Кудрин А. Пермь в столыпинском галстуке. Часть 9. Два погребения - ни одной могилы
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 1. Исключительное положение
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 2. «Святая Анна» за помощь Лбову
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 3. Опасные связи или несвоевременная месть
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 4. Морфий и общий язык
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 5. Путешествие динамита из Перми в Петербург
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 6. Красный след Ястреба
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 7. Три товарища
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 8. Дорогой дневник
Авторская версия
В проекте «Пермь в столыпинском галстуке» продолжают разматываться клубки сюжетных линий. Страшно умереть молодым, ещё страшнее, что об этом никто не узнает…
«Дорогой товарищ, шлю горячий привет. Письмо для М., шифровку сами можете прочитать и для Вас небезынтересно. Крепко жму руку. Клаша».
Такую записку карандашом на папиросной бумаге в конце второй декады апреля 1908 года обнаружили зашитой в подошве валенка при обыске у только что выписавшегося из больницы пермской губернской тюрьмы (сейчас это СИЗО № 1) арестанта Бокарева. Помимо неё там же было найдено частично шифрованное послание, написанное тем же почерком.
Пермская губернская тюрьма. Вид с берега речки Стикс. Начало XX века. Из фондов ГАПК
«…Дорогие мои, чудные ребятки шлю вам пригорячий привет и крепко, крепко обнимаю всех. Родные, сердце сжимается от боли, слишком нерадостную вещь приходится сообщать. Не желаю никому в мире быть на моём месте. Дело вот в чём: с-ры (социалисты-революционеры - прим. А.К.) из организации отказались Вам помочь хотя бы пассивно. С-ры автономисты, как знает Уралец, что-то затевают и затеи продолжаются около года всё обещают, всё готовят <…>
Сегодня я узнаю решили-ли с-деки (социал-демократы - прим. А.К.) что нибудь делать самостоятельно. Может быть ещё успею сегодня же сообщить. Во всяком случае Вам скажу, много ждали, ещё капельку терпения может быть приедут и наши с-д им помогут всё пишу это я для того, чтобы Вы ясно себе представили положение вещей чтобы не питали очень то а так понемногу. <…>
Ну мои родные обнимаю Вас всех и желаю всего всего хорошего крепко жму всем руку.
Милый Фома адрес помню прекрасно не беспокойтесь, ну ещё раз приветствую всех, всех мои дорогие чудные ребятки. Эх если б знали какую незалечимую рану нанесёт в сердце Клаши Ваша гибель. Эх только.
Соседка по койке шлёт Вам самый жгучий привет. Клаша».
Фрагменты шифрованной записки Клавдии Кирсановой узникам камеры № 5 Пермского исправительного арестантского отделения. Апрель 1908 года. Из фондов ГАПК
Записка была немедленно отправлена пермским охранным отделением на дешифровку в департамент полиции.
Фрагмент наставления для сотрудников полиции и тюрем о шифрах, используемых революционерами для переписки между собой. Из фондов ГАПК
Открытая часть текста не вызывала у правоохранительных органов сомнений в том, что её автором является Клавдия Кирсанова, арестованная в марте 1907 года за оказание медицинской помощи одному из раненых боевиков, а адресатом вожак этих боевиков, прибывших в Пермь из Петербурга, - Дмитрий Савельев - Митя по прозвищу Сибиряк. Митя или иначе Леонид Минеев, под таким именем он жил в Перми, сидел с тремя товарищами в камере № 5 исправительного арестантского отделения - другой, более строгой пермской тюрьмы, переделанной через полвека в Кукольный театр.
