(no subject)
Надо выполнить данное себе обещание и попробовать написать всё же про игру "Поезд в огне" http://poezd-v-ogne-17.livejournal.com - фотографии появились...
Очень непростой проект вышел. И очень сильный. Не сказать, что до сих пор не деролилась, но мир мой никогда не будет прежним (как бы затрепанно ни звучало). Эмоций много, встряска та ещё, найти слов не могу - и, кажется, не смогу. Даже пробовать не буду - кто доехал, знает, пересказывать бессмысленно. Но о сопутствующих мыслях, чувствах и событиях поразливаюсь. И персонажный отчет выложу.
Вообще, прочтя анонс, я на игру не захотела. В МГ люди, которым как мастерам не доверяю. Медиком наездилась. Формы нет. И самое важное - тема острая и больная. Как меня Варшавой крыло, а тут отечественная история, ещё ближе... Так что уговорил поехать отчасти Дима, отчасти - дорогая моя Банда туда собралась. А тут ещё Лесечка и Тэльвен подтянулись... В общем, не особо понимая, зачем, подала пустую заявку в первой же партии.
Друзья, вы же поймёте, если скажу, что дальше оно пошло само, складываясь мозаикой из неожиданных кусочков. Случайно нарисовался наш Корнилыч, напомнил про Дарью http://belyj-sneg.livejournal.com/57906.html - я как раз над персонажем ломала голову, и вот! Сама Даша для приключений показалась мне староватой, а вот детишечки - как раз... Было довольно любопытно, что же в итоге там получилось, и история эта стала приходить ко мне сама, Фосс идею поддержал, начало срастаться. Давалось тяжело - грустно и больно было за Дашку с Ханом, проревелась я от души. Кто-то уж потом спросил, за что их так, а - не могло быть иначе. И появились Тимур и Даринка. Мы списались с Тай и выяснилось, что рядом ходит ещё один участник нашей "казачьей клюквы"!)
Мне казалось, девочка тихая должна быть, немногословная, деловая, очень вся в себе. Ан нет. Не додумалась, что от гремучей смеси казачки и текинца отнюдь не такое получится. Прописала литературно Даринину биографию со всей предысторией, а Тай и говорит - где же тут тихушница-то? Огонь и ветер...
И была огнем и ветром. Умница, заводная и боевая, душа нараспашку. При том хорошо так по делу. И подлечить, и подкормить, и приласкать - как подопечных, так и просто окружающих, таких же сестричек. Всё я думала, что не про любовь была Дарина, и тоже ошиблась: наоборот, из неё романтически невостребованное так и хлестало. На всех хватало.
А ещё было вот что. Судьба, она, зараза, ролевиков любит и то и дело подсовывает на тему "ответь за свои слова". Пресловутая игра в паре, столь активно обсуждавшаяся, у меня зашла не более чем любая средняя завязка, зато в конце - такое ощущение, что пыльным мешком шлепнули: "Вот на что тебя нужно было брать, деточка!"
Поэтому открытый финал (при всей ненависти к открытым финалам!). Если у Даринки что-то и могло бы ещё быть - то только так и могло...
Персонажный отчет
Дашей меня в честь матери назвали - а Дариной, чтоб не спутать. Ее хорошо помню, это отца не помню толком... Пять годков мне было, когда мама от него ушла. Как ушла, да как обыкновенно от мужей уходят. Времена попроще были, вещички собрала в узелок, меня в охапку, Мишку за руку...
Путаю, да. Ну давай по порядку.
Родилась я в Ахалтекинском оазисе - республика Туркмения сейчас это. Отец был... Ну понимаешь... Да понимаешь, понимаешь, из бывших он был. Офицер. Текинского полка офицер, а ежли Мишка не врет - то в немалых чинах, кабы не кого-то из генералов адъютант, Деникина абы Корнилова. Высокий, красивый да я, впрочем, малая была, все высокие казались. Ну вон Мишка длинный был, то в него, наверное. Мама-то мелкая у нас, я в нее удалась. И вот где-то в походах белогвардейских отец маму и приглядел, сестра милосердия она была. Увез ее из Ростова-на-Дону в родные свои края, там мы и родились: Тимка старший, потом Мишка за ним (по маминому брату назвали, что сгинул в гражданскую), а я сталбыть третья.
