Даниил Хармс. Очередная невинная жертва сталинского произвола.
Даниил Хармс широко известен как детский поэт. По его стихам созданы мультфильмы, советский «Будильник» посвящал ему свои выпуски, Хармс печатается во многих детских сборниках.
Кому не известны эти строчки?
Жил на свете стаpичок
Маленького pоста,
И смеялся стаpичок
Чpезвычайно пpосто
Или эти
Иван Топорыжкин пошел на охоту,
С ним пудель пошел, перепрыгнув забор,
Иван, как бревно провалился в болото,
А пудель в реке утонул, как топор.
Или эти
Жили в квартире
Сорок четыре
Сорок четыре
Веселых чижа:
Чиж-судомойка,
Чиж-поломойка,
Чиж-огородник,
Чиж-водовоз,
Чиж за кухарку,
Чиж за хозяйку,
Чиж на посылках,
Чиж-трубочист.
Много детских стихов написал Даниил Хармс. А вот о его высказываниях о детях не многие знакомы
Травить детей - это жестоко. Но что-нибудь ведь надо же с ними делать!
Я не люблю детей, стариков, старух, и благоразумных пожилых.
Прав был император Александр Вильбердат, отгораживая в городах особое место для детей и их матерей, где им пребывать только и разрешалось. Беременные бабы тоже сажались туда же, за загородку, и не оскорбляли своим гнусным видом взоров мирного населения.
Великий император Александр Вильбердат понимал сущность детей не хуже фламандского художника Тенирса, он знал, что дети - это, в лучшем случае, жестокие и капризные старички. Склонность к детям - почти то же, что склонность к зародышу, а склонность к зародышу - почти то же, что склонность к испражнениям.
Неразумно хвастаться: "Я - хороший человек, потому что люблю зародыш или потому что люблю испражняться." Точно так же неразумно хвастаться: "Я - хороший человек, потому что люблю детей."
Великого императора Александра Вильбердата при виде ребенка тут же начинало рвать, но это нисколько не мешало ему быть очень хорошим человеком.
Я знал одну даму, которая говорила, что она согласна переночевать в конюшне, в хлеву со свиньями, в лисятнике, где угодно - только не там, где пахнет детьми. Да, поистине, это самый отвратительный запах, я бы даже сказал: самый оскорбительный.
Для взрослого человека оскорбительно присутствие детей. И вот, во времена великого императора Александра Вильбердата показать взрослому человеку ребенка считалось наивысшим оскорблением. Это считалось хуже, чем плюнуть человеку в лицо, да еще попасть, скажем, в ноздрю. За "оскорбление ребенком" полагалась кровавая дуэль.
Кроме того, он писал гениальнейшие вещи, которые смогли оценить только почему-то при Хрущеве, а вот современники Хармса достойно оценить не смогли. Не доросли до понимания гения, наверное
Одна девочка сказала: "гвя".
Другая девочка сказала: "хфы".
Третья девочка сказала: "мбрю".
А Ермаков капусту из-под забора хряпал, хряпал и хряпал.
Чуть только прокричал петух, Тимофей выскочил из окошка на улицу и напугал всех, кто проходил в это время по улице. Крестьянин Харитон остановился, поднял камень и пустил им в Тимофея. Тимофей куда-то исчез.
"Вот ловкач!" - закричало человеческое стадо, и некто Зубов разбежался и со всего маху двинулся головой о стенку. "Эх!" - вскрикнула баба с флюсом. Но Комаров сделал этой бабе тепель-тапель, и баба с воем убежала в подворотню.
Мимо шел Фетелюшин и посмеивался. К нему подошел Комаров и сказал: "Эй ты, сало!" - и ударил Фетелюшина по животу. Фетелюшин прислонился к стене и начал икать. Ромашкин плевался сверху из окна, стараясь попасть в Фетелюшина. Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребенка. А молодая толстенькая мать терла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стенку. Маленькая собачка, сломав тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость. У бакалейного магазина стояла очередь за сахаром. Бабы громко ругались и толкали друг друга кошелками. Крестьянин Харитон, напившись денатурата, стоял перед бабами с расстегнутыми штанами и произносил нехорошие слова.
Таким образом начинался хороший летний день.
В птичнике очень воняло. В углу сидела маленькая девочка и ела земляные лепешки. Девочка была очень грязная и нечистоплотная. На асфальтовом полу были пробоины, а в пробоинах стояли лужи. Старичок в длинном черном пальто ходил по лужам и боком смотрел на птиц.
Девочка отложила в сторону свою земляную лепешку и запела. Рот у девочки был похож на круглую дырочку.
Девочка пела:
Пли пли
кля кля
смах смах гапчанух
векибаки сабаче
дубти кепче алдалаб
смерх пурх соловьи
сели или ели а
соо суо сыа се
соловеи веи во
вие вао вуа ви
вуа выа вао вю
пю пю пю пю
закурак.
Я поднял пыль. Дети бежали за мной и рвали на себе одежду. Старики и старухи падали с крыш. Я свистел, я громыхал, я лязгал зубами и стучал железной палкой. Рваные дети мчались за мной и, не поспевая, ломали в страшной спешке свои тонкие ноги. Старики и старухи скакали вокруг меня. Я несся вперед! Грязные, рахитичные дети, похожие на грибы-поганки, путались под моими ногами. Мне было трудно бежать. Я поминутно спотыкался и раз даже чуть не упал в мягкую кашу из барахтающихся на земле стариков и старух. Я прыгнул, оборвал нескольким поганкам головы и наступил на живот худой старухи, которая при этом хрустнула и тихо произнесла: "Замучили!"
Ребята из НКВД ознакомились с творчеством Гения (а как общеизвестно, в НКВД работали одни отморозки, боровшиеся с культурой) и абсолютно не поняли Великие Мысли Поэта.
Хармс был в декабре 1931 года арестован, обвинен в антисоветской деятельности (при этом ему инкриминировались и тексты произведений) и приговорен 21 марта 1932 г. к трём годам исправительных лагерей. В итоге приговор был 23 мая 1932 г. заменен высылкой, и поэт отправился в Курск.
Хармс пробыл в Курске до начала ноября, в 10-х числах вернулся в Ленинград. (Плачьте о царской ссылке, откуда можно было сбежать. Клеймите сталинских сатрапов)
По возвращении из ссылки Хармс продолжает общаться с единомышленниками и пишет ряд книг для детей.
Началась война. Несмотря на то, что Хармс, 35-летний здоровый мужик находится в тылу, кровавое НКВД не стремится отправить его на фронт, чтобы там уничтожить Поэта.
Но 23 августа 1941 года терпение органов заканчивается. Хармс арестован за пораженческие настроения. В частности, Хармсу вменялись в вину его слова «Советский Союз проиграл войну в первый же день, Ленинград теперь либо будет осажден и мы умрем голодной смертью, либо разбомбят, не оставив камня на камне… Весь пролетариат необходимо уничтожить, а если мне дадут мобилизационный листок, я дам в морду командиру, пусть меня расстреляют; но форму я не одену, и в советских войсках служить не буду, не желаю быть таким дерьмом». Также Хармс утверждал, что город заминирован, а на фронт посылают безоружных солдат.
Чтобы избежать расстрела, Поэт симулировал сумасшествие и кровавый военный трибунал определил «по тяжести совершённого преступления» содержать Хармса в психиатрической больнице. Умер во время блокады Ленинграда, в наиболее тяжёлый по количеству голодных смертей месяц, в отделении психиатрии больницы тюрьмы «Кресты».
Реабилитирован в 1956 году