Юбилей второй - 15-и летний и знаменательный
В то знаменательное утро, когда Москва в предпоследний раз оделась в красные флаги и собиралась выходить на демонстрацию, посвященную 73-ей годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции имени Вл. И. Ульянова Ленина, в моей жизни произошло другое событие, еще более знаменательное.
Я свалил с этой проклятой мелихи.
Мой второй день рождения.
(По еврейски он будет 20-го Хешвана)
В то утро, в 6 утра, после бессонной ночи, прощания с родственниками, друзьями и любимой девушкой, общения с таможней и вздоха облегчения после прохождения паспортного контроля, я устраивался в кресле аэробуса Ил-86 имея на коленях накрытую пиджаком клетку с попугаем и по бокам родителей.
Мы летели в Будапешт, чтобы там, узнав об убийстве рава Меира Каhане (hаЙа”Д), пересесть на Эль-Алевский Боинг и вернуться на историческую родину.
Но началось все на полтора года раньше. «Едем!» - сказала маман и была права. Когда наш семейный доктормусор, дядя Витя Баранов, пересказал ей содержание беседы с нашим районным военкомом, а его, мусора, собутыльником, другого выхода из положения она не видела. Да и никто не видел. Отпускать меня в армию было нельзя, а отмазать - невозможно. (Подробности - в другой раз.) Папа, правда, поерепенился («Я здесь родился, здесь и помру!»), но больше для проформы, и, узнав, что все его лучшие друзья детства едут тоже, немедленно сдался.
Осталось выбрать куда. Тогда еще пускали в Америку и у нас там были родственники. И, ессно, Израиль.
И тут, выясняется, что в Москву, к любимому маминому троюродному брату (я не иронизирую, они вместе росли и были как родные), дяде Симе, благословенной памяти, приезжает на побывку сын из Израиля.
Этого сына помнил даже я.
Сперва, в начале 80-го, дядя Сима был в командировке в нашем городе и останавливался у нас. Тогда я подслушал разговор, что у них проблемы - Вадика выселяют на время Олимпиады за 101 километр, и они не знают, куда его деть. Мама предложила к нам, на что дядя Сима сказал, что ей не нужна слежка гебухи за нашей квартирой.
Потом, году в 83 или 84, когда мы навещали белокаменную и останавливались в их, как и у многих московских евреев, открытой для набегов провинциальной родни квартире на Речном Вокзале, Вадик подсел ко мне и начал разговор за мое еврейство. Но тут вмешалась маман, и попросила меня не трогать. Ей не хотелось проходить через то, через что уже прошел дядя Сима за сионистско-религиозную деятельность своего сына. А зря, мне было жутко интересно, но против маман я переть не смел.
Потом я слышал, что Вадик женился и родил ребенка. А потом, что его выпустили и он уехал.
И вот, в сентябре 89-го, он приезжает в Москву доуговаривать семью своих родителей ехать. И я был послан в Москву, узнать у него куда лучше ехать - в Америку, или на историческую. Сейчас я понимаю, что можно было и не ехать, его мнения было известно заранее, но меня послали. И там я получил много информации и заветный номерок телефона, который научил меня ивриту и сделал меня религиозным. Но и об этом - в другой раз.
Прошел год, набитый очередями в ОвиРе, беготней за справками, взятками, продажей всего, новой еврейской тусовкой, тремя любвями (большими) и еще одной (настоящей). И вот, мы в самолете.
День седьмого ноября был битком набит событиями. Сперва нас привезли к братьям мадьярам. Загнали в комнату в аэропорту и объяснили, что так как мы уже не советские, но все еще не израильские граждане, то в Венгрию нас не пустят за отсутствием визы. Наши визы (да, да, те самые гыденькие салатовые бумаженции) были собраны, куда-то унесены и еще через час возвернуты без изменений, но нас уже пускали в Будапешт.
Подвезли «Икарусы», и под охраной венгерской милиции снаружи и израильских солдат без опозновательных знаков, но с Узонами и в форме МаГаВа (это я определил уже пожив в Израиле) внутри, нас переместили в какой-то ДК работников чего-то на окраине. Там нас кормили макаронами с явно некашерным мясом, там же был телевизор, где про убийство рава Каhане и сообщили (на венгерском, но я понял, а местный сохнутовец подтвердил). Там нам привезли багаж для опознания и мы в последний раз увидели сумку, в которой был запрятан видик (сперли венгерские грузчики почти наверняка). А поздно вечером нас опять повезли в аэропорт и там я увидел гигантский бело-голубой самолет, с надписью на иврите. И только сидя в нем я подумал, что теперь уже все, свалили окончательно.
Был полет, где я упражнял свой жуткий иврит на стюардесах. Было море огней предутреннего Тель-Авива. Был рассвет, увиденный прямо на взлетно-посадочной полосе, на выходе из самолета. Были чиновники мисрад клиты и хабадник, тфилинизирующий вновь прибывших. Был таксист, везший нас в Маале Адумим и обрадовавшийся моей какой-никакой коммуникабельности.
Была замечательная семья, принявшая нас. (Если они согласятся, то я их назову здесь - народ должен знать своих героев!)
И была любовь с первого взгляда. Я понял - что это оно. Моё. Что я здесь жил всегда и теперь вернулся окончательно. Мне нравилось все. Без исключения. Нет, за исключением арабов.
