Тоже рассказка
1993 ГОД 29 ЯНВАРЯ 23. 35.
От метро добираюсь споро, широким армейским шагом. Иду вдоль ларей и темп приходиться сбросить -- льда вокруг, как на катке Медео. Скольжу и напеваю на придуманный самим собой мотив катрен из Ностардамуса:*
Любовь может стать божеством и болезнью...
Но есть ли согласие церкви на брак?
Венец для великого держат над бездной,
Для бритых голов он гонитель и враг
Выскользнув из-за неработающих ларьков, я оказался на тротуаре, который был похож скорее на беговую дорожку конькобежцев, чем на тропу обывателей. Ступив на нее, я сохранял еще скорость с которой перемещался в пространстве до этого, и потому, не почувствовав твердой опоры под ногой, балансирую на другой и, не удержавшись, с костным хрустом падаю.
* Неправильно. Правильно -- Нострадамус [Cen. I 88]. Надо сказать, что перевод, коим пользуется Митрофан (Вячеслава Завалишина) несколько волен. Вот как выглядит подстрочник этого катрена, выполненный по моей просьбе доктором Виктором Ребриком (Баварская академия наук, Мюнхен):
Божественное зло настигнет врасплох великого князя
Незадолго до того, как он женится.
Его власть и кредит сразу уменьшатся,
Совет умрет из-за головы бритой.
Лежу себе в тиши ночной на спине и думаю, глядя на ночное звездное небо: "Поспать бы". Свет электрических фонарей, редкие окна, горящие желтым светом и мерцающие вдалеке кибитки лотошников придавали открывшемуся мне вдруг пейзажу сказочную таинственность, и, если бы не холод, который начал пробиваться сквозь мои ленвестовские полусапоги, -- точно бы заснул.
Тишина, лишь ветер да ток электрический посвистывают в замерзших проводах. Вдруг хрип, а за ним голоса доносятся:
-- Пустите меня!
-- Сосальник закрой, коза, со мной поедешь.
-- Пустите!
-- Ты чо, на печень свою тянешь?
Затем какое то шуршание, похожее на грубые пинки под овечий зад.
Беседа меня заинтересовала. Я, упершись в непонятного происхождения лед тротуара руками, поднимаюсь, и, осознав себя стоящим на ногах, иду на голоса, которые раздавались за угловой коробкой ларька. Выхожу и вижу весьма своеобразную картину.
Въехав правыми колесами на тротуар, стоит темно-синий красавец BMW. Правая дверь открыта. Вокруг ни души, лишь здоровенный парнище в лоснящейся на морозе и свете электрическом кожанке, ухватив правой рукой блондинку (чьи роскошные волосы я чуть не принял за лисью шапку) раза в два меньше его в длину и в три в ширину, волокет ее в машину. При этом отборной матерщиной самец доказывает девахе необходимость ее поездки с ним, а девчушка нежным своим голосочком умоляет ее отпустить.
Картина явно пришлась мне не по душе. Терпеть не могу, когда женщин насилуют, а ситуация сказалась мне ясной -- без десяти минут 117 статья УК РФ.
-- Эй! Орел! -- кричу я, подходя ближе, -- Отпусти девчонку то! -- Парнище, не отпуская красотку, с похвальной быстротой оборачивается ко мне, и смотрит, причем взгляд его, как я сразу осознал, ничего сладкого мне не сулит.
Ему упругому, сытому и крупному, уже привыкшему вызывать у окружающих сограждан-неудачников чувство собственной неполноценности, я, по-видимому, в своем гопницком офицерском ватнике от Советской Армии и полусапогах на молнии, в которые были заправлены латаные-перелатаные джинсы, представлялся ошибкой природы, а мое пошатывание, скорее всего, напомнило ему тех спившихся, выброшенных на обочину жизни субъектов, от которых если и можно чего-то ждать, то только вони и занудства.
Ему, сунувшему руку в карман, в котором, судя по размерам оттопыренности, был ствол с глушителем, я представлялся досадной случайностью, комаром, мешающим сладко вздремнуть.
