Действующие лица:
ЛИДИЯ ЧАРСКАЯ, 30 лет, писательница.
ВАЦЛАВ ВОРОВСКИЙ, 34 года, литературный критик.
1905 год, Петербург.
В небольшой, скромно обставленной комнате перед трюмо сидит Чарская. На ней закрытое темное платье, нитка жемчуга.
Она по-разному укладывает волосы, но каждый раз остается недовольна. Входит Вацлав с бумагами в руках, быстро подходит к Чарской.
ВАЦЛАВ. Вы всерьез собрались это публиковать?
ЧАРСКАЯ. Вацлав, хотите чаю?
ВАЦЛАВ. Не могу поверить, что вы хотите быть такой…
ЧАРСКАЯ (встает). Какой же?
ВАЦЛАВ. Такой… восторженной!
ЧАРСКАЯ. Не вижу в этом ничего плохого.
ВАЦЛАВ. Дурочкой!
ЧАРСКАЯ (подходит к столику, наливает чай). Вы всегда были ко мне слишком строги.
ВАЦЛАВ. Вы выглядите эксцентричкой! Какой-то цыпочкой!
ЧАРСКАЯ (протягивает Вацлаву чашку). Выпейте. Вы как-то взволнованы.
Вацлав подходит, нервно пьет, закашливается. Чарская легонько бьет его по спине.
ВАЦЛАВ. Лидия Алексеевна, поймите, ни один приличный издатель это не возьмет.
ЧАРСКАЯ. Вацлав, да мне уже и аванс дали.
ВАЦЛАВ. Умоляю вас, верните его.
ЧАРСКАЯ. А кормить меня вы будете?
ВАЦЛАВ. Если это спасет литературу, буду!
ЧАРСКАЯ. И Юрочку?
ВАЦЛАВ. Что еще за Юрочка.
ЧАРСКАЯ. Сынок мой. Уже в гимназии, оболтус.
ВАЦЛАВ (ставит чашку на поднос). А еще у вас кто?
ЧАРСКАЯ. Гувернантка, кухарка. Модистка.
ВАЦЛАВ. Какая недостойная, мелочная буржуазность.
ЧАРСКАЯ. А вы побудьте, побудьте матерью-одиночкой.
ВАЦЛАВ. А что же муж? (Чарская пожимает плечами). Я слышал, он служит в Сибири?
ЧАРСКАЯ. Его следы, по счастью, затерялись.
Вацлав быстро листает рукопись и начинает ходить по комнате.
ВАЦЛАВ. Но это же невозможно. (Читает вслух). «Ее безумно и безнадежно любит молодой хозяин дома».
ЧАРСКАЯ. Очень даже возможно.
ВАЦЛАВ. «Прелесть моя! Детка! - шепчет он».
ЧАРСКАЯ. Там так написано? Детка? (подходит, заглядывает в рукопись). Подозрительно как-то звучит, надо будет заменить.
ВАЦЛАВ. «Я люблю вас безумно, Рудольф, и пойду для вас на все!».
ЧАРСКАЯ. Вацлав, я знаю. Я же сама это написала.
ВАЦЛАВ. А зачем вы все это написали?!
ЧАРСКАЯ. Потому что она безумно любит этого Рудольфа и пойдет для него на все!
ВАЦЛАВ. Я все понял. Вы погубите русскую литературу.
ЧАРСКАЯ (наливает чаю). Послушайте, с вами она в безопасности. Вы же попросили рукопись, чтобы первым обругать меня в газете.
ВАЦЛАВ. И обругаю. (Снова читает). «Его высокий рост дает ему возможность, стоя в саду по ту сторону окна, держать ее так в своих объятиях».
Подходит к ней, пытается разыграть эту мизансцену.
ВАЦЛАВ. Лидия Алексеевна, голубушка, но это же какая-то порнография.
ЧАРСКАЯ (отстраняясь). Сами вы порнография.
ВАЦЛАВ. Вы же потакаете неразвитому вкусу. Утром искал главу - нашел у зареванной горничной!
