Листая дневники и письма... Весна-осень 1930 года
К концу 1920-х годов жизнь дружной семьи Чуковских в Ленинграде шла своим чередом, быт постепенно налаживался, они не бедствовали, питались достаточно, были относительно здоровы. Старший сын Николай, литератор и переводчик, счастливо женился, у Корнея Ивановича и Марии Борисовны появилась первая внучка Наташа-Тата. Младшая дочь писателя Мария-Мурочка пошла сначала в детский садик, потом в школу.
Семья Чуковских (слева направо): невестка Марина Николаевна с Мурой, дочь Лидия, сыновья Николай, Борис,
Корней Иванович с внучкой Татой и Мария Борисовна. 1927-1928 годы. Фото Моисея Наппельбаума
Но в декабре 1929 года пришла беда. Мурочка, этот любимый, талантливый, творческий, чуткий и любознательный ребёнок, собеседница, лучший друг и муза, героиня и соавтор Корнея Ивановича, к которой он так нежно привязался, тяжело заболела.
Не ходите, дети, в Африку гулять!
Корней Иванович с дочерью Мурой
Казалось, это была длительная постгриппозная астения с постоянно повышающейся температурой, слабостью. Но в день рождения Муры 24 февраля 1930 года ей стало хуже. У девочки диагностировали костный туберкулёз. Болезнь быстро прогрессировала, протекала тяжело и не совсем типично, проявилась поражением коленных суставов и глаз. В мае 1930 года отец в отчаянии написал в дневнике: Мне даже дико писать эти строки: у Муры уже пропал левый глаз, а правый - едва ли спасется. Ножка ее, кажется, тоже погибла... ...Как плачет М. Б. - раздирала на себе платье, хватала себя за волосы.
Лечащий врач Фёдор Александрович Копылов, ортопед-травматолог, иногда обнадёживал, утверждая, что нога у Муры заживает: Если все пойдет хорошо, мы через две недели снимем гипс - и знатно прогреем твою ногу на солнышке, но ножка продолжала нестерпимо болеть, один глаз девочки стал незрячим. Периодически в костях у Муры появлялись гнойники, ноги гипсовали, под гипсом возникали гнойные свищи, усиливались боли, резко поднималась температура.
Корней Иванович с Мурой и внучкой Татой
В который раз приходится повторять, что специфического лечения туберкулёза, в том числе и костного, в те годы не существовало. Антибиотиков ещё даже не было на подходе. Всё лечение заключалось в иммобилизации конечностей или позвоночника, в зависимости от локализации процесса, надежде на мобилизацию сил собственного организма или на чудо...
Многие друзья, коллеги и знакомые Корнея Ивановича принимали участие в судьбе Муры. Одни советовали отвезти её за границу, но ничего, кроме более мягкого климата, она там не могла получить. Юрий Тынянов уговаривал поехать в Крым, в детский костно-туберкулёзный санаторий имени Боброва к знаменитому доктору Петру Васильевичу Изергину, который, как говорили, творил чудеса с помощью крымского солнца, воздушных ванн, закаливания, целебного морского воздуха и усиленного питания
И вот в сентябре 1930 года Чуковский с женой, младшим сыном и Мурочкой поехали в Крым. На поезде. Трое суток в дороге до Севастополя множество вещей, пыль, грязь, сквозняк. Она простудила спину, t° взлетела у нее до 39, она стала жаловаться на боль в другой ноге. В гостинице её по-прежнему лихорадило. Дорога до Алупки не лучше, Чуковский, как когда-то Блоку, безостановочно рассказывал или читал Муре что-нибудь, чтобы она могла хоть на миг позабыться, я плел ей все, что приходило в голову, - о Житкове, о Юнгмейстере, о моем телефоне для безошибочного писания диктовки. Она забывалась, иногда улыбалась даже, но стоило мне на минуту задуматься, она кричала: ну! ну! ну! - и ей казалось, что вся боль из-за моей остановки... ...При каждой выбоине, при каждом камушке, при каждом повороте Мура кричала, замирая от боли, - и ее боль отзывалась в нас троих таким страданием, что теперь эта изумительно прекрасная дорога кажется мне самым отвратительным местом, в котором я когда-либо был. Муре было так плохо, что она даже не глянула на море, когда оно открылось у Байдарских ворот (и для меня оно тоже сразу поблекло). Вот и Алупка-Сара - вниз, вниз, вниз - подъезжаем, впечатление изумительной роскоши, пальмы, море, белизна, чистота!
Крым. Алупка-Сара. Детский туберкулёзный санаторий им. Боброва 1930-1935 годы
Изергин распорядился (не глядя) Муру в изолятор (там ее сразу же обрили, вымыли в ванне), о как мучилась бедная М. Б. - мать, стоящая на пороге операционной, где терзают ее дитя, потом Изергин снял с нее шинку - и обнаружил, что у нее свищи с двух сторон. Муре начали делать уколы в рану, так как в неё попало загрязнение: Лежит сиротою, на сквозняке в большой комнате, с зеленым лицом, вся испуганная. Температура почти не снижается. Ей делают по утрам по три укола в рану - чтобы выпустить гной, это так больно, что она при одном воспоминании меняется в лице и плачет.
Вот так началось пребывание Мурочки Чуковской в детском санатории. Крым ей не понравился...
Печально также, что всё это совпало с компанией против так называемой чуковщины. Бездетная заместитель комиссара просвещения РСФСР Надежда Константиновна Крупская решила за всех советских детей и их родителей, что им читать полезно, а что не стоит, ибо вредно, так как детские сказки Чуковского - галиматья, чепуха и буржуазная муть... Книги писателя перестали издавать, а остатки прежних тиражей по магазинам, складам и библиотекам списали как макулатуру. От Чуковского ждали раскаяния, признания идеологических ошибок в произведениях для детей и поворота от веселеньких рифм к делу строительства социализма В декабре 1929 года в Литературке вышла статья Корнея Ивановича, в которой он признавал собственные ошибки и обещал вместо глупых сказок написать поэму Весёлая колхозия. И почти до конца своей жизни Корней Иванович Чуковский считал смертельную болезнь дочери возмездием за изменой самому себе и литературе. И корил себя за это.