СВЕТ ОПТИНОЙ
Оригинал взят у boris_yakemenko в СВЕТ ОПТИНОЙ
"Не отбивайтесь от Оптиной"...
Ангел на башне.
Оптина - родина русского старчества.
В конце XVIII столетия духовное подчинение Церкви государству завершается. Внешне теперь все было так, как хотело государство, однако внутренние процессы, стремление к подлинной духовной жизни оно ни контролировать, ни подчинить себе было не в состоянии. В результате важнейшим «ответом» православного общества на петровские реформы становится знаменитое русское старчество - направление монашеской жизни, в основе которого лежат советы и поучения, даваемые опытным духовным наставником - старцем. Слово «старец» означает в первую очередь именно мудрый и глубокий духовный опыт, а не почтенный возраст, хотя то и другое в монашеской жизни чаще всего совпадают.
Введенский собор. В нем почиют мощи преподобного Амвросия Оптинского.
Основателем русского старчества считается преподобный Паисий Величковский, монах Молдавского Нямецкого монастыря. Старец Паисий начал со своими учениками перевод трудов Святых отцов с греческого и славянского языков на русский и издание этих переводов. Наиболее известный их труд, широко распространенный и доныне, - «Добротолюбие». В XIX в. центрами старчества становятся несколько монастырей: Флорищева Успенская пустынь под Владимиром, Саровская Успенская пустынь, где жил выдающийся русский подвижник преподобный Серафим Саровский, Голгофо-Распятский скит Соловецкого монастыря на Анзерском острове Соловецкого архипелага, Валаамский Спасо-Преображенский монастырь и, наконец, Козельская Введенская Оптина пустынь.
Храм Марии Египетской
С 1839 г. в небольшом и неприметном монастыре Оптина пустынь близ Козельска начинается издание на русском языке святоотеческих трудов. Продолжая дело преподобного Паисия Величковского, монахи пустыни, имевшие обыкновенно прекрасное образование, переводили и издавали творения великих отцов Церкви - Варсонофия Великого, аввы Дорофея, Петра Дамаскина, Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, Иоанна Златоуста, которыми руководствовались в духовной жизни многие поколения русских людей. Это позволило значительной части неравнодушного, ищущего русского общества начать возвращение к древней духовной традиции, которая казалась полностью забытой, утраченной, вычеркнутой из жизни.
Монастырское кладбище
Однако главным центром притяжения Оптиной пустыни становились не чудотворные реликвии и иконы, а старцы, готовые утешить и подать мудрый совет в духовной беседе. Главным в их взаимоотношениях с людьми была удивительная любовь, которая покоряла и привязывала к ним людей, иногда лишь случайно оказавшихся в стенах монастыря. У них в сердце были написаны слова апостола Павла: «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».
Храм Казанской Иконы Божией Матери
И именно эта любовь в глубине маленьких заштатных монастырей, уединенных скитов, «пустынек» незримо затеплила первые огоньки возрождения подлинной духовной жизни. Это возрождение не было случайным, а отвечало глубокой душевной потребности людей, уставших и потерявших свою подлинную Родину в западническом XVIII в. В самых разных пластах народа возникает стремление найти настоящую духовную жизнь и сотни людей отправляются на ее поиски. О значении православного опыта, христианской культуры и духа спорят писатели, философы, художники, военные. И поэтому вовсе не случайно именно в Оптиной пустыни перекрещиваются пути Н.В.Гоголя, славянофилов, К.Н.Леонтьева (принявшего здесь тайный постриг), Ф.М.Достоевского, А.К.Толстого, В.Соловьева и даже Льва Толстого, приходившего сюда перед самой смертью обессилевшим, томившимся и запутавшимся. Помимо них сотни тысяч обычных людей - учителей, чиновников, военных, врачей, крестьян, торговцев, мещан, дворян - проходят через Оптину пустынь и другие монастыри, ища совета, наставления и утешения. Возвращаясь от старцев, они уносили с собой частицы подлинно православного духа, которые затем стремились передать другим.
