"Дело детей". Полный отчет
О кошмарных фальсификациях, так называемых "Деле детей" я упоминал полтора года назад "Дело детей", год 1939-й
И вот в руки мне попалась "Советская Сибирь" 1939 года, где полностью описан процесс над фальсификаторами
И думаю, в конце можно дать небольшую статью А.Г. Теплякова, посвященную этой теме
Историк Р.А. Медведев, перенося сведения из «Советской Сибири» в свой известный труд о Сталине, резко увеличил количество арестованных и сроки их содержания под стражей: «…в городе Ленинск-Кузнецкий арестовали 60 детей 10-12-летнего возраста, якобы создавших «контрреволюционную террористическую группу». Восемь месяцев этих детей держали в городской тюрьме. Одновременно были заведены «дела» на ещё 100 детей. Возмущение этим в городе было столь сильно, что пришлось вмешаться областным организациям. Детей выпустили на свободу и "реабилитировали”, а работников НКВД… привлекли к судебной ответственности».
Р. Конквест в «Большом терроре», ссылаясь на публикацию «Советской Сибири» от февраля 1939 г. и материалы самиздата, совершенно некорректно сообщает, что «сто шестьдесят детей, главным образом в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, были арестованы и, после строгих допросов, признали себя виновными в шпионаже, террористических актах, измене и связях с гестапо». Между тем в газете говорилось, хотя и не вполне чётко, о том, что, по мнению чекистов, «детский заговор» включал до 160 участников (из которых, как говорят цитируемые ниже документы, на деле было арестовано порядка 10%, в основном старше 14 лет). Таким образом, в зарубежной литературе с выходом знаменитого труда Конквеста появилась авторитетная точка зрения о массовом репрессировании детей в Ленинске-Кузнецком.
Опубликованные в 1988 г. сенсационные «Ненаписанные романы» популярного писателя Ю. Семёнова, выданные за откровения старых большевиков, на деле в основном восходили к всё тому же А. Орлову: это и подробности московских процессов, и легенда о расстрелянном в 1933 г. замнаркоме земледелия СССР Ф.М. Конаре как якобы замаскированном польском шпионе, и рассказ о жестоком следователе И.И. Чертоке, и уверения, что маршала Тухачевского вместе с подельниками казнили без всякого суда… Один из героев книги Семёнова якобы рассказывал автору: «Когда Ежов исчез, после Восемнадцатого съезда уже, я прочитал в газетах отчет о судебном процессе над Луньковым, бывшим начальником НКВД в Кузбассе, который арестовывал малолеток и выбивал из них показания, что они, мол, готовили теракт против товарища Сталина. ...Вот после того, как открытый суд приговорил Лунькова к расстрелу, я и решил вернуться в Москву...». От себя романист добавил к информации Орлова обвинение детей в подготовке теракта против Сталина и уверенность, что фальсификатор Луньков был приговорён к расстрелу, а также перенёс процесс на период после XVIII партсъезда.
В современной литературе о так называемом «детском деле» упоминается обычно кратко. Единственная небольшая публикация, посвящённая делу целиком, тоже эмоционально преувеличивает его масштабы: «В считанные дни в Ленинске-Кузнецком все кутузки забили ревущими, матерящимися благим матом детьми. Чумазый шахтерский городок обуял страх». Документы Новосибирского обкома ВКП(б) и управления ФСБ, а также некоторые опубликованные материалы позволяют уточнить обстоятельства фабрикации «детского дела», выяснить численность репрессированных подростков, имена части из них, а также проследить судьбы чекистов-фальсификаторов. Между тем хулиганские выпады с политической подкладкой со стороны школьников были обыденностью того времени и отслеживались чекистами повсеместно. Вот примеры середины 1930-х гг. по Барнаулу. Ученик 7-го класса школы № 22 Г.П. Кольцов, разорвавший осенью 1935 г. перед группой учащихся портрет Ленина, был арестован чекистами и привлечён по ст. 74 УК, каравшей за хулиганство. В январе 1936 г. была арестована ученица 10-й барнаульской школы Киселёва (дочь учительницы), которая в течение последней недели 1935 г. распространяла в школе «контрреволюционный нелегальный» журнал "Не сдадимся”». В том же январе 1936 г. к судебной ответственности были привлечены ученики 2-й неполной средней школы братья Александр и Иван Репины: 17-летний Александр - за порчу портретов вождей, а ученик 4-го класса Иван - за попытку сорвать траурное заседание памяти Ленина, с которого по его громкому призыву убежало более 15 учеников. В конце 1936 г. горотдел НКВД вёл расследование по делам учащихся школы № 5 Карпова и Неразик, изорвавших сталинский портрет.
Вопреки мнениям об огромном размахе арестов детей в Ленинске-Кузнецком (от 60 до 160 чел.) репрессиям подверглось менее 15 несовершеннолетних, но этого количества оказалось достаточно, чтобы слухи о массовых арестах школьников широко распространились, выйдя за пределы города. Молву подогревали ночные допросы школьников чекистами, а также достоверный арест 10-летнего мальчика и девочек-подростков. Возможно и то, что часть детей задерживалась на короткое время без оформления документами. Широкой огласке событий в шахтёрском городке способствовали как эффективный тюремный «телеграф», так и перевод части арестованных детей в другие тюрьмы.
