О гнусной несправедливости
Он встретил ее, прогуливаясь по узкой асфальтированной дорожке. Всего через полчаса после того, как она неосторожно забежала в мужскую раздевалку в поисках забытых туфель. Еще тогда, увидев ее, что-то кольнуло его, но теперь... Теперь она была совсем рядом. Эти голубые глаза, рыжеватые волосы, непринужденная улыбка... и взгляд... взгляд, в котором он со всей очевидностью разглядел интерес к нему...
- Вы... Вы нашли свои туфли?
- Да, спасибо. Вот, они уже на мне (ее улыбка стала еще шире). А Вы успели поиграть в петанк? Нет? Так пойдемте же! Не умеете? Ничего, я Вас научу, это просто.
Игра была самой неинтересной из тех, что он знал. И в то же время, это была самая лучшая игра в мире. Его учительница была полностью поглощена обучением. Она беспрерывно что-то подсказывала и объясняла, направляла его руку, как ребенок радовалась его удачным броскам...
Он понял, что его участь предрешена. Заколотилось сердце, полностью исчез интерес к внешнему миру... И это чувство страха и тревоги (доподлинно мы не знаем, почему в такие, казалось бы, прекрасные, счастливые минуты появления влюбленности у нас появляются страх и тревога; вероятно, это боязнь потерпеть неудачу).
Через несколько дней произошла их первая неслучайная встреча. Они договорились вместе пообедать в одном из кафе в центре города.
Теперь в ее глазах он видел уже нескрываемый интерес к нему. Она улыбалась смущеннее, чем в день их знакомства, и ему было видно, что чувство страха и тревоги завладевает и ей. От этого его страх только усилился - ведь одно дело потерять лишь призрачную надежду, и совсем другое - лишиться того, что, как тебе кажется, уже принадлежит тебе. Однако он взял себя в руки и был (насколько это возможно) раскованным.
Тем не менее, это была их последняя встреча.
Нет, она никуда не исчезла. Она отвечала на его звонки, письма. Но любую просьбу, даже намек о встрече, она неизменно встречала отказом (в одни дни у нее было много дел, в иные запланированы встречи с другими людьми).
Он был не глуп и понял все сразу, после второго звонка. Однако то ли в надежде, то ли по инерции, все еще не веря в случившееся, он сделал в совокупности не менее 10-15 звонков, и отправил ей такое же количество писем, прежде чем прекратить какие-либо попытки. В момент, когда он пообещал себе более никогда ее не беспокоить, он дал волю эмоциям.
- Какая беспощадная, нечеловеческая несправедливость! - безмолвно кричал он, сидя за своим столом, мысленно обращаясь к неизвестной, абстрактной группе слушателей (в Бога он вряд ли верил, хотя и обращался к нему, на всякий случай, когда помощи ждать было более не от кого). Какая убивающая боль! Да неужели же человек не может иметь права на счастье?! ...Да, скажете вы, право на счастье есть у каждого. Это так... Но тогда скажите же мне, черт возьми, как реализовать это право?! ...Молчите? Молчите? Молчите!
Он закрыл лицо руками и расплакался.
- Папа, папочка... Почему ты плачешь?
Рядом стояла его маленькая, лет четырех-пяти, дочь.
- Уйди! - закричал он. - Уйдите все отсюда!!! Когда же вы, наконец, оставите меня в покое?!
Несколько секунд спустя раздался тихий детский плач, смешавшись с едва слышным материнским...
Через некоторое время он немного успокоился. Он, наконец, осознал, насколько неправильно живет.
- Да как же это я... надеюсь, что любовь придет вот так сразу, и все сладится... Неет, любовь надо выстрадать... Надо довести себя до исступления - так, чтобы стоять на краю пропасти, балансируя между жизнью и... Вот только тогда, только при таких условиях и может прийти Она... Любовь... А не придет - здесь все просто: ты и так на краю пропасти, сделай шаг вперед и...
Он потянулся в своем кресле.
- Да, и вот еще что. Надо быть... как-то погибче что ли...
Он улыбнулся, снял обручальное кольцо и положил его в ящик стола. Он был полон надежд, полон веры, что черная полоса в его жизни рано или поздно закончится.