Уверен, ему и в голову не пришло, что сейчас он уже представляет для меня интерес лишь как кусок высокоорганизованного мяса, способного производить какие-то телодвижения, могущие лишь помешать ему достигнуть непродолжительной, но качественной потери сознания. То, что рука его оказалась в кармане, было в данной ситуации глупо прежде всего для него, так как применять пушку, хоть и с глушаком, но прямо на улице мирного города против еле стоящего на ногах дешевки-пролетария могут лишь субъекты с абсолютно съехавшей крышей.
Последняя мысль родилась в моей голове в момент, когда бычок, -- а окрестил я его именно так -- вытащил свою граблю из кармашка и явил на свет божий ствол. Это был ПМ -- 810 граммовая машинка, плюющая пулями по 6,1 грамма. Глушитель на ПМ я видел впервые, потому ничего подумать о его роли в работе пистолета Макарова не мог. С расстояния чуть более полутора метров, а именно на таком расстоянии я оказался в это время, в случае, если это чучело нажмет на спуск и попадет (я остро почувствовал как холодна металлическая оправа на моих очках) -- у меня нет никаких шансов. Даже ранение с такого расстояния будет означать полный отруб. В сказки о том, что в пьяном состоянии даже превращенный в решето человек может творить чудеса, я никогда не верил, тем более, что влитый в меня алкоголь не был наркомовскими ста граммами, а предательская слабость внизу живота была была весьма ощутима. Впрочем, ни в коем случае нельзя забивать голову подобной ерундой в столь ответственный момент, ведь от физиологического страха недалеко и до вполне сознательной трусости, а трусость в момент пребывания на чьей-то мушке всегда грозит оставить без головы.
Итак, я намеренно делаю неловкий шаг и падаю, издав булькающее: "Ётеть!" Падение мое не вызвало у юноши приступа хохота, но явно его расслабило. Возможно, он и не собирался палить в меня из пистолета, а достал его лишь для того, чтобы произвести на меня или, скорее всего, на женщину им нападаемую, впечатление. Явное презрение ко мне как к противнику, отразилось на его личике толстом, наглом и безвольном.
Упав, я вспомнил все, что знал о макаровском пистолете. Огонь из пистолета наиболее эффективен на расстоянии до 50 м -- явно мой случай. Убойная сила пули сохраняется до 350 м -- туда же. Вес пистолета с магазином без патронов -- 730 г -- не ко мне. Вес пистолета с магазином снаряженным восемью патронами -- 810 г -- зачем это сейчас?
Длина пистолета -- 161 мм. Высота пистолета -- 126,75 мм. Длина ствола -- 93 мм. Калибр ствола -- 9 мм. Число нарезов -- 4. Емкость магазина -- 8 патронов. Вес патрона -- 10 г. Вес пули -- 6,1 г. Длина патрона -- 25 мм. Боевая скорострельность -- 30 выстрелов в минуту. Начальная скорость полета пули -- 315 м/сек. -- А это куда сунуть?
Короче, все эти сведения вряд ли были сейчас для меня полезными, тем более что мой оппонент, подержав ствол в нерешительности еще несколько секунд в руке, а затем вернул его таки на прежнее место, в карман.
-- Вот и славненько, -- решил я, с явным облегчением наблюдая, как из кожаного кармана вылезла уже пустая ладошка молодчика.
Решил я одно, произнес же вслух совсем другое: "Отпусти девчонку-то, чего к ней привязался", -- говоря это нарочито трусоватым, то есть миролюбивым, тоном, вставая, слегка вжав голову в плечи и ожидая пинка или толчка от своего окончательно дезориентированного противника.
Надо сказать, что опьянение опять дало себя знать, так что я ощутил не только легкость, но и очередной приступ желания промочить горло чем-нибудь покрепче.
Движение молодца я не пропустил, и все произошло прямо как некогда в прошлом. Его правая рука резво полетела в сторону моего левого уха, но попала мне прямо в ладошку.
