7 дней революции
Модные кофейни в старом городе Дамаска заполнены хипстерской молодежью. Здесь обсуждаются и планируются мгновенные демонстрации-флэшмобы, которые каждый день проводятся в разных районах Дамаска. Дым от кальянов, увлеченные люди с тонкими европейскими чертами, уместные шутки и хороший английский - таково лицо сирийской революции. Здесь кажется, что революция - это всего лишь предлог собраться поговорить, а арест - безобидное приключение. Юссеф - типичный представитель этого слоя оппозиции. Ему 25, в его одежде его пустят в лучшие московские клубы, и он заразительно смеется. Мы едем в пригород Берзе на одну из флэш-демонстраций - мой первый опыт сирийской революции и первый арест.
Демонстрация начинается через пару минут после нашего прибытия. Группы молодежи, слоняющиеся по улице, вдруг обьединяются в одну толпу и бегут по улице, скандируя антиасадовские лозунги и разбрасывая листовки. Полиция может оказаться на месте очень быстро, поэтому все завершается всего за минуту.
Я успеваю сделать несколько кадров, как сзади кто-то шепчет Юссефу:"Бегите, бегите!" Мы ускоряем шаг, уходя с места демонстрации, когда из какого-то магазина сбоку выскакивают трое крупных мужиков и одновременно нас хватают. Подлетает машина, в которую нас пытаются запихнуть. Я не сопротивляюсь, т.к. понимаю, что это бесполезно, да и не нужно: я в Сирии по официальной журналистской визе, а камера мне еще пригодится. У Юссефа все по-другому: он уже был один раз арестован на месяц по подозрению в участии в демонстрации. Второй арест грозит ему пытками и еще более длительным заключением. Из машины я вижу, как его хватают и бьют с размаху головой об капот. Это зрелище нарушает мой план поддерживать нейтралитет - я выскакиваю из машины, крича и размахивая журналистским удостоверением. Секундного замешательства со стороны мужиковоказывается достаточно, чтобы Юссеф вывернулся и убежал.
Меня же ногами забивают назад в машину и везут в местное отделение полиции и мухабарата (так в арабских странах называют политическую полицию и спецслужбы). По дороге я звоню в Министерство информации Сирии и в посольство и понимаю, что они мало что могут сделать, и все зависит от начальника этого отделения. "Ты должен помогать им," - настаивает замминистра информации Абир. "Ты знаешь, это вообще год тюрьмы за участие в демонстрации," - запугивает следователь мухабарата. У меня переписывают контакты с телефона, просматривают кадры на камере и требуют назвать всех, с кем я общался в Сирии. В течение двух часов проходит допрос, во время которого я пытаюсь отвечать на вопросы, не отвечая на них и избегая прямой конфронтации. Мне не верят, и все повторяется заново. Наконец, мне возвращают вещи и с извинениями отпускают.
Вечером в том же кафе под чай и кальян большой компанией обсуждаем, как удачно отделался Юссеф. Сейчас все кажется уже безобидным, но тем не менее я ежусь, когда мимо проходят мордатые мужики - мне кажется, что это мухабарат. "У меня, похоже, начинается паранойя," - делюсь я наблюдением. Аиша, учитель английского в университет, отвечает на это:"Привыкай - мы так живем уже 40 лет..."
На следующий день я еду на организованный Министерством информации тур для журналистов в город Дераа, откуда и начались беспорядки в марте 2011. Новоназначенный губернатор провинции быстро читает по бумажке обращение к журналистам, в котором обвиняет во всем происходящем в подведомственном регионе иностранных террористов из Иордании и Ливии. Отвечать на вопросы у него получается намного хуже. На вопрос, из какого депaртамента он перешел работать в Дераа, он отвечает, что он раньше был государственный служащим. На повторный вопрос разражается длинным монологом о том, что связывает его с Дераа. Наконец, тележурналист из Британии не выдерживает и говорит:" То есть все-таки мухабарат?"