Храм Божией Матери Владимирской. В нем почиют мощи Оптинских старцев.
Как отмечал один из исследователей русского старчества, оно «едва ли не с первых дней своего появления в России вступило на самостоятельный и новый путь и явилось не столько монашеским, сколько народным. Достоевский популяризировал идею старчества и очень удачно отметил этот его характер, несомненно, на основании своих оптинских впечатлений. Сам Паисий Величковский был старец древневосточного типа: келия, учение, занятия и ученики из новоначальных иноков - вот его духовное делание. Оптина пустынь - другое дело. Ее старцы - отцы и советчики для всего русского народа и только в очень ограниченной мере - для иночествующих… В нашем старчестве нашла свое отражение особенная религиозная стихия русских монастырей… Тип русского монаха-народолюбца есть наш исторический тип. Много ли это, мало ли - судить не берусь, даже не знаю, не есть ли это некоторое понижение строго-монашеского типа жизни. Но все же, если чем мы можем гордиться, так только тем значением, какое имели наши монастыри в народной жизни. Не создали мы ни своих уставов, ни одного поэтического цельного богослужебного чина, но мы подарили миру великие сердца. Для русского народа прямо было бы непонятно, если бы его не пустили в монастырь, а он любил монастыри прежде всего как свои народные святыни. И старцы отвечали на эту народную любовь».
Главные ворота и храм Преображения Господня
Оптинские старцы создали молитву, которая написана очень простым и понятным языком и содержит в себе прошения, близкие и понятные душе любого человека. «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы известия я не получал в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что все ниспослано Тобой. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных обстоятельствах не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение его. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь».
Звонница.
"Вообще, если бы меня спросили - что, после Христа, является главным в твоей жизни, то я бы ответил - Оптина пустынь, маленький монастырек, теплящийся, как лампадка, в глухих козельских лесах. Именно в Оптиной Господь и Матерь Божия окончательно вошли в мое сердце. Только там я понял, что такое «нечаянная радость», тихое умиление восторженного сердца. Услышишь отдаленный звон колоколов, смотришь, как люди поднимаются по ступеням храма, стоишь на службе, идешь в скит, пьешь поздно вечером чай в монастырской гостинице и этого уже совершенно достаточно, чтобы чувство тихого счастья вдруг наполнило тебя целиком, сделав совершенно невозможными любые недоумения. Не замечаешь ни простецкого казарменного быта гостиницы, ни ледяной воды в умывальнике под лестницей, ни долгого послушания, ни утомления в конце дня, спишь крепко, глубоко, встаешь легко и быстро. И чем дольше я жил в Оптиной, тем отчетливее чувствовал, как день за днем мною все больше овладевает глубокая, искренняя жажда простой, размеренной жизни рядом со святыми. Жизни, наполненной трудом, постной пищей, повседневной, естественной, как колодезная вода, молитвой. Мне хотелось покоя, долгих служб, монастырского воздуха, серьезных разговоров - больше ничего. И я ждал, что в храме вновь посетит меня то невыразимое чувство, когда, услышав «Свете тихий», замираешь от нахлынувшего восторга и тонко грустишь по небесной родине, в которую никак не войдешь, а лишь заглядываешь, приподнявшись на цыпочках, в освещенное окно. В такие дни для меня заново открывались люди, и с любопытством, как мальчик, я всматривался в незнакомые лица, вслушивался в голоса. Мне становилось интересно в людях все, словно мы были родными, я сострадал им, радовался за них и не понимал, как могут существовать взаимные ссоры, обиды и ненависть друг к другу.
Часовня над местом упокоения монахов, убитых на Пасху 1993 года.