Ну а потом мама от отца ушла, как я сказала уже. Мишка хворал от местного климата, да и не поделили там что-то, поди разберись сейчас - а только брат отца ненавидел, доброго слова не находил, какой-какой брат, Миша конечно, Тимка с отцом остался, я его и не видела больше. Все думаю съездить туда, после войны-то, да расспросить. Матери нету, Мишки нету, может, хоть Тима жив. Если за границу они не уехали-- мать говорила, что собирается отец. Лет на пять он меня старше, Тима, семейный, наверное, уже. Там рано женятся... Может, и отец еще раз женился, у них там хоть четыре жены бери, если прокормить можешь...
В конце марта после гибели генерала Корнилова Добрармия отступает от Екатеринодара. Где-то в тех же боях погибает Миша Белогорский. Даша теряет всякую надежду как сбежать с ним, так и встретиться с семьей, и в итоге в конце лета уезжает с Ханом в его родные края. Там и начинаются дети: старший сын Тимур - в конце 1918, в 1920 - Михаил, в 1923 - Дарина, в 1927 - нежизнеспособный младенец.
После этого в 1928 году Даша покидает Ахал, забирая с собой Мишу и Дарину. Причин отъезда несколько:
· нежелание Даши эмигрировать - а большевистская власть имеет к Хану ряд претензий и тот всерьез планирует покинуть Россию;
· слабое здоровье Миши, которому явно вредит среднеазиатский климат (самой Даше тоже);
· в 35 лет после 5 родов Даша уже далеко не так прекрасна - в то время как Хану 33, орел, джигит и герой. После намека, что мусульманам по четыре жены брать можно, а у него до сих пор только она одна (и всего один достойный сын!), Даша обижается окончательно и отбывает с формулой "женись на ком хочешь, а меня и моих недостойных детей оставь в покое", веря, что уж Тимку-то Хан не бросит точно - любимец, первенец, копия отца.
Два гордых идиота верят, что второй одумается и придет просить прощения, чтобы с любовью его простить...
То, чего не знает Даша:
· Вскоре после ее отбытия Хана прижимает так, что он вынужден удирать, оставив мальчика на попечение дальних родственников.
То, чего не знает Хан:
· В Ростове не так плохо помнят Добрармию - во избежание лишних вопросов Дарья записывает детей в документы, поменяв местами фамилию и отчество. Найдя сестру, по принципу "меньше знаешь - крепче спишь", называет ей только прозвище отца детей - Хан - и вымышленную фамилию, объяснив, что белый офицер. Детям тоже не больно-то много про него рассказывает, все еще надеясь, что он поймет, раскается и найдет их...
Так вот, приехала мама в Ростов, с вещами узелок да мы двое. Устроилась в госпитале акушеркой - она ещё до революции образование получила, курсы закончила. Полковничья дочка, деньги в семье водились. А было их два брата - один в первую мировую погиб, второй в гражданскую сгинул,- да три сестры. Средняя, Катерина, тоже пропала, подпольщица была, революционерка, а вот старшую сестру свою мама встретила. Аксинья ее зовут, Аксинья Кондратьевна, значит. Тоже в Ростове жила. Муж ее, Семен Анатольич - я его папой называю, - офицер, буденновец. Еще в царской армии служил, потом уж в Красную перешел. Наград у него несчитано, храбрый казак… С Семен Михалычем друзья были - тезки, усы его я хорошо помню…
Почему зову папой? Да мне, вишь, десять годков минуло, когда мамы Даши не стало. В голод она умерла, было такое. Двое нас у неё, зарплата маленькая, ценное все продали, а Мишка длинный, одежда на нем горела... Смогла ещё нас к тетке отвести, доверяю, говорит, Аксюта, тебе самое главное - деток моих, как родных береги, не обижай сирот. Легла и не встала уже.