Первые аресты в Ленинске-Кузнецком были проведены 5 апреля 1938 г. и коснулись шестерых: вора-рецидивиста (чекисты называли его также убийцей) с четырьмя судимостями С.О. Балуева-Клюева, 1916 г. р.; А.Г. Курбатова, 1923 г. р.; исключённого из школы за воровство П. Паршина, 1923 г. р.; исключённого из школы за хулиганство Д.А. Коромыслова, 1923 г. р.; шахтного кучера И.М. Баранова, 1918 г. р.; учащегося школы горнопромышленного ученичества Ф.П. Шутова, 1921 г. р. По их показаниям с 16 по 18 апреля чекисты арестовали ещё 11 чел., в основном школьников, из которых шестеро были моложе 16 лет, а один - взрослый судимый вор Е.С. Старцев, 1901 г. р. В этой группе и находились дети 10-12 лет. По приказу начальника УНКВД 26 апреля были освобождены 6 чел. под подписку о невыезде, под стражей оставлены 10 чел., в т. ч. П. Паршин, Бузылев, 1923 г. р., Кабанов, 1922 г. р. Этой десятке были предъявлены обвинения по ст. 58-2-8-11 УК как участникам контрреволюционной диверсионно-террористической повстанческой организации.
Новый начальник УНКВД И.А. Мальцев придавал «детскому делу» большое значение. Он затребовал его к себе и 23 июня 1938 г. возвратил на доследование, недовольно указав, «что "следователи” забыли самое главное - дать политическую окраску дела, установить вражескую работу фашистско-троцкистской агентуры среди учащейся молодежи». Под диктовку следователей 22-летний Балуев-Клюев, сделанный одним из организаторов «контрреволюционной организации», показывал: «…Находясь в лагерях и имея общение с заключенными за контрреволюционные преступления, последние в беседах со мной прививали мне ненависть к Советской власти… против вождей партии и государства. Эта почти повседневная связь с антисоветским элементом… положила во мне контрреволюционные закривления, и я по выходе из лагерей встал на путь проведения антисоветской деятельности». 12-летнему Вите Логунову чекисты сначала записали прямое обвинение в контрреволюционной работе по заданию организации, но потом формулировка оказалась смягчена: «…контрреволюционное преступление совершил, не придавая должного значения и как малолеток был вовлечен… под силой угроз…» В связи с этим Логунова освободили «за маловажностью состава преступления». Следователи, подгоняемые Луньковым, очень старались (как цинично показывал суду ветеран ВЧК-НКВД А.И. Белоусов, детей допрашивать было легко), однако многообещающее дело не успело дойти до суда. Савкин на процессе утверждал, что оно затянулось, так как долго путешествовало из Кузбасса в Новосибирск и обратно.
В сентябре «детское дело» оказалось в военной прокуратуре СибВО и надолго там застряло. Весной 1938 г. центральные власти обратили внимание на массовые аресты и осуждения ни в чём не повинных людей милицейскими тройками по обвинению в принадлежности к преступному и «социально-вредному» элементу. В некоторых регионах Сибири (например, Алтайском и Красноярском краях, Новосибирской области) целый ряд милицейских начальников был осуждён трибуналами за неразборчивые аресты граждан в рамках огромных лимитов на изъятие криминальных лиц. Отягчающим обстоятельством для милиционеров г. Рубцовска Алтайского края стало содержание под стражей 12-летнего мальчика, для сотрудников Черногорского РОМ УНКВД по Красноярскому краю - арест и осуждение в качестве «деклассированного элемента» восьми 14-15-летних подростков. Возможно, учитывая эти обстоятельства, вр. и. д. военного прокурора Киреев не рискнул направить дело в суд. Быстро же вернуть его чекистам в связи с неудовлетворительным качеством расследования было достаточно опасно для самих прокуроров - так, 24 сентября 1938 г. в Новосибирске был арестован исполнявший обязанности прокурора войск НКВД Западно-Сибирского округа М.М. Ишов, успевший привлечь к ответственности за фабрикацию дел, в т. ч. на «социально-вредный элемент», целый ряд чекистов и милиционеров.
