ПЕРВОЕ СЛОВО СЪЕЛА КОРОВА. Глава 3 "Другой"
Глава 1. Не Ксюша
Глава 2. Здравствуй, сын
Я никогда не была «такой, как все». Никогда. Я всегда была другой.
Все ходили в детский сад, ну хотя бы в подготовительную группу, перед школой - я нет.
Все пошли в школу в семь лет, я - в восемь.
У всех были одинаково-оранжевые пионерские галстуки из канцелярского магазина, у меня - алый-шелковый, один на весь город.
До 10 лет у меня торчали уши и во дворе меня звали «Макака» и «Чебурашка», а меня это устраивало - зато не как все.
Дальше можно перечислять сколько угодно: я ходила в музыкалку - одна из класса. Одна из класса я ездила на английский в другой город. Все девочки уже носили лифчики - даже если их не на что еще было надевать - я не спешила.
Я закончила школу с медалью: держала её в руках - тяжеленькую, приятно-прохладную, думала: «Я другая».
Я поступила в университет на специальность, и все в нашем маленьком северном городе все открыли рты: «Экскурсовод». Ха-ха. Экскурсовод.
Я всегда - осознанно или нет - старалась выделяться. Быть не как все. Идти по этой дороге было для меня и сладко, и привычно. Идти, и чтоб на меня смотрели с непониманием и недоверием. Чтобы крутили пальцем у виска. Чтобы оценивали взгядом. Чтобы оглядывались и смотрели вслед. Чтоб удивлялись. Чтоб завидовали. Чтоб… Сколько себя помню, я всегда знала, зачем и почему я это делаю. Чтоб оставить след. Чтоб (пусть провокация!) - лишь бы не равнодушие.
Уехать в свадебное путешествие до свадьбы? Разумеется.
Забеременеть дочкой почти на спор, из азарта? Ну, конечно.
Родить Ясю, отлежаться пару часов на роддомовской кушетке и с синим сверточком-младенцем (а другого пледа не нашлось под рукой) отправиться из роддома домой под свист персонала? Самое то.
Уйти из офиса, где карьера и перспективы, в свободное плавание? Безусловно.
Прийти в лучший журнал страны с «улицы»: «Здравствуйте, это я, и вам будет со мной лучше, чем без меня» - и остаться? Да.
Разводить мосты каждый день летом и получать за это деньги - и пусть весь мир позавидует? И это тоже я.
… И я не могу понять, почему, когда я смотрела на Гошу, ощущение «Не такой, не такой, не такой как все» сосало где-то под ложечкой тревожно, саднило, эту ссадину хотелось расковыривать-расцарапывать, чтобы докопаться до сути, и - сколько ни смотри туда, вглубь, при свете дня или в отблесках ночи, ответа не было.
Гоша был абсолютно точно «другой» и «не такой». Не объяснить словами, сколько не пытайся, в чем это выражалось. Это щемящее ощущение, которое поймут мамы «не таких» и «других» детей.
Мне с самого рождения Гоши хотелось что-то сделать, чтобы «заземлить», что ли, его. Чтобы космический взгляд «оттуда» стал более понятным нам, тем, кто здесь. Чтобы успокоить сына: послание, которое он донес, мы получили. Чтобы отогреть. Чтобы наполнить собой. Чтобы…
…И знаменитое набоковское «Балуйте своих детей, господа, - ведь вы не знаете, что их ждет в будущем» звучало во мне набатом. Здесь и сейчас.
Я рядом, и все прекрасно. А там... там будь как будет. Я подумаю об этом завтра.
***
Я удивлялась себе: ведь Яся была абсолютно не такой, как все - и меня это не тревожило вовсе. Я понимала - это отдельный человек. Не под копирку. Сама по себе. Имеет право.
Яся была собой, и первые четыре месяца рыдала, жалуясь на колики. Я смирялась - пройдет. И не сравнивала её с детьми подруг, чьи дети сладко сопели с утра до вечера.
В полгода Яся весила как другие дети в три и едва помещалась в коляску. Я делала смешные фото и не сомневалась: пока так. Но однажды все изменится. А руки… да вроде не должны отвалиться.
Яся начала болтать: «Бабабаба, дядядя» месяцев в восемь, а к году прилично ориентировалась в мире родных и близких: «мама», «папа», «баба», «деда». Я смотрела на молчащих детей, потом на Ясю, извиняясь перед другими мамами, пожимала плечами: «Просто повезло!»
