РЕСТОРАНЧИК ТЕТИ ДВОЙРЫ
Когда был малым, многие пацаны коллекционировали исполненные под сигаретную пачку бензиновые зажигалки типа «Зиппо», именуемые в Одессе «блоковыми», у меня тоже было несколько штук - «Винстон», «Мальборо», «Кэмэл»… В конце шестидесятых такие зажигалки толкали по 2, 5 рубля. К тому времени у меня уже была громадная коллекция бензиновых зажигалок, в том числе под стать «блоковым» с понтом «Зиппо». Советского производства, вся с ног до головы в нашем гербе, но работала она - будь здоров. А воняла - нынешние зиппы в печке прячутся. Пистолетов-зажигалок имел море, самодельные и фирменные, одна из них называлась «Тбилиси». Зажигалок-кораблей имелось несколько штук, помню еще и фотоаппаратик, почему-то с портретом Есенина. Еще запомнилась одна хитрая зажигалка с фоткой "Медного всадника", она была с двумя отсеками. Фитиль находился в маленькой камере, бензин заливался в большую, которая закупоривалась герметически. Выдохся бензин в малом отсеке, нажал на кнопку - и из большого отсека туда поступает бензин. Тогда ж автомобильный бензин был не сегодняшнего качества; им запросто зажигалки заправляли.
А когда я был студентом и уже курил, так от той пацанячьей коллекции остались лишь воспоминания, зато зажигалка у меня была уже газовая. Тогда многие перешли на газовые зажигалки. Наших в продаже еще не было, брали одноразовую импортную, вставляли в нее клапан - и всех дел. Но у меня была не просто фирменная зажигалка. А таки да одна в Одессе - самый настоящий «Данхилл», точь в точь, как на картинке, предваряющей пост. Сегодня такая новая зажигалка таки стоит чересчур хороших денег, в районе 30 тысяч российских рублей, а по тем временам эта невидаль обошлась аж в 15 рублей, да и то, потому что была уже немножко юзаная. Курил я тогда , как положено нищему советскому студенту, америку, а память за эту зажигалку у меня намертво связана с легендарным домом Фраполли на Дерибасовской.
В семидесятые годы американские сигареты финского производства в мягкой пачке стоили баснословных денег - целый рубль, вдвое дороже, чем пачка отменных болгарских сигарет «БТ». Столько же стоило «Мальборо» в твердой таре, производившегося в Кишиневе. «Мальборо» там паковали по 20 пачек в страшную бумагу, пользовавшуюся повышенным спросом у работников одесской торговли. Они платили аж пять рублей за рулон из собственного кармана, а в виде крохотной компенсации вес каждой покупки, благодаря этой обвертке, увеличивался не в пользу покупателя. Финской и молдавской америкой Одесса была завалена, потом она подорожала и стала стоить 1,5 рубля, любое из десятка наименований, хоть «Пэлл-Мэлл», хоть «Кэмэл».
Папа как-то попробовал тот финский «Кэмэл» и сказал:
- По сравнению с тем «Кэмэлом» без фильтра, что я курил в 1945 году - повидло.
- Ты его, что, на Эльбе курил?
- Нет, в Одессе. Тогда еще не говорили «Это вам не при румынах двери на ночь колбасой закрывать».
Вот так я и узнал, что румын в Одессе уже год, как не было, зато имелись даже частные рестораны, один из них держал армянин неподалеку от нашего дома, на Новом базаре. Все это тогда показалось мне фантастикой... Где ж это видано, чтоб при советской власти, да еще в те годы?
Вспомнил за это, когда несколько лет назад читал воспоминания Лиды Резницкой за, nota bene, 1945 год: «После войны еще более полугода подпольно работали частные рестораны… В районе «Привоза» ресторанчик держала тетя Двойра. Ее знаменитое блюдо - «Халоймес». На огромной сковороде на курином жиру жарились со шкварками 40 куриных печеночек, заливались яйцами в таком же количестве. Все посыпалось разнообразной зеленью и жареным луком. Сковородку на специальном подносе ставили на стол. Тетя Двойра жарила целых цыплят, пончики с мясом. Она делала жаркое из гуся с айвой, картофелем. На десерт подавали пирог с вишнями или абрикосами.
А в районе Нового рынка такой ресторан содержал «Карапет» (так все называли хозяина). Там я была с папой. Готовили в ресторане бесподобный шашлык из баранины, всевозможные армянские блюда и «заморские» деликатесы: грибы маринованные, маслины, ананасы».