Тем временем часть свидетелей отказалась от показаний. Например, Аникеева заявила: «Случаев срыва учениками плакатов, лозунгов и портретов вождей… равно как и [случаев изображения] фашистских знаков, я не наблюдала, и если это записано от моего имени в моих показаниях от 17 апреля 1938 г., то это не соответствует действительности и таких показаний я не давала. О том, что такие слухи были, я слышала со слов учителей». Прокурор Киреев колебался почти два месяца и лишь 11 ноября 1938 г. постановил возвратить дело на доследование - с предложением освободить малолетних Кабанову и Паршина, а Курбатову, Бузылеву и Сарафанову предъявить обвинение по «хулиганской» ст. 74 УК. При этом военюрист 2-го ранга Киреев предложил всем остальным вменить ст. 58 (пункты 8, 10, 11) через соучастие, выбросив обвинение в повстанческих намерениях, но оставив организованный террор и антисоветскую агитацию, что, естественно, нарушало закон от 7 апреля 1935 г. Затем были освобождены Ковтюх и Кудрявцев, а суду в итоге подлежали четверо: С.О. Балуев-Клюев, П.В. Башарин, 1919 г. р. (вор, вместе с Кудрявцевым и Ковтюхом, по заданию Балуева-Клюева, срывал портреты вождей, революционные лозунги и плакаты, «писал на стенах, заборах антисоветские выражения», распространял среди детей контрреволюционные анекдоты и частушки, лично избивал пионеров и комсомольцев); Е.С. Старцев (воровал, содержал притон, рассказывал детям антисоветские анекдоты, 12 декабря 1937 г. в присутствии школьников, нецензурно выражаясь, разорвал портрет Ленина); А.Г. Курбатов (имел три привода в милицию, избивал пионеров, ранил школьницу ножом, срывал революционные лозунги и плакаты).
С сайта "Мемориала" "Жертвы политического террора в СССР"
После совместного постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. массовые аресты были прекращены; начался процесс выявления «врагов» и «перегибщиков» среди чекистско-прокурорских и партийных работников. В этом же ноябре оказались арестованы первый секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) И.И. Алексеев и бывший начальник УНКВД Г.Ф. Горбач. Обком, получив сведения об арестах школьников в Кузбассе, провёл (возможно, по указанию Москвы) расследование инцидента. В Ленинск-Кузнецкий отправились видные законники: прибывший из Москвы помощник Главного военного прокурора Дорман и заместитель облпрокурора Зайцев. Во время бесед с прокурорами все дети отказались от признаний. На вопрос, что такое фашизм, кто такие фашисты и где их дети видели, малолетние арестанты отвечали: «фашистов мы видели в кино, на экране, они ходят в белых шапочках». Относительно встреч с троцкистами и бухаринцами ответ был конкретней: «таких мы видели в тюрьме, где мы сами вместе с ними сидели». Про участие в организации дети поясняли: «А вот если Гришка Мишку ударил где-нибудь или толкнул его, или галстук пионерский потуже затянул - значит мы состояли в организации».
В подготовленной новосибирским облуправлением НКВД 23 декабря 1938 г. справке об оперативно-следственных мероприятиях Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД по делу «группы, проводящей уголовную и антисоветскую деятельность среди учащихся школ» города, поддерживалась версия следствия и говорилось, что по «ряду школ хулиганские выходки со стороны учащихся принимали форму… прямых антисоветских проявлений, а отдельные школы в этом отношении оказались явно неблагополучными». Так, в школе № 4 после октябрьских торжеств 1937 г. из классной комнаты, где занимались шестиклассники, исчезли портреты Ленина и Сталина, которые «после вывешены обратно с выколотыми глазами и обрезанными ушами». В школе № 3 второклассник Климов во время беседы о том, как «контрреволюционная троцкистская группа хотела физически уничтожить руководителей партии и правительства», заявил: «Сталина убьют и Советской власти не будет». Справка, подписанная руководством УНКВД, отмечала распространение среди учеников хулиганства и пьянства, случаи избиения школьников, угрозы учителям.
В то же время авторы чекистской справки признавали, что показания обвиняемых несовершеннолетних «записывались в формулировках, недоступных их пониманию». Виновными объявлялись начальник Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД А.Г. Луньков и его помощник А.И. Савкин. Из этой информации и исходило бюро обкома, рассмотревшее «детское дело». 27 декабря 1938 г. оно постановило исключить из партии и отдать под суд Лунькова, Савкина и исполнявшего обязанности горпрокурора Р.М. Клиппа. Оперуполномоченный А.И. Белоусов увольнялся из НКВД, а бывший горпрокурор Максимов - из органов прокуратуры. Начальнику СПО УНКВД Пастаногову, курировавшему дело, был объявлен выговор с занесением в личное дело «за безответственное и непартийное отношение к своим обязанностям»; аналогичное взыскание получил и. о. начальника 9-го отдела УНКВД Е.Ф. Дымнов, бывший заместитель Пастаногова. Вопрос об ответственности участвовавших в следствии работников СПО областного аппарата М.И. Носова и Миронова был передан в первичную партийную организацию (Носова вскоре уволили из «органов»). Начальнику управления НКВД И.А. Мальцеву бюро указало «на допущенную им политическую ошибку… дал совершенно неправильное указание ГО НКВД о политизации дела и утвердил постановление о направлении дела в суд» (перед тем Мальцев посылал в Ленинск-Кузнецкий доверенного человека изъять свою директиву о политизации дела, но Луньков успел её скопировать и она послужила важной уликой; Мальцев был арестован 25 января 1939 г.).