Ничего от нее мне не осталось - только обручальное колечко потертое. Даже фотокарточки и той нету, жалко, мама Даша красивая была... Знаю, знаю, для детей матери всегда самые красивые, но ты уж мне поверь. Тетка Аксюта, старшая, ух какая красавица, статная, глаза огромные, косищи во, а я её увидела - уж к сорока ей было, это по нашему счету бабушка почти. В ком казачья кровь - те до старости сильные да красивые...
Что-то отвлеклась я. Своих детей у Линевых нету - Линева она, тетка Аксюта, по мужу; как родных и приняли, любили да берегли. Папа Семен - он в разъездах часто бывал, а всё ж успевал баловать. Мишка, тот очень его любил, даже фамилию взял - дескать, от родного отца ничего доброго не помню. А я вот менять не стала, мамкина у меня фамилия...
Славно нам у Линевых жилось, я даже округлела, полненькая стала и веселая - не смотри, что сейчас не осталось ничего, а в классе первая плясунья была. Папа Семен то башмачки привезет, то отрез ситцу на кофточку - моя, говорит, дочушка самая лучшая должна быть. А Мишка что, длинный да тощий, мама Аксюта смеялась, что не в коня корм, да и сам как жеребенок. С лошадьми возиться любил, ой любил. Ветеринарное училище закончил ещё до войны. На финскую не взяли его, что-то там папа Семен схитрил, Мишка потом обижался, а я так думаю - не зря, чуял папа недоброе. Погиб он, Мишка. В первые же месяцы войны погиб, у папы на руках. Осколок. В ветеринарной службе был при папиной дивизии... Все его любили...
Ох, прости, рассопливилась я. А это ж мы про войну только начали.
«Счастливый» поезд стартует от станции Вац. Две девушки, ровесницы, две склоненные друг к другу головы - черненькая и пшеничная. Ночное дежурство. Шепчутся - раненым не помешать, а самим не уснуть бы.
Выпускной у нас был аккурат 21 июня. Осенью 41 года мне восемнадцать исполнялось, я по папиному настоянию десять классов закончила, хотела в медицинский институт поступать, деток лечить. Ночь, помню, была светлая, хорошая такая ночь. Мама Аксюта, рукодельница она у меня, новое платье сшила, в голубые цветочки, а Васенька...
Ну да, был такой. Вася Шорох, одноклассник мой. Дружили. Ну как - дружили, договорились как раз, что институт закончим да и поженимся. Вася учиться на хирурга собирался, в одном бы институте были... Отличник, как и я, вожак комсомольский. Веселый, кудрявый... Все говорили - хорошая пара.
В 43м он погиб. На Курской дуге. Командир танкового взвода, медаль "За отвагу", Героя дали посмертно. Мне даже полковник написал: так и так, товарищ Даша, геройски пал за Родину ваш Василий Андреевич, гордимся им и Вам сочувствуем, а Вы там у себя его честь не роняйте - будто я способная свое дело плохо делать!
Эвона я уже в середину войны перескочила. А в начале совсем тяжело было, когда отступали, так плохо, так плохо... Я на курсы медсестер сразу пошла, как папа ни отговаривал - да и он с первых же дней в строю, курсантов своих собрал и вперед. И Мишка с ним. Я у мамы Аксюты еще несколько месяцев жила, даже первую оккупацию Ростова - смешно сказать, в подвале всю неделю пересидела. Я ж комсомолка, у нас на улице о том каждая собака знает. Мама и берегла меня...
Что про маму Аксюту молчу? Да потому и молчу, что ничего не знаю. С лета 42 не знаю. Как вторая оккупация пошла. Писала, конечно, как освободили - не отвечает по старому адресу. Выбыл адресат... Конечно, верю в лучшее, что успела эвакуироваться. А там мало ли где по стране носит её. Вот закончим воевать - домой вернусь. К маме...
