарусса мрачно покосился на него и получил в ответ виноватый взгляд. Затем осторожно переступил с ноги на ногу, меняя позу. Они сидели в засаде (вернее будет сказать, стояли) уже довольно долго, так что конечности успели занеменеть. Амбарусса в который раз напомнил себе, что от охоты с собаками он отказался сам.
Ветер, дующий в сторону нолдор, был как нельзя более кстати - никакой приближающийся зверь не смог бы их учуять. В этот раз они караулили кабанов: Лаурэлассэ ненароком обнаружил звериную тропу, и такой случай упускать не следовало.
Над головой стрекотали птицы, и, кроме них, тишину густого ельника ничего не нарушало. Амбарусса смотрел на небольшую топкую поляну. Со всех сторон ее окружала поистине непролазная чащоба. Неудивительно, что кабаны облюбовали это место.
В Амане нолдор, бывало, охотились в сосновых лесах, звонких и светлых. Золотой свет пятнал землю, усыпанную ковром из порыжевших иголок, и в воздухе витали запахи хвои, разогретой древесины, смолы. Иногда Амбарусса, завороженный, опьяненный этими лесами, отставал от остальных, спешивался и бездумно бродил между сосен, легко касаясь шершавых стволов. Славные леса были в Амане.
Размышления Амбаруссы прервал шум откуда-то справа. Он двумя пальцами вытянул стрелу из колчана и молниеносно наложил ее на тетиву. Лаурэлассэ поудобнее перехватил копье. Невидимые за кустами остальные нолдор наверняка сделали то же самое.
Треск и хруст усиливался. Звери шли прямо на засаду. Амбарусса неотрывно глядел вперед, опасаясь пропустить нужный момент.
Еловые ветки по другую сторону прогалины раздвинулись, а потом сомкнулись снова за спиной шагнувшего на поляну зверя - вовсе не того, которого ожидали увидеть охотники. Поводя уродливой головой, принюхиваясь и присматриваясь, посреди леса стоял орк. Амбарусса еле удержал руку, уже готовую отпустить тетиву, и надеялся только, что и прочим хватит выдержки. Он осторожно опустил лук и, показав Лаурэлассэ на других нолдор, жестами скомандовал отход. Тот исчез в кустах, но спустя какое-то время вернулся.
«Я не оставлю тебя одного», - читалось у него на лбу.
Препираться не было ни возможности, ни желания, и Амбарусса досадливо пожал плечами. Он бы справился сам, но помощь еще никогда не мешала. Нужно было узнать, сколько орков в окрестностях и куда они направляются. Переглянувшись, нолдор нырнули в глухую чащобу, огибая поляну с двух сторон.
Продирающихся сквозь лес орков было слышно все лучше, но по шагам никто бы не взялся определить, сколько их: что один, что десяток шумели одинаково громко. Амбарусса на ходу стер с лица налипшую паутину. Он давно уже изгваздал рукава, постоянно отодвигая колючие и мокрые ветви.
Уже можно было разобрать отрывистые выкрики. То, как орки общались между собой, в иное время стало бы хорошим предметом спора для ламбенголмор. Амбарусса считал, что тут спорить не о чем: никто же всерьез не обсуждает, как «договариваются» между собой волки. Довольно знать их сигналы. Отец придерживался на этот счет другого мнения, но когда это у него не было другого мнения?
Он резко забрал влево, чтобы оказаться поближе к врагам. От орков теперь его отделял только ненадежный зеленый полог густо разросшегося кустарника. Амбарусса смотрел, как твари ломятся по лесу, и считал. Отряд оказался средним по размеру, но пока не было никакой возможности узнать, не следуют ли за передовой группой еще. Амбарусса задумался. Отступившие по его приказу нолдор так или иначе доставят в лагерь весть об орках. Пусть воины не сумеют назвать точное число орков, лагерь все же будет предупрежден. Гораздо важнее узнать, нет ли поблизости еще врагов.
Амбарусса дождался, пока утихнет шум уходящих орков, и пересек их тропу. Как он и предполагал, с другой стороны, шагах в тридцати правее, точно так же наблюдал Лаурэлассэ.