Понятно, почему фирменное блюдо тети Двойры именовалось «Халоймесом», если сравнивать с кухней кабачка Карапета. «Карапет» переводится с одесского на русский как «армянин». А где-то в семидесятые, когда я курил финский «Кэмэл», карапетами отчего-то стали именовать и карапузов.
Что вы знаете? Я так отважно пишу за это, потому что, похоже, завершилась интервенция по моим текстам всевозможных престарелых полудурков на зарплате, выходящих на работу в Сеть из самых разных стран. Представляю себе, что бы творилось среди здесь, напиши я за это раньшее. Если они, брызгая слюной по поводу моего вранья, рассказывали, как вся страна опухала от голода, а потому продемонстрированное мной фото магазина конца сороковых, заваленного деликатесами - постановочное, то представляю себе их реакцию, напиши я за меню частного (!) ресторана Карапета, причем не просто при советской власти (!!), а еще во время войны (!!!). Тогда ж вам было не сейчас.
В связи с чем могу вспомнить более поздние времена, когда таяли айсберги в глазах прибалтийских официанток. Они были лучезарны со всеми, обращались к посетителям на родном языке, и услышав от нас русскую речь, тут становились сильно похожи на Снежных Королев. Местные тянули одну несчастную рюмку коньяка целый вечер. У нас были другие аппетиты даже на завтрак.
- Чтоъ выъ будэтъе заказыватъъ?
- Две бутылки коньяка и яичницу из шестидесяти яичек.
Официантка смотрела на меня и Беса уже широко раскрытыми глазами.
- Какъъ этоъъъ?
- Каком кверху и по-бистрому, - пояснил Бес.
- Одэсситттыъ!!! - просияла она и умчалась на кухню.
Одессу они уважали. Поясняли мне: ну да, у вас же есть даже частные рестораны. Я говорил: большое дело, у нас есть даже частные заводы. Можно подумать, что я прихвастнул, та хоть сейчас могу год напролет писать за трудовые подвиги одесских цеховиков, не говоря уже за продукцию многочисленных фирм типа «Чэрвонэ дышло» и даже спеть песенку:
Щеточки, щеточки, мой папа говорит:
«Кто придумал щеточки, тот точно одессит».
Весело, щеточки, с вами мне сейчас,
Памятник тому поставлю, кто придумал вас».
Щеточки придумал Леня Шмушкиц. На его щеточках стоял почти каждый десятый одессит, другой каждый десятый стоял в порту или пароходстве. В отличие от, работавший на щеточках, получал бабки тут же, налом и без удержания налога даже на яйца. Это тот самый Леня, который впервые засветился на страницах моего давнего романа «Чужая осень». В реальной жизни он вел себя гораздо не скромнее. На него молились не только стоявшие на щеточках, но и кабаки Одессы. Он мог заказать шикарнейшую из одесских бодег полностью, с переполненными деликатесами столами, заявиться туда со своими охранниками, снять пробу, брезгливо поморщиться, заметить: «Фу, какая гадость!», перевернуть столик на пол, щедро расплатиться и улететь ужинать в Москву. Не переживайте, от таких фокусов он не сильно беднел, его личный доход от производившихся под Одессой в Акжаре щеточек, составлял, минимум, сто тысяч рублей в месяц. Учитывая покупательную способность тех рублей, сегодня разве что Билл Гейтс мог бы поспорить кто из них больше имеет в год.
И памятник Шмушкицу давным-давно стоит. На Центральной аллее Еврейского кладбища. Неподалеку от памятника братьям Гранатур. Том самом, на котором нарисован какой-то неизвестный оружейникам пистолет и написано: «За что?». Я видел не одну такую надпись, где подразумевалось - только за что, что были евреями. Но здесь за что было таки конкретно. За тридцать тысяч рублей начала семидесятых. Или вы думаете, я что-то сильно сочинил в своих книжках, даже рассказывая за 206 кило бананов?
Сейчас, конечно, есть все, бананы продаются круглый год. Сомневаюсь, что обезьяны из раньшего времени ели бы эти бананы. У них нет не то, что вкуса, но даже запаха тех бананов. Однако связь времен неразрывна, потому, попробовав «Мальборо», что курит младшенький, я заметил:
- За американский молчу, но по сравнению даже с «Мальборо» советского производства - сушеный дрэк.
