Гений фотографии Хельмут Ньютон
В этом посте собрано всё (ну или почти всё), что вы еще не знали о великом фотографе Хельмуте Ньютоне. Его цитаты и большая подборка фотографий.
Кто досмотрит и дочитает до конца, тот приблизится к гению фотографии и обогатится культурно ))
Отец говорил мне, что я кончу свою жизнь на дне, потому что думаю только о девчонках и фотографиях.
На мое двенадцатилетие отец подарил мне мой первый фотоаппарат - и я снял свои первые семь фотографий, в метро. На них вообще ничего не было видно. Восьмую фотографию я сделал уже на радиобашне.
Мир совсем другой, когда смотришь на него через видоискатель.
Я устроился на работу ассистентом фотографа, когда мне было 14, и не сказал об этом родителям. Мои оценки стали хуже некуда, отец забрал у меня фотоаппарат и не разрешал выходить из дома.
В детстве я фотографировал своих друзей на улице в одежде и шляпах моей мамы.
В 1938 году гестаповцы ворвались в наш дом и арестовали отца. Меня в этот момент не было дома. Я скрывался две недели у друга, а потом бежал - приехал в Италию, сел на корабль в Триесте, вышел в Сингапуре и в конце концов добрался до Мельбурна.
Если вам придется воевать - делайте это в австралийской армии. В ней все как-то более расслабленно и по-человечески.
Я влюбился в Париж в первый же день. Через неделю я уже мог передвигаться по городу с закрытыми глазами, а через год у меня закончились деньги.
Я ненавижу хороший вкус. Это скучное словосочетание, от которого задыхается все живое.
В декабре 1971 года в Нью-Йорке я вдруг упал на Парк-авеню и очнулся в больнице наполовину парализованным - у меня был инфаркт миокарда. Я не мог ни говорить, ни писать. Когда проходишь через такое и остаешься жив, то начинаешь давать себе обещания.
До инфаркта я курил по пятьдесят сигарет в день, после - не выкурил ни одной. До инфаркта я вел себя как молодой человек - не соответствовал своему возрасту. Например, за три месяца до удара я провел шесть дней в Риме на бесконечных вечеринках, за все это время я спал, может быть, восемнадцать часов, а потом улетел в Париж, и там повторилось то же самое. В общем, это нужно было прекратить.
В больнице я снимал на мыльницу все подряд: медсестер, посетителей, врачей. После десяти дней неизвестности врач сказал мне: «Вы будете жить, но поосторожнее». И я решил, что теперь буду снимать только то, что мне самому интересно.
Снимать обнаженных моделей мне быстро надоело - это еще скучнее шмоток.
Порнография может быть красивой.
Буржуазные женщины более эротичны, чем парикмахерши или секретарши. Элегантность, образование, окружение - я верю в эти вещи; мне иногда за это стыдно, но это же правда. Женщина из высшего общества сексуальна по своей природе.
Ненавижу, когда все наизнанку - это дешево.
Женщины, которых я снимаю, доступны, но их доступность зависит от времени и денег, которые вы можете на них потратить.
Однажды я сделал серию фотографий для журнала Oui. На них были голые женщины в шубах - в метро, галереях, на Елисейских полях. Это была моя детская фантазия. Когда мне было четырнадцать, я прочел «Барышню Эльзу» Артура Шницлера - историю о разорившемся банкире и его семнадцатилетней дочери-красавице. Один человек сказал ей, что поможет отцу, если она согласится пройтись по коридору гостиницы в шубе на голое тело. Она согласилась - вышла из своего номера и ходила вокруг этого мужчины, распахивая шубу. Он к ней даже не прикоснулся, но выполнил обещание.
Мои работы очень вульгарны. Творческий процесс вообще неразрывно связан с дурным вкусом и вульгарностью.
Редакторы моды постоянно напяливают на своих моделей всякие шарфы, балетки, струящиеся одежды, которые скрывают их тело и наполняют меня злобой. Они постоянно выбирают вещи, которые нормальный мужчина сочтет антисексуальными. Занялся бы я любовью с девушкой, которая так одета? Это первый вопрос который я задаю себе, когда снимаю моду.
Хороший вкус - антифотогеничен, антиженственен, антиэротичен, это какой-то антифэшн. Вульгарность - это жизнь, удовольствие и желание.
Вуайеризм в фотографии - это необходимое и профессиональное извращение.
Я очень ленив. Я ненавижу искать места для сьемок и никогда не отхожу от своей гостиницы дальше, чем на три километра.
Люблю шикарные старые отели типа «Рица» и предпочитаю их депрессивным, холодным, современным гостиницам, в которых чувствуешь себя как в тюрьме.
Однажды я снимал в борделе. Хозяин сначала был против, но в конце концов согласился - он выделил мне комнату в один из спокойных дней, в воскресенье. Я явился с моделью, ассистентом, парикмахером, ассистентом парикмахера. Хозяин нас увидел и воскликнул: «Вы сюда пришли, чтобы устроить оргию или фотографировать?»