- Надо идти дальше, - тихо сказал Амбарусса.
- Да, - не менее тихо ответил Лаурэлассэ, - я тоже об этом думал. Разделимся?
Амбарусса потеребил ворот плаща, раздумывая.
- Нет, - наконец, решил он. - Самое важное - обследовать местность и сообщить об этом остальным наверняка. Если мы разделимся и с одним из нас что-то произойдет, второй не будет знать, что надо вернуться в лагерь.
Если у Лаурэлассэ и были какие-то возражения, он оставил их при себе.
***Подумать только. Ее народ всегда считал, что кроме них в этом мире никого нет. А потом она узнала, что есть море, а за морем - эльдар и Валар, которые отличаются от людей так же, как сами люди - от темных тварей. Гиль до сих пор не могла это осознать. У нее не было причин не верить Феанаро, но в голове не укладывалась истинная картина мира. Теперь еще и выяснилось, что эльдар жили и прямо тут, по эту сторону моря, совсем недалеко от земель ее народа - а она даже не подозревала об их существовании!
Они не переставали ее изумлять. Единственное слово, которое годилось для их описания, отдавало преувеличением и незрелым восторгом, но было правдивым - совершенство. Гиль с жадностью впитывала все, что могла узнать, услышать, выспросить: о жизни за морем, о Валар, о мире. А нолдор охотно делились с ней всем, что знали сами, учили и наставляли.
Вместе с квенья в жизни Гиль появились не только новые слова - новые вещи и понятия. Мало-помалу она проникалась образом мыслей нолдор, вдохновлялась их целями, заражалась их идеями. Нолдор пришли в Эндорэ не просто жить, они пришли обустроить эту землю и спасти ее от темных тварей, как спасли саму Гиль. Главным же было повергнуть Моринготто. Об этом никто не говорил вслух, но все настолько явно это подразумевали, что уточнять было бы и нелепо. Об очевидном не говорят, оно прорывается само - в резком жесте, блеске клинка, гневном взгляде.
Ей было тем проще, что ее собственные чувства звучали в унисон с настроем нолдор. Сердце ее после гибели родных ожесточилось. Раньше Гиль и представить не могла, что способна так сильно, до удушья, ненавидеть. Ей хотелось, чтобы все, все орки исчезли с лица земли. Вместе с их создателем. Гиль желала не мести. Если мир и вправду устроен так, как рассказывал Феанаро, то в мире должно быть воздаяние. За морем свет, тут тьма. Свет пришел, чтобы одолеть тьму. Все просто, как и должно быть: в жизни нет ничего сложного, есть хорошее и есть плохое, и каждое здравомыслящее существо твердо может отличить одно от другого.
Мысли Гиль время от времени возвращались к этому. Вот и сейчас она раздумывала о том, как ей крупно, несказанно, чудесно повезло не только выжить, но и получить шанс на справедливость.
И от этого она слегка улыбалась, пока наравне с другими под руководством хмурого и чем-то недовольного Карнистира занималась подготовкой глины для посуды. Озерная глина, перемешанная с песком, нуждалась в тщательной очистке, прежде чем из нее получится что-то сделать. Ее сушили, толкли в деревянных ящиках, просеивали получившуюся «муку», а затем «настаивали» в наполненных водой бадьях. Пока переправленный в корытца глиняный раствор подсыхал, приходилось его помешивать, чтобы «мука» окончательно превратилась в пригодное для лепки «тесто».
Карнистир скатал ком глины, хорошенько промял его и опустил на вращающийся круг. Под его руками глина то вытягивалась в высокий конус, то оседала. Пальцами он мягко углубил глину по центру, и она превратилась в некое смутное подобие чаши. Постепенно, разглаживая и придавливая, Карнистир придал глине окончательную форму. Аккуратно сняв с круга получившийся кувшин, он поставил его на деревянный поднос для просушки и завладел следующим комком.
- В Амане мы обычно расписывали такую посуду, - неожиданно заговорил Карнистир, - но сейчас краску не из чего делать.
- Пока глина влажная, можно выдавить палочкой или выложить шнуром узор, - заметила Гиль. Подобрав с земли ветку, она заострила ножом один конец, а другой срезала так, чтобы получилось плоско. - Вот и инструмент готов, - весело сказала она.
