Море за дверью
Море за дверью
Солнце уже зашло, однако она не собиралась включать свет. Во-первых, до конца дня уже не оставалось никаких вещей, которые стоило совершать при свете, а, во-вторых, даже при незажженной лампе ее комната никогда не была лишена освещения полностью. Всегда, - и днем, и вечером, и ночью, - на тумбочке у ее изголовья светился голубой прямоугольник аквариума.
Свет источался из-под искусственной скалы и лениво колыхавшихся в углу водорослей, которые казались в холодном освещении абсолютно черными. В аквариуме не было рыбок (умерли полгода назад, и покупать новых ей не хотелось), зато был зарывшийся носом в песок круизный лайнер. И голова - настоящая. Волосы на ней шевелились, повторяя движения водорослей, глаза были закрыты.
Вид этого нежного спящего лица всегда успокаивал ее, помогая собраться с мыслями, расслабиться... уснуть самой.
Пузырьки, испускавшиеся нагнетателем воздуха, поднимались, вырастая в своих размерах, к поверхности воды и гнали по ней высокие волны. Океан был неспокоен. На востоке собирались в погоню за падающим солнцем клубившиеся тучи; ей было слышно, как обеспокоено переговариваются друг с другом члены корабельной команды палубой выше. Собиралась буря.
Ей безразлично было то, сколь долго мог продлиться шторм, равно как и его сила. Ничто из этого не могло изменить ее; каждый вечер она запиралась в своей каюте, задергивала шторы на окне и принималась писать письмо - по одному в день, обо всем, что успело с ней случиться за время плавания с момента написания предыдущего. Письма - каждое в конверте с аккуратно наклеенной маркой лазурного цвета - сохранялись у нее в шкатулке до момента прибытия в очередную гавань, где она передавала их в почтовую службу, а та, в свою очередь - пересылала адресату.
Качка усиливалась; рука выводила на мягкой бумаге письмена, которые становились все более неровными. Это ничего. Тот, для кого она пишет, не откажется разобрать и большие каракули.
В коридоре послышался шум. Пробежал один человек, а за ним, судя по звукам - еще двое. Она нахмурилась, предчувствуя, что за этим последует.
«Этот день прошел без приключений», - писала она. - «Весь день напролет вода и вода до самого горизонта. Глупые туристы из Америки - папа, мама и их сынок - нежатся в шезлонгах на верхней палубе, а вокруг них вьются официанты. И чайки».
«И...» - она подумала, не дописать ли ей что-нибудь еще, но ей показалось, что это любое «что-то» окажется неуместным и наигранно-жалостливым, поэтому она предпочла сразу перейти к следующей строке. И в этот момент в дверь ее каюты нетерпеливо загрохотал чей-то кулак.
- Ада? Ада, это вы? Ада, выходите!
Она узнала голос: то был младший помощник еще какого-то... словом, матрос с палубы, который неумело и весьма надоедливо пытался флиртовать с ней. Она уже описывала его раньше; то был смазливый и энергичный юноша, отвергнуть которого она не могла по самой простой причине: именно он был ее каналом связи с внешним миром, своевременно информировавшим о ходе плавания, об очередном пункте прибытия, о погоде, наконец. Вот и сейчас...
- Ада, откройте! Надвигается шторм, вам лучше выйти и проследовать со мной на нижнюю палубу. Это приказ капитана! Ада, вы там?
Нет, ее здесь не было, она была далеко-далеко и носилась над темнеющим морем вместе со встревоженными птицами, что день и ночь сопровождали лайнер. И сейчас она писала уже о своем полете, стараясь, чтобы скрип пера не выдал ее присутствия.
- Ада, если вы там, немедленно выходите! Шторм идет по правому борту и ударит по вашей каюте!