Он, видимо, всю свою жизнь собирался только других бить, а вот выносить удары даже не мечтал -- ох уж эта созревшая в постперестроечные времена молодежь. Найти среди его заготовленных для оплеухи пальцев мизинец и сломать его получилось до обидного просто. Здесь я, наконец взглянув ему в глаза на весьма покривившемся лице, понял -- у противника непродолжительный болевой шок. Со стороны, наверное, все происшедшее было похоже на получение неумным ребенком ожога от раскаленной газовой горелки, которую тот из любопытства решил потрогать. Правда, в роли горелки выступила моя голова, и этот факт (а также наличие у врага огнестрельного оружия) заставил меня -- в который, блин, раз -- забыть правило, ежедневно всплывающее в голове моей, но почему-то не тогда, когда нужно: "Сначала надо подумать, а потом уже делать".
Направляя его болью сломанного пальца, заставляю присесть и повернуться ко мне левым боком, сам же заскальзываю за спину противника. Схватив голову нового русского за подбородок свободной рукой, бросаю мизинец, и, зафиксировав другой рукой его затылок, тряхнув, рывком ломаю шею. Не знаю почему, но даже вопрос "зачем" не возник в моей запорошенной алкоголем голове.
Шея хрустнула, как сухая ветка, и тело в моих руках сразу обмякло. Отпускаю его. Падает под ноги. Что ж, как говорил Коба: "Был человек, и нет человека".
Поворачиваю голову к машине, где, (когда она успела туда забраться? Ведь не хотела же!) расплющив нос о стекло, наблюдала за происходящим красотка. Чувствую себя Ильей Муромцем, освободившим царевну из лап злюки Змея Горыныча. Однако странное дело. Восхищения в глазах царевны не наблюдаю. Принимая ее ужас за шлейф благодарных чувств, перехватываю бесчувственное тело за подмышки и впихиваю не без труда в BMW на водительское сидение. Сажусь за соседнее и перевожу слегка подгулявшее дыхание. На торпеде с приборами замечаю пачку Marlboro, достаю сигарету и прикуриваю, а пачку засовываю в карман. Затянувшись пару раз обращаюсь назад и спрашиваю у красавицы:
-- Как тебя зовут?
-- Сережа, -- отвечает она, причем интонация ее ответа явно не утвердительна.
Однако не успел я обдумать еще сказанное ей, как она продолжила:
-- Сережа, что ты сделал с Сережей?!
Тут-то до меня и дошло все. Будь проклята благородность со всеми прекрасными порывами души взятая вместе! Сказал же, млядь, классик: "Души прекрасные порывы!"
Неужели я -- осел -- ввязался в семейную разборку? Реакция девицы, которую я уже начинал ненавидеть не оставляла никаких сомнений -- ввязался. Через минуту у нее должна была случиться настоящая истерика, и единственное, что препятствовало тому, был ужас, испытываемый ей от всего увиденного минутой раньше.
Итак, я совершил убийство, умышленное как, возможно, скажут в суде, где, попади я туда, мне откровенно заломят вышак -- в том, что, судясь с BMW проиграет студент, я не сомневался ничуть. Передо мной, вернее -- за спиной моей, сидела свидетельница убийства собственного любимого, такая ни за что не простит -- уверен.
Сматываться надо. Да так, чтобы следов не оставить. Так, чтобы и в голову никому не пришло: кто красавца модно одетого замочил. Протрезвел и похолодел я от мысли, что мне делать щас предстоит. Гадина я все-таки, ой, гадина.
Сунув руку в карман не успевшего еще остынуть жмурика, незаметно для парализованной от страха девицы достаю ствол, а ей (навязался я им на голову) говорю: "Тише. Видишь, обознался я. Сейчас уйду. Сознание Сережа твой потерял, очнется через пять минут." Сам же пистолет ощупываю. Не ошибался я -- ПМ, причем с предохранителя снят, а глушитель странный -- невиданный мной даже в музее Артиллерийском. Раздумывать о происхождении его некогда было. Зашипел я:
-- Голову наклони, нельзя тебе лицо мое видеть.
Покорная попалась -- взяла и наклонила. Тут теряться никак нельзя было. Схватил ее за волосы, наклонил голову к коленям и, нащупав ложбинку на затылке, упер в нее ствол, и, отпустив... эх, изумительной красоты локоны ея, выстрелил.