Карнистир одобрительно улыбнулся.
- Если б ты только видела кувшины с нашей тирионской кухни, - круг вращался и вращался, - серебряные и золотые, с такой чеканкой, что линии в узоре не толще волоса, а камни по ободу - ярче света Древ. Чаши из синего, алого и зеленого стекла, а иные - из прозрачного, так что наполненные водой, они сверкали, как алмазы. Медные кубки, горящие ослепительным жаром. Расписные сосуды, на каждом из которых - целая история.
Гиль слушала, затаив дыхание. Разве могут с этим сравниться ее неловкие узоры? Она с затаенным стыдом взглянула на то, что получилось. Девушка всегда гордилась своим умением украшать посуду, но теперь понимала, что все это так мелко.
- Как же вы решились оставить такой прекрасный дом… - тихо произнесла она.
- Да вот так, пришлось, - фыркнул Карнистир. Круг слегка дрогнул, но продолжил вращение. - У нас был выбор, что ли, - он явно помрачнел, но не замолчал. Только еще сильнее нахмурился. - Мы вернулись после охоты в Форменос, а там оплавленная стена и убитый король. Видела бы ты глаза отца, когда Майтимо сказал ему. Его крик расколол ночь. Нет, не было у нас выбора.
- А что же боги… Валар?
- Ни помощи, ни совета от них не пришло. Тогда мы призвали их сами, своей клятвой.
Багровое пламя факелов трепетало на ветру, отбрасывая блики на лица.
- Слово мое крепко и вечно, нерушимы оковы, что я принимаю. Троном Манвэ и Варды, Таникветиль белоснежной, я клянусь отыскать Сильмарилли через землю и море, сквозь пустыни и горы, и сомнений не ведать. Именем Эру я клятву скрепляю. Да низринет меня Он во Тьму бесконечную, если слова я не сдержу.
- Будь он враг либо друг, либо отродье Моринготто, будь он смертный - ни закон, ни любовь, ни помощь Валар, ни сила, ни милость, ни мрачный рок не защитят от мести сыновей Феанаро того, кто унес бы, добыл бы иль завладел бы Сильмариллями. Именем Эру!
- Все слышали клятву! [3]
И обет был принят.
Гиль не понимала, как это возможно, но вместо слов в ее голове возникла картинка, словно она сама видела и факелы, и темные фигуры, и обнаженные мечи. И ее обуял ужас. Как страшно быть связанным таким словом...
- Но Валар все-таки помогли вам? Как бы вы иначе смогли пересечь море?
От такой наивности Карнистир на миг забыл, что надо вращать круг, и глина с хлюпанием осела. Он постучал указательным пальцем по виску, испачкав волосы.
- Помогли, как бы не так. Скорее уж, всячески мешали. Но хуже всего, что даже наши давние друзья, телери-мореходы, отказались пойти с нами или дать свои корабли. Потому что мы были неправы и дураки. - Карнистир завертел круг с такой скоростью, что тот замелькал размытым пятном. - Нам пришлось эти корабли забрать силой. И поверь, залитые кровью бывших друзей палубы - это то, что я никогда не смогу забыть.
Гиль окаменела. Ей хотелось закричать от бессильной ярости на судьбу, которая свела ее с теми, кто с виду казался воплощением света, а на деле были не больше, чем убийцами.
Убийцами, которые спасли ей жизнь. Она отказывалась поверить в то, что услышала. Сокол, ласковый Тьелкормо, убивал? Убивал не орков, а таких же, как он? Златоволосый и ясный Лаурэлассэ - убивал? Сидящий перед ней строгий и прекрасный нолдо - убивал?
Она должна была что-то сказать, но у нее перехватило горло. Тогда Гиль развернулась и пошла прочь.
И Морифинвэ Карнистир, на чьем счету было девять оборванных жизней телери, понял, о чем она промолчала.
Гиль шла по лагерю, будто в бреду. Невидящим взором она скользила по палаткам и домикам, по занимающимися своими делами обитателями лагеря. Как ни в чем не бывало. Словно это не они не так давно убивали друзей, которые имели неосторожность им отказать. А нынче они украшают двери новых домов нарядной резьбой.