Полицейское управление Дераа
Губернатор пространно рассказывает об иностранных террористических группировках, которые проникают в регион с территории соседней Иордании. Просьбу предоставить их доказательства в виде иностранных паспортов, бумаг и т.д., однако, отвергает:"Мы все отсылаем в Дамаск". В Дамаске же утверждают, что доказательства, наверное, есть, но они "в другом месте", как заявила заместитель министра информации Абир Аль-Ахмад. В конце концов губернатор соглашается показать нам оружие, контрабандой ввезенное из-за границы и в виде исключения посетить центральную городскую больницу.
Губернатор Дераа
Мы едем в военный клуб, где уже разложили конфискованное оружие. В основном это старые берданки, есть винтовка времен первой мировой войны со штыком и несколько ржавых автоматов. Один из журналистов - в прошлом военный эксперт - смеется, показывая на выставку: "Вы это все из музея привезли? Им же нельзя пользоваться!" По категории привезенного из-за границы оружия проходят даже самодельные коктейли Молотова из бутылок. Впрочем, нашего сопровождающего это не смущает: он показывает на гравировку на ржавом автомате:"Видите, он сделан в Израиле!" Большинство автоматов, однако, обычные "калашниковы". На всю внушительную коллекцию конфискованного мы смогли насчитать лишь 2-3 экземпляра относительно современного оружия.
"Доказательства"
После показа оружия мы едем в центральную больницу Дераа. "Но там же никого нет! Зачем туда ехать?" - возмущался губернатор. "Но мы можем туда сьездить?" - настаивали мы. Губернатор оказался прав - там действительно никого не было, кроме испуганного медперсонала. На все вопросы они показывали на рот и качали головой. Только когда я откололся от основной толпы, сопровождаемой полицией и безопасностью, мне удалось разговорить одного из врачей, который получил образование в России и говорил по-русски. Он схватил меня за руку и потащил по больничным коридорам, заскочив в пустую палату и закрыв за собой дверь. "Никому, никому не говори, что я с тобой говорил! Меня тут же посадят, слышишь?!"
Постепенно стали подтягиваться другие врачи, комната заполнилась народом. Перебивая друг друга, они пытались одновременно рассказать свои истории. Половина врачей здесь сидела в тюрьме по 1-2 месяца за то, что они во время волнений оказывали помощь раненым демонстрантам.
Бумага об освобождении одного из врачей
Врачи смогли прояснить, почему не было раненых, хотя, по словам губернатора, стычки в городе происходят каждую ночь. "Они всех увозят в Дамаск, в военный госпиталь - и живых, и мертвых. Здесь за медицинской помощью никто не обращается, т.к. если огнестрельное ранение, то сразу увозят в военный госпиталь в Дамаск, а там знаешь что?!" Поэтому врачи, рискуя быть арестованными, оказывали помощь раненым на дому. "Понимаешь, они нас тут убивают! Тут нет никаких террористов, просто у кого-то в семье убила полиция, кого-то покалечили, вот они и выходят по ночам мстить, нападают на блокпосты." В регионе живет много бедуинов, у которых традиционно есть оружие - как раз берданки того типа, который нам показывали. "Подожди 5 минут, мы тебе все покажем, у нас диск есть с записями того, что здесь было. Только тебе его опасно самому везти. Погоди!"
Со двора раздался голос из громкоговорителя, требующий от меня немедленно выйти к автобусу. "Через 5 минут подходи к скорой помощи, я тебе отдам диск". Но, стоило выйти, я был тут же окружен плотным кольцом солдат и полиции, которые внимательно следили за всеми моими перемещениями, поэтому диск взять не получилось.
Вечером того же дня у меня была назначена встреча с Абубакиром, который должен был прояснить, что страшного есть в военных госпиталях. 30-го декабря 2011 года он принял участие в демонстрации в мечети во время пятничной молитвы. Полиция и и так называемые "шабиха" блокировали все выходы из мечети. "Шабихой" называют помощников полиции - аналог ополчения. Вооруженные палками и ножами, они помогают полицейским разгонять митинги и выполняют грязную работу. Зарплата шабиха составляет около 300 евро в месяц, что почти в 2 раза выше среднесирийского уровня.