И даже теперь, уже больше шести лет живя вне Земли Израиля, я продолжаю жить там, будто никуда не уезжал. Честно.
Я свалил с этой проклятой мелихи.
Мой второй день рождения.
(По еврейски он будет 20-го Хешвана)
В то утро, в 6 утра, после бессонной ночи, прощания с родственниками, друзьями и любимой девушкой, общения с таможней и вздоха облегчения после прохождения паспортного контроля, я устраивался в кресле аэробуса Ил-86 имея на коленях накрытую пиджаком клетку с попугаем и по бокам родителей.
Мы летели в Будапешт, чтобы там, узнав об убийстве рава Меира Каhане (hаЙа”Д), пересесть на Эль-Алевский Боинг и вернуться на историческую родину.
Но началось все на полтора года раньше. «Едем!» - сказала маман и была права. Когда наш семейный доктормусор, дядя Витя Баранов, пересказал ей содержание беседы с нашим районным военкомом, а его, мусора, собутыльником, другого выхода из положения она не видела. Да и никто не видел. Отпускать меня в армию было нельзя, а отмазать - невозможно. (Подробности - в другой раз.) Папа, правда, поерепенился («Я здесь родился, здесь и помру!»), но больше для проформы, и, узнав, что все его лучшие друзья детства едут тоже, немедленно сдался.
Осталось выбрать куда. Тогда еще пускали в Америку и у нас там были родственники. И, ессно, Израиль.
И тут, выясняется, что в Москву, к любимому маминому троюродному брату (я не иронизирую, они вместе росли и были как родные), дяде Симе, благословенной памяти, приезжает на побывку сын из Израиля.
Этого сына помнил даже я.
Сперва, в начале 80-го, дядя Сима был в командировке в нашем городе и останавливался у нас. Тогда я подслушал разговор, что у них проблемы - Вадика выселяют на время Олимпиады за 101 километр, и они не знают, куда его деть. Мама предложила к нам, на что дядя Сима сказал, что ей не нужна слежка гебухи за нашей квартирой.
Потом, году в 83 или 84, когда мы навещали белокаменную и останавливались в их, как и у многих московских евреев, открытой для набегов провинциальной родни квартире на Речном Вокзале, Вадик подсел ко мне и начал разговор за мое еврейство. Но тут вмешалась маман, и попросила меня не трогать. Ей не хотелось проходить через то, через что уже прошел дядя Сима за сионистско-религиозную деятельность своего сына. А зря, мне было жутко интересно, но против маман я переть не смел.
Потом я слышал, что Вадик женился и родил ребенка. А потом, что его выпустили и он уехал.
И вот, в сентябре 89-го, он приезжает в Москву доуговаривать семью своих родителей ехать. И я был послан в Москву, узнать у него куда лучше ехать - в Америку, или на историческую. Сейчас я понимаю, что можно было и не ехать, его мнения было известно заранее, но меня послали. И там я получил много информации и заветный номерок телефона, который научил меня ивриту и сделал меня религиозным. Но и об этом - в другой раз.
Прошел год, набитый очередями в ОвиРе, беготней за справками, взятками, продажей всего, новой еврейской тусовкой, тремя любвями (большими) и еще одной (настоящей). И вот, мы в самолете.
День седьмого ноября был битком набит событиями. Сперва нас привезли к братьям мадьярам. Загнали в комнату в аэропорту и объяснили, что так как мы уже не советские, но все еще не израильские граждане, то в Венгрию нас не пустят за отсутствием визы. Наши визы (да, да, те самые гыденькие салатовые бумаженции) были собраны, куда-то унесены и еще через час возвернуты без изменений, но нас уже пускали в Будапешт.
Подвезли «Икарусы», и под охраной венгерской милиции снаружи и израильских солдат без опозновательных знаков, но с Узонами и в форме МаГаВа (это я определил уже пожив в Израиле) внутри, нас переместили в какой-то ДК работников чего-то на окраине. Там нас кормили макаронами с явно некашерным мясом, там же был телевизор, где про убийство рава Каhане и сообщили (на венгерском, но я понял, а местный сохнутовец подтвердил). Там нам привезли багаж для опознания и мы в последний раз увидели сумку, в которой был запрятан видик (сперли венгерские грузчики почти наверняка). А поздно вечером нас опять повезли в аэропорт и там я увидел гигантский бело-голубой самолет, с надписью на иврите. И только сидя в нем я подумал, что теперь уже все, свалили окончательно.
Был полет, где я упражнял свой жуткий иврит на стюардесах. Было море огней предутреннего Тель-Авива. Был рассвет, увиденный прямо на взлетно-посадочной полосе, на выходе из самолета. Были чиновники мисрад клиты и хабадник, тфилинизирующий вновь прибывших. Был таксист, везший нас в Маале Адумим и обрадовавшийся моей какой-никакой коммуникабельности.
Была замечательная семья, принявшая нас. (Если они согласятся, то я их назову здесь - народ должен знать своих героев!)
И была любовь с первого взгляда. Я понял - что это оно. Моё. Что я здесь жил всегда и теперь вернулся окончательно. Мне нравилось все. Без исключения. Нет, за исключением арабов.
И даже теперь, уже больше шести лет живя вне Земли Израиля, я продолжаю жить там, будто никуда не уезжал. Честно.