ЧАРСКАЯ. А горничная не человек, что ли, не читатель?
ВАЦЛАВ. Но ее же надо развивать. Воспитывать. Подтягивать к просвещенному мужскому уму.
ЧАРСКАЯ. Думаете, ей хочется читать про сражения? Или, может, охотничьи россказни?
ВАЦЛАВ. Вот встретит барышня порядочного, прогрессивного марксиста. (Поправляет волосы). О чем они будут говорить? О ваших розах-мимозах?
ЧАРСКАЯ. О народе-огороде. По-вашему, девицам интересно, как обустроить Россию?
ВАЦЛАВ. Вот Китти говорила, что она вас не читает. А наоборот, читала мою статью - про народ и интеллигенцию.
ЧАРСКАЯ. Китти так говорит, потому что еще не замужем.
Вацлав бросает рукопись на диван и подходит к Чарской.
ВАЦЛАВ. С вашим пылом вы могли бы принести столько пользы.
Почему вы ничего не пишете о заводах? О стачках?
ЧАРСКАЯ (смотрит на рукопись). Наконец-то вы дело говорите, Вацлав. Вообразите - она работает клепальщицей. Бледная, изможденная девочка. Тонкими пальцами поправляет выбивающийся локон. Он - как у них там называется главный пролетарий?
ВАЦЛАВ. Что за вздор, Лидия Алексеевна! Начало такое: утром мастер не досчитался работников…
ЧАРСКАЯ (перебивает). Мастер, точно. Сильные, мускулистые руки, капельки пота на груди… Робея, она подходит к нему, чувствуя жар доменной печи. Ее высокая грудь вздымается…
ВАЦЛАВ (подходит с ней). Что вы делаете со мной, Лидия Алексеевна.
ЧАРСКАЯ (не обращая на него внимания). Мастер смотрит на нее нежно и страстно…
ВАЦЛАВ (придвигается к ней ближе). Теперь я понял, почему весь Петербург от вас без ума.
ЧАРСКАЯ. Но она влюблена в фабриканта!
Чарская бежит к столу и записывает сюжет.
ВАЦЛАВ. Лидия Алексеевна, в вас столько страсти. Но вы совсем не знаете народной жизни! (Чарская машинально кивает). Бросьте литературу, доверьтесь мне. Ваша надстройка так и требует базиса.
ЧАРСКАЯ (пишет). Что вы там бормочете?
ВАЦЛАВ. Я чувствую в себе вздымающиеся силы.
ЧАРСКАЯ (отвлекается). Как вы сказали? Это интересно.
(Записывает).
ВАЦЛАВ. Зачем я так робок, так приниженно почтителен с вами!
ЧАРСКАЯ (не поднимая взгляда). Положите рукопись, в самом деле. Я пишу это не критикам, а институткам.
ВАЦЛАВ. Мне так мучительно. Но чтобы обрести счастье, я должен во всем признаться.
ЧАРСКАЯ (откладывает ручку). Завтра же предложу эту повесть в «Задушевное слово», там давно ждут.
ВАЦЛАВ (подходит к ней). Я люблю вас, Лидия Алексеевна, люблю безумно и безнадежно.
Вацлав бросается на колени, берет ее за руки и судорожно их целует. Чарская смотрит на него с любопытством.
ВАЦЛАВ (сквозь поцелуи). Я весь пылаю, моя бесценная, моя золотая красавица.
ЧАРСКАЯ. Ладно, Вацлав, вставайте.
ВАЦЛАВ. Я изнемогаю, Лидия Алексеевна, вы же видите! Ради вас я готов на все.
ЧАРСКАЯ. Да я поняла уже. Пойдемте в спальню.
ВАЦЛАВ. Я так хочу прижать ваш тонкий стан и погрузиться в блаженство!
ЧАРСКАЯ. Да прижмите, прижмите. (Чарская отнимает руки). Только ради всего святого, милый, заткнитесь.
Чарская уходит в спальню. Вацлав растеряно смотрит ей вслед.