Шабиха на демонстрации
Перепрыгнув через забор, он сделал вид, что спокойно проходит мимо и уже надеялся проскочить через оцепление, однако, его окликнули, остановили и сразу же начали избивать несколько "шабих". В конце концов один из них достал нож и ударил в сердце, но тот скользнул по ребрам и вошел в живот, разрезав его почти до середины. Абубакир показывает огромный шрам, пересекающий весь живот. После избиения его, истекающего кровью, кинули в кузов грузовика вместе с еще несколькими окровавленными жертвами. Машина поехала в штаб-квартиру военной разведки, расположенную в центре Дамаска. Помещения для задержанных там располагаются на 6-м этаже. Все арестованные проходят ритуал встречи - поднимаются пешком по ступенькам, на каждой из которых стоит по "шабиха", который должен ударить заключенного. Абубакир потерял сознание на 2-й ступеньке. Очнулся он уже в военном госпитале, который официально называется воинская часть номер 205. 8 дней, проведенные там, он вспоминает как худшее время в своей жизни - каждый день охранники для забавы пытали его и его однокамерника - 16-ти летнего юношу, привезенного с огнестрельным ранением.
Несмотря на все происшедшее, он каждый день старается ходить на демонстрации. "Я хочу справедливое правительство - без взяток, с честным судом, и чтобы ко мне в учреждениях относились как к человеку, а не как к скоту." Я спрашиваю его, что бы он сделал с алавитами, придя к власти - большую часть "шабиха" составляют именно алавиты. Кто-то из собравшихся быстро говорит:"Убить их всех!" Впрочем, другой его тут же поправляет:"Это просто шутка". Сам же Абубакир не винит алавитов в случившемся:"У нас одна страна и мы должны строить свою жизнь здесь вместе. Не только алавиты, но и христиане, курды, другие национальности." Собравшиеся друзья и родственники одобрительно кивают.
Впрочем, не все в Сирии столь же разумны: на следующий день я беседую с Тариком, жителем Хомса, сбежавшим оттуда из-за войны. "Я понял, что пора уезжать, когда пуля ударила в дорогу рядом с моей ногой." Как говорит Тарик, город разделен между алавитами, кварталы которых защищает армия, и суннитами, где окопалась Свободная сирийская армия. Обе стороны боятся и ненавидят друг друга. Тарик пытается быть нейтральным, но то и дело соскальзывает на личные оценки - он против Ассада, который довел ситуацию в стране до такой точки, но считает, что без него в Сирии наступит хаос. Нейтральных в стране на самом деле практически нет - любой однозначно занимает ту или другую сторону.
Тарик
Фигура Ассада стала, кажется, настолько одиозной, что лояльно к нему относится только ближайшее окружение. От любви до ненависти один шаг - в Сирии это правда как нигде. Всенародно любимый вождь стал тираном после того, как полиция начала стрелять в людей на демонстрациях. В небольшой и тесно переплетенной различными отношениями стране смерть всегда рядом - убивают твоего родственника, друга или просто знакомого знакомых. Теперь это уже личное - каждый день продолжает литься кровь, и список личных врагов Ассадов увеличивается. Теперь президента принято винить за все.
Мы сидим с Юссефом в ресторане, на стенах которого висят старые черно-белые фотографии Дамаска 1950-х годов. Красивые белые здания, каналы, отличные дороги, трамваи по всеми городу - виды неотличимы от Парижа или любой другой европейской столицы того времени. Юссеф восклицает:" Посмотри, каким был Дамаск! Ты видишь, что они сделали с нашей страной?". Сейчас на месте канала с ажурными мостами находится разрытый сухой ров, забитый мусором, в окружении полуразвалившихся, но все еще несущих следы былой роскоши домов.