Гиль воображала, что начала понимать нолдор, но услышанное кристально ясно показало: она обманывалась. Должен был быть другой способ переправиться. Она смахнула слезу со щеки. А они его вообще искали? Или пошли кратчайшим путем, пусть он и пролегал по телам бывших друзей? Что еще они способны сделать с теми, кто вольно или невольно им помешает? И кто может сказать, что нолдор сочтут помехой своим планам? Досадной случайностью, через которую они переступят и пойдут дальше.
Ее взгляд упал на алые знамена. Цвет штандартов напомнил ей о крови, и она почувствовала тошноту.
Увидев перед собой конюшни, Гиль некоторое время стояла, моргая, словно не могла понять, как она тут очутилась. Озарение пришло пару мгновений спустя. Она должна добраться до места гибели ее рода. Над телами ее родных насыпали курган убийцы. Которые, вдобавок, не выражают ни малейшего раскаяния или сожаления по этому поводу. При этой мысли девушку затошнило еще сильнее. Она не будет брать коня, она и так знает, куда идти - после того, как столько изучала карты вместе с Феанаро.
Феанаро. Он спас ее. Он был добр к ней. Он рассказал ей о Валиноре. Он солгал ей! Нет, поправила она себя. Не солгал. Умолчал о некоторых вещах, которые в его глазах, верно, пустяки, не стоящие упоминания. Осознание этого почему-то ранило Гиль. Она так и осталась чужой - нолдор были повязаны клятвой и кровью, и это делало их больше, чем одним народом, больше, чем семьей. И после того, что она узнала, Гиль рассталась с нелепым желанием стать частью этого единства.
Девушка всхлипнула. Теперь-то она точно осталась одна во всем мире. Гиль отчаянно хотелось иметь хоть кого-то, кому можно верить; пустые надежды. Если ей удастся побывать на могиле, оттуда она отправится в Семиречье, откуда вышел ее народ.
В следующий раз она очнулась от своих мыслей неподалеку от ворот. В голове ее монотонно и тягуче, как заклятье старой знахарки, билось «домой-Семиречье-домой-Семиречье». И словно в этих словах на деле была таинственная сила, ворота раскрылись, впуская группу воинов. Они явно были обеспокоены, судя по тому, как активно жестикулировали, рассказывая что-то тем, кто стоял на страже. Увлеченная разговором стража не так пристально следила за воротами, тем более что в лагерь въехали еще не все.
Гиль встрепенулась. Вот оно, ее спасение. Девушка призвала на помощь все свое мужество и, нырнув под коня ближайшего к ней воина, метнулась за створку. Полдела сделано; осталось проскользнуть мимо внешней цепи дозорных. Она уселась под стеной так, чтобы ее не было видно из лагеря, и принялась размышлять.
Ворота закрылись. Гиль сидела, обхватив колени руками, и потихоньку осознавала, что шансы пробраться мимо дозорных исчезающе малы.
Резкий сигнал рога заставил ее подскочить. За время, проведенное в лагере, Гиль уже успела выучить основные сигналы. Этот значил сбор. Она насторожилась. Следующий сигнал заставил девушку похолодеть. Рог проиграл выезд. Боевой выезд. Неужели поблизости орки? Она вздрогнула от страха и почти пожалела о своем поступке. Но только почти. Орки убивали врагов. Нолдор убивали друзей.
Гиль поднялась на ноги и двинулась за угол. Возможно, внешних дозорных сейчас отзовут, и ей вовсе не хотелось, чтобы ее заметили. Так и случилось: прежде чем из лагеря выехали воины, под защиту стен вернулись дозорные.
Путь был открыт.
Лаурэлассэ поправил лук на плече. Не обнаружив больше никаких следов орков, они возвращались тем же путем, через лес. Амбарусса хотел бы пойти дальше, но время неумолимо диктовало свои условия: пора было возвращаться, иначе еще кого-нибудь отправили бы уже на их поиски.
