Однажды в темной-темной комнате. Начало
Когда мы были маленькие, а воображение у нас было большое, мир был полон страшных демонов и неведомых чудовищ, подстерегавших нас едва ли не на каждом шагу. Отлично помню, лето 2000 года, когда мы с родителями впервые за несколько лет не поехали на море и я целыми днями шатался по двору, не зная к чему приложить руки. По вечерам мы допоздна играли с другом Тёмой в бадминтон, безнадежно пытаясь перебить прошлогодний рекорд по количеству незароненных подач, установленный в первый же день после покупки «спортивных» ракеток. Матч не прекращался до тех пор, пока либо тёмина бабушка не выбегала из подъезда в слезах, либо из окна не высовывался грозный кулак моего отца. Тогда я возвращался домой и, делая вид, что ложусь спать, принимался читать «Мастера и Маргариту». Главная моя проблема состояла в том, что в моей комнате не было ночника и читать мне приходилось при общем свете, что всегда сулило опасность оказаться «застуканным». Если до часа ночи всё могло ограничиться неодобрительным отцовским «Опять ты устроил ночные бдения!», то после того, как стрелки пересекали критическую отметку, я предпочитал не рисковать и с первыми же намеками на папино пробуждение вскакивал с постели, в два прыжка добегал до выключателя, гасил свет и, вернувшись обратно, принимался усиленно ворочаться, изображая активную фазу сна :)
Тем не менее, однажды я особенно увлекся и прослушал сигнальное поскрипывание двери в родительской спальне. Дело как раз принимало серьезный оборот: финдиректор Римский заметил, что Варенуха не отбрасывает тени в лунном свете. И в тот момент, когда несчастного финдиректора посетила эта страшная мысль, дверь в мою комнату распахнулась и из дверного проёма показалось заспанное лицо моего отца. Папа, к слову сказать, очень похож на Аль Пачино, особенно в его знаменитой роли Милтона в фильме «Адвокат Дьявола», который я как раз смотрел накануне. Поэтому в первый момент от неожиданности мне показалось, что в гости ко мне пожаловал не иначе как сам Воланд. С годами я стал все больше походить на папу, отчего даже получил прозвище Аль Пачино в команде по «Что? Где? Когда?», и «Воланд» стал являться ко мне в зеркале каждое утро, однако в тот момент я едва ли не подскочил с кровати. Тем не менее, отец мне ничего не сказал и только выключил свет в комнате. В ту же секунду оставленная на столе чашка недопитого чая отбросила тень на освещенную фонарем стенку гардеробного шкафа, напоминая какую-то чудовищно страшную иезуитскую маску с гигантским носом. Я поспешил задернуть штору и… О ужас! Обнаружил на запотевшем оконном стекле искривленный страдальческой гримасой лик Иешуа Га-Ноцри, образованный потеками сконденсированной воды. В этот миг вы могли бы стать свидетелями сцены, в которой двенадцатилетний вьюноша, лазивший по гаражам с целью полакомиться соседскими яблоками, и ходивший с пацанами подсматривать в специально просверленные школьными умельцами дырочки в заколоченном окне женского туалета, со скоростью ошпаренного гепарда запрыгнул под одеяло и уткнулся для пущей надёжности лицом в подушку. Через некоторое время, когда немного отпустило, я попытался уснуть, но так и не сомкнул глаз, пока на горизонте не забрезжил рассвет и страшные тени не стали бледнеть, растворяясь в свежести зарождающегося дня.
* * *
Спустя три года я поехал на олимпиаду по литературе в Нижний Новгород, защищать, как выразилась в напутственном слове завуч нашей школы, «честь Курской земли» :) Зима в этом году выдалась необыкновенно долгая и холодная, и я отчетливо помню, как 7 апреля за окном падали увесистые и пушистые, как лебяжий пух, хлопья снега. Однако, по приезде в Нижний неожиданно наступила весна, выглянула из-под грязной наледи уже вполне вошедшая в силу молодая трава, и местные ребята начали сочувственно оглядываться на наши теплые зимние пальто, насилу надетые на нас предусмотрительными родителями. Поехали на олимпиаду мы вчетвером: молодая учительница, сопровождавшая нас, которую то и дело путали с ученицей, я и две девчонки - Алена и Юля, которым предстояло вместе со мной «отстаивать честь родного края». Одиннадцатиклассница Юля, старшая из нас, запомнилась мне своим «инфернальным» образом: взрослая, независимая, читавшая книжки «не из школьной программы» и красившая ногти в чёрный цвет, она, прежде всего, выделялась пронзительным и по-ведьмински хитрым взглядом темно-карих глаз сквозь круглые стекляшки очков. У Юли была близорукость, поэтому казалось, будто она все время отрешенно смотрит вдаль, но когда её взгляд случайно встречался с твоим, от преломляющего в очках электрического света в её темных зрачках начинал поблёскивать адский огонёк.