С экономической точки зрения сирийцам мало за что есть винить Башара Асада - средняя зарплата до введения санкций составляла около 220 евро в месяц при уровне цен в 3-5 раз ниже, чем в России. Искусственно завышенный курс сирийского фунта, который поддерживало правительство, позволял сирийцам неплохо жить, по сравнению с многими соседями по Ближнему Востоку. Плюс бесплатная государственная медицина и образование. Со временем, однако, социалистический режим Ассадов превратился в свою противоположность - получить качественную медицинскую помощь без взятки стало невозможно, а социальное расслоение привело к появлению бездомных и нищих. Еще 5 лет назад их в Сирии не было.
Тем же вечером у меня назначена встреча с Аммаром Исмаилом - одним из самых информированных людей в Сирии. Я надеюсь, что он сможет помочь мне получить доказательства иностранного вмешательства, которые я ищу. Исмаил включен в евросоюзовский список сирийских граждан, прямо причастных к убийствам. Еще он находится в аналогичном списке Канады и списке смертников Сирийской свободной армии - под номером 30. Он известен как руководитель "электронной армии" - разведывательной службы, которая помогает военным. Именно он дирижирует информационной компанией "за Ассада" в социальных сетях и блогах. Аммар вместе со своим братом Мухажиром вхожи в ближайший круг Ассада.
Я начинаю разговор с его оценки текущей ситуации в Сирии и слышу уже привычный винегрет из теорий заговора, иностранных наемников и мирового сионизма. Вопрос о доказательствах как обычно вызывает сложности - вместо ответа на вопрос он говорит:"Я буду биться до последней капли крови за мою страну." Исмаил - автор концепции "шабиха" и сам активный участник движения. "Да, я шабиха!" - не скрывает он. Крупное сложение, военная куртка, борода - это все атрибуты ополчения. Ну и, конечно, оружие. Я понимаю, что скорее всего он был одним из тех, кто избивал людей на демонстрации сегодня утром (в пятницу утром во время демонстрации погибло 3 человека). "Да, я там был, помогал полиции," - неохотно признается он. Единственное, о чем он сожалеет, так это о попадании в список ЕС: "Теперь я не могу ехать с сыном в Берлин. У него диабет, и ему нужно регулярное лечение в Германии. А из-за этого списка я не могу туда поехать. Это гуманно, по-Вашему?" Но список Свободной сирийской армии еще хуже - из-за него он вынужден каждую неделю менять адреса и машины. В конце разговора он предлагает подвезти меня до центра. Справа от водительского сиденья в его "Лэндкрузере" валяется автомат.
До поездки в Сирию я с сомнением относился к утверждениям, что полиция расстреливает безоружных людей на демонстрациях. Собственно, это и есть главный вопрос в международной политике в отношении Сирии - стреляет режим в безоружных демонстрантов или все-таки нет.
В субботу 18-го февраля мы с группой активистов оппозиции проникаем в высокий дом напротив кладбища в районе Аль-Маззе, где на сегодня назначены похороны 3-х человек, якобы убитых полицией за день до этого. Ожидается, что будет большая демонстрация, и на похороны придет много людей. Приходить нужно задолго до начала похорон, чтобы полиция и "шабиха" не успели заметить иностранца - журналистам появляться в районе демонстраций запрещено и часто смертельно опасно. Мы поднимаемся в квартиру на одном из верхних этажей, где живут поддерживающие оппозицию. Снимать можно только через закрытое окно и очень осторожно, т.к. мухабарат и шабиха внимательно осматривают окна в поисках камер. Подходить к окну ближе чем на полметра нельзя - иначе нас будет хорошо видно с улицы.