Глушитель был замечательный, и выстрела я почти не услышал. Возможно, тому и другая причина была. Только здесь замечаю, что приемник в машине включен. Негромко, однако весьма слышимо по "Европе плюс" крутили песенку Криса Де Бурга Lady In Red.*
* Lady In Red -- "Женщина в красном"
Нравится мне эта песня, но времени слушать не было, как не было его и на оценку возникшего после моих действий сюрреалистического полотна в салоне автомобиля. Тем не менее я нашел в себе силы внимательно осмотреть полик и найти гильзу и прошедшую навылет сплющенную пулю. Заворачиваю ее в свой не первой свежести носовой платок и кладу в карман.
Ставлю Макарова на предохранитель, засовываю в специальный кармашек в своем военном ватнике, надо же, там даже вытяжной ремешок остался еще -- мама не отрезала. Теперь пальчики. Восстанавливаю в памяти все места, которых касался и обрабатываю их найденным в боковом кармане куртки убитого платочком с вышивкой (голубки, черт бы их побрал!). Из остальных изымаю документы и бумажник -- пригодится, да и сыщикам на пару часов жизнь усложнит. Оглядываюсь. Метрах в двухстах прохаживается одинокая парочка. Все вроде. Открываю даже не захлопнутую до сих пор дверь, еще раз оглядываюсь и делаю бросок от освещенной внутренним светом машины к чернеющим метрах в десяти ларям. Проскальзываю между ними, накрошив на лед табачку от Marlboro. Теперь домой, да так, чтобы ни одна живая душа не увидела.
В еще не отключившемся от происшедшего мозгу мелькает глупая мысль: "Как я хотел бы, чтобы все было по-иному. Но ведь мое желание -- это всего лишь желание".
Конечно, не просто ходить незаметно по широко раскинувшемуся микрорайону новостроек, но все-таки ночью это делать проще, чем днем, особенно если о чистоте одежды не думать. Так что добираюсь без приключений, вполне уверенный, что по следу меня не возьмут. Остались две ниточки: случайные свидетели и следы мои, но здесь я не мог сделать больше того, что уже сделал. "Молись, Митрофан", -- говорил я сам себе и молился, каясь исступленно и искренне, ибо хоть и слаб я на гадости от глупости, но этот дебилизм все рекорды побил.
Молитва молитвой, а жить-то надо. Едва согревшись в квартире, рассмотрел я документы, взятые из машины, - может пригодятся. В бумажнике, к моему удивлению оказалось 300 долларов и немерянное количество денег в рублях. Столько я не держал в руках давно. Жить будем хорошо. Отложив документы и деньги, сжигаю все, что может гореть в пепельнице, а сам бумажник обжигаю до неузнаваемости и вместе с пулей и гильзой запихиваю в ведро, предварительно уложив в начавшую подванивать коробку из под пельменей, которая там же и находилась. Выхожу из квартиры к мусоропроводу и сбрасываю, чтобы дворник отправил все это на помойку после 6 утра. Произвожу неполную разборку пистолета. Номер на нем срезан -- это хорошо. Чищу ствол и на всякий случай сразу пишу расписку о добровольной сдаче случайно найденного ствола и датирую завтрашним числом -- 30 января. Глушитель оказался весьма интересным. Работа не фабричная, ручная, но такого качества, что можно от восхищения только головой покачать. На заказ что ли ваяли его?
Думать об этом я не стал. Устал я. Прячу оружие в один из сапог, в котором я еще до армии ходил, отчего вида он крайне непотребного, и спать ложусь.
Снилась мне Дашенька.
ДОКУМЕНТЫ
Из сообщения пресс-службы ГУВД Санкт-Петербурга за 31 января 1993 года:
30 января в 00.15 минут дежурным нарядом Выборгского РУВД на пересечении проспекта Просвещения и улицы Хо Ши Мина был обнаружен автомобиль BMW-525 с номерным знаком... В машине находились трупы мужчины (как установлено с переломом шейных позвонков) и женщины (огнестрельная рана в затылок). Убитый оказался гражданином Ш., 1968 года рождения, генеральным директором АОЗТ ...; убитая: гражданка В, 1974 года рождения, продавщица того же АОЗТ. Возбуждено уголовное дело по статье 103 УК РСФСР. Ведется следствие.