Обратная дорога давалась проще и быстрее. Уже не отвлекаясь по сторонам, они шли к лагерю кратчайшим путем. Вскоре деревья стали реже, кустарник ниже, а земля под ногами - суше. Еще немного, и нолдор вышли на опушку. Взглянув на друга, Амбарусса не удержался от смешка: в роскошной золотой косе Лаурэлассэ, изрядно растрепавшейся по пути, собрался весь лесной сор - иголки, веточки, листья и невесть что еще. Сам Амбарусса волосы обвязывал тугими кожаными жгутами, так что растрепать их мог разве что ураган. Лаурэлассэ уже открыл рот, чтобы высказаться по поводу ехидных улыбочек, как вдруг дернул Амбаруссу за рукав, вынуждая снова отступить под еловый полог.
Амбарусса и сам уже увидел то, что мгновением раньше заметил Лаурэлассэ. Вдоль леса, по опушке, двигалась какая-то фигура.
- Это еще что такое... - озадаченно пробормотал Амбарусса. Лаурэлассэ только покачал головой.
- Что бы это ни было, вряд ли оно представляет для нас угрозу, - продолжил Амбарусса.
- Уверен? А если это кто-то из моринготтовых тварей?
- Это явно не валарауко, а с орком-одиночкой мы справимся. Было бы хорошо захватить его живым и расспросить. - Амбарусса плавно вытянул меч. - Давай, ты заходишь ему сзади.
- Да ты последний рассудок потерял, и я вместе с тобой, - вынес вердикт Лаурэлассэ, пригибаясь и радуясь тому, что трава была достаточно высокой, чтобы не ползти.
Стебли душистого ковыля едва заметно колыхались, указывая, где скрылся Амбарусса. Трава, которая так хорошо скрывала нолдор, мешала им же точно разглядеть движения загадочной фигуры. К счастью, таинственное существо не особо заботилось о том, чтобы стеречься от чужих глаз. Подобравшись, как ему показалось, достаточно близко, Амбарусса резко вынырнул из травы и наставил на существо меч.
К его удивлению, существо вскрикнуло, а затем изумленно и недоверчиво воскликнуло: «Амбарусса?»
Тот округлил глаза. С головы таинственного странника упал капюшон, и Амбарусса увидел, что перед ним стоит Гиль. Позади нее из травы вырос Лаурэлассэ, который был озадачен увиденным не меньше.
- Что ты тут делаешь? - ошарашенно поинтересовался Амбарусса, убирая меч. Гиль следила за его жестами с явным опасением.
- Я... мне нужно... - она лихорадочно соображала, что сказать. Правду? Неосмотрительно. Солгать? А если они поймут, что она лжет? - Сперва дайте слово, что не помешаете мне, - сказала Гиль, стараясь, чтобы голос звучал твердо.
Изумление Амбарусса достигло предела. Он сморщил нос.
- Хорошо, но что происходит?
У Гиль было чувство, что она прыгает с обрыва, а дна не видать.
- Я ушла из вашего лагеря.
- Что-о-о? - вырвалось у Лаурэлассэ.
Девушка подпрыгнула и обернулась.
- Извини, - пробормотал Лаурэлассэ, подходя к Амбаруссе. - Мы думали, ты какое-то моринготтово отродье, вот и хотели тебя поймать.
Его слова, кажется, Гиль совершенно не успокоили.
- Идешь к своим? Узнала, что где-то близко живут еще атани? Но почему не попросила проводить? - Амбарусса никак не мог понять, по какой причине она бродит тут одна.
Гиль помотала головой. Видно было, что объяснение дается ей с трудом.
- Я... Только ты обещал отпустить, помнишь? Я ушла из-за того, что мне Карнистир рассказал. Про... про телери, - она поставила ударение неверно, но Амбарусса понял.
Лаурэлассэ присвистнул.
- Вот так так, - протянул он.
- Ты можешь поточнее сказать? - спокойно спросил Амбарусса.
Она замотала головой еще отчаянней. Почему, ну почему ей так не везет? Почему она решила непременно ответить правду?
- Не знаю, что именно тебе сказал Карнистир, но этого было довольно, чтобы ты сочла нас чудовищами, так?