Она писала и писала до тех пор, пока не услышала шум удаляющихся шагов и новый грохот затем - только теперь уже в другую каюту. Вот так - приказ капитана превыше всего. Каюту в очередной раз качнуло и листок спланировал на пол. Наверху тоже что-то загремело - но по-другому: так, словно с палубы, под которой она находилась, сдирали железную обшивку. Под потолком замигал, словно выдавая тревожную беззвучную азбуку, фарфоровый плафон.
За дверью раздался топот уже нескольких десятков ног. Люди бежали молча (было еле слышно, как кто-то бормочет себе под нос ругательства), спасая свое и чужое имущество, - потом звуки бега отдалились, прошли и осталась одна тишина, нарушаемая лишь гулом бушующих океанских волн. Ничего. Кажется, и этот мальчишка не задержался у ее двери...
...Любопытно, подумала она, какими выглядят покинутые каюты? Усыпаны неубранными вещами (своими и чужими), купленными по дешевке сувенирами, фотокарточками - вот ты, вот я, а вот она - множество вещей, которые, осиротев в отсутствие своих обладателей, вмиг стали пустыми, ненужными, бессмысленными. Стоило ли затрачивать в попытке разжиться ими столько сил?..
Раздался звенящий щелчок: с обратной стороны зашторенного стекла что-то ударило в него. Она вздрогнула и метнулась - вначале к окну, потом, раздумав, в обратную сторону, к двери. За той по-прежнему было тихо.
Она протянула руку и отщелкнула замок, запрещавший доступ в ее убежище разного рода знакомым и незнакомым людям. Неужели, неужели сейчас опустеет еще одна каюта? Нет, не время еще, следует вначале захватить с собой письма - и, с видимым трудом балансируя на раскачивающемся полу, она вначале сняла с полки резную деревянную шкатулку, а потом, упав на колени, потянулась за унесшимся под кровать исписанным листком последнего послания.
И в этот миг под действием качки дверь распахнулась.
На деле, наверное, это продолжалось всего доли секунды, однако все то мгновение, пока она с немым изумлением взирала в распахнувшийся дневной проем, было мгновением остановившегося времени.
За дверью была стена. Настоящая стена воды в человеческий рост, пронизанная зыбкими нитями бликов от горевших в коридоре светильников. В ее синеватой толще лениво переворачивались предметы обеденного сервиза с корабля: вилки, тарелки, супница...
...Аквариум источал холодное голубое сияние. Она открыла глаза и долго всматривалась в этот свет, а потом и в лицо человека, который смотрел на нее изнутри, пока, наконец, не поняла, что кроме водорослей и искусственно состаренной модели корабля, в аквариуме больше ничего не было, и что видит лишь собственное отражение в стекле. Тогда она присела на постели и попыталась вернуть всему, что видит, точно такую же привычность. Вот кожистый томик ее дневника у аквариума - нетронутый с позавчерашнего дня. Полки, забитые фотоальбомами воспоминаний и книжками в мягких обложках. Все так же уютно тикают часы, невидимые в своем темном углу. Сквозь щели в заколоченных ставнях пробиваются яркие лучики утреннего света.
В дверь снова заколотили.
- Ада! Ты там!?
Она скривилась, услышав знакомый мальчишеский голос, и предпочла не вставать.
- Открой, Ада!
Из-под камней в аквариуме к поверхности воды тянулись набухавшие с каждым пройденным миллиметром пузырьки воздуха.
Снова грохот:
- Ада, ты, чокнутая, я не собираюсь носить к тебе каждый раз эти письма! Будешь сама за ними ко мне ходить! Или на почту!
Услышав эти слова, она сорвалась с места к шкафу и набросила на себя подходящую одежду, после чего подбежала к дверному глазку. Однако за ним уже никого не было - визитер, очевидно, ушел, пока она собиралась.
Тогда она зашарила ключами в дверном замке, загремела его внутренностями, зашелестела цепочкой, распахнула, щурясь от резавшего глаза солнечного света, дверь, а там, на занесенном пожухлыми осенними листочками коврике у порога - белый конверт письма с аккуратно наклеенным на него синим квадратиком марки.