Здесь:
http://zhurnal.lib.ru/n/nowokshonow_d_e/hod_baranomrar.shtml
От метро добираюсь споро, широким армейским шагом. Иду вдоль ларей и темп приходиться сбросить -- льда вокруг, как на катке Медео. Скольжу и напеваю на придуманный самим собой мотив катрен из Ностардамуса:*
Любовь может стать божеством и болезнью...
Но есть ли согласие церкви на брак?
Венец для великого держат над бездной,
Для бритых голов он гонитель и враг
Выскользнув из-за неработающих ларьков, я оказался на тротуаре, который был похож скорее на беговую дорожку конькобежцев, чем на тропу обывателей. Ступив на нее, я сохранял еще скорость с которой перемещался в пространстве до этого, и потому, не почувствовав твердой опоры под ногой, балансирую на другой и, не удержавшись, с костным хрустом падаю.
* Неправильно. Правильно -- Нострадамус [Cen. I 88]. Надо сказать, что перевод, коим пользуется Митрофан (Вячеслава Завалишина) несколько волен. Вот как выглядит подстрочник этого катрена, выполненный по моей просьбе доктором Виктором Ребриком (Баварская академия наук, Мюнхен):
Божественное зло настигнет врасплох великого князя
Незадолго до того, как он женится.
Его власть и кредит сразу уменьшатся,
Совет умрет из-за головы бритой.
Лежу себе в тиши ночной на спине и думаю, глядя на ночное звездное небо: "Поспать бы". Свет электрических фонарей, редкие окна, горящие желтым светом и мерцающие вдалеке кибитки лотошников придавали открывшемуся мне вдруг пейзажу сказочную таинственность, и, если бы не холод, который начал пробиваться сквозь мои ленвестовские полусапоги, -- точно бы заснул.
Тишина, лишь ветер да ток электрический посвистывают в замерзших проводах. Вдруг хрип, а за ним голоса доносятся:
-- Пустите меня!
-- Сосальник закрой, коза, со мной поедешь.
-- Пустите!
-- Ты чо, на печень свою тянешь?
Затем какое то шуршание, похожее на грубые пинки под овечий зад.
Беседа меня заинтересовала. Я, упершись в непонятного происхождения лед тротуара руками, поднимаюсь, и, осознав себя стоящим на ногах, иду на голоса, которые раздавались за угловой коробкой ларька. Выхожу и вижу весьма своеобразную картину.
Въехав правыми колесами на тротуар, стоит темно-синий красавец BMW. Правая дверь открыта. Вокруг ни души, лишь здоровенный парнище в лоснящейся на морозе и свете электрическом кожанке, ухватив правой рукой блондинку (чьи роскошные волосы я чуть не принял за лисью шапку) раза в два меньше его в длину и в три в ширину, волокет ее в машину. При этом отборной матерщиной самец доказывает девахе необходимость ее поездки с ним, а девчушка нежным своим голосочком умоляет ее отпустить.
Картина явно пришлась мне не по душе. Терпеть не могу, когда женщин насилуют, а ситуация сказалась мне ясной -- без десяти минут 117 статья УК РФ.
-- Эй! Орел! -- кричу я, подходя ближе, -- Отпусти девчонку то! -- Парнище, не отпуская красотку, с похвальной быстротой оборачивается ко мне, и смотрит, причем взгляд его, как я сразу осознал, ничего сладкого мне не сулит.
Ему упругому, сытому и крупному, уже привыкшему вызывать у окружающих сограждан-неудачников чувство собственной неполноценности, я, по-видимому, в своем гопницком офицерском ватнике от Советской Армии и полусапогах на молнии, в которые были заправлены латаные-перелатаные джинсы, представлялся ошибкой природы, а мое пошатывание, скорее всего, напомнило ему тех спившихся, выброшенных на обочину жизни субъектов, от которых если и можно чего-то ждать, то только вони и занудства.
Ему, сунувшему руку в карман, в котором, судя по размерам оттопыренности, был ствол с глушителем, я представлялся досадной случайностью, комаром, мешающим сладко вздремнуть.