На фронте? Конечно, страшно было. Я ж не только в поездах, на передовой тоже бывала. Не пищала, это нет, никогда. Глаза закрою на секундочку, а потом говорю себе - ты казачка, Дашка, ты комсомолка, никакого права бояться не имеешь. Хорошо надо свое дело делать, хоть и без излишнего безрассудства. А убьют - значит убьют, значит, судьба такая, один раз помирать; а уж как Васи не стало, тут и страх всякий кончился. Мама Даша - она, знаешь, верующая была, как-то и меня убедила, что там, за гробом, все встретимся. Если струшу - как я им в глаза там посмотрю? Маме? Мишке? Васеньке?..
Ранена, конечно. Трижды ранена, хотя какие там раны особо - царапины. Нога - вообще несерьёзно, одна трата перевязочных материалов, сапоги жальче было: нога у меня маленькая, шить специально пришлось. А так даже плясать не мешает, веришь? Ну то есть я не проверяла, оттанцевала свое, но наверное если бы пришлось - ух! Локоть, со Сталинграда, камнем расплющило - это похуже, у меня пальцы с тех пор немеют, особенно если не поешь денёк как следует. Хорошо, левая рука, не сильно оно мешает. А вот висок, это да, неприятненько. Варшава память оставила. Контузия свеженькая, пара месяцев. Голова иногда кружится, читать долго не могу. Ну да там такое творилось, даже вспоминать не хочу, эх. Женщины, дети... Хуже всего, когда дети страдают. Мужики... Оно как-то честнее, что ли. Спервоначалу думаешь - никогда к такому не привыкну, что война с людьми делает; ан нет, к любому аду привыкнуть можно. Сталинград раскатали, Варшаву раскатали, как там местных размазывало - перевязываешь, утешаешь да зубы только стискиваешь от злости, чтоб не разреветься...
Передовая? А, да что про неё расскажешь... Это прочуять надо. Я же сама рвалась, просилась, война идёт, враг родную землю топчет, папа воюет, брат погиб, а я сижу у мамки за печкой. Вот и напросилась - папа бы узнал, вожжами точно выдрал. Ползешь в снегу, в грязевой-ледяной каше, к земле-матери жмешься, вокруг пули да снаряды - и каждый, мнится, в тебя целит. Хорошо помню первого своего раненого - артиллерии лейтенантика - молодой, а сам белый-белый, ногу ему оторвало, я жгутом перетянула и волоком его тащу.. тяжёлый, шинель зимняя мокрая.. еле-еле дотащила, а в медсанбате по ушам надавали: где винтовка?.. Забыыыыла...
Я, Шурочка, из сорок второго еле выбралась. Не повезло - мина аккурат под нашим вагоном рванула. Выскочили в чем были, Тоню, бедную, еще и осколком зацепило - мало не покажется. Так и ни документов, ни халата с косынкой, я их как раз сушить повесила. И еще спрашиваешь, зачем все сумки на себе таскаю!
Тоня - ты не смотри, что она сердитая такая, она хорошая, только несчастная очень. Блокадница. Другая какая выбралась бы и радовалась, а она на фронт. Не знаю, кто точно погиб - сказала один раз, что вся семья, а в душу сапогами лезть дело распоследнее. Я ее тащила пока, думала, всё, ан нет, кажись. Выкарабкается. Двужильная. Есть такие - когда надо, двужильные.
Ты всю войну тут на «Счастливом»? Понятно… Не, не разобралась пока, чужое хозяйство, а вот главврач у вас мужик хороший. Суровый, но хороший. Не по делу не орет, сопли не разводит. Кремень!