В Оптиной для меня не было ничего случайного. Любое, казавшееся сиюминутным, событие, раскрывалось в свете следующего и в сложившейся картине не оставалось места для простых совпадений. Когда мы с Викой, приехав в монастырь в первый раз, встретили у ворот отца Паисия, который разговаривал с паломницами, я, послушав его несколько минут, вдруг отчетливо понял, что мы приехали именно к нему и через него Господь будет пребывать с нами здесь. И поэтому не удивился, когда отец Паисий, простившись, повернулся к нам и улыбнулся, словно встретил старых знакомых.
- К нам?
- К вам, батюшка, - ответил я, неожиданно поняв, как много значений у слова «вам».
- Ну, пошли.
Могилы иеромонаха Василия, инока Трофима и инока Ферапонта, убитых сатанистом на Пасху 1993 года.
Ворота монастырского скита.
Мы вошли в ворота, и Оптина вошла в нас. Мне навсегда запомнилась первая исповедь у отца Паисия. Я исповедался ему сдержанно, смущаясь, запинаясь, говорил обо всем, что меня волновало, но вышел от него успокоенный, с ясной душой. Отец Паисий так вдумчиво расспросил меня о моих тревогах и сомнениях, так глубоко их понял и так просто разрешил недоумения, что я был так поражен, словно на меня снизошло откровение. В этой исповеди мне, наконец, стало понятно выражение «великое в малом», которое я осознал, как способность отца Паисия вместить высшую духовную мудрость в обычные мирские слова.
Скит
С этого дня представить без него день или вечер стало невозможным. Узнав, что Паисий любит хороший крепкий чай и конфеты «батончики», я стал покупать и то и другое и предлагать ему заглянуть к нам «на огонек» в маленький домик возле скита, который мы сняли у доброй, тихой старушки Веры Захаровны. Посмеиваясь - «знаете, чем монаха соблазнить можно» - отец Паисий соглашался и поздним вечером приходил, каждый раз принося с собой забавные игрушки или святыньки - камушки, свечки, ладан. А если не было ничего, то вручал нам обычные шишки, поднятые по дороге из скита. Говорил он с шутками, легко, но очень серьезно и я, прочтя к тому моменту биографии оптинских старцев, с удивлением находил в нем черты и преподобного Амвросия и старца Иосифа и последнего оптинского подвижника Нектария, который очень любил игрушки.
Оптинская фауна
Внешняя простота отца Паисия отражала не сердечное мелководье, когда виден на дне каждый камушек, а неисчерпаемую глубину, которую он носил в себе. Мне по-особенному стало это понятно, когда я однажды встретил Паисия поздней ночью. Обогнув круглую угловую башню монастыря, я шел в скит. Еле видная дорожка терялась между могучих вековых сосен, кроны которых на безумной высоте сплетались между собой, почти не пропуская слабого света только зарождающейся луны. Внезапно из бархатной, мягкой темноты показалась фигура отца Паисия в клобуке и разлетающейся за плечами мантии, ловящей отдаленный лунный свет так, что за ним текли переливающиеся небесные волны. Было нечто настолько таинственное во всем его облике, что я невольно посторонился, сошел с тропинки и остановился у сосны, от которой шел теплый смолистый аромат нагретого за день ствола. Обостренными до предела чувствами я понял, что сейчас монах предстоит самому Христу, припадает к стопам Его, видит только Его лик перед собой и ничего более. Шагов отца Паисия в тишине ночного леса почти не было слышно и на мгновение мне показалось, что он не касается земли, а медленно летит мимо меня, окруженный спящей природой таинственный посланник из древней страны Мицраим. Когда он скрылся в сумраке, я вдруг протянул ему вслед руку, словно желая удержать прекрасное видение, посетившее меня на миг. Отчетливо, с обезоруживающей, потрясающей воображение ясностью я в эту минуту увидел тщету своих молитвенных усилий, ужаснулся слабости своего голоса, который едва ли достигает церковного купола - что уж говорить о небесной выси".