Олимпиада проходила в интернате для одаренных детей, где хоть из без гимна, но каждый день в 7 утра объявлялась побудка, а в 10 вечера звучал сигнал к отбою. Впрочем, досадное расхождение с каналами телерадиовещания мы быстро устранили с моими соседями по комнате - Виталиком из Коми, Гошей из Краснодарского края и Ильей Чаловым, приехавшим аж из Байконура. Каждое утро мы ставили будильник на без пяти семь, чистили зубы и с сигналом к побудке начинали горланить гимн на музыку Александрова. Аналогичная операция повторялась и вечером, хотя ни о каком сне, после неё, разумеется, не могло идти и речи. Секрет здания интерната мы разгадали в первый же день нашего в нём пребывания: в перегородках балконов, имевшихся в каждой комнате, не то нарочно, не то силами одарённых детей были проделаны дырки. Имелись и лесенки, соединявшие балконы на разных этажах, поэтому в ночное время можно было спокойно перемещаться по комнатам, расположенным на одной стороне здания, создавая при этом иллюзию добропорядочного сна. Лишь изредка вымершие на ночь коридоры интерната сотрясались от страшного крика: это Гоша, довольно экзальтированный молодой человек, репетировал монолог Бориса Годунова, готовясь к предстоящему конкурсу чтецов. На фразе «И рад бежать, да некуда … Ужасно!» он издавал фирменный вопль, запрокидывал лицо назад, прикрывая его рукой, и лишь через несколько секунд поворачивался назад к зрителю, с особенным трагизмом произнося финальное «И мальчики кровавые в глазах». Через мгновение коридоры вновь сотрясались - на сей раз от истошного хохота, доносившегося не только из нашей, но из всех соседних комнат. Стоит ли и говорить, что учителя, которым разрешено было перемещаться по интернату ночью, обходили нашу комнату стороной, а утром за завтраком основной темой разговоров было очередное явление царевича Дмитрия.
С неменьшим энтузиазмом моими соседями была встречена и фраза из моего монолога: «По трубам оркестрантов барабанил дождь», звучащая в финале «Шопен. Соната №2» Е.Носова. Как-то для придания мелодраматизма и остроты момента я излишне оглушил звук [б] в названии музыкального инструмента. В итоге концовка повести становилась еще более трагичной: «По трупам оркестрантов барабанил дождь». Каждый раз, когда я репетировал монолог, мои подлецы-соседи специально поджидали этого момента, чтобы изобразить гримасы безутешной скорби, после чего засекали время, сколько я продержусь, не рассмеявшись в голос.
На третий день олимпиады организаторы устроили для всех участников поход в местный ночной клуб (кажется, он назывался «Пятый элемент»), что особенно обеспокоило нас с ребятами. Накануне ночью во время традиционного сеанса страшилок Виталик рассказал нам о какой-то прочитанной им книжке, в которой секретная группа ученых собрала в одном месте всех смышленых детей в Америке и намерилась выкачать у них мозг с целью создания нового сверхмощного оружия (по-видимому, призванного, наконец, установить мир во всём мире). В этой связи ход организаторов собрать всех ребят под одной крышей в темноте, врубить на полную мощность музыку с гипнотизирующими равномерными ударами басов и запустить под потолком круглый предмет, вращающийся и отбрасывающий яркие блики, казался вполне логичным. Разумеется, наши подозрения в психической атаке оправдались: старшеклассницы, тургеневские девушки, еще утром рассуждавшие на страницах своих тетрадей о смирении и могучей воле русского народа, воспетых в работах поэтов и писателей Золотого Века, единым порывом, будто Катерины Тихоновы, пытающиеся преодолеть земное притяжение, забрасывались на сцену, обвивали руками шесты для ночных шоу и совершали вокруг них немыслимые пируэты. Высокий парень, в свободной рубашке, так что свисающие рукава прикрывали его ладони, мешковатом балахоне без плеч и широких джинсах с обшлагами, стелющимися по земле, точно Вий, окруженный нечистью поменьше и панночками с восторженно-заискивающими взглядами, выделывал какие-то брейкдансовые канделябры. Мы с ребятами тоже в непроизвольном рефлексе подрыгивали конечностями в такт музыке, и только Гоша, который, по его собственному признанию, оказался на подобном мероприятии впервые, оставался спокоен. Не поддавшись даже на приглашение потанцевать своей сопровождающей (вероятно, завербованной накануне поездки группой ученых-заговорщиков), он только разочарованно пожал плечами и отметил: "Дети! Что с них взять?"