От горького упрека, прозвучавшего в словах Амбаруссы, Гиль стало не по себе, но это чувство не имело ничего общего со страхом. По крайней мере, страхом за себя. Интонации Амбаруссы впервые заставили ее поколебаться. Верно ли она рассудила?
- Разве кто-то из нас причинил тебе зло?
- Нет, - прошептала Гиль. - Но зло, причиненное другим, остается злом.
Амбарусса кивнул, устало проведя по лбу рукой. Она бросала ему в лицо те же слова, которые он говорил сам себе. И Амбарусса готов был поспорить на что угодно, что каждый, кто прошел через Альквалондэ, вел похожую беседу со своей совестью.
- Конечно, - согласился он. - Вольно ж тебе думать, что есть только белое и черное.
- А это не так? - вскинула голову Гиль.
- Нет, - вмешался Лаурэлассэ, - не так. Мы могли бы остаться в Валиноре, отдав Моринготто остальной мир. Никто не хотел убивать телери, но так случилось. И за это каждый из нас ответит в свой срок.
В его словах звучала такая боль, что Гиль вздрогнула. Все начинало представать совсем в ином свете. Гиль думала, что ошиблась в нолдор, что за внешним благородством и великодушием на деле скрывалось бессердечие и холодность. Она и впрямь ошибалась. Но в другом.
- Не бойся, - Амбарусса истолковал ее движение по-своему. - У тебя есть мое слово. Что бы ты себе ни вообразила, ни одному эльда нелегко поднять руку кого-то из детей Эру. Думаю, что в этом мы ничем не отличаемся от атани. - Он криво усмехнулся.
Гиль стиснула руки. Что она наделала? Почему не поговорила хотя бы с Торно, прежде чем уходить? Как могла так легко убедить себя в том, что их молчание - это безразличие, когда их молчание на деле было зияющей раной?
- Меня так поразил рассказ Карнистира, что мне и в голову не пришло попытаться понять или хотя бы узнать больше, - сказала она, смотря куда-то под ноги. - Простите.
За этим коротким словом скрывалось так много. Простите за мои мысли о вас. Простите за мое осуждение. И Амбарусса это видел.
- Можешь вернуться и попробовать. - Он испытующе посмотрел на нее.
- Как я буду глядеть вам в глаза после этого? Ты верно сказал: я сочла вас ничем не лучше орков, даже не дав себе труд разобраться.
- Мы торчим тут уже слишком долго. Девочка, определяйся, с нами ты или нет, - поторопил Лаурэлассэ. - Мы уже выбрали. Из-за этого распались наши семьи. Решай.
- Простите, - повторила Гиль. - Я бы хотела вернуться, но своим поступком я разрушила то доброе, что были между нами.
- Не думаю, - возразил Амбарусса. - Вряд ли кто-нибудь уже узнал о твоем уходе. А если и так, всегда можно объясниться. Это поможет понять: и тебе, и нам.
- Спасибо, - прошептала Гиль. - Я с вами.
Она была неправа от начала и до конца, но вновь получила шанс, который, Гиль знала точно, не заслужила.
***Майтимо содрал с плеч походный серый плащ и раздраженно швырнул его на скамью. Он не переставал благодарить Эру, что они наконец-то перенесли место для совета в один из свежепостроенных домиков: постоянно нависающий над головой полог палатки сводил его с ума.
Следом за старшим сыном вошел не менее раздраженный Феанаро. Вещами он швыряться он не стал, несмотря на горячее желание так поступить. Вместо этого он подчеркнуто аккуратно отстегнул перевязь с мечом и поставил его на стойку для оружия.
За ними в комнату ступил Тьелкормо, который пока был спокоен, но его мирный настрой находился под угрозой, учитывая окружение. Третий сын Феанаро обладал отличной восприимчивостью к настроениям семьи.
- Это же ясно, как свет: надо действовать по плану, а не как придется. - Майтимо с трудом держал себя в руках.
- Собираешься составить план, который предусмотрит все?
- Может, расскажете, что произошло, а потом продолжите ругаться? - предложил потихоньку закипающий Тьелкормо. С того момента, как отряд под предводительством отца и брата вернулся в лагерь, они не переставая обменивались обвинениями.