Из повести "Духов День". М., 2014
Вечер в Оптиной
"Не отбивайтесь от Оптиной"...
Ангел на башне.
Оптина - родина русского старчества.
В конце XVIII столетия духовное подчинение Церкви государству завершается. Внешне теперь все было так, как хотело государство, однако внутренние процессы, стремление к подлинной духовной жизни оно ни контролировать, ни подчинить себе было не в состоянии. В результате важнейшим «ответом» православного общества на петровские реформы становится знаменитое русское старчество - направление монашеской жизни, в основе которого лежат советы и поучения, даваемые опытным духовным наставником - старцем. Слово «старец» означает в первую очередь именно мудрый и глубокий духовный опыт, а не почтенный возраст, хотя то и другое в монашеской жизни чаще всего совпадают.
Введенский собор. В нем почиют мощи преподобного Амвросия Оптинского.
Основателем русского старчества считается преподобный Паисий Величковский, монах Молдавского Нямецкого монастыря. Старец Паисий начал со своими учениками перевод трудов Святых отцов с греческого и славянского языков на русский и издание этих переводов. Наиболее известный их труд, широко распространенный и доныне, - «Добротолюбие». В XIX в. центрами старчества становятся несколько монастырей: Флорищева Успенская пустынь под Владимиром, Саровская Успенская пустынь, где жил выдающийся русский подвижник преподобный Серафим Саровский, Голгофо-Распятский скит Соловецкого монастыря на Анзерском острове Соловецкого архипелага, Валаамский Спасо-Преображенский монастырь и, наконец, Козельская Введенская Оптина пустынь.
Храм Марии Египетской
С 1839 г. в небольшом и неприметном монастыре Оптина пустынь близ Козельска начинается издание на русском языке святоотеческих трудов. Продолжая дело преподобного Паисия Величковского, монахи пустыни, имевшие обыкновенно прекрасное образование, переводили и издавали творения великих отцов Церкви - Варсонофия Великого, аввы Дорофея, Петра Дамаскина, Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, Иоанна Златоуста, которыми руководствовались в духовной жизни многие поколения русских людей. Это позволило значительной части неравнодушного, ищущего русского общества начать возвращение к древней духовной традиции, которая казалась полностью забытой, утраченной, вычеркнутой из жизни.
Монастырское кладбище
Однако главным центром притяжения Оптиной пустыни становились не чудотворные реликвии и иконы, а старцы, готовые утешить и подать мудрый совет в духовной беседе. Главным в их взаимоотношениях с людьми была удивительная любовь, которая покоряла и привязывала к ним людей, иногда лишь случайно оказавшихся в стенах монастыря. У них в сердце были написаны слова апостола Павла: «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».
Храм Казанской Иконы Божией Матери
И именно эта любовь в глубине маленьких заштатных монастырей, уединенных скитов, «пустынек» незримо затеплила первые огоньки возрождения подлинной духовной жизни. Это возрождение не было случайным, а отвечало глубокой душевной потребности людей, уставших и потерявших свою подлинную Родину в западническом XVIII в. В самых разных пластах народа возникает стремление найти настоящую духовную жизнь и сотни людей отправляются на ее поиски. О значении православного опыта, христианской культуры и духа спорят писатели, философы, художники, военные. И поэтому вовсе не случайно именно в Оптиной пустыни перекрещиваются пути Н.В.Гоголя, славянофилов, К.Н.Леонтьева (принявшего здесь тайный постриг), Ф.М.Достоевского, А.К.Толстого, В.Соловьева и даже Льва Толстого, приходившего сюда перед самой смертью обессилевшим, томившимся и запутавшимся. Помимо них сотни тысяч обычных людей - учителей, чиновников, военных, врачей, крестьян, торговцев, мещан, дворян - проходят через Оптину пустынь и другие монастыри, ища совета, наставления и утешения. Возвращаясь от старцев, они уносили с собой частицы подлинно православного духа, которые затем стремились передать другим.
