4 МАРТА
Наконец повествую о том что было со мной 4 марта всем, кто беспокоится или любопытствует.
ПРОШУ обратить внимание на то, что написаное здесь я списываю со своего блокнота, который вела во время этого действа. На тот момент я не находилась ни под чьим давлением, ни с кем не была солидарна и ни с кем из присутствующих не была знакома.
"Двадцать - двенадцать возьмёт своё как дважды два" - врёт Костя Кинчев.
7:30
Бегаю по каким-то страшным дворам набережной Фонтанки. Ночь вокруг, тяжёлый рюкзак. Что я тут делаю? Где моя тёплая кроватка? Свечу фонариком перед собой и вроде нахожу надпись "Помещение для голосования". Начитавшись блогов, жду самого страшного. Но мне нежно открывают дверь в УИК и ласково принимают в уважение моё редакционное задание. "Принимают в уважение" - я написала, подчёркиваю. На инструктаже для СМИ сказали не провоцировать и принимать во внимание то, что вообще-то люди очень заняты и у них много работы. Несмотря на то, что мне говорили что-то невнятное про то, что что-то с ксероксом, я видела что секретарь бегает как белка в колесе. К десяти утра я так всех доканала, что я всё-таки получила все необходимые бумажки.
7:50
Председатель избирательной комиссии: "Исходя из нашего опыта мы решили заранее опечатать урны для голосования, чтобы то, кто пришёл в 8:00 на участок не опоздали на работу".
Всё это должно происходить в присутствии члена комиссии с правом решающего голоса.
Этими шестью страшными словами называется девушка Соня. Чудесное существо с неведомой длинны волосами, расточкой, тёплая и плюшевая. Символично контрастирует с муниципально выкрашенными стенами.
Но она ушла встречать нового наблюдателя.
Звоню ей, говорю:
- Они начинают запечатывать урны...
- Не имеют права!!! - кричит Соня. И слышно её так, что можно было и без телефона услышать её через домофонную дверь.
Открываю ей, вбегаем на 2й этаж.
Далее следует этюд из криков, рукоплесканий, звуков затвора...
"Вы нарушаете закон!" - кричат Сонины красные глаза.
Вопрос в том, чтобы опечатывать урну сейчас или через 5 минут.
И по делу Соня права, хотя могла бы не привязываться к мелким формальностям, и председатель с членами комиссии тоже правы, желая ускорить процесс. Но так плотны их морщинистые, выкрашенные губы, годами вталкивающие информацию в оттаргивающий её подростковый мозг, что они ни чем не лучше старого куриного мяса, которое как ни вари, как ни жарь, всё равно остаётся жёстким.
Соня добивается своего. Опаздывающая на работу среднестатистическая советская женщина беспристрастно машет на урну рукой. Говорит что-то типа "хорошо-хорошо, давайте-давайте".
9:00
Обнаруживается, что одна переносная урна исчезла. Два наблюдателя говорят, что видели как урну вынесли.
Все остальные в недоумении. О том, что уходит урана должны были сообщить во всеуслышание.
Оказалось, что вместе с урной ушло 419 бюллетеней на которых изольют свой голос 419 сотрудников психоневрологического диспансера. Он находится в соседнем здании. Таком маленьком и погнившем, что, очевидно, 400 человек там могут находится только если их штабелями плотно уложат на каждый квадратный метр по 5 человек. Реестр или дополнительный список в котором должны быть все эти люди никому не показали.
Илья, наблюдатель, накатал жалобу, которую никто не желал подписывать и ставить печать.
Этюд на тему восторженных криков о справедливости против окриклого безразличия опять сотрясал обрюзгшие стены.
Илья добивается своего. Илье, как и Соне, 18 лет. Студент филфака. Такой же игрушечно плюшевый как Соня. Такой же хипстер (прошу прощения если это слово кого-то задевает). Что бы там ни говорили, это греет.
К слову говоря, на инструктажах перед выборами - одни хипстеры. Почувствуй себя одним из них. По-тихоньку думается, что, пожалуй, это подрастающее поколение с единственно адекватными мозгами.
Сижу рядом с Ильёй напротив урны. Он раскладывает бланки для жалоб, заявления, рядом с этим свод закона.
-Вот слушай, ты учил же это всё, вставал рано, а освободишься неизвестно когда.Зачем тебе это надо?