Я знаю, что такое бедность, и меня она не интересует. Я предпочитаю снимать богатых людей. Бедных людей фотографировать слишком просто.
У меня есть блокнот, куда я записываю все свои мысли: об идеях, моделях и местах. Если я что-то не запишу, то все забуду.
Четыре фотоаппарата, пять объективов, одна вспышка, один полароид - все это умещается в чемодане весом 17 килограммов и позволяет мне снять любую фотографию где угодно и при любых условиях.
Я очень поверхностен, я предпочел бы снять Катрин Денев, чем какого-нибудь ученого или писателя. И я люблю этот поверхностный мир. Мне нравится все искусственное, красивое и смешное, я люблю, когда пятидесятилетние мужичины встречаются с восемнадцатилетними девчонками. И я надеюсь, этот мир никогда не исчезнет.
Мы все копируем кого-то в тот или иной момент жизни, но потом все равно нужно идти своим путем.
Ненавижу нечестность в фотографии: снимки, сделанные во имя каких-то художественных принципов, нечеткие и зернистые.
Я мечтал стать папарацци.
Мои фотографии похожи на истории, у которых нет ни начала, ни середины ни конца.
Я снимал для журнала Playboy лет двадцать, и даже для них мои работы порой были слишком рискованными.
Мой любимый журнал - «Домохозяйки в плену». Это порножурнал, который раньше продавался в Лос-Анджелесе. Не знаю существует ли он до сих пор, но там было что почитать!
Все теперь выглядят одинаково - кругом кроссовки да джинсы.
В начале шестидесятых у женщин не было талии. А в восьмидесятые появились шведские, немецкие и американские модели - они были сложены, как дальнобойщики, и это мне очень нравилось.
Я не вижу разницы между зеленым и голубым.
Возможно, когда-то я хотел быть девушкой.
Мне всегда нравились ковбои - как они выглядят, ходят. У ковбоя руки всегда готовы выхватить пистолет. Так вот я делаю из девушек ковбоев, которые всегда готовы выхватить пистолет.
Я действительно снял порнофильм - но показал его лишь однажды, в музее.
В моей сумке всегда лежат монокль, мундштук и пара накладных сосков.
Ненавижу свадебную фотографию.
Для меня эротика - это лицо, а не половые органы.
Мне не нужно идеальное тело, это скучно.
Хорошие фотографы, как воспитанные дети, - их видно, но не слышно.
Кто досмотрит и дочитает до конца, тот приблизится к гению фотографии и обогатится культурно ))
Отец говорил мне, что я кончу свою жизнь на дне, потому что думаю только о девчонках и фотографиях.
На мое двенадцатилетие отец подарил мне мой первый фотоаппарат - и я снял свои первые семь фотографий, в метро. На них вообще ничего не было видно. Восьмую фотографию я сделал уже на радиобашне.
Мир совсем другой, когда смотришь на него через видоискатель.
Я устроился на работу ассистентом фотографа, когда мне было 14, и не сказал об этом родителям. Мои оценки стали хуже некуда, отец забрал у меня фотоаппарат и не разрешал выходить из дома.
В детстве я фотографировал своих друзей на улице в одежде и шляпах моей мамы.
В 1938 году гестаповцы ворвались в наш дом и арестовали отца. Меня в этот момент не было дома. Я скрывался две недели у друга, а потом бежал - приехал в Италию, сел на корабль в Триесте, вышел в Сингапуре и в конце концов добрался до Мельбурна.
Если вам придется воевать - делайте это в австралийской армии. В ней все как-то более расслабленно и по-человечески.
Я влюбился в Париж в первый же день. Через неделю я уже мог передвигаться по городу с закрытыми глазами, а через год у меня закончились деньги.
Я ненавижу хороший вкус. Это скучное словосочетание, от которого задыхается все живое.
В декабре 1971 года в Нью-Йорке я вдруг упал на Парк-авеню и очнулся в больнице наполовину парализованным - у меня был инфаркт миокарда. Я не мог ни говорить, ни писать. Когда проходишь через такое и остаешься жив, то начинаешь давать себе обещания.
До инфаркта я курил по пятьдесят сигарет в день, после - не выкурил ни одной. До инфаркта я вел себя как молодой человек - не соответствовал своему возрасту. Например, за три месяца до удара я провел шесть дней в Риме на бесконечных вечеринках, за все это время я спал, может быть, восемнадцать часов, а потом улетел в Париж, и там повторилось то же самое. В общем, это нужно было прекратить.
В больнице я снимал на мыльницу все подряд: медсестер, посетителей, врачей. После десяти дней неизвестности врач сказал мне: «Вы будете жить, но поосторожнее». И я решил, что теперь буду снимать только то, что мне самому интересно.