Уверен, ему и в голову не пришло, что сейчас он уже представляет для меня интерес лишь как кусок высокоорганизованного мяса, способного производить какие-то телодвижения, могущие лишь помешать ему достигнуть непродолжительной, но качественной потери сознания. То, что рука его оказалась в кармане, было в данной ситуации глупо прежде всего для него, так как применять пушку, хоть и с глушаком, но прямо на улице мирного города против еле стоящего на ногах дешевки-пролетария могут лишь субъекты с абсолютно съехавшей крышей.
Последняя мысль родилась в моей голове в момент, когда бычок, -- а окрестил я его именно так -- вытащил свою граблю из кармашка и явил на свет божий ствол. Это был ПМ -- 810 граммовая машинка, плюющая пулями по 6,1 грамма. Глушитель на ПМ я видел впервые, потому ничего подумать о его роли в работе пистолета Макарова не мог. С расстояния чуть более полутора метров, а именно на таком расстоянии я оказался в это время, в случае, если это чучело нажмет на спуск и попадет (я остро почувствовал как холодна металлическая оправа на моих очках) -- у меня нет никаких шансов. Даже ранение с такого расстояния будет означать полный отруб. В сказки о том, что в пьяном состоянии даже превращенный в решето человек может творить чудеса, я никогда не верил, тем более, что влитый в меня алкоголь не был наркомовскими ста граммами, а предательская слабость внизу живота была была весьма ощутима. Впрочем, ни в коем случае нельзя забивать голову подобной ерундой в столь ответственный момент, ведь от физиологического страха недалеко и до вполне сознательной трусости, а трусость в момент пребывания на чьей-то мушке всегда грозит оставить без головы.
Итак, я намеренно делаю неловкий шаг и падаю, издав булькающее: "Ётеть!" Падение мое не вызвало у юноши приступа хохота, но явно его расслабило. Возможно, он и не собирался палить в меня из пистолета, а достал его лишь для того, чтобы произвести на меня или, скорее всего, на женщину им нападаемую, впечатление. Явное презрение ко мне как к противнику, отразилось на его личике толстом, наглом и безвольном.
Упав, я вспомнил все, что знал о макаровском пистолете. Огонь из пистолета наиболее эффективен на расстоянии до 50 м -- явно мой случай. Убойная сила пули сохраняется до 350 м -- туда же. Вес пистолета с магазином без патронов -- 730 г -- не ко мне. Вес пистолета с магазином снаряженным восемью патронами -- 810 г -- зачем это сейчас?
Длина пистолета -- 161 мм. Высота пистолета -- 126,75 мм. Длина ствола -- 93 мм. Калибр ствола -- 9 мм. Число нарезов -- 4. Емкость магазина -- 8 патронов. Вес патрона -- 10 г. Вес пули -- 6,1 г. Длина патрона -- 25 мм. Боевая скорострельность -- 30 выстрелов в минуту. Начальная скорость полета пули -- 315 м/сек. -- А это куда сунуть?
Короче, все эти сведения вряд ли были сейчас для меня полезными, тем более что мой оппонент, подержав ствол в нерешительности еще несколько секунд в руке, а затем вернул его таки на прежнее место, в карман.
-- Вот и славненько, -- решил я, с явным облегчением наблюдая, как из кожаного кармана вылезла уже пустая ладошка молодчика.
Решил я одно, произнес же вслух совсем другое: "Отпусти девчонку-то, чего к ней привязался", -- говоря это нарочито трусоватым, то есть миролюбивым, тоном, вставая, слегка вжав голову в плечи и ожидая пинка или толчка от своего окончательно дезориентированного противника.
Надо сказать, что опьянение опять дало себя знать, так что я ощутил не только легкость, но и очередной приступ желания промочить горло чем-нибудь покрепче.
Движение молодца я не пропустил, и все произошло прямо как некогда в прошлом. Его правая рука резво полетела в сторону моего левого уха, но попала мне прямо в ладошку.