Ой, что расскажу, только ты ни полслова никому! Ко мне тут эти пристали. Ну эти. Да понимаешь ты, о ком я! Они, они. Как-то даже и испугаться не успела - какое тут испугаться, у меня раненые, подопечные, везде успей, всё найди, всех накорми, обиходь, да не только своих. Конечно! Ты еще скажи, что сама бы равнодушно прошла мимо тех, кому помощь нужна! Не ври мне тут, я по глазам вижу - настоящая сестра милосердия, как в первую мировую говорили, мне папа рассказывал.
Да, папа - это точно отдельная история. Давай я тебе про особистов сначала доскажу, а потом уже про него. Бояться-то мне нечего, да и скрывать нечего, а спрашивали меня про какие-то 18 литров спирта, которые пропали. Вынюхали, что ли. Не знаю! А только минут десять прошло, как врывается Долецкий, и к бабе этой, что меня допрашивала, дескать, что это вы у меня персонал от дела отрываете. Она уже, видать, поняла, что с меня толку никакого, ничего ни при какой спирт не знаю, но этак хорохорится, разберемся, товарищ, а вы тут кто такой вообще. Я, говорит, такой-то, а это моя медсестра, готов за нее поручиться, отпустите уже человека на боевой пост. Про спирт - это, говорит, сестры-хозяйки дело, а она баба какая-то подозрительная, только со станции Вац у нас появилась и даже главврачу не докладывает - ну точно подозрительная баба. Я сижу, морду кирпичом - совсем, видать, эта следовательша не слушала, кивает Долецкому, а до того я ж прямо и ляпнула, что сама вот только-только в «Счастливый» переведена…
Не, ничего, как видишь, зря вы за меня с теткой Верой боялись. Говорили, что разберутся, вот и разобрались. Главное было не ржать, а в остальном просто. Еще так мне, знаешь, приятно стало, что сам Долецкий за меня вступился. Вот это, думаю, да - заметил! поручился! Нельзя такое доверие не оправдать! Ты знаешь, я и так от работы не бегаю, а тут ровно на крыльях взлетела, на всё и всех меня хватать начало, что свои, что чужие…
Да ну, какая из меня героиня, о чем ты. Героиня - это когда не сомневаешься. Когда дело превыше всего. И тогда ведет, наверное, какая-то высшая сила, вдохновение, что ли. Не знаю. Чтоб с песней и - на смерть. А я так, вперед не суюсь, шумиху не люблю, награды и те не ношу особо. Выполняю свой долг медсестры и советского человека. Вот даже слово дала, что в партию вступлю, как война кончится, и не раньше. Если возьмут, конечно.
Папа да, ну ты ж его видела. Огонь. Сам говорит, что для войны рожден и без нее никак вовсе, а как горилки переберет, я ж знаю, ревет белугой. Всё своих сослуживцев вспоминает, живых поменее, а поболее мертвых. Там же все эти ребята, кавалеристы… Да, да, он кавалерийским училищем в Ростове у нас заведовал. Мальчишек собирал, еще когда в гражданскую воевал - собирал. С басмачами там, всё это вот - дескать, что юным джигитам пропадать, пусть идут учатся да советскую власть благодарят. Хаджиев, что при нем навроде адъютанта сейчас - он тоже из этих, только выпускник уже, с финнами воевал. А в 41м тогда взяли всех недоучившихся да и отправили на фронт. С папой во главе…
Давай не надо, знаешь. Уже и так рассиропилась, а скоро обход. У меня тут всего двое подопечных, да такие - не сложные… Не сравнить, какое бывало. А это так. Верховская хорошая такая девочка, милая, послушная, эта глупостей делать не будет. Не верится немного, что снайпер. Мне всегда казалось, они бой-бабы должны быть. Второй? Второй Анисимов. Ну это тот из летчиков, который капитан, не, не с глазами, с рукой который. Поправится, точно тебе говорю. Да эти оба поправятся. Ой, точно, Хаджиев же твой, я и забыла. Ух, за этим глаз да глаз нужен, лихой казак, как вообще цел еще, - глядь, уже и ускакал куда-то. Задорный парень, веселый. Слушай, не знаю, кажись не женат. Могу папу спросить.