- Ну у меня 6 друзей тоже пошли наблюдателями на участки.
- Зачем? Деньги?
- Нет, ну это же круто.
Всё это многочисленное присутствие наблюдателей - итог размышлений о том, что чтобы чего-то добиться, продуктивнее не орать на митингах, а сделать всё самим.
Сижу, безотрывно смотрю на людей, которые отправляют свой голос в прозрачную волшебную шляпу Чурова. Помимо немалого безразличия, какой только реакции не увидишь. Как-будто люди опускают в урны кусочек своей надежды, мечты. Берут на руки маленьких детей и учат их засовывать бюллетень.
Фотографируются на память рядом с урной, фотографируют процесс пускания куска бумажки в свободное падение, поздравляют друг друга с праздником и жуют почти домашние пирожки на лестничной клетке.
Что двигает взрослых людей встать с утра в свой, возможно, единственный выходной, сидеть целый день на одном месте и ругаться с не совсем вменяемыми женщинами с глубокой профессиональной деформацией.
"Яблоко" подготовило к выборам 909 человек наблюдателей. Это значит, что больше, чем на половине участков были люди, в ком ещё не угас максимализм. Это новый ветер, новое дыхание. Нам всегда не хватало идеологии. И это, пожалуй, главная проблема. Наверно мы где-то на её истоке.
Честность - вот основная идеология.
Все мы, кто здесь сидит, негласно разделились на 2 фронта. Люди в школьных учительских костюмах и люди с большими ботинками, зеркалками и iPadами.
Каждый, кто тебя здесь видит, считает нужным "предчувствовать" подвох. Все следят за всеми, все не доверяют всем.
Всё время, ещё в ходе вчерашнего инструктажа пыталась руководствоваться одной мыслью: не относить себя к движению "За честные выборы" или "За нечестные", не важно куда, но только не относиться к кому бы то ни было.
Я должна сделать фотографии. И это моя главная задача. А что вбрасывают, не вбрасывают... Всё равно, велик шанс того, что в урне окажется на 1 бюллетень больше и результаты этой урны вообще аннулируют. И все наши усилия, мысли и действия будут напрасны. И действия всех людей, которые может быть ехали с другого конца города, читали кучи литературы, спорили и может быть поссорились с близкими людьми на политической почве, тоже напрасны.
Ну, долой лирику. Ближе к 20.00 комиссия написала бумажку и перед камерой её зачитала. После чего, не дав, Соне написать особое мнение, 3 мента вынесли её, цепляющуюся за все выступы. Я не знаю, с какой нежностью они это всё делали, но когда я спустилась к ней на первый этаж, мне хотелось плакать самой от этой картины. Если бы её видели члены комиссии, то они бы меньше смеялись и шутили о том, как у них болит голова от Сони.
Мне сказали, что если я буду снимать задержание Сони, то со мной будет так же. Мне сказали, что если я буду снимать бюллетени, то я не смогу стоять даже в своём несчастном углу, куда меня запихнули, откуда наблюдали за моими действиями все, кто мог. Меня впрессовали своими взглядами и угрозами в этот угол стола. Я могла шевелить только глазными яблоками, которые с ужасом смотрели на увеличивающуюся пачку с бюллетенями за Путина, которую явно подпитывали 419 психоневрологических голосов. Под шуршание этих проекций нашей гражданской позиции на бумагу я чувствовала, как всё разваливается на части, песчинки и кирпичики. Как гниют эти все люди изнутри, как всё угодит во мрак, как уходят все наши надежды.
Правда в том, что если этом людям нечего было фальсифицировать, они бы не боялись там моего объектива.
Правда в том, что когда «то, что они сделали», срок монстра, которого они создали 4 марта, подойдёт к концу, мне будет 26. Может быть, у меня будет муж и ребёнок, а может несколько. И эти 6 лет - это то важное время, куда я закладываю основу большей части своей жизни и жизни моих будущих детей. Всё конечно зависит только от меня. И сколько я буду над собой работать, чтобы достичь результатов, будет зависеть только от меня самой. Но насколько мне будет безопасно ходить по улицам, насколько мой труд будет достаточным для того, чтобы обеспечить себя жильём, едой, образованием, духовными ценностями зависит от одного человека. Но он нервно срывается в микрофон, много машет руками и плачет.
Совсем не так, как плакала я на ступеньках Эрмитажа. Я хочу, чтобы это почувствовали все.