Фасад пермского исправительного арестантского отделения, выходящий на Сибирскую улицу. Рубеж XIX-XX веков. Фрагмент отретушированного фото из фондов ПермГАСПИ
За две недели до этого всех их судил военно-окружной суд. Процесс был крупный, по нему проходило 22 человека, среди которых, помимо Мити и Клаши, имелись и другие любопытные личности, например Николай Ваганов (Остяк), мать которого и ещё два брата тоже были революционерами и один из них спустя 12 лет даже принял участие в расстреле адмирала Колчака. Числился среди подсудимых и Михаил Гресь (Гром, Учитель) - правая рука Александра Лбова вплоть до июля 1907 года - петербургский боевик, прототип одного из персонажей повести Аркадия Гайдара «Жизнь ни во что». Судили и другого питерца - Василия Павлова-Баранова (Фомка, Василеостровский) - ещё одного прототипа гайдаровского героя.
И всё же главной фигурой на процессе был Сибиряк. Родился он в Томской губернии, революция застала его в Екатеринбурге, где он учился в художественно-промышленной школе. Осенью 1905 года Митя был ранен во время демонстрации и как только выздоровел, спасаясь от преследования полиции, уехал в Петербург.
Екатеринбургская художественно-промышленная школа. Открытка начала XX века
По прибытии в столицу империи он никак не мог найти себе занятия по специальности, хлеб ему давали только мелкие подработки в студиях у художников. Вскоре его арестовали и отправили обратно на Урал, но по дороге ему удалось сбежать. Спустя какое-то время Сибиряк снова оказался в Петербурге, где перешёл на нелегальное положение.
В этом новом статусе он сблизился с боевыми структурами революционных партий, но ни к одной из них не примкнул. Из отколовшихся от своих организаций боевиков, беглых матросов, учащихся и других людей к концу лета 1906 года Савельев сколотил автономную группу террористов-экспроприаторов. В её задачи входила добыча денег на нужды революции путём экспроприаций, организация терактов и борьба с мелкими безыдейными налётчиками, работавшими под революционеров.
Осенью того же года группа совершила несколько попыток экспроприации, лишь одна из которых удалась и принесла около 40 тысяч рублей, остальные же закончились неудачей. В то же самое время Сибиряк и члены петербургской боевой дружины ПСР совместно готовили грандиозный террористический акт в столичном охранном отделении, причём к делу были привлечены и завербованные заговорщиками сотрудники самой охранки. В один из больших январских праздников отделение должен был взорвать смертник, но полиции удалось сорвать эти планы. После провала часть избежавших ареста террористов-экспроприаторов во главе с Савельевым вынуждена была бежать на Урал, в Пермь, куда им дали спасительную явку социал-демократы. Здесь они стали сотрудничать со Лбовым, который уже больше года с несколькими соратниками скрывался от правосудия.
В феврале 1907 года в Мотовилихе и Перми произошло несколько дерзких экспроприаций, организаторами которых были Сибиряк и Лбов, а участниками ещё немногочисленные лбовцы и питерские боевики. Тогда же они, по просьбе Клавдии Кирсановой, обстреляли губернскую тюрьму. Пиком их активности стало нападение на контору Полазненского завода, повлекшее за собой гибель директора и ранение кассира, ранение получил и один из боевиков, тот самый, за помощь которому позже арестовали Клашу.
В последующие дни в Мотовилихе и Перми случилось несколько кровавых перестрелок - это полиция пыталась задержать экспроприаторов, но в основном сама несла удручающие потери. Сибиряка взяли только со второго раза и то с привлечением большого количества полицейских стражников и полуроты 11-го Псковского пехотного полка. Во время первой попытки ареста он убил заведующего наружным наблюдением пермского охранного отделения и городового, ещё одного городового тяжело ранил и скрылся.
За год до суда в Перми его успели свозить в Петербург, где он сидел в тюрьме Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, дважды судить и приговорить к смертной казни, заменив её бессрочной каторгой. Потом, несмотря на активнейшее сопротивление пермского губернатора, вернули обратно в Пермь. Назад на Урал его везли в отдельном вагоне под особым надзором многочисленного конвоя. По возвращении Дмитрий Савельев содержался в отдельной камере исправительного арестантского отделения в исключительных условиях - асфальтовый пол (большая редкость для Перми того времени), неподвижная мебель, особое устройство оконных решёток, ножные и ручные кандалы, усиленная охрана в коридоре и под окном камеры, ежедневные обыски, прогулки под присмотром двух надзирателей.