Ясе не было и года, когда я повела её на хор (это был малышовый хор, - кто мог пел, кто не мог, подпевал и хлопал в ладоши) - и ей понравилось. Меня спрашивали: «Зачем?» - я молчала. Потому что «не быть, как все» - звучало как-то глупо.
В три года Яся укусила девочку в детском саду. И сказала воспитателям: «Понимаете, я не могла контролировать свои эмоции». Воспитатели схватились за Фрейда и Юнга.
Яся никогда не была как все. Меня это не волновало - моя дочка, разве могло быть иначе?
***
Нет, не объяснить. Все тщетно. Я до сих пор не понимаю - почему то, что с Ясей было в порядке вещей, что воспринималось как «индивидуальный график развития и восприятия», с Гошей было, будто идешь над пропастью. Он родился - и внутри меня утвердился сквозняк. Будто ветром выбило форточку. И ничего, казалось бы страшного - подумаешь, сквозняк! - но расслабиться не получалось. Чтобы жить на сквозняке - нужна привычка. Помогало время. Я закалялась.
… Подруга Ленка написала как-то вдруг: «Ир, я чувствую, тебе сейчас непросто. Так вот - расслабься. Не нужно ничего понимать. Просто иди по этой дороге и радуйся ей, и благодари за неё мир. Ты проводник. Ты привела - и довольно. Ты знаешь, эти, новые дети - они другие. Он не пришел - он приплыл. Он выбрал этот путь не случайно. Он не из сегодня - из завтра. Или даже из послезавтра. Ты не обязана понимать все, что Гоша принес с собой. Ты просто его мама - и ни к чему раскапывать землю до ядра».
Не скажу, что это меня успокоило на 100%. Но дышать стало будто бы легче. Загадка осталась, но я поверила, что я никуда не опаздываю, у меня есть время для её решения.
Гоше исполнился месяц. Два. Три. Крепко примотав сына к себе слингом, будто пряча ото всех - как сокровище, которое досталось мне незаслуженно, я не открывала его социуму. Мне нечего было опасаться, но я не спешила «показывать» сына в поликлинике: к чему? Чтобы стать сенсацией? - «Ну наконец-то, мы же знали, что по срокам вы уже родили, и с ног сбились, где вас искать: дома вас нет, патронажную сестру не вызываете, никаких других адресов в карточке не указано».
Я не узнавала себя: ведь это то самое, что я люблю: сенсация, провокация, «я другая». Я менялась.
Все менялись.
Гоша открывал мне новую дочь. Яся оказалась совсем другой, чем я её знала. Чем все её знали. Девочка-Скорпион, центр мира, мудрая душа, приемник-транслятор вестей и идей, она вдруг открылась и заиграла новыми гранями. Сошла со своего пьедестала в центре вселенной, озабоченно огляделась вокруг, и стала переводить с Гошеничного на русский и обратно. И будто так было всегда. И будто не могло быть иначе.
Максим стал другой. Он стал больше, шире, глобальней. Он боялся признаться мне, что каждый день щипает себя, чтобы проснуться. Что не верит, что победил свой страх. Что мы это сделали. Что это круче, чем все, что было прежде. Что он и подумать раньше не мог, что может быть вот так. Иначе. Совсем по-другому.
***
Мы с Максимом и Ясей придумали Гоше имя в тот же миг, как тетенька, тыча пальцем в монитор, объяснила нам, что в моём животе ноль Ксюш.
«Ну, значит, Гоша», - сказал Максим.
Мы с Ясей только кивнули.
Гоша родился 9 июля. В день новомученика Георгия Савицкого. Гоша знал, что он Гоша, заранее. Другой.
Гоше исполнился год. Год и месяц. Год и два. Он бодро ползал по квартире и не спешил ходить. Я считывала его движения, делала массаж спинки и говорила - за себя и за него. Скрывая от себя и от него внутреннюю дрожь: другой! Другой!
Гоша предпочитал грудное вскармливание любому другому виду пищи. Но когда в год и восемь я сказала ему: «Слушай. Давай взрослеть уже. Давай с молочком закончим, и ты будешь есть из тарелочки, а?» - он согласился. Безо всякой радости. Кивнул. Взял зеленку-карандаш. И сам раскрасил мне соски в зеленый. Я читала, что так делают, чтобы отлучить детей от груди - и предложила Гоше роль творца.