Похоронная процессия постепенно занимает весь широкий проспект - всего пришло не менее 10 тысяч человек. Три гроба аккуратно несут сначала к мечети, а потом из нее на кладбище. После уноса гробов толпа не рассасывается, а поет революционные призывы и кричалки. Группы полиции и "шабиха" стоят наготове с автоматами. Вдруг без каких-либо предупреждений они начинают стрелять прямо по демонстрантам. Толпа разбегается, но несколько человек падают на землю, видно, как на асфальт течет кровь. Все занимает доли секунды - воздух наполняется дымом от автоматов и треском очередей.
Один из военных использует ручной пулемет, который ходуном ходит у него в руках, покрывая веером всю улицу. Женщины в нашей квартире начинают плакать и молиться. Несколько полицейских целятся из автоматов по окнам. Успев сделать несколько кадров, я отскакиваю от окна. После очистки улицы от демонстрантов по району идут "шабиха". Они вооружены палками и ножами, хватают всех подозрительных и избивают их, засовывая в полицейские джипы. Эти сцены напоминают фотографии геноцида в Руанде, когда толпа бхуту рубит тутси мачете. В квартире нас 8 человек, и всех ощутимо потрясывает от адреналина. В окно мы видим, как толпа "шабиха" избивает упавшего пожилого мужчину и, кажется, бьет его ножом. Он лежит в луже крови, но его продолжают пинать, пока не подьезжает такси. Тогда его, уже не шевелящегося, как мешок закидывают в багажник.
Вдруг в комнату вбегает жена хозяина квартиры с совершенно белым лицом и начинает что-то эмоционально обьяснять на арабском. Все вскакивают. Полиция начала вламываться в квартиры в нашем доме - похоже, что кто-то видел, как я заходил внутрь. Мы судорожно ищем место, куда спрятать камеру и карту памяти. Я первый иностранный журналист в Сирии, видевший и сфотографировавший, как полиция стреляет в демонстрантов, - то, что режим Ассада отрицает уже год. Я понимаю, что, если они нас найдут, то мы вполне вероятно просто исчезнем. Или погибнем от "бомбы террористов", как французский журналист в Хомсе месяц назад. Я судорожно пытаюсь набрать номер посольства или редакции - бесполезно, мобильная сеть выключена. В этой квартире мы заперты как в ловушке - единственный выход из здания блокирован, к окнам подходить нельзя. Остается только ждать, слушая приближающийся грохот снизу. Юссеф бегает по комнате кругами: "Черт, черт, черт!!" Хозяин спрашивает меня:"Ты боишься?" Да, я боюсь.
Они так и не дошли до верхних этажей. Мы просидели уже в другой квартире еще 5 часов, ожидая, пока толпа "шабих" уйдет с улиц - они тоже ждали, когда попрятавшиеся демонстранты начнут выходить из своих убежищ. Потом, поменяв 2 машины, меня вывезли из блокированного района.
Я звоню в Министерство информации, чтобы узнать их точку зрения на происшедшее сегодня на похоронах. Поднявшая трубку Абир говорит, что никаких демонстраций нет, в Маззе все спокойно, и вообще про перестрелки она ничего не слышала. Министерство расположено в паре кварталов от места утреннего расстрела.
В действительности за расстрелами демонстраций лежит циничный, но верный расчет. Если перестать убивать людей на демонстрациях каждый день, то все больше и больше станут выходить на улицы. Хозяин квартиры, где мы были, сказал мне:"Если бы полиция не стреляла, я бы был там, с ними," - он кивнул на улицу.
До последнего момента в Сирии я опасался ареста, т.к. Министерство информации со мной разговаривать больше не хотело. "Егор, ты делаешь очень плохую работу здесь!" - кричала на меня Абир из Министерства. Когда я уже улетал, стало известно об аресте нескольких сирийских друзей. Только когда самолет оторвался от взлетной полосы, я смог наконец вздохнуть свободно, кажется, вырвавшись из липкого кошмара сегодняшней Сирии. Жаль, что миллионам сирийцев это удастся, похоже, не скоро.
Текст на биллборде:"Я за Сирию. А ты?"
Опубликовано в журнале "Огонёк"