Петропавловская крепость в С.-Петербурге. Открытка начала XX века
Будучи в заключении в Петропавловской крепости он много читал в основном научно-популярную литературу - книги В. Битнера «На рубеже столетий» и З. Рагозиной «Историю Халдеи», «Историю Ассирии», интересно, что в то ж время Клаша в Перми читала Г.Плеханова (Н.Бельтова) «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». В Петербурге же с разрешения администрации тюрьмы Сибиряк начал зарисовывать акварельными рисунками и графикой альбом, это же он продолжил делать и после перевода на Урал.
Обложка книги В.В. Битнера На рубеже столетий. 1901 год
Обложка книги З.А. Рагозиной История Халдеи. 1902 год
Обложка книги Н. Бельтова (Г.Плеханова) К вопросу о развитии монистического взгляда на историю. 1905 год
Революционеры с воли не оставляли надежд освободить Савельева и его товарищей. К исправительному отделению подходили молодые люди и предлагали охране конфеты, как выяснялось, - отравленные, во дворе для прогулок в поленнице находили браунинги, в охранное отделение поступали агентурные сведения об обсуждении в партийной среде планов по организации побега.
Процесс тоже получился необычный. Этот состав суда на предыдущих заседаниях в Екатеринбурге и Перми уже отправил на виселицу не одного и не двух революционеров, в том числе и соратников вожака сарапульских лесных братьев Ястреба - тоже питерца, приехавшего в Пермь вместе с Сибиряком. Слухи о том, что готовится попытка освобождения заключённых, циркулировали в среде правоохранителей. К тому времени множество высокопоставленных имперских чиновников, включая военных судей, уже погибло в результате актов мести со стороны революционеров. У председателя суда генерал-майора Иваненко были все основания опасаться за свою жизнь, поэтому он смотрел сквозь пальцы на поведение подсудимых. Этот факт крайне раздражал руководство охранки и губернатора, они обменивались возмущёнными письмами по этому поводу.
На судебных заседаниях оказалось много посторонних, как особо подчёркивал губернатор, - евреев, хотя ни одного еврея среди подсудимых не было, зато евреев было немало среди революционеров империи. Начальник охранного отделения в ответ отмечал, что заключённые в перерывах могли общаться с публикой и кто-то даже успел сунуть Сибиряку 8 рублей, которые потом отобрали при обыске. Мало того, с подсудимых снимали ручные кандалы и Савельев спокойной сидел и рисовал карикатуры на судей и охранников, портреты защитников и своих товарищей. Но хуже всего было то, что председатель фактически дал возможность арестованным использовать суд как трибуну для своих выступлений с политическими целями. По воспоминаниям Николая Ваганова, в зале заседаний Савельев держался с редким мужеством. Он не хотел, чтобы его настоящая фамилия фигурировала на заседаниях, говоря: «У меня есть мать и я не хочу, чтобы она знала, что я погиб». Сибиряк и Уралец, последнего судили под именем Александр Александров, но в действительности его звали Александр Горшков, произнесли яркие речи. Первый заявил, что всю жизнь боролся за рабочее дело и если останется жив, то будет продолжать борьбу. Второй около двух часов рассказывал историю о том, как погром в Надеждинске (сейчас это город Серов), устроенный в октябре 1905 года с ведома полиции, сделал из него террориста. На суде зачитали и письмо Клавдии Кирсановой, она отправила его в тюрьму тому боевику, за которым ухаживала. Послание содержало цитаты из горьковской «Песни о Буревестнике» - любимого произведения целого поколения революционеров. Суд прицепился к этим словам, прокурор возмущался, что она восторгается людьми, которые загубили десятки жизней. Клаша дерзко ответила ему крылатой горьковской фразой - «рождённый ползать, летать не может».