Он, видимо, всю свою жизнь собирался только других бить, а вот выносить удары даже не мечтал -- ох уж эта созревшая в постперестроечные времена молодежь. Найти среди его заготовленных для оплеухи пальцев мизинец и сломать его получилось до обидного просто. Здесь я, наконец взглянув ему в глаза на весьма покривившемся лице, понял -- у противника непродолжительный болевой шок. Со стороны, наверное, все происшедшее было похоже на получение неумным ребенком ожога от раскаленной газовой горелки, которую тот из любопытства решил потрогать. Правда, в роли горелки выступила моя голова, и этот факт (а также наличие у врага огнестрельного оружия) заставил меня -- в который, блин, раз -- забыть правило, ежедневно всплывающее в голове моей, но почему-то не тогда, когда нужно: "Сначала надо подумать, а потом уже делать".
Направляя его болью сломанного пальца, заставляю присесть и повернуться ко мне левым боком, сам же заскальзываю за спину противника. Схватив голову нового русского за подбородок свободной рукой, бросаю мизинец, и, зафиксировав другой рукой его затылок, тряхнув, рывком ломаю шею. Не знаю почему, но даже вопрос "зачем" не возник в моей запорошенной алкоголем голове.
Шея хрустнула, как сухая ветка, и тело в моих руках сразу обмякло. Отпускаю его. Падает под ноги. Что ж, как говорил Коба: "Был человек, и нет человека".
Поворачиваю голову к машине, где, (когда она успела туда забраться? Ведь не хотела же!) расплющив нос о стекло, наблюдала за происходящим красотка. Чувствую себя Ильей Муромцем, освободившим царевну из лап злюки Змея Горыныча. Однако странное дело. Восхищения в глазах царевны не наблюдаю. Принимая ее ужас за шлейф благодарных чувств, перехватываю бесчувственное тело за подмышки и впихиваю не без труда в BMW на водительское сидение. Сажусь за соседнее и перевожу слегка подгулявшее дыхание. На торпеде с приборами замечаю пачку Marlboro, достаю сигарету и прикуриваю, а пачку засовываю в карман. Затянувшись пару раз обращаюсь назад и спрашиваю у красавицы:
-- Как тебя зовут?
-- Сережа, -- отвечает она, причем интонация ее ответа явно не утвердительна.
Однако не успел я обдумать еще сказанное ей, как она продолжила:
-- Сережа, что ты сделал с Сережей?!
Тут-то до меня и дошло все. Будь проклята благородность со всеми прекрасными порывами души взятая вместе! Сказал же, млядь, классик: "Души прекрасные порывы!"
Неужели я -- осел -- ввязался в семейную разборку? Реакция девицы, которую я уже начинал ненавидеть не оставляла никаких сомнений -- ввязался. Через минуту у нее должна была случиться настоящая истерика, и единственное, что препятствовало тому, был ужас, испытываемый ей от всего увиденного минутой раньше.
Итак, я совершил убийство, умышленное как, возможно, скажут в суде, где, попади я туда, мне откровенно заломят вышак -- в том, что, судясь с BMW проиграет студент, я не сомневался ничуть. Передо мной, вернее -- за спиной моей, сидела свидетельница убийства собственного любимого, такая ни за что не простит -- уверен.
Сматываться надо. Да так, чтобы следов не оставить. Так, чтобы и в голову никому не пришло: кто красавца модно одетого замочил. Протрезвел и похолодел я от мысли, что мне делать щас предстоит. Гадина я все-таки, ой, гадина.
Сунув руку в карман не успевшего еще остынуть жмурика, незаметно для парализованной от страха девицы достаю ствол, а ей (навязался я им на голову) говорю: "Тише. Видишь, обознался я. Сейчас уйду. Сознание Сережа твой потерял, очнется через пять минут." Сам же пистолет ощупываю. Не ошибался я -- ПМ, причем с предохранителя снят, а глушитель странный -- невиданный мной даже в музее Артиллерийском. Раздумывать о происхождении его некогда было. Зашипел я:
-- Голову наклони, нельзя тебе лицо мое видеть.
Покорная попалась -- взяла и наклонила. Тут теряться никак нельзя было. Схватил ее за волосы, наклонил голову к коленям и, нащупав ложбинку на затылке, упер в нее ствол, и, отпустив... эх, изумительной красоты локоны ея, выстрелил.