При том вспомнил, как мой папа отзывался о финском «Кэмэле» в семидесятые. Попробовал бы он «Кэмэл» украинского производства, вряд ли бы сказал, что это повидло, мазута или даже халоймес. Но не a la от тети Двойры, а халоймес на ватине. Уверен, что с советскими сигаретами-папиросами типа «Друг», «Лайка», «Памир» «Беломор-канал», именовавшихся в Одессе «Портрет участкового», «Портрет тещи», «Горный воздух», «Ченал» он их тоже тоже бы не сравнивал. А с чем бы сравнил писать не стану, чтобы никто не упрекнул меня в рекламе пшикалок типа дихлофос.
А во времена моей молодости, еще до того, как появились в продаже пшикалки с газом, я бывал в доме Фраполли на Дерибоне, где десятилетиями был наш фирменный «Сугроб» вместо сегодняшней достопрэмечательности на палочке. За этот дом, если что, у Олежки Губаря спрашивайте, у меня совсем другое краеведение. Во дворе дома Фраполли была заправка газовых зажигалок, которую держал Вовка. В этом месте часто набивались стрелки, центр города, мало ли кому надо заправить даже одноразовую зажигалку со встроенным клапаном. Вовка время от времени исчезал, и тогда его подменял Сашка. Сашка выходил со мной на улицу, и начинал традиционно тошнить на нервы по поводу того, что он не хочет уезжать. За его нехотение знало пол-Одессы уже по второму разу, но Сашка не хотел расслабляться. Почему именно он не хотел уезжать, можно было только догадываться, а задавать ему вопросы на сей счет было бы верхом бестактности по понятиям Мамы.
До времен массового приема Одессой фураина было еще не рукой подать, но видимо у Сашки имелись обстоятельства. Однажды к нам подошла дамочка лет тридцати шикарной наружности. Тогда такие девочки, каких сегодня увидишь только на обложках журналов или в лимузинах не то, что ходили ножками по тротуарам, но даже ездили в общественном транспорте. Сашка перекинулся с ней парой слов, дамочка развернулась и пошла дальше. Я посмотрел вслед дамочке и врубился: если Всевышний таки создал само совершенство, так я его уже видел. Сашка традиционно напустил на себя грустный вид и завели свою катринку по поводу его нехотения фуркнуть туда, где даже не мечтала оказаться большая половина всего Союза. И тогда я, единственный в Одессе, узнал почему. Сашка сам пояснил, я его не тянул ни за язык, ни за бейцалы:
- Это моя жена. Если я уеду, она меня бросит и выйдет замуж за миллионера. Ты видел, какая у нее жопа?!
Может, кто не поверит, однако Сашка именно так и сказал. Но он все-таки рискнул уехать. И это такая же правда, как реальный ресторанчик тети Двойры в то время, когда его просто не могло быть. Не могло быть где угодно. Однако ведь речь идет за Маму, чьи возможности всегда множились на наши способности…
А когда я был студентом и уже курил, так от той пацанячьей коллекции остались лишь воспоминания, зато зажигалка у меня была уже газовая. Тогда многие перешли на газовые зажигалки. Наших в продаже еще не было, брали одноразовую импортную, вставляли в нее клапан - и всех дел. Но у меня была не просто фирменная зажигалка. А таки да одна в Одессе - самый настоящий «Данхилл», точь в точь, как на картинке, предваряющей пост. Сегодня такая новая зажигалка таки стоит чересчур хороших денег, в районе 30 тысяч российских рублей, а по тем временам эта невидаль обошлась аж в 15 рублей, да и то, потому что была уже немножко юзаная. Курил я тогда , как положено нищему советскому студенту, америку, а память за эту зажигалку у меня намертво связана с легендарным домом Фраполли на Дерибасовской.
В семидесятые годы американские сигареты финского производства в мягкой пачке стоили баснословных денег - целый рубль, вдвое дороже, чем пачка отменных болгарских сигарет «БТ». Столько же стоило «Мальборо» в твердой таре, производившегося в Кишиневе. «Мальборо» там паковали по 20 пачек в страшную бумагу, пользовавшуюся повышенным спросом у работников одесской торговли. Они платили аж пять рублей за рулон из собственного кармана, а в виде крохотной компенсации вес каждой покупки, благодаря этой обвертке, увеличивался не в пользу покупателя. Финской и молдавской америкой Одесса была завалена, потом она подорожала и стала стоить 1,5 рубля, любое из десятка наименований, хоть «Пэлл-Мэлл», хоть «Кэмэл».