Несмотря на ряд вольностей на заседаниях, итоги суда для подсудимых были неутешительными. Дмитрия Савельева, Александра Горшкова (Александрова), матроса 14 балтийскаго экипажа Алексея Максимова (Сорока) и Василия Павлова-Баранова приговорили к смертной казни, остальных к каторге, различным срокам заключения и ссылке, некоторые были частично оправданы, что не спасало их от административных мер, которые мог предпринять губернатор, пользуясь исключительным положением.
Фрагмент заметки из газеты «Уральский край». Апрель 1908 года
Попытки остававшихся на свободе лесных братьев и других революционеров организовать побег Сибиряка и его товарищей, осуждённых к высшей мере наказания, оказались тщетными. Предчувствуя худшее, Савельев отправил на волю записку: «Зина! Напишите родным письмо двух уголов. казнили осталось нам жить не дольше понедельника пишите как у вас живётся Подателю дайте 35 р. Сибиряк». Но и это послание неизвестному адресату было, как и другие до этого, профессионально перехвачено правоохранителями.
Тюремная решётка на одном из зданий во дворе пермского Кукольного театра. Фото klyaksina
Однажды вечером за несколько дней до конца апреля в пермское исправительное арестантское отделение прибыли 32 нижних чина 11-го Псковского пехотного полка под командой одного офицера и 10 стражников «ингушей» во главе с пермским полицмейстером, приставом 1-й части города Перми и его помощником. Все они, а так же начальник тюрьмы Н. Смирнов и три надзирателя едва поместились в коридоре, в который выходила дверь камеры № 5. Вход в помещение открыли и начальник с надзирателями вошли туда. Внезапно изнутри раздались истошные крики и оглушительный грохот. Полицмейстер с приставом, его помощником и несколькими «ингушами» немедленно заскочили внутрь. Вскоре раздалось три выстрела. Как удалось установить позже, начальник тюрьмы объявил четверым смертникам о том, что в соответствии с решением суда предстоит привести приговор в исполнение и они должны последовать за ним. Сразу после этого Сибиряк встал с кровати и неожиданно, схватив лежавший поблизости мешок с чем-то тяжёлым, ударил им Смирнова, закричав при этом: «Бросай бомбы, бей их»! Это было сигналом, остальные трое тоже вскочили со своих коек. Уралец бросил небольшой мешок с сахаром (около фунта весом), Сорока успел схватить одного из надзирателей за руку. Но тюремщики тоже были люди не робкого десятка. Начальник оказался человеком с хорошей реакцией и успел закрыть голову рукой, на которую и пришлась вся тяжесть удара. Сохранив самообладание, он тут же выхватил шашку и ударил ею Савельева по голове, а старший надзиратель, дважды выстрелив из револьвера, свалил Сибиряка наповал. В это же время один из младших надзирателей ударом шашки ранил Уральца в шею, за тем подоспевший «ингуш» поразил выстрелом руку Максимова. Сопротивление было сломлено. Оставшихся троих осуждённых, двое из которых истекали кровью, повели во двор тюрьмы, в дальней части которого находилась неотапливаемая постройка. Там приговор военного суда и был приведён в исполнение. Все трое смертников отказались от исповеди и причастия.
Фотографии казнённых в апреле 1908 года в пермском исправительном арестантском отделении Дмитрия Савельева (Сибиряк), Алексея Максимова (Сорока) и Александра Горшкова (Уралец). Из фондов ПермГАСПИ
Как позже выяснилось, заключённым удалось снять с Максимова ручные кандалы, которые за день дважды были проверены на прочность охраной. Их положили в мешок, которым Сибиряк и ударил Смирнова. Вскоре на место прибыло прокурорское начальство и была организована судебно-медицинская экспертиза, которая обнаружила Савельева, лежащим в огромной луже крови. На левом лобном бугре его головы видна была круглая рана, проникающая в полость черепа, а на правой брови зияла неглубокая зарубка длиной около трёх сантиметров. Сибиряк находился в агонии, грудь его медленно поднималась и опускалась, он хрипел. Через полчаса дыхание прекратилось, пульс исчез, зрачки перестали реагировать на свет...