Это ты права - тяжело! Мне иногда кажется, что для того казачкам и сковородка, чтоб казаков дома держать! Такому по плечу подруга нужна. Как мои мамка с папкой были. Эх, мамка… Смешно и сказать. Мечтаю я, чтоб война закончилась не позже лета. Чтобы солнечно было... И проснуться не в поезде по будильнику, а от солнца в глаза через тюлевые занавески... И чтобы белые простыни и пылинки в луче... А ещё чтоб пахло хлебом, и мама звала завтракать, а по доскам пола стучали Мишкины пятки… Всё, всё, не реву…
Ой, Шурочка. Прости - тебе расскажу, больше некому. Тоню не буду волновать, теть Веру тем более. Сон такой приснился, знаешь - и вроде неплохой, а душу всю скрутило да вывернуло. Хожу как пыльным мешком стукнутая. Может, расскажу и попустит? Сижу я будто в светлом таком зальчике. Низкие скамейки вдоль стен, на них люди - разные, знакомые и не знакомые. Ну вот Анисимов точно был, помню. Дядю Мишу помню. Иванова помню. Не, женщины тоже были, да не суть. И открывается дверь, выбегают на нас детки. Небольшие такие, лет по пять, дошколята. Кто-то напрямую к взрослым бежит, кто-то подальше останавливается, а мне, представляешь, летит в руки бумажный самолетик. И подходит мальчишечка, худой, чистенький, а глаза голубые-голубые…
Оказалось, что он из Ленинграда, мальчик этот, и все они - из Ленинграда детки, а родители погибли. Взяла на руки его, сама чуть не плачу и рассказываю, что вот довоюем - еще немного - и обязательно приду я за ним, увезу к себе на Дон, выучу на лодках плавать. Потому что ему, малышу этому, еще хуже, еще страшнее, чем мне: а я-то что реву, кобыла здоровая, папа живой вон, руки-ноги целы, голову не оторвало пока. Потом вроде как время вышло, надо было деток воспитателю вернуть. Слово дала, что приду за ним, а пока велела терпеть, быть мужиком и подавать пример.
Нет, правда. Сны снами, а как война кончится - вернусь в Ростов, пойду в детский дом и посмотрю. Потому что не должно быть у детей таких глаз. Потому что надо найти в себе силу и любить, через «устала», через «не хочу», через «выгорело», тех, кто слабее, тех, кто в тебе нуждается… Серьезно, Шур. Я слово дала. И мне проще так будет - когда сама любишь и нужна. Нет, какие свои, что ты - Вася погиб, другого не будет. У меня одно слово, одному его и даю…
…Шурочка! Милая! Можно обниму тебя? Не могу, прямо распирает! Мама у меня живая, живая-живехонькая! В Ростов вернулась, написала! Что бы там папа ни говорил, а всё с ней хорошо, и дом почти цел, и сама цела, здорова! Мама живая, нет, ты понимаешь - мама живая! Три года вестей не было! Она в эвакуации была, в Ташкенте, а теперь вернулась! Прости, папу надолго оставлять не хочу, там Хаджиев, конечно, но мы ж ей сейчас немедля напишем, чтобы не волновалась… Хотя нет, после обеда напишем, сначала подопечных покормлю, потом уже всякое личное…
- Папа, а почему ты Хаджиева Ханом зовешь?
- Отца его так звали.
- Ты лучше не зови. Эти товарищи, ну... которые товарищи, ты ж понимаешь, некоего Хана упоминали, моего, правда, отца, и в таком ключе, будто он гад какой. Ты не надо, не подставляй парня лишний раз. Он вроде хороший.
..- Хаджиев! Что ж я Вас по фамилии всё? А по имени как?
- Тимур.
- Папа?!!!!
- Ну да. Так и есть.
- Тима! Живой… Тима!
- Даша.. так ты и есть.. Дашка?..