Про Гошу, одного из нашей славной четверки, мне хотелось бы рассказать отдельно. Этот юный самородок из маленькой кубанской станицы, внешне совершенный Григорий Мелехов, теперь уж, наверняка, печатается и, если еще не стал, то непременно станет великим русским писателем или журналистом. С детства он уделял особое внимание самодисциплине и воспитанию в себе лучших качеств. Зимой он любил съехать с самой крутой горки в сугроб, подгадав момент так, чтобы спрыгнуть с санок в последнюю секунду, избежав неприятной встречи лба с ледяной корочкой. При этом он, по его же словам, безумно боялся скорости, однако преодоление страха было необходимым условием воспитания человека достойного, готового к большой жизненной миссии. Для развития воли и выработки навыка сопротивления боли он жег спички, держа в пальцах тлеющую деревяшку, пока было мочи. Должно быть, уже тогда Преподобная мать из гербертовской Дюны могла бы с легкостью обнаружить в нём будущего Квизац Хадерака. Говорил он тихо и делал значительные паузы между фразами, однако, в этот момент все окружающие его замолкали, будто ожидая бури, которая должна была вот-вот вырваться из его уст, озарения, которое, сверкнув в его маленьких чёрных глазах, в следующую секунду должно было ослепить каждого его собеседника. Года три назад, получив от него сообщение в контакте, я был приятно удивлен переменам, произошедшим в нём: он уже не производил впечатление замкнутого, немного чудаковатого подростка, каким он показался мне при нашей встрече, однако за каждой его строчкой по-прежнему явственно прочитывалась могучая, немного темная, но увлекающая за собой страсть.
В ходе эксперимента секретной группы учёных, вероятно, произошёл какой-то сбой, поэтому на следующее утро мы, целые и невредимые, отправились на экскурсию в Болдино. Впрочем, заговорщики не оставляли надежд завладеть нашими разумом и волей, поэтому к нам была применена особенно жестокая техника пыток. В популярной литературе описана так называемая "китайская пытка водой": заключенного привязывали к шесту и подвешивали над ним ёмкость с тающим льдом. Капающая вода быстро сводила с ума несчастного, который вскоре умирал от истощения сил. Египетские фараоны сажали своих заключенных в тюрьмы, заставляя их без сна сутками напролет слушать мяуканье котят. Фантазия организаторов нашей олимпиады оказалась куда изощреннее: после бессонной ночи в 6 утра нас рассадили по креслам автобуса и заставили в течение 4 часов по дороге в Болдино слушать экскурсию по истории литературного Нижнего Новгорода. Женщина-гид с особенным садизмом выполняла полученные ей предписания, рассказывая экскурсию плавно, нараспев, точно кошка-мать, мурлыча колыбельную своим котятам. Особенно хорошо ей удавались длинные пушкинские стихи с описанием красот местной природы и цитаты из никому не известной переписки поэта с каким-то критиком. Когда в лобовом стекле автобуса показалась приветственная стела с надписью "Здравствуй племя молодое, незнакомое!" мы радостно расправили плечи, предвещая скорое освобождение из закрытого пространства пыточной камеры.
Первым делом в Болдино нас повезли на обед в столовую местной школы, где, словно на "встречу с читателями", собралась поглядеть на олимпиоников болдинская детвора. Здание столовой снаружи чем-то походило на придорожную гостиницу из хичхоковсого Psycho, и лишь небольшая футбольная площадка с покосившимися воротами да подготовленные к весенним полевым работам цветочные клумбы напоминали, что мы по-прежнему находимся в российской общеобразовательной школе с углублённым изучением русского языка и литературы. Клумбы вообще являются особым предметом гордости отечественных учителей биологии. Помню, как однажды большую круглую клумбу перед нашей школой с кустом сирени, бархатцами и голубыми ирисами разрыли коммунальщики, проводившие какие-то работы на теплосетях. Так наша биологичка Татьяна Евгеньевна, в которой мы души не чаяли, начинала каждый урок с минуты молчания по погибшей клумбе. Стоит ли и говорить, какое прозвище прочно закрепилось за ней на ближайшие пару поколений учащихся.