И каждый раз, оттягивая мне по привычке майку, Гоша видел зеленую грудь, хохотал, и требовал продолжения банкета. То есть расширения арт-пространства. Или, хотя бы, нового озеленения. Я смеялась тоже: другой!
В два года Гоша заболел ветрянкой. И - шутки в сторону - лежа у меня на руках в ветряночном горячечном бреду, зачмокал, приложился к груди, и - будто не было четырехмесячного воздержания! - восстановил то, с чем был не готов расстаться. Другой.
Пришло время, и Гоша пошел в садик. Он, который ни на день не расставался со мной, пошел в сад легко, без истерик, без видимых обид. Услышав мой голос в раздевалке, к нам выходила воспитательница, тётя Таня. Улыбалась Гоше: «О! Дружок-пирожок!» - брала его на руки, уносила в группу.
Гоша не выяснял со мной отношений. Не выглядел так, будто его предали. Не стремился отсидеться дома. И все равно! Все равно мне было… Мне было не очень. Уже привычно щемило сердце и стучало в висках. Другой.
Я повела Ясю на рисование - Гоша показал, что ему тоже нужен стульчик. Сел, попросил лист бумаги, кисточку и краски. И рисовал целый год. Двухлетка в группе шестилетних детей.
Гоша рисовал - Яся переводила. Учительница - молодая девушка, студентка, быть может - смотрела на меня с любопытством. Ей было не меньше моего интересно, куда это приведет. О чем расскажет молчаливый Го. Это был наш общий молчаливый эксперимент.
Как-то Гоша нарисовал самолет. Внутри самолета - женскую грудь. Яся тут же оживилась: «Мама, самолет везет сиси! Это он имеет в виду, как мы летали в Таиланд, да? И как он сосал молочко всю дорогу?»
Я глотала слезы: говорит. Говорит же, засранец. Кисточкой говорит. Значит, и языком заговорит тоже. Другой.
Гоше было два с половиной, и Яся сказала: «Мама, Гошу мы с тобой вырастили. Пора рожать Ксюшу». Гоша взял бинокль, прислонил к моему животу и стал смотреть в пуп. «Мама, это Гоша так проверяет, плавает у тебя в животе новый ребенок или нет! Да, Гоша?»
Гоша улыбался, разводил руками, мычал, качал головой. Общался. Я прекрасно его понимала. Яся понимала Гоху еще лучше, чем я. Мы не торопили. Нет, не торопили. Но ждали, с нетерпением ждали, каким оно будет, Гохино первое слово.
***
Я помню, когда училась в школе, в классе зашел разговор, кто сказал какое первое слово. «Я «папа»! А я - «мама»! А я - «баба»! - делились одноклассники наперебой. Я пришла домой и спросила маму, какое первое слово сказала я. Мама задумалась. А потом вспомнила: «Сама!» Ты хотела все делать сама!» Я порадовалась.
Ясино первое осознанное слово было «Дай!» Батюшка, отец Николай, посмотрел тогда на неё серьезно - серьёзней, чем смотрят на десятимесячных детей, и сказал: «А теперь учись говорить «На!» Важнее делиться, чем требовать для себя!»
Яся прониклась, и важно протянула батюшке плюшевую мышь: «На!»
***
Однажды этот день настал.
Я убедила Гошу надеть трусы. Гоша долго стоял у зеркала. Поворачивался передом и задом. Разглядвал, как на нем сидят брендовые боксеры. Потом оттянул резинку, посмотрел с какой-то грустью на своего тигренка, на своего веселого парнишку, и, будто прощаясь на веки вечные, помахал ему свободной рукой: «Пока-пока!» (прозвучало это как «какА-какА!»).
Беззвучно смеясь, я пожала плечами: «Отказываюсь это толковать!»
***
Гоша пришел в мир - такой открытый, такой настоящий, такой непохожий, такой удивительный, такой… такой гошеничный. Прошла, наверное, тыща дней и столько же ночей, пока я разрешила себе это принять. Да. Он другой. И мне это нравится.
***
И, - вот уж не думала, что это возможно - я стала другая.