Пермский губернатор в своём письме в главное тюремное управление так оценил мотивы казнённых: «…оказанное осуждёнными сопротивление не столько имело целью побег, невозможный при значительном составе вооружённых сил, сколько представляло собой выходку отчаяния, вполне понятную в людях большой смелости и отваги, какими были члены шайки, сформированной Савельевым; возможно, что осуждённые питали также намерение в поднятой свалке причинить повреждения кому-либо из должностных лиц и тем отомстить за себя».
***
Прошло десять лет. В России случилась новая революция и начальник исправительного арестантского отделения, к тому времени успевший побывать и начальником губернской тюрьмы, Николай Смирнов сам оказался за решёткой. При его допросах в пермском Губчерезкоме вскрылись новые, неожиданные, обстоятельства казни Сибиряка и его товарищей. Оказалось, что их трупы в 1908-м не были вывезены и захоронены за оградой воинского кладбища в безымянных могилах, как это делалось обычно, а были закопаны тут же на территории исправительного арестантского отделения под деревянным полом в помещении для скота. Все эти годы над их телами переступали ногами животные и скотники убирали навоз. Возможно, власти опасались, что их могила станет местом поклонения среди революционно настроенных пермяков, как это позже случилось с захоронениями некоторых других соратников Лбова или, как считали старые пермские революционеры, это было сделано из опасений, что на похоронную команду может быть совершено нападение оставшихся на свободе лесных братьев.
Объявление из газеты «Известия исполнительного комитета советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Апрель 1918 года
После выяснения всей правды о событиях апреля 1908-го советская власть Перми решила произвести торжественное перезахоронение казнённых борцов с прежним режимом. 13 апреля 1918 года в газете «Известия исполнительного комитета советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов» появилось объявление о том, что на следующий день, в воскресенье, трупы четверых казнённых будут эксгумированы и перезахоронены в Мотовилихе. В газетную заметку вкралась ошибка, спустя годы, два разных события, связанные с тюремными бунтами лбовцев, произошедшие с разницей в один месяц, слились в памяти воедино. Новым местом упокоения для четверых экспроприаторов стала гора Вышка. Однако и на этом история Сибиряка и его товарищей не закончилась.
25 декабря того же года Пермь была оставлена частями Красной Армии и при новом режиме, установившемся в городе с приходом Сибирской армии, могила этой четвёрки была уничтожена, как и многие другие захоронения, сделанные за первый год советской власти в Мотовилихе и Перми. Останки белые просто выбрасывали и многие из них в итоге оказывались на свалке. Здесь есть одна странность. Среди белых в 1918-м было немало тех, кто в годы первой революции сам боролся против монархии и числился среди ещё тех «красных», но в горячке первых дней занятия Перми никто из них об этом, видимо, не вспоминал.
Когда колчаковцев прогнали, на Вышке организовали мемориал павших борцов, но упоминания об уничтоженных могилах там не было. Однако связь у этого маленького кладбища с событиями апреля 1908-го по-прежнему имеется. На нём с 1975 года лежит тот самый Николай Ваганов (Остяк), которого судили вместе с этой четвёркой и Клавдией Кирсановой. И, кстати, ту давнюю перехваченную в 1908 году записку от Клаши к Мите Сибиряку полиции расшифровать так и не удалось.
Продолжение
Кроме того, см. Пермь в столыпинском галстуке. Часть 9: Два погребения - ни одной могилы // Интернет-журнал «Звезда». 1 февраля 2019 года
© polikliet
Подписывайтесь на телеграм-канал t.me/polikliet и родственный блог в Дзен Школа Поликлета
Вы можете поддержать этот журнал и его автора
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 2. «Святая Анна» за помощь Лбову
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 3. Опасные связи или несвоевременная месть
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 4. Морфий и общий язык
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 5. Путешествие динамита из Перми в Петербург
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 6. Красный след Ястреба
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 7. Три товарища
Пермь в столыпинском галстуке. Часть 8. Дорогой дневник
Авторская версия
В проекте «Пермь в столыпинском галстуке» продолжают разматываться клубки сюжетных линий. Страшно умереть молодым, ещё страшнее, что об этом никто не узнает…
«Дорогой товарищ, шлю горячий привет. Письмо для М., шифровку сами можете прочитать и для Вас небезынтересно. Крепко жму руку. Клаша».