Шурочка, ты Хаджиева береги. Он на самом деле брат мне, в детстве потерялись. Папа, черт старый, за нас боялся и молчал - а знал ведь, знал! Можно подумать, мы его любить меньше будем! Представляешь, я ж на другой конец СССР после войны искать ехать хотела!.. Вот теперь война кончится, женю Тимку. Племянники пойдут! Да не сдюжит эта Аня, не выйдет у нее, тут казачка настоящая нужна, а не какая-нибудь… Точно женю, не отобьется. Ишь выдумал - для войны создан, как папа! Папа в тамбуре уже которую цигарку с Анной Ивановной смолит, пойду скажу ей, что он женатый - она, конечно, умная и отличная тетка, но вдруг да клюнет на скромное генеральское обаяние… Шучу, шучу! Хотя Анна Ивановна и вправду чудесная! На нее посмотрю и задумаюсь - а может, пойти всё же в медицину-то? Истинный профессионал, настоящий человек, хочется на такую равняться…
Что, прямо так и написал? Вот сразу «и выходите за меня замуж»? Ну ничего себе! Во дает! Ты его помурыжь там, помаринуй немножко, пусть поревнует - вон сколько видных мужиков вокруг! Эй, я про тебя вообще-то… Почему, стоит с кем-то шпильками поразмениваться, сразу сватать начинают? Не уперся мне этот ваш военкор ни в какое ребро - и вообще, моя подопечная вон с него глаз не сводит. Лучше ей посочувствуй, мне не надо! Глазки много кому состроить можно, а незамутненно словесно пофехтовать - не для всех удовольствие! Анисимов вон тоже хороший, между прочим, а разве с ним всласть попрепираешься - слишком уж милый! Даже когда после операции тяпнул и потравился - вежливо просил простить, что надо ему тазик придерживать, ну ты понимаешь же шутку, да? Человека наизнанку всем организмом выворачивает, а он извиняется, будто на танцах на ногу наступил! Нет, правда умиляюсь ему, такой солнечный… Шурочка, да елки-палки, ну что сразу «влюбилась бы»? Ты ни про что другое думать не можешь? Не влюбилась бы. Всё!
- Даша! Ты где была?
- Нуу.. шпалы таскала, а что?
- Дочь, ты с ума сошла??
- Да это не тяжело! С песнями бодренько так взялись…
- Раз не тяжело, я сейчас тоже пойду!
- Ох, ну папа…
…Видела? Вот это да! Вот это люди! Земля вся вдребезги, ничегошеньки нет, баб куча, а мужик один на всю деревню! А они радуются, поют, еще и нас угощают, наверняка последнее отдали… Вот где настоящие герои, а не всякие там, про которых в газете пишут. Какие бабы, а! Вот при них реветь не могла, нельзя было, а сейчас вовсе на мокром месте глаза. На такой вот на любой брата женила бы. Молодцы! Или вон та девушка, летчица, которая Наташа. Ноги не ходят, а она поет. И на каждой станции хоть на минуту проветриться, а выглядывает. Уцепится за кого-нибудь и потихоньку… Вона какая, настоящая! Восхищаюсь ею! А ныть любая умеет. Ты вот поди не ной, когда девушка, а тут такое дело… война…
Тебе теть Вера успела рассказать, что Линев учудил? Ему Давид Станиславович во время обхода водку запретил, пока температура не нормализуется. Молодец, правильно, в общем, сделал - Долецкий вообще мировой мужик, он и моему Анисимову пить и бегать кругами запретил, - но на следующем же измерении температура у папы нормальная и сам огурцом! Ну что, говорит, Вера Васильевна, Долецкий разрешил, неси стопку! Ой, не могу, вот жеж великая сила воли-то! Обхохочешься!