Глушитель был замечательный, и выстрела я почти не услышал. Возможно, тому и другая причина была. Только здесь замечаю, что приемник в машине включен. Негромко, однако весьма слышимо по "Европе плюс" крутили песенку Криса Де Бурга Lady In Red.*
* Lady In Red -- "Женщина в красном"
Нравится мне эта песня, но времени слушать не было, как не было его и на оценку возникшего после моих действий сюрреалистического полотна в салоне автомобиля. Тем не менее я нашел в себе силы внимательно осмотреть полик и найти гильзу и прошедшую навылет сплющенную пулю. Заворачиваю ее в свой не первой свежести носовой платок и кладу в карман.
Ставлю Макарова на предохранитель, засовываю в специальный кармашек в своем военном ватнике, надо же, там даже вытяжной ремешок остался еще -- мама не отрезала. Теперь пальчики. Восстанавливаю в памяти все места, которых касался и обрабатываю их найденным в боковом кармане куртки убитого платочком с вышивкой (голубки, черт бы их побрал!). Из остальных изымаю документы и бумажник -- пригодится, да и сыщикам на пару часов жизнь усложнит. Оглядываюсь. Метрах в двухстах прохаживается одинокая парочка. Все вроде. Открываю даже не захлопнутую до сих пор дверь, еще раз оглядываюсь и делаю бросок от освещенной внутренним светом машины к чернеющим метрах в десяти ларям. Проскальзываю между ними, накрошив на лед табачку от Marlboro. Теперь домой, да так, чтобы ни одна живая душа не увидела.
В еще не отключившемся от происшедшего мозгу мелькает глупая мысль: "Как я хотел бы, чтобы все было по-иному. Но ведь мое желание -- это всего лишь желание".
Конечно, не просто ходить незаметно по широко раскинувшемуся микрорайону новостроек, но все-таки ночью это делать проще, чем днем, особенно если о чистоте одежды не думать. Так что добираюсь без приключений, вполне уверенный, что по следу меня не возьмут. Остались две ниточки: случайные свидетели и следы мои, но здесь я не мог сделать больше того, что уже сделал. "Молись, Митрофан", -- говорил я сам себе и молился, каясь исступленно и искренне, ибо хоть и слаб я на гадости от глупости, но этот дебилизм все рекорды побил.
Молитва молитвой, а жить-то надо. Едва согревшись в квартире, рассмотрел я документы, взятые из машины, - может пригодятся. В бумажнике, к моему удивлению оказалось 300 долларов и немерянное количество денег в рублях. Столько я не держал в руках давно. Жить будем хорошо. Отложив документы и деньги, сжигаю все, что может гореть в пепельнице, а сам бумажник обжигаю до неузнаваемости и вместе с пулей и гильзой запихиваю в ведро, предварительно уложив в начавшую подванивать коробку из под пельменей, которая там же и находилась. Выхожу из квартиры к мусоропроводу и сбрасываю, чтобы дворник отправил все это на помойку после 6 утра. Произвожу неполную разборку пистолета. Номер на нем срезан -- это хорошо. Чищу ствол и на всякий случай сразу пишу расписку о добровольной сдаче случайно найденного ствола и датирую завтрашним числом -- 30 января. Глушитель оказался весьма интересным. Работа не фабричная, ручная, но такого качества, что можно от восхищения только головой покачать. На заказ что ли ваяли его?
Думать об этом я не стал. Устал я. Прячу оружие в один из сапог, в котором я еще до армии ходил, отчего вида он крайне непотребного, и спать ложусь.
Снилась мне Дашенька.
ДОКУМЕНТЫ
Из сообщения пресс-службы ГУВД Санкт-Петербурга за 31 января 1993 года:
30 января в 00.15 минут дежурным нарядом Выборгского РУВД на пересечении проспекта Просвещения и улицы Хо Ши Мина был обнаружен автомобиль BMW-525 с номерным знаком... В машине находились трупы мужчины (как установлено с переломом шейных позвонков) и женщины (огнестрельная рана в затылок). Убитый оказался гражданином Ш., 1968 года рождения, генеральным директором АОЗТ ...; убитая: гражданка В, 1974 года рождения, продавщица того же АОЗТ. Возбуждено уголовное дело по статье 103 УК РСФСР. Ведется следствие.
Здесь:
http://zhurnal.lib.ru/n/nowokshonow_d_e/hod_baranomrar.shtml