Можно думать, что в Новосибирске (а очень возможно и в Москве) знали о широком недовольстве жителей Ленинска-Кузнецкого арестами детей. Также логично предположить, что в аппарате ЦК ВКП(б) предварительно согласовали с новосибирскими властями формулу постановления бюро. Характерно, что бюро во главе с исполнявшим обязанности секретаря обкома Г.А. Борковым не ограничилось направлением своего постановления Л.П. Берии и А.Я. Вышинскому, постановив «просить ЦК ВКП(б) разрешить обсудить настоящее постановление во всех первичных парторганизациях рай- и горотделов НКВД, районных и городских прокуратур и парторганизациях облУНКВД и областной прокуратуры». Обсуждался ли этот документ чекистами, сведений нет, но известно, что пока Мальцев оставался начальником УНКВД, он не позволял арестовать Лунькова, и последний оказался взят под стражу неделю спустя после ареста Мальцева.
Уже 2 января 1939 г. Вышинский направил Сталину записку о нарушениях законности чекистами Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД и работниками облпрокуратуры. На следующий день Сталин ответил Прокурору СССР: «Необходим открытый суд над виновниками». Тем не менее судебный процесс состоялся. Он прошёл в Новосибирске с 20 по 22 февраля 1939 г., причём о дате его начала и месте проведения «Советская Сибирь» объявила 17 февраля, огласив фамилии подсудимых, место работы и общую формулу обвинения: «грубейшие нарушения социалистической законности при ведении следствия» (аресты детей не упоминались). Председательствовал на судебных заседаниях бригвоенюрист Г.Н. Кулик, обвинение поддерживал военный прокурор СибВО бригвоенюрист И.К. Лиховидов; четвёрку обвиняемых защищали два адвоката. Первые две публикации занимали скромное место на последней странице газеты, но итоговый материал с подробным изложением речи военного прокурора занял пять из шести колонок последней страницы номера за 24 февраля. Среди зрителей была делегация школьных работников из Ленинска-Кузнецкого. По воспоминаниям учительницы Э.Б. Луговой, лишь милицейская охрана спасла обвиняемых от самосуда со стороны толпы многочисленных зрителей, разгневанных как обстоятельствами фабрикации «детского дела», так и циничным поведением подсудимых. Огласив вечером 22 февраля 1939 г. приговоры за злоупотребление служебным положением (Савкин - 10 лет, Луньков - 7, Белоусов и Клипп - по 5 лет заключения; без поражения в правах, но с лишением званий), военный трибунал пограничных и внутренних войск НКВД Западно-Сибирского округа также постановил привлечь свидетеля М.М. Шапира в связи с «детским делом» к уголовной ответственности по ст. 193-17 УК. По всей видимости, Шапир избежал серьёзного наказания, ибо на 1940 г. являлся начальником отдела кадров Красноярского машиностроительного завода.
Судьбы осуждённых фигурантов, очевидно, не слишком сильно отличались. Традиционно Фемида была благосклонна к проштрафившимся работникам «органов». Нам неизвестно, сколько провели за решёткой начинавший свою чекистскую службу в 1921 г. Белоусов и боявшийся чекистов прокурор Клипп. Вряд ли они отбывали срок полностью, ведь более серьёзно наказанные их подельники не задержались в заключении. Луньков был амнистирован по ходатайству НКВД СССР в декабре 1941 г. и в марте следующего года в составе отряда «Местные» под командованием С.А. Ваупшасова оказался заброшен в Белоруссию. Являясь начальником штаба отряда, капитан Луньков (под фамилией Лось) в сентябре 1943 г. за «образцовое выполнение заданий правительства по охране государственной безопасности в условиях военного времени» был награждён орденом Отечественной войны 2-й степени и вскоре представлен к награждению орденом Красного Знамени. Вернувшись не позднее 1944 г. в Сибирь, Луньков работал в Томском ГО НКГБ, был восстановлен в членах партии и в 1949 г. оказался утверждён заведующим отделом планово-финансово-торговых органов Томского горкома ВКП(б). В 1956 г. бывший чекист работал старшим диспетчером завода в закрытом атомном г. Томск-7 (ныне Северск) Томской области. А.И. Савкин в годы войны также был освобождён и отправлен на фронт, где военный трибунал 16-й литовской стрелковой дивизии в июле 1943 г. снял с него судимость. В 1956 г. Савкин руководил отделением связи с. Красный Яр Колыванского района Новосибирской области.
Восприятие современниками и позднейшими исследователями уникальных и довольно откровенных материалов провинциальной сибирской газеты, проливавших свет на механику Большого террора, оказалось не вполне адекватным. Искажённая рецепция повлияла на значительное преувеличение в литературе масштабов репрессий в ходе «детского дела». Наша работа отнюдь не исчерпывает вопросов, которые следует задать и по поводу дела, и относительно последовавшего суда над его виновниками. Будучи единственным в своём роде, открытый процесс над чекистами Кузбасса нуждается в дальнейшем изучении. Неизвестные пока документы спецслужб как Кемеровской и Новосибирской областей, так и Лубянки в будущем помогут дополнить и уточнить сведения о потайных приводных ремнях и деталях «детского заговора», осветить связанные с ним эпизоды.