- Что произошло? - Майтимо упер правую руку в бок и метнул на отца очередной сердитый взгляд. - У нас был план сражения - хороший план, - поспешил уточнить он, - который отлично работал. Пока кто-то не обнажил правый фланг, чем и воспользовались орки. Тупые твари, но способны ведь задавить одним числом, а их было не меньше сотни, тогда как нас в три раза меньше. Никак не пойму, отец, зачем было это делать?
Феанаро, к которому был обращен гневный вопрос, нахмурился, сочтя, что сын в своем возмущении зашел слишком далеко.
- У тебя никогда не мелькала мысль, что даже хорошие приемы - всего лишь подспорье? Сражение всегда пойдет иначе, нежели ты его себе представляешь. Что мы и имели в данном случае.
- Оно пошло иначе из-за наших - твоих - действий. Орки вклинились в линию и едва нас не окружили.
- Но не окружили же.
- Потому что мне пришлось закрывать эту дыру!
- А как иначе было вытряхнуть тебя из твоих планов?
Майтимо ошеломленно пытался вернуть себе дар речи. Наконец, ему это удалось.
- Ты использовал стычку, чтобы научить меня чему-то? - Он взмахнул руками. - Чудо, что мы победили и никто не погиб! Учиться на живых... - Майтимо захлебнулся от ярости.
- Помолчи, - холодно сказал - приказал - Феанаро. Кованые наручи на его руках тускло блестели в голубом сиянии светильников. - Это не чудо, а обыкновенный расчет. Я не стал бы рисковать ничьей жизнью ради того, чтобы преподать тебе урок. И намного, намного хуже было бы позволить тебе допускать такие ошибки в крупном сражении. Твое пристрастие к порядку опасно не только для тебя, но и для тех, кого ты ведешь за собой.
Тьелкормо счел за лучшее притвориться, что его вообще тут нет. Оказаться объектом отцовского внимания, когда он в таком расположении духа, - не самая здравая идея.
- Ты должен уметь рисковать, - продолжал Феанаро. - Сберечь каждого не получится. Бояться пожертвовать несколькими - значит потерять всех.
Майтимо упрямо закусил губу.
- Ты не мог знать наверняка. Почему нельзя было об этом сказать?
- Потому что это то знание, которые можно получить только из собственного опыта, а не из чужих слов. Если я погибну, - Феанаро взмахом руки оборвал готовые вырваться у обоих сыновей возражения, - именно тебе, Нельяфинвэ, придется принимать решения. И зачастую они будут далеки от приятных. - Феанаро сдавил пальцами виски, пытаясь успокоиться. Видит Эру, он любил сыновей больше жизни, но иногда они приводили его в бешенство. - Все. Прочь с глаз моих. И пришлите сюда Торно.
Феанаро отвернулся к окну, ясно давая понять, что разговор окончен и дальнейших возражений он не потерпит. За спиной у него тихонько скрипнула дверь.
Если говорить начистоту, Гиль была рада вернуться. Она привязалась к нолдор, и рассказ Карнистира тем сильнее ударил по ней, что она восхищалась ими - как народом и каждым по отдельности. Гиль казалось невероятным, что они способны на такое. Обратную дорогу до лагеря она молчала, отчасти потому, что ей нечего было сказать тем, кого она поспешила осудить, отчасти оттого, что размышляла. Ни Амбарусса, ни Лаурэлассэ с ней не заговаривали, и Гиль чувствовала благодарность за это. Ей нужно пережить и свыкнуться с этим знанием - или все-таки уйти. Гиль могла только гадать, как сами нолдор живут с осознанием того, что они совершили, но ей хватило такта хотя бы на то, чтобы не лезть в душу тем, кому она наговорила столько неприятных вещей.
За воротами лагеря Гиль еще раз сказала им: «Спасибо», - и уже пошла было в сторону целительских палаток, как они удивили ее снова. Лаурэлассэ обнял ее за плечи и на мгновение прижал к себе.
- Тебе тяжело. Мы понимаем.
- В жизни не все бывает так, как задумываешь. Иногда добрые намерения оборачиваются кромешным ужасом, - добавил Амбарусса.