Папа как-то попробовал тот финский «Кэмэл» и сказал:
- По сравнению с тем «Кэмэлом» без фильтра, что я курил в 1945 году - повидло.
- Ты его, что, на Эльбе курил?
- Нет, в Одессе. Тогда еще не говорили «Это вам не при румынах двери на ночь колбасой закрывать».
Вот так я и узнал, что румын в Одессе уже год, как не было, зато имелись даже частные рестораны, один из них держал армянин неподалеку от нашего дома, на Новом базаре. Все это тогда показалось мне фантастикой... Где ж это видано, чтоб при советской власти, да еще в те годы?
Вспомнил за это, когда несколько лет назад читал воспоминания Лиды Резницкой за, nota bene, 1945 год: «После войны еще более полугода подпольно работали частные рестораны… В районе «Привоза» ресторанчик держала тетя Двойра. Ее знаменитое блюдо - «Халоймес». На огромной сковороде на курином жиру жарились со шкварками 40 куриных печеночек, заливались яйцами в таком же количестве. Все посыпалось разнообразной зеленью и жареным луком. Сковородку на специальном подносе ставили на стол. Тетя Двойра жарила целых цыплят, пончики с мясом. Она делала жаркое из гуся с айвой, картофелем. На десерт подавали пирог с вишнями или абрикосами.
А в районе Нового рынка такой ресторан содержал «Карапет» (так все называли хозяина). Там я была с папой. Готовили в ресторане бесподобный шашлык из баранины, всевозможные армянские блюда и «заморские» деликатесы: грибы маринованные, маслины, ананасы».
Понятно, почему фирменное блюдо тети Двойры именовалось «Халоймесом», если сравнивать с кухней кабачка Карапета. «Карапет» переводится с одесского на русский как «армянин». А где-то в семидесятые, когда я курил финский «Кэмэл», карапетами отчего-то стали именовать и карапузов.
Что вы знаете? Я так отважно пишу за это, потому что, похоже, завершилась интервенция по моим текстам всевозможных престарелых полудурков на зарплате, выходящих на работу в Сеть из самых разных стран. Представляю себе, что бы творилось среди здесь, напиши я за это раньшее. Если они, брызгая слюной по поводу моего вранья, рассказывали, как вся страна опухала от голода, а потому продемонстрированное мной фото магазина конца сороковых, заваленного деликатесами - постановочное, то представляю себе их реакцию, напиши я за меню частного (!) ресторана Карапета, причем не просто при советской власти (!!), а еще во время войны (!!!). Тогда ж вам было не сейчас.
В связи с чем могу вспомнить более поздние времена, когда таяли айсберги в глазах прибалтийских официанток. Они были лучезарны со всеми, обращались к посетителям на родном языке, и услышав от нас русскую речь, тут становились сильно похожи на Снежных Королев. Местные тянули одну несчастную рюмку коньяка целый вечер. У нас были другие аппетиты даже на завтрак.
- Чтоъ выъ будэтъе заказыватъъ?
- Две бутылки коньяка и яичницу из шестидесяти яичек.
Официантка смотрела на меня и Беса уже широко раскрытыми глазами.
- Какъъ этоъъъ?
- Каком кверху и по-бистрому, - пояснил Бес.
- Одэсситттыъ!!! - просияла она и умчалась на кухню.
Одессу они уважали. Поясняли мне: ну да, у вас же есть даже частные рестораны. Я говорил: большое дело, у нас есть даже частные заводы. Можно подумать, что я прихвастнул, та хоть сейчас могу год напролет писать за трудовые подвиги одесских цеховиков, не говоря уже за продукцию многочисленных фирм типа «Чэрвонэ дышло» и даже спеть песенку:
Щеточки, щеточки, мой папа говорит:
«Кто придумал щеточки, тот точно одессит».
Весело, щеточки, с вами мне сейчас,
Памятник тому поставлю, кто придумал вас».