Снимать обнаженных моделей мне быстро надоело - это еще скучнее шмоток.
Порнография может быть красивой.
Буржуазные женщины более эротичны, чем парикмахерши или секретарши. Элегантность, образование, окружение - я верю в эти вещи; мне иногда за это стыдно, но это же правда. Женщина из высшего общества сексуальна по своей природе.
Ненавижу, когда все наизнанку - это дешево.
Женщины, которых я снимаю, доступны, но их доступность зависит от времени и денег, которые вы можете на них потратить.
Однажды я сделал серию фотографий для журнала Oui. На них были голые женщины в шубах - в метро, галереях, на Елисейских полях. Это была моя детская фантазия. Когда мне было четырнадцать, я прочел «Барышню Эльзу» Артура Шницлера - историю о разорившемся банкире и его семнадцатилетней дочери-красавице. Один человек сказал ей, что поможет отцу, если она согласится пройтись по коридору гостиницы в шубе на голое тело. Она согласилась - вышла из своего номера и ходила вокруг этого мужчины, распахивая шубу. Он к ней даже не прикоснулся, но выполнил обещание.
Мои работы очень вульгарны. Творческий процесс вообще неразрывно связан с дурным вкусом и вульгарностью.
Редакторы моды постоянно напяливают на своих моделей всякие шарфы, балетки, струящиеся одежды, которые скрывают их тело и наполняют меня злобой. Они постоянно выбирают вещи, которые нормальный мужчина сочтет антисексуальными. Занялся бы я любовью с девушкой, которая так одета? Это первый вопрос который я задаю себе, когда снимаю моду.
Хороший вкус - антифотогеничен, антиженственен, антиэротичен, это какой-то антифэшн. Вульгарность - это жизнь, удовольствие и желание.
Вуайеризм в фотографии - это необходимое и профессиональное извращение.
Я очень ленив. Я ненавижу искать места для сьемок и никогда не отхожу от своей гостиницы дальше, чем на три километра.
Люблю шикарные старые отели типа «Рица» и предпочитаю их депрессивным, холодным, современным гостиницам, в которых чувствуешь себя как в тюрьме.
Однажды я снимал в борделе. Хозяин сначала был против, но в конце концов согласился - он выделил мне комнату в один из спокойных дней, в воскресенье. Я явился с моделью, ассистентом, парикмахером, ассистентом парикмахера. Хозяин нас увидел и воскликнул: «Вы сюда пришли, чтобы устроить оргию или фотографировать?»
Я знаю, что такое бедность, и меня она не интересует. Я предпочитаю снимать богатых людей. Бедных людей фотографировать слишком просто.
У меня есть блокнот, куда я записываю все свои мысли: об идеях, моделях и местах. Если я что-то не запишу, то все забуду.
Четыре фотоаппарата, пять объективов, одна вспышка, один полароид - все это умещается в чемодане весом 17 килограммов и позволяет мне снять любую фотографию где угодно и при любых условиях.
Я очень поверхностен, я предпочел бы снять Катрин Денев, чем какого-нибудь ученого или писателя. И я люблю этот поверхностный мир. Мне нравится все искусственное, красивое и смешное, я люблю, когда пятидесятилетние мужичины встречаются с восемнадцатилетними девчонками. И я надеюсь, этот мир никогда не исчезнет.
Мы все копируем кого-то в тот или иной момент жизни, но потом все равно нужно идти своим путем.
Ненавижу нечестность в фотографии: снимки, сделанные во имя каких-то художественных принципов, нечеткие и зернистые.
Я мечтал стать папарацци.
Мои фотографии похожи на истории, у которых нет ни начала, ни середины ни конца.
Я снимал для журнала Playboy лет двадцать, и даже для них мои работы порой были слишком рискованными.
Мой любимый журнал - «Домохозяйки в плену». Это порножурнал, который раньше продавался в Лос-Анджелесе. Не знаю существует ли он до сих пор, но там было что почитать!
Все теперь выглядят одинаково - кругом кроссовки да джинсы.
В начале шестидесятых у женщин не было талии. А в восьмидесятые появились шведские, немецкие и американские модели - они были сложены, как дальнобойщики, и это мне очень нравилось.
Я не вижу разницы между зеленым и голубым.
Возможно, когда-то я хотел быть девушкой.
Мне всегда нравились ковбои - как они выглядят, ходят. У ковбоя руки всегда готовы выхватить пистолет. Так вот я делаю из девушек ковбоев, которые всегда готовы выхватить пистолет.
Я действительно снял порнофильм - но показал его лишь однажды, в музее.
В моей сумке всегда лежат монокль, мундштук и пара накладных сосков.
Ненавижу свадебную фотографию.
Для меня эротика - это лицо, а не половые органы.
Мне не нужно идеальное тело, это скучно.
Хорошие фотографы, как воспитанные дети, - их видно, но не слышно.