И вот в руки мне попалась "Советская Сибирь" 1939 года, где полностью описан процесс над фальсификаторами
И думаю, в конце можно дать небольшую статью А.Г. Теплякова, посвященную этой теме
Историк Р.А. Медведев, перенося сведения из «Советской Сибири» в свой известный труд о Сталине, резко увеличил количество арестованных и сроки их содержания под стражей: «…в городе Ленинск-Кузнецкий арестовали 60 детей 10-12-летнего возраста, якобы создавших «контрреволюционную террористическую группу». Восемь месяцев этих детей держали в городской тюрьме. Одновременно были заведены «дела» на ещё 100 детей. Возмущение этим в городе было столь сильно, что пришлось вмешаться областным организациям. Детей выпустили на свободу и "реабилитировали”, а работников НКВД… привлекли к судебной ответственности».
Р. Конквест в «Большом терроре», ссылаясь на публикацию «Советской Сибири» от февраля 1939 г. и материалы самиздата, совершенно некорректно сообщает, что «сто шестьдесят детей, главным образом в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, были арестованы и, после строгих допросов, признали себя виновными в шпионаже, террористических актах, измене и связях с гестапо». Между тем в газете говорилось, хотя и не вполне чётко, о том, что, по мнению чекистов, «детский заговор» включал до 160 участников (из которых, как говорят цитируемые ниже документы, на деле было арестовано порядка 10%, в основном старше 14 лет). Таким образом, в зарубежной литературе с выходом знаменитого труда Конквеста появилась авторитетная точка зрения о массовом репрессировании детей в Ленинске-Кузнецком.
Опубликованные в 1988 г. сенсационные «Ненаписанные романы» популярного писателя Ю. Семёнова, выданные за откровения старых большевиков, на деле в основном восходили к всё тому же А. Орлову: это и подробности московских процессов, и легенда о расстрелянном в 1933 г. замнаркоме земледелия СССР Ф.М. Конаре как якобы замаскированном польском шпионе, и рассказ о жестоком следователе И.И. Чертоке, и уверения, что маршала Тухачевского вместе с подельниками казнили без всякого суда… Один из героев книги Семёнова якобы рассказывал автору: «Когда Ежов исчез, после Восемнадцатого съезда уже, я прочитал в газетах отчет о судебном процессе над Луньковым, бывшим начальником НКВД в Кузбассе, который арестовывал малолеток и выбивал из них показания, что они, мол, готовили теракт против товарища Сталина. ...Вот после того, как открытый суд приговорил Лунькова к расстрелу, я и решил вернуться в Москву...». От себя романист добавил к информации Орлова обвинение детей в подготовке теракта против Сталина и уверенность, что фальсификатор Луньков был приговорён к расстрелу, а также перенёс процесс на период после XVIII партсъезда.
В современной литературе о так называемом «детском деле» упоминается обычно кратко. Единственная небольшая публикация, посвящённая делу целиком, тоже эмоционально преувеличивает его масштабы: «В считанные дни в Ленинске-Кузнецком все кутузки забили ревущими, матерящимися благим матом детьми. Чумазый шахтерский городок обуял страх». Документы Новосибирского обкома ВКП(б) и управления ФСБ, а также некоторые опубликованные материалы позволяют уточнить обстоятельства фабрикации «детского дела», выяснить численность репрессированных подростков, имена части из них, а также проследить судьбы чекистов-фальсификаторов. Между тем хулиганские выпады с политической подкладкой со стороны школьников были обыденностью того времени и отслеживались чекистами повсеместно. Вот примеры середины 1930-х гг. по Барнаулу. Ученик 7-го класса школы № 22 Г.П. Кольцов, разорвавший осенью 1935 г. перед группой учащихся портрет Ленина, был арестован чекистами и привлечён по ст. 74 УК, каравшей за хулиганство. В январе 1936 г. была арестована ученица 10-й барнаульской школы Киселёва (дочь учительницы), которая в течение последней недели 1935 г. распространяла в школе «контрреволюционный нелегальный» журнал "Не сдадимся”». В том же январе 1936 г. к судебной ответственности были привлечены ученики 2-й неполной средней школы братья Александр и Иван Репины: 17-летний Александр - за порчу портретов вождей, а ученик 4-го класса Иван - за попытку сорвать траурное заседание памяти Ленина, с которого по его громкому призыву убежало более 15 учеников. В конце 1936 г. горотдел НКВД вёл расследование по делам учащихся школы № 5 Карпова и Неразик, изорвавших сталинский портрет.
Вопреки мнениям об огромном размахе арестов детей в Ленинске-Кузнецком (от 60 до 160 чел.) репрессиям подверглось менее 15 несовершеннолетних, но этого количества оказалось достаточно, чтобы слухи о массовых арестах школьников широко распространились, выйдя за пределы города. Молву подогревали ночные допросы школьников чекистами, а также достоверный арест 10-летнего мальчика и девочек-подростков. Возможно и то, что часть детей задерживалась на короткое время без оформления документами. Широкой огласке событий в шахтёрском городке способствовали как эффективный тюремный «телеграф», так и перевод части арестованных детей в другие тюрьмы.