Щеточки придумал Леня Шмушкиц. На его щеточках стоял почти каждый десятый одессит, другой каждый десятый стоял в порту или пароходстве. В отличие от, работавший на щеточках, получал бабки тут же, налом и без удержания налога даже на яйца. Это тот самый Леня, который впервые засветился на страницах моего давнего романа «Чужая осень». В реальной жизни он вел себя гораздо не скромнее. На него молились не только стоявшие на щеточках, но и кабаки Одессы. Он мог заказать шикарнейшую из одесских бодег полностью, с переполненными деликатесами столами, заявиться туда со своими охранниками, снять пробу, брезгливо поморщиться, заметить: «Фу, какая гадость!», перевернуть столик на пол, щедро расплатиться и улететь ужинать в Москву. Не переживайте, от таких фокусов он не сильно беднел, его личный доход от производившихся под Одессой в Акжаре щеточек, составлял, минимум, сто тысяч рублей в месяц. Учитывая покупательную способность тех рублей, сегодня разве что Билл Гейтс мог бы поспорить кто из них больше имеет в год.
И памятник Шмушкицу давным-давно стоит. На Центральной аллее Еврейского кладбища. Неподалеку от памятника братьям Гранатур. Том самом, на котором нарисован какой-то неизвестный оружейникам пистолет и написано: «За что?». Я видел не одну такую надпись, где подразумевалось - только за что, что были евреями. Но здесь за что было таки конкретно. За тридцать тысяч рублей начала семидесятых. Или вы думаете, я что-то сильно сочинил в своих книжках, даже рассказывая за 206 кило бананов?
Сейчас, конечно, есть все, бананы продаются круглый год. Сомневаюсь, что обезьяны из раньшего времени ели бы эти бананы. У них нет не то, что вкуса, но даже запаха тех бананов. Однако связь времен неразрывна, потому, попробовав «Мальборо», что курит младшенький, я заметил:
- За американский молчу, но по сравнению даже с «Мальборо» советского производства - сушеный дрэк.
При том вспомнил, как мой папа отзывался о финском «Кэмэле» в семидесятые. Попробовал бы он «Кэмэл» украинского производства, вряд ли бы сказал, что это повидло, мазута или даже халоймес. Но не a la от тети Двойры, а халоймес на ватине. Уверен, что с советскими сигаретами-папиросами типа «Друг», «Лайка», «Памир» «Беломор-канал», именовавшихся в Одессе «Портрет участкового», «Портрет тещи», «Горный воздух», «Ченал» он их тоже тоже бы не сравнивал. А с чем бы сравнил писать не стану, чтобы никто не упрекнул меня в рекламе пшикалок типа дихлофос.
А во времена моей молодости, еще до того, как появились в продаже пшикалки с газом, я бывал в доме Фраполли на Дерибоне, где десятилетиями был наш фирменный «Сугроб» вместо сегодняшней достопрэмечательности на палочке. За этот дом, если что, у Олежки Губаря спрашивайте, у меня совсем другое краеведение. Во дворе дома Фраполли была заправка газовых зажигалок, которую держал Вовка. В этом месте часто набивались стрелки, центр города, мало ли кому надо заправить даже одноразовую зажигалку со встроенным клапаном. Вовка время от времени исчезал, и тогда его подменял Сашка. Сашка выходил со мной на улицу, и начинал традиционно тошнить на нервы по поводу того, что он не хочет уезжать. За его нехотение знало пол-Одессы уже по второму разу, но Сашка не хотел расслабляться. Почему именно он не хотел уезжать, можно было только догадываться, а задавать ему вопросы на сей счет было бы верхом бестактности по понятиям Мамы.
До времен массового приема Одессой фураина было еще не рукой подать, но видимо у Сашки имелись обстоятельства. Однажды к нам подошла дамочка лет тридцати шикарной наружности. Тогда такие девочки, каких сегодня увидишь только на обложках журналов или в лимузинах не то, что ходили ножками по тротуарам, но даже ездили в общественном транспорте. Сашка перекинулся с ней парой слов, дамочка развернулась и пошла дальше. Я посмотрел вслед дамочке и врубился: если Всевышний таки создал само совершенство, так я его уже видел. Сашка традиционно напустил на себя грустный вид и завели свою катринку по поводу его нехотения фуркнуть туда, где даже не мечтала оказаться большая половина всего Союза. И тогда я, единственный в Одессе, узнал почему. Сашка сам пояснил, я его не тянул ни за язык, ни за бейцалы:
- Это моя жена. Если я уеду, она меня бросит и выйдет замуж за миллионера. Ты видел, какая у нее жопа?!
Может, кто не поверит, однако Сашка именно так и сказал. Но он все-таки рискнул уехать. И это такая же правда, как реальный ресторанчик тети Двойры в то время, когда его просто не могло быть. Не могло быть где угодно. Однако ведь речь идет за Маму, чьи возможности всегда множились на наши способности…