Храм Божией Матери Владимирской. В нем почиют мощи Оптинских старцев.
Как отмечал один из исследователей русского старчества, оно «едва ли не с первых дней своего появления в России вступило на самостоятельный и новый путь и явилось не столько монашеским, сколько народным. Достоевский популяризировал идею старчества и очень удачно отметил этот его характер, несомненно, на основании своих оптинских впечатлений. Сам Паисий Величковский был старец древневосточного типа: келия, учение, занятия и ученики из новоначальных иноков - вот его духовное делание. Оптина пустынь - другое дело. Ее старцы - отцы и советчики для всего русского народа и только в очень ограниченной мере - для иночествующих… В нашем старчестве нашла свое отражение особенная религиозная стихия русских монастырей… Тип русского монаха-народолюбца есть наш исторический тип. Много ли это, мало ли - судить не берусь, даже не знаю, не есть ли это некоторое понижение строго-монашеского типа жизни. Но все же, если чем мы можем гордиться, так только тем значением, какое имели наши монастыри в народной жизни. Не создали мы ни своих уставов, ни одного поэтического цельного богослужебного чина, но мы подарили миру великие сердца. Для русского народа прямо было бы непонятно, если бы его не пустили в монастырь, а он любил монастыри прежде всего как свои народные святыни. И старцы отвечали на эту народную любовь».
Главные ворота и храм Преображения Господня
Оптинские старцы создали молитву, которая написана очень простым и понятным языком и содержит в себе прошения, близкие и понятные душе любого человека. «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы известия я не получал в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что все ниспослано Тобой. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных обстоятельствах не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая. Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение его. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь».
Звонница.
"Вообще, если бы меня спросили - что, после Христа, является главным в твоей жизни, то я бы ответил - Оптина пустынь, маленький монастырек, теплящийся, как лампадка, в глухих козельских лесах. Именно в Оптиной Господь и Матерь Божия окончательно вошли в мое сердце. Только там я понял, что такое «нечаянная радость», тихое умиление восторженного сердца. Услышишь отдаленный звон колоколов, смотришь, как люди поднимаются по ступеням храма, стоишь на службе, идешь в скит, пьешь поздно вечером чай в монастырской гостинице и этого уже совершенно достаточно, чтобы чувство тихого счастья вдруг наполнило тебя целиком, сделав совершенно невозможными любые недоумения. Не замечаешь ни простецкого казарменного быта гостиницы, ни ледяной воды в умывальнике под лестницей, ни долгого послушания, ни утомления в конце дня, спишь крепко, глубоко, встаешь легко и быстро. И чем дольше я жил в Оптиной, тем отчетливее чувствовал, как день за днем мною все больше овладевает глубокая, искренняя жажда простой, размеренной жизни рядом со святыми. Жизни, наполненной трудом, постной пищей, повседневной, естественной, как колодезная вода, молитвой. Мне хотелось покоя, долгих служб, монастырского воздуха, серьезных разговоров - больше ничего. И я ждал, что в храме вновь посетит меня то невыразимое чувство, когда, услышав «Свете тихий», замираешь от нахлынувшего восторга и тонко грустишь по небесной родине, в которую никак не войдешь, а лишь заглядываешь, приподнявшись на цыпочках, в освещенное окно. В такие дни для меня заново открывались люди, и с любопытством, как мальчик, я всматривался в незнакомые лица, вслушивался в голоса. Мне становилось интересно в людях все, словно мы были родными, я сострадал им, радовался за них и не понимал, как могут существовать взаимные ссоры, обиды и ненависть друг к другу.
Часовня над местом упокоения монахов, убитых на Пасху 1993 года.