Первые аресты в Ленинске-Кузнецком были проведены 5 апреля 1938 г. и коснулись шестерых: вора-рецидивиста (чекисты называли его также убийцей) с четырьмя судимостями С.О. Балуева-Клюева, 1916 г. р.; А.Г. Курбатова, 1923 г. р.; исключённого из школы за воровство П. Паршина, 1923 г. р.; исключённого из школы за хулиганство Д.А. Коромыслова, 1923 г. р.; шахтного кучера И.М. Баранова, 1918 г. р.; учащегося школы горнопромышленного ученичества Ф.П. Шутова, 1921 г. р. По их показаниям с 16 по 18 апреля чекисты арестовали ещё 11 чел., в основном школьников, из которых шестеро были моложе 16 лет, а один - взрослый судимый вор Е.С. Старцев, 1901 г. р. В этой группе и находились дети 10-12 лет. По приказу начальника УНКВД 26 апреля были освобождены 6 чел. под подписку о невыезде, под стражей оставлены 10 чел., в т. ч. П. Паршин, Бузылев, 1923 г. р., Кабанов, 1922 г. р. Этой десятке были предъявлены обвинения по ст. 58-2-8-11 УК как участникам контрреволюционной диверсионно-террористической повстанческой организации.
Новый начальник УНКВД И.А. Мальцев придавал «детскому делу» большое значение. Он затребовал его к себе и 23 июня 1938 г. возвратил на доследование, недовольно указав, «что "следователи” забыли самое главное - дать политическую окраску дела, установить вражескую работу фашистско-троцкистской агентуры среди учащейся молодежи». Под диктовку следователей 22-летний Балуев-Клюев, сделанный одним из организаторов «контрреволюционной организации», показывал: «…Находясь в лагерях и имея общение с заключенными за контрреволюционные преступления, последние в беседах со мной прививали мне ненависть к Советской власти… против вождей партии и государства. Эта почти повседневная связь с антисоветским элементом… положила во мне контрреволюционные закривления, и я по выходе из лагерей встал на путь проведения антисоветской деятельности». 12-летнему Вите Логунову чекисты сначала записали прямое обвинение в контрреволюционной работе по заданию организации, но потом формулировка оказалась смягчена: «…контрреволюционное преступление совершил, не придавая должного значения и как малолеток был вовлечен… под силой угроз…» В связи с этим Логунова освободили «за маловажностью состава преступления». Следователи, подгоняемые Луньковым, очень старались (как цинично показывал суду ветеран ВЧК-НКВД А.И. Белоусов, детей допрашивать было легко), однако многообещающее дело не успело дойти до суда. Савкин на процессе утверждал, что оно затянулось, так как долго путешествовало из Кузбасса в Новосибирск и обратно.
В сентябре «детское дело» оказалось в военной прокуратуре СибВО и надолго там застряло. Весной 1938 г. центральные власти обратили внимание на массовые аресты и осуждения ни в чём не повинных людей милицейскими тройками по обвинению в принадлежности к преступному и «социально-вредному» элементу. В некоторых регионах Сибири (например, Алтайском и Красноярском краях, Новосибирской области) целый ряд милицейских начальников был осуждён трибуналами за неразборчивые аресты граждан в рамках огромных лимитов на изъятие криминальных лиц. Отягчающим обстоятельством для милиционеров г. Рубцовска Алтайского края стало содержание под стражей 12-летнего мальчика, для сотрудников Черногорского РОМ УНКВД по Красноярскому краю - арест и осуждение в качестве «деклассированного элемента» восьми 14-15-летних подростков. Возможно, учитывая эти обстоятельства, вр. и. д. военного прокурора Киреев не рискнул направить дело в суд. Быстро же вернуть его чекистам в связи с неудовлетворительным качеством расследования было достаточно опасно для самих прокуроров - так, 24 сентября 1938 г. в Новосибирске был арестован исполнявший обязанности прокурора войск НКВД Западно-Сибирского округа М.М. Ишов, успевший привлечь к ответственности за фабрикацию дел, в т. ч. на «социально-вредный элемент», целый ряд чекистов и милиционеров.