Такую записку карандашом на папиросной бумаге в конце второй декады апреля 1908 года обнаружили зашитой в подошве валенка при обыске у только что выписавшегося из больницы пермской губернской тюрьмы (сейчас это СИЗО № 1) арестанта Бокарева. Помимо неё там же было найдено частично шифрованное послание, написанное тем же почерком.
Пермская губернская тюрьма. Вид с берега речки Стикс. Начало XX века. Из фондов ГАПК
«…Дорогие мои, чудные ребятки шлю вам пригорячий привет и крепко, крепко обнимаю всех. Родные, сердце сжимается от боли, слишком нерадостную вещь приходится сообщать. Не желаю никому в мире быть на моём месте. Дело вот в чём: с-ры (социалисты-революционеры - прим. А.К.) из организации отказались Вам помочь хотя бы пассивно. С-ры автономисты, как знает Уралец, что-то затевают и затеи продолжаются около года всё обещают, всё готовят <…>
Сегодня я узнаю решили-ли с-деки (социал-демократы - прим. А.К.) что нибудь делать самостоятельно. Может быть ещё успею сегодня же сообщить. Во всяком случае Вам скажу, много ждали, ещё капельку терпения может быть приедут и наши с-д им помогут всё пишу это я для того, чтобы Вы ясно себе представили положение вещей чтобы не питали очень то а так понемногу. <…>
Ну мои родные обнимаю Вас всех и желаю всего всего хорошего крепко жму всем руку.
Милый Фома адрес помню прекрасно не беспокойтесь, ну ещё раз приветствую всех, всех мои дорогие чудные ребятки. Эх если б знали какую незалечимую рану нанесёт в сердце Клаши Ваша гибель. Эх только.
Соседка по койке шлёт Вам самый жгучий привет. Клаша».
Фрагменты шифрованной записки Клавдии Кирсановой узникам камеры № 5 Пермского исправительного арестантского отделения. Апрель 1908 года. Из фондов ГАПК
Записка была немедленно отправлена пермским охранным отделением на дешифровку в департамент полиции.
Фрагмент наставления для сотрудников полиции и тюрем о шифрах, используемых революционерами для переписки между собой. Из фондов ГАПК
Открытая часть текста не вызывала у правоохранительных органов сомнений в том, что её автором является Клавдия Кирсанова, арестованная в марте 1907 года за оказание медицинской помощи одному из раненых боевиков, а адресатом вожак этих боевиков, прибывших в Пермь из Петербурга, - Дмитрий Савельев - Митя по прозвищу Сибиряк. Митя или иначе Леонид Минеев, под таким именем он жил в Перми, сидел с тремя товарищами в камере № 5 исправительного арестантского отделения - другой, более строгой пермской тюрьмы, переделанной через полвека в Кукольный театр.
Фасад пермского исправительного арестантского отделения, выходящий на Сибирскую улицу. Рубеж XIX-XX веков. Фрагмент отретушированного фото из фондов ПермГАСПИ
За две недели до этого всех их судил военно-окружной суд. Процесс был крупный, по нему проходило 22 человека, среди которых, помимо Мити и Клаши, имелись и другие любопытные личности, например Николай Ваганов (Остяк), мать которого и ещё два брата тоже были революционерами и один из них спустя 12 лет даже принял участие в расстреле адмирала Колчака. Числился среди подсудимых и Михаил Гресь (Гром, Учитель) - правая рука Александра Лбова вплоть до июля 1907 года - петербургский боевик, прототип одного из персонажей повести Аркадия Гайдара «Жизнь ни во что». Судили и другого питерца - Василия Павлова-Баранова (Фомка, Василеостровский) - ещё одного прототипа гайдаровского героя.