В Оптиной для меня не было ничего случайного. Любое, казавшееся сиюминутным, событие, раскрывалось в свете следующего и в сложившейся картине не оставалось места для простых совпадений. Когда мы с Викой, приехав в монастырь в первый раз, встретили у ворот отца Паисия, который разговаривал с паломницами, я, послушав его несколько минут, вдруг отчетливо понял, что мы приехали именно к нему и через него Господь будет пребывать с нами здесь. И поэтому не удивился, когда отец Паисий, простившись, повернулся к нам и улыбнулся, словно встретил старых знакомых.
- К нам?
- К вам, батюшка, - ответил я, неожиданно поняв, как много значений у слова «вам».
- Ну, пошли.
Могилы иеромонаха Василия, инока Трофима и инока Ферапонта, убитых сатанистом на Пасху 1993 года.
Ворота монастырского скита.
Мы вошли в ворота, и Оптина вошла в нас. Мне навсегда запомнилась первая исповедь у отца Паисия. Я исповедался ему сдержанно, смущаясь, запинаясь, говорил обо всем, что меня волновало, но вышел от него успокоенный, с ясной душой. Отец Паисий так вдумчиво расспросил меня о моих тревогах и сомнениях, так глубоко их понял и так просто разрешил недоумения, что я был так поражен, словно на меня снизошло откровение. В этой исповеди мне, наконец, стало понятно выражение «великое в малом», которое я осознал, как способность отца Паисия вместить высшую духовную мудрость в обычные мирские слова.
Скит
С этого дня представить без него день или вечер стало невозможным. Узнав, что Паисий любит хороший крепкий чай и конфеты «батончики», я стал покупать и то и другое и предлагать ему заглянуть к нам «на огонек» в маленький домик возле скита, который мы сняли у доброй, тихой старушки Веры Захаровны. Посмеиваясь - «знаете, чем монаха соблазнить можно» - отец Паисий соглашался и поздним вечером приходил, каждый раз принося с собой забавные игрушки или святыньки - камушки, свечки, ладан. А если не было ничего, то вручал нам обычные шишки, поднятые по дороге из скита. Говорил он с шутками, легко, но очень серьезно и я, прочтя к тому моменту биографии оптинских старцев, с удивлением находил в нем черты и преподобного Амвросия и старца Иосифа и последнего оптинского подвижника Нектария, который очень любил игрушки.
Оптинская фауна
Внешняя простота отца Паисия отражала не сердечное мелководье, когда виден на дне каждый камушек, а неисчерпаемую глубину, которую он носил в себе. Мне по-особенному стало это понятно, когда я однажды встретил Паисия поздней ночью. Обогнув круглую угловую башню монастыря, я шел в скит. Еле видная дорожка терялась между могучих вековых сосен, кроны которых на безумной высоте сплетались между собой, почти не пропуская слабого света только зарождающейся луны. Внезапно из бархатной, мягкой темноты показалась фигура отца Паисия в клобуке и разлетающейся за плечами мантии, ловящей отдаленный лунный свет так, что за ним текли переливающиеся небесные волны. Было нечто настолько таинственное во всем его облике, что я невольно посторонился, сошел с тропинки и остановился у сосны, от которой шел теплый смолистый аромат нагретого за день ствола. Обостренными до предела чувствами я понял, что сейчас монах предстоит самому Христу, припадает к стопам Его, видит только Его лик перед собой и ничего более. Шагов отца Паисия в тишине ночного леса почти не было слышно и на мгновение мне показалось, что он не касается земли, а медленно летит мимо меня, окруженный спящей природой таинственный посланник из древней страны Мицраим. Когда он скрылся в сумраке, я вдруг протянул ему вслед руку, словно желая удержать прекрасное видение, посетившее меня на миг. Отчетливо, с обезоруживающей, потрясающей воображение ясностью я в эту минуту увидел тщету своих молитвенных усилий, ужаснулся слабости своего голоса, который едва ли достигает церковного купола - что уж говорить о небесной выси".
Из повести "Духов День". М., 2014
Вечер в Оптиной