Тем временем часть свидетелей отказалась от показаний. Например, Аникеева заявила: «Случаев срыва учениками плакатов, лозунгов и портретов вождей… равно как и [случаев изображения] фашистских знаков, я не наблюдала, и если это записано от моего имени в моих показаниях от 17 апреля 1938 г., то это не соответствует действительности и таких показаний я не давала. О том, что такие слухи были, я слышала со слов учителей». Прокурор Киреев колебался почти два месяца и лишь 11 ноября 1938 г. постановил возвратить дело на доследование - с предложением освободить малолетних Кабанову и Паршина, а Курбатову, Бузылеву и Сарафанову предъявить обвинение по «хулиганской» ст. 74 УК. При этом военюрист 2-го ранга Киреев предложил всем остальным вменить ст. 58 (пункты 8, 10, 11) через соучастие, выбросив обвинение в повстанческих намерениях, но оставив организованный террор и антисоветскую агитацию, что, естественно, нарушало закон от 7 апреля 1935 г. Затем были освобождены Ковтюх и Кудрявцев, а суду в итоге подлежали четверо: С.О. Балуев-Клюев, П.В. Башарин, 1919 г. р. (вор, вместе с Кудрявцевым и Ковтюхом, по заданию Балуева-Клюева, срывал портреты вождей, революционные лозунги и плакаты, «писал на стенах, заборах антисоветские выражения», распространял среди детей контрреволюционные анекдоты и частушки, лично избивал пионеров и комсомольцев); Е.С. Старцев (воровал, содержал притон, рассказывал детям антисоветские анекдоты, 12 декабря 1937 г. в присутствии школьников, нецензурно выражаясь, разорвал портрет Ленина); А.Г. Курбатов (имел три привода в милицию, избивал пионеров, ранил школьницу ножом, срывал революционные лозунги и плакаты).
С сайта "Мемориала" "Жертвы политического террора в СССР"
После совместного постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. массовые аресты были прекращены; начался процесс выявления «врагов» и «перегибщиков» среди чекистско-прокурорских и партийных работников. В этом же ноябре оказались арестованы первый секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) И.И. Алексеев и бывший начальник УНКВД Г.Ф. Горбач. Обком, получив сведения об арестах школьников в Кузбассе, провёл (возможно, по указанию Москвы) расследование инцидента. В Ленинск-Кузнецкий отправились видные законники: прибывший из Москвы помощник Главного военного прокурора Дорман и заместитель облпрокурора Зайцев. Во время бесед с прокурорами все дети отказались от признаний. На вопрос, что такое фашизм, кто такие фашисты и где их дети видели, малолетние арестанты отвечали: «фашистов мы видели в кино, на экране, они ходят в белых шапочках». Относительно встреч с троцкистами и бухаринцами ответ был конкретней: «таких мы видели в тюрьме, где мы сами вместе с ними сидели». Про участие в организации дети поясняли: «А вот если Гришка Мишку ударил где-нибудь или толкнул его, или галстук пионерский потуже затянул - значит мы состояли в организации».
В подготовленной новосибирским облуправлением НКВД 23 декабря 1938 г. справке об оперативно-следственных мероприятиях Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД по делу «группы, проводящей уголовную и антисоветскую деятельность среди учащихся школ» города, поддерживалась версия следствия и говорилось, что по «ряду школ хулиганские выходки со стороны учащихся принимали форму… прямых антисоветских проявлений, а отдельные школы в этом отношении оказались явно неблагополучными». Так, в школе № 4 после октябрьских торжеств 1937 г. из классной комнаты, где занимались шестиклассники, исчезли портреты Ленина и Сталина, которые «после вывешены обратно с выколотыми глазами и обрезанными ушами». В школе № 3 второклассник Климов во время беседы о том, как «контрреволюционная троцкистская группа хотела физически уничтожить руководителей партии и правительства», заявил: «Сталина убьют и Советской власти не будет». Справка, подписанная руководством УНКВД, отмечала распространение среди учеников хулиганства и пьянства, случаи избиения школьников, угрозы учителям.
В то же время авторы чекистской справки признавали, что показания обвиняемых несовершеннолетних «записывались в формулировках, недоступных их пониманию». Виновными объявлялись начальник Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД А.Г. Луньков и его помощник А.И. Савкин. Из этой информации и исходило бюро обкома, рассмотревшее «детское дело». 27 декабря 1938 г. оно постановило исключить из партии и отдать под суд Лунькова, Савкина и исполнявшего обязанности горпрокурора Р.М. Клиппа. Оперуполномоченный А.И. Белоусов увольнялся из НКВД, а бывший горпрокурор Максимов - из органов прокуратуры. Начальнику СПО УНКВД Пастаногову, курировавшему дело, был объявлен выговор с занесением в личное дело «за безответственное и непартийное отношение к своим обязанностям»; аналогичное взыскание получил и. о. начальника 9-го отдела УНКВД Е.Ф. Дымнов, бывший заместитель Пастаногова. Вопрос об ответственности участвовавших в следствии работников СПО областного аппарата М.И. Носова и Миронова был передан в первичную партийную организацию (Носова вскоре уволили из «органов»). Начальнику управления НКВД И.А. Мальцеву бюро указало «на допущенную им политическую ошибку… дал совершенно неправильное указание ГО НКВД о политизации дела и утвердил постановление о направлении дела в суд» (перед тем Мальцев посылал в Ленинск-Кузнецкий доверенного человека изъять свою директиву о политизации дела, но Луньков успел её скопировать и она послужила важной уликой; Мальцев был арестован 25 января 1939 г.).