Они направились к главному домику, а Гиль так и осталась стоять, глядя им вслед. Потом она все же дошла до палатки, которую делила с Лайрэ, зажгла свечи, сняла накидку, села на сундук и заплакала.
Когда дверь повторно скрипнула, впуская Торно, Феанаро обернулся.
- Как вы удачно в этот раз, мне даже работы не нашлось, - в голосе старшего целителя явно звучало удовлетворение.
- Стараемся, - ответил Феанаро. - Пойдем-ка.
Они вышли на крыльцо. Феанаро указал на приземистый длинный домик, стоящий справа.
- Забирайте под палаты исцеления. Не очень большой пока, но лучше, чем палатки.
- Не то слово, - воодушевленно отозвался Торно. - Ты меня только за этим позвал?
- Я бы предложил посидеть за чашей подогретого вина, но ни чаши, ни вина, ни времени, - усмехнулся Феанаро, облокотившись на простые, безо всяких украшений перила.
- Я могу заварить травяной чай, - подмигнул Торно. - Тебе это точно пойдет на пользу.
Ответом ему стал насмешливый взгляд.
- Целитель всегда целитель?
- Король всегда король? - в тон Феанаро откликнулся Торно. - Я это как друг говорю, не как целитель. Тебе не на перила опираться надо, а на чье-то плечо.
Феанаро выпрямился и скрестил руки на груди.
- Обойдусь.
- Я и не сомневался. Но если не хочешь совета друга, вот тебе распоряжение целителя - больше отдыхать.
- Упрямство всем целителям Эстэ раздает? - улыбнулся Феанаро. Искренне улыбнулся, открыто.
- Что ты, - махнул рукой Торно, - упрямей тебя никого нет.
- Продолжай. - Феанаро заложил пальцы за кожаный пояс. - У тебя, смотрю, накопилось предельное число замечаний.
Торно сделал вид, что крайне заинтересован ступеньками под ногами, особенно второй сверху, с небольшой трещинкой. Наконец, он поднял голову, но на Феанаро все равно не посмотрел.
- Мне лучше пойти и заняться переездом. Времени и впрямь нет. Но если надумаешь, моя компания и мой чай всегда в твоем распоряжении.
Феанаро неожиданно подумал, что был бы рад совсем иному обществу - не потому, что не хотел разговарить с Торно, а потому, что желал говорить с другим. Другой. Он избегал называть имя даже про себя, чтобы не позволить этой, пахнущей опасностью, мысли засесть в голове.
- Да, и еще: в этом доме есть несколько свободных комнат. Я думал сперва расположить там хранилище, но свитки и прочее заняли не так много места. Так что отправляй туда своих девушек-помощниц. Сколько их у тебя, четыре, пять?
- Постоянных четверо. Целителей-то я поселю рядом с палатами для раненых.
Феанаро кивнул, признавая разумность такого размещения.
- Вот и отлично. Свободных комнат там как раз четыре, так что никому тесниться не придется. Три с правой стороны и одна слева от зала совета.
- А ты?
- Для меня и палатка хороша.
- Правда, о чем это я, - пробормотал Торно, спускаясь с крыльца.
Феанаро пожал плечами и легко сбежал по ступенькам. Наверно, отдых не помешает даже ему, хотя бы в качестве лекарства от странных мыслей.
Он методично загонял себя до состояния отсутствия мыслей как таковых, деля свое время между кузницей, редкими вылазками, возведением укреплений, составлением карт, словарей и планов строительства. Тщетно. В какой-то момент он перестал заниматься языком атани, а потом пришлось бросить и синдарин, настолько все сплелось в его глазах воедино. Он избегал палаток целителей, бесед с Торно сверх необходимого, избегал кухонь, общих посиделок и прогулок к озеру, и был уверен, что вся эта блажь, исподволь прокравшаяся в голову, пройдет. В конце концов, это не более, чем интерес к новому.
Но… Коготок увяз - всей птичке пропасть.
[1] Nautilus Pompilius «Воздух»
[2] Nautilus Pompilius «Летучая мышь»
[3] Слова обеих клятв приведены почти дословно из поэмы «Исход нолдоли» (HoME-III) с добавлением некоторых деталей из «Сильмариллиона».