Внутри же школьная столовая оказалась не в пример уютной и тёплой: нос радовали вкусные запахи ароматного борща и домашних котлет, а на столах уже были расставлены наполненные доверху хлебницы. Именно местный хлеб произвел на меня, неизбалованного еще французскими булочками и багетами чиабатты, самое большое впечатление, поэтому я втихую отправил пару ломтей в просторный карман зимней куртки. Местные ребята, раздававшие еду, а потом обедавшие вместе с нами, поразили всех своей учтивостью, волосы многих девочек были аккуратно убраны в спокойного цвета косынки, а для того, чтобы посолить блюдо, они, повинуясь незнакомому мне правилу этикета, зажимали кристаллики соли двумя пальцами вместо щепоти, застенчиво оттопырив оставшиеся три. У нас с Ильей Чаловым по этому поводу сразу же возникла теория о том, что мы находимся отнюдь не в руках засекреченной группы ученых-экспериментаторов, а в поселении древней коммуны старообрядцев, испокон веков заманивающей в свои пределы детей, дабы пополнить племя свежей кровью. В этой связи претенциозная надпись на стеле у въезда в село становилась вполне объяснимой.
От неприятных сомнений во время экскурсии по усадьбе меня отвлекала разве что чудесная погода, установившаяся в тот день: всего в несколько дней весна окрепла, солнце всё более щедро расточало своё тепло, а воздух наполнился запахом дыма. Этот неприятный, на первый взгляд, запах от костров, в которых жгут прошлогоднюю листву, пожухшую и несколько месяцев пролежавшую под толщей снега, всегда символизировал для меня настоящее (а не календарное) начало весны, наравне с первыми кусочками сухого асфальта на дорожках в парке. После отъезда в Москву мне лишь раз довелось почувствовать его, заглушаемого в столице хором кричащих на разный лад запахов метро, газонов со свежескошенной травой, палаток с фаст-фудом и парфюмерных магазинов. Однако тогда, весной 2003 года детство все еще продолжалось, и запах горящей листвы напоминал мне о близости долгожданных летних каникул. Вскоре мы отправились в обратную дорогу, удивленные тому, как неожиданно благополучно разрешилась эта история со старообрядцами. Лишь грустные лица селян, провожавшие отъезжающую колонну автобусов, не оставляли никаких сомнений: лишь проведение позволило нам покинуть это таинственное, сакральное место, так и не открывшее нам до конца свои тайны.
Однако самое загадочное и страшное происшествие случилось со мной уже по возвращении в Нижний Новгород. В последнюю ночь перед отъездом, когда можно было официально не перечитывать школьные конспекты, а результаты еще не были объявлены и все оставались лучшими друзьями, в нашей комнате собралась большая компания, поставившая перед собой цель продержаться до утра. В те годы, когда "крокодил" ещё не вошел в моду, а о существовании "шапки" мы и не подозревали, среди "интеллектуальной молодёжи" особой популярностью пользовалась игра "сочини историю". Суть этой незамысловатой игры состояла в том, что участники по очереди рассказывали одно-два предложения, пытаясь увязать их с событиями, изложенными ранее. В итоге иногда получалась забавная история с разнообразными сюжетными линиями и неожиданным финалом. Разумеется, лучшей компании для этой игры, чем сборище отличников со всей страны, уже освоивших родительскую библиотеку и исписавших толстые тетрадки сочинений, но ещё не утративших детскую веру в невозможное и не познавших условности литературного мира, придумать было нельзя. Моё предложение было встречено с энтузиазмом и для того, чтобы ничто не отвлекало нас от "творческого процесса", было принято решение выключить свет. В окно, выходящее на балкон, о существовании которого мы постоянно забывали, ярко светила полная Луна, на поверхности которой можно было отчетливо разглядеть Океан Бурь и Море Спокойствия. На тумбочке тикали чьи-то наручные часы, словно задавая ритм повествования.
Продолжение