Можно думать, что в Новосибирске (а очень возможно и в Москве) знали о широком недовольстве жителей Ленинска-Кузнецкого арестами детей. Также логично предположить, что в аппарате ЦК ВКП(б) предварительно согласовали с новосибирскими властями формулу постановления бюро. Характерно, что бюро во главе с исполнявшим обязанности секретаря обкома Г.А. Борковым не ограничилось направлением своего постановления Л.П. Берии и А.Я. Вышинскому, постановив «просить ЦК ВКП(б) разрешить обсудить настоящее постановление во всех первичных парторганизациях рай- и горотделов НКВД, районных и городских прокуратур и парторганизациях облУНКВД и областной прокуратуры». Обсуждался ли этот документ чекистами, сведений нет, но известно, что пока Мальцев оставался начальником УНКВД, он не позволял арестовать Лунькова, и последний оказался взят под стражу неделю спустя после ареста Мальцева.
Уже 2 января 1939 г. Вышинский направил Сталину записку о нарушениях законности чекистами Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД и работниками облпрокуратуры. На следующий день Сталин ответил Прокурору СССР: «Необходим открытый суд над виновниками». Тем не менее судебный процесс состоялся. Он прошёл в Новосибирске с 20 по 22 февраля 1939 г., причём о дате его начала и месте проведения «Советская Сибирь» объявила 17 февраля, огласив фамилии подсудимых, место работы и общую формулу обвинения: «грубейшие нарушения социалистической законности при ведении следствия» (аресты детей не упоминались). Председательствовал на судебных заседаниях бригвоенюрист Г.Н. Кулик, обвинение поддерживал военный прокурор СибВО бригвоенюрист И.К. Лиховидов; четвёрку обвиняемых защищали два адвоката. Первые две публикации занимали скромное место на последней странице газеты, но итоговый материал с подробным изложением речи военного прокурора занял пять из шести колонок последней страницы номера за 24 февраля. Среди зрителей была делегация школьных работников из Ленинска-Кузнецкого. По воспоминаниям учительницы Э.Б. Луговой, лишь милицейская охрана спасла обвиняемых от самосуда со стороны толпы многочисленных зрителей, разгневанных как обстоятельствами фабрикации «детского дела», так и циничным поведением подсудимых. Огласив вечером 22 февраля 1939 г. приговоры за злоупотребление служебным положением (Савкин - 10 лет, Луньков - 7, Белоусов и Клипп - по 5 лет заключения; без поражения в правах, но с лишением званий), военный трибунал пограничных и внутренних войск НКВД Западно-Сибирского округа также постановил привлечь свидетеля М.М. Шапира в связи с «детским делом» к уголовной ответственности по ст. 193-17 УК. По всей видимости, Шапир избежал серьёзного наказания, ибо на 1940 г. являлся начальником отдела кадров Красноярского машиностроительного завода.
Судьбы осуждённых фигурантов, очевидно, не слишком сильно отличались. Традиционно Фемида была благосклонна к проштрафившимся работникам «органов». Нам неизвестно, сколько провели за решёткой начинавший свою чекистскую службу в 1921 г. Белоусов и боявшийся чекистов прокурор Клипп. Вряд ли они отбывали срок полностью, ведь более серьёзно наказанные их подельники не задержались в заключении. Луньков был амнистирован по ходатайству НКВД СССР в декабре 1941 г. и в марте следующего года в составе отряда «Местные» под командованием С.А. Ваупшасова оказался заброшен в Белоруссию. Являясь начальником штаба отряда, капитан Луньков (под фамилией Лось) в сентябре 1943 г. за «образцовое выполнение заданий правительства по охране государственной безопасности в условиях военного времени» был награждён орденом Отечественной войны 2-й степени и вскоре представлен к награждению орденом Красного Знамени. Вернувшись не позднее 1944 г. в Сибирь, Луньков работал в Томском ГО НКГБ, был восстановлен в членах партии и в 1949 г. оказался утверждён заведующим отделом планово-финансово-торговых органов Томского горкома ВКП(б). В 1956 г. бывший чекист работал старшим диспетчером завода в закрытом атомном г. Томск-7 (ныне Северск) Томской области. А.И. Савкин в годы войны также был освобождён и отправлен на фронт, где военный трибунал 16-й литовской стрелковой дивизии в июле 1943 г. снял с него судимость. В 1956 г. Савкин руководил отделением связи с. Красный Яр Колыванского района Новосибирской области.
Восприятие современниками и позднейшими исследователями уникальных и довольно откровенных материалов провинциальной сибирской газеты, проливавших свет на механику Большого террора, оказалось не вполне адекватным. Искажённая рецепция повлияла на значительное преувеличение в литературе масштабов репрессий в ходе «детского дела». Наша работа отнюдь не исчерпывает вопросов, которые следует задать и по поводу дела, и относительно последовавшего суда над его виновниками. Будучи единственным в своём роде, открытый процесс над чекистами Кузбасса нуждается в дальнейшем изучении. Неизвестные пока документы спецслужб как Кемеровской и Новосибирской областей, так и Лубянки в будущем помогут дополнить и уточнить сведения о потайных приводных ремнях и деталях «детского заговора», осветить связанные с ним эпизоды.