Да все со мной в порядке уже, правда. Просто вот песню эту про танкистов слышать не могу. Извините, если что кому испортила. Папа вообще-то знает, просто забыл видимо, а Тима и не знал - всё пришлось с начала рассказывать, и почему замуж не пойду, тоже. Он молодец, Тима, ты не смотри, что шумный и бестолковым кажется. Он как лучше хочет, всем как лучше. Наверное, в чем-то даже более сестра милосердия, чем я… Я так, как он, веру в себя восстанавливать не умею…
«Говорит Москва! От Советского Информбюро!
Войска первого белорусского фронта под командованием маршала Советского Союза Жукова при содействии войск первого украинского фронта под командованием маршала Советского Союза Конева после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группы немецких войск сегодня, 2 мая, полностью овладели столицей Германии - городом Берлином!»
Шурочка… Неужели - правда, войне конец?.. Выжили… Справились… Ох, Шурочка!.. Мирное небо! Смотри, смотри, какой рассвет… Это же совсем новая жизнь, понимаешь?.. Шурочка! Тоня! Теть Вера! Наталочка! Папа! Тима…
Здесь нет слов, потому что их просто нет. Здесь и слезы, и радость одновременно. Комок в горле и крылья за спиной. Когда ты плачешь и не можешь остановиться, равно как и понять, от счастья ты плачешь или от боли. А потом идешь и обнимаешь. Просто идешь и обнимаешь. Всех.
Слушай, иди ты. Ну правда. Ничего я такого не сделала, просто все обнимаются, сначала совсем все со всеми, даже с товарищами артистами, а потом как-то к своим потянулись. Вы вон с теть Верой Тонечку успокаивать пошли, а я с Наталочкой поревела и тоже к своим. Смотрю - папа сидит, Тима сидит, довольные оба, шумные, а этот напротив них. Он всегда тихий такой паренек, я его и не замечала вовсе. Правда! Только потому в глаза и бросилось, что один сидит и поет, негромко так. Ничего подобного, слышишь! Ну обняла я хорошего человека, нельзя, что ли? Просто взяла и обняла! Не знаю, что там тебе еще привиделось!
Припомнилось почему-то, как стояли в охранении с ефрейтором, авиамехаником - крупный такой мужик с обожженным лицом, а сам умный, в разговоре приятный. Как разливалась ему соловьем - дескать, это молодым красавцев подавай, а умная-то баба душу разглядит. И как сорвалось вдруг - да какой бы ни был, сколько рук-ног бы ни осталось, а был бы Васенька живой, ни на кого бы не променяла. На руках носила бы. Особенно если бы увечный. Как же иначе-то!
Эй, судьба, тут какие-то шуточки твои, что ли?..
Как это куда потом? Как и думала - дальше. Пока окончательно довоюем, а демобилизации и не было еще. Раненых, больных вывозить. Из концлагерей спасать. Если Долецкий со «Счастливого» не погонит, у него и останусь, у Анны Ивановны. Маме молнирую, чтобы приехала папу с Тимой забрать, а сама обратно поеду. Да отстань ты, не собираюсь никому никаких адресов оставлять! Серьезно!
Конечно, слукавила…
…молоденький летчик растерянно рассматривает непривычными к свету глазами неведомо как оказавшуюся в кармане шинели фотографию - незнакомое девичье лицо, косички, на обороте кривоватая надпись «Дарина».
Немного фоточек от Тайлами:
Дарина на боевом посту
Даринка во сне
Дарина и Тимур (после)
Все-все-все:
И наконец спасибы:
Низкий поклон МГ! Спасибо кооринатору проекта Марго. Дорогие Тайлами, Рыжий, Лео, Бонни, Кайт Ши, благодарна вам невозможно! Так приятно было чувствовать вашу работу и заботу - всех и каждого! Отличный вышел проект! Вы молодцы!
Игротехам, святым людям - моего восхищения много! Настоящие герои, спасибо вам!
Всем-всем соигрокам - ребята, как же с вами было здорово в этом быть! Благодарю всех, особенно кто со мной взаимодействовал!
Чудесной, любимой, родной моей команде - просто много-много моей любви...
И еще одно особое спасибо: как же здорово, что это - было...