И всё же главной фигурой на процессе был Сибиряк. Родился он в Томской губернии, революция застала его в Екатеринбурге, где он учился в художественно-промышленной школе. Осенью 1905 года Митя был ранен во время демонстрации и как только выздоровел, спасаясь от преследования полиции, уехал в Петербург.
Екатеринбургская художественно-промышленная школа. Открытка начала XX века
По прибытии в столицу империи он никак не мог найти себе занятия по специальности, хлеб ему давали только мелкие подработки в студиях у художников. Вскоре его арестовали и отправили обратно на Урал, но по дороге ему удалось сбежать. Спустя какое-то время Сибиряк снова оказался в Петербурге, где перешёл на нелегальное положение.
В этом новом статусе он сблизился с боевыми структурами революционных партий, но ни к одной из них не примкнул. Из отколовшихся от своих организаций боевиков, беглых матросов, учащихся и других людей к концу лета 1906 года Савельев сколотил автономную группу террористов-экспроприаторов. В её задачи входила добыча денег на нужды революции путём экспроприаций, организация терактов и борьба с мелкими безыдейными налётчиками, работавшими под революционеров.
Осенью того же года группа совершила несколько попыток экспроприации, лишь одна из которых удалась и принесла около 40 тысяч рублей, остальные же закончились неудачей. В то же самое время Сибиряк и члены петербургской боевой дружины ПСР совместно готовили грандиозный террористический акт в столичном охранном отделении, причём к делу были привлечены и завербованные заговорщиками сотрудники самой охранки. В один из больших январских праздников отделение должен был взорвать смертник, но полиции удалось сорвать эти планы. После провала часть избежавших ареста террористов-экспроприаторов во главе с Савельевым вынуждена была бежать на Урал, в Пермь, куда им дали спасительную явку социал-демократы. Здесь они стали сотрудничать со Лбовым, который уже больше года с несколькими соратниками скрывался от правосудия.
В феврале 1907 года в Мотовилихе и Перми произошло несколько дерзких экспроприаций, организаторами которых были Сибиряк и Лбов, а участниками ещё немногочисленные лбовцы и питерские боевики. Тогда же они, по просьбе Клавдии Кирсановой, обстреляли губернскую тюрьму. Пиком их активности стало нападение на контору Полазненского завода, повлекшее за собой гибель директора и ранение кассира, ранение получил и один из боевиков, тот самый, за помощь которому позже арестовали Клашу.
В последующие дни в Мотовилихе и Перми случилось несколько кровавых перестрелок - это полиция пыталась задержать экспроприаторов, но в основном сама несла удручающие потери. Сибиряка взяли только со второго раза и то с привлечением большого количества полицейских стражников и полуроты 11-го Псковского пехотного полка. Во время первой попытки ареста он убил заведующего наружным наблюдением пермского охранного отделения и городового, ещё одного городового тяжело ранил и скрылся.
За год до суда в Перми его успели свозить в Петербург, где он сидел в тюрьме Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, дважды судить и приговорить к смертной казни, заменив её бессрочной каторгой. Потом, несмотря на активнейшее сопротивление пермского губернатора, вернули обратно в Пермь. Назад на Урал его везли в отдельном вагоне под особым надзором многочисленного конвоя. По возвращении Дмитрий Савельев содержался в отдельной камере исправительного арестантского отделения в исключительных условиях - асфальтовый пол (большая редкость для Перми того времени), неподвижная мебель, особое устройство оконных решёток, ножные и ручные кандалы, усиленная охрана в коридоре и под окном камеры, ежедневные обыски, прогулки под присмотром двух надзирателей.
Петропавловская крепость в С.-Петербурге. Открытка начала XX века
Будучи в заключении в Петропавловской крепости он много читал в основном научно-популярную литературу - книги В. Битнера «На рубеже столетий» и З. Рагозиной «Историю Халдеи», «Историю Ассирии», интересно, что в то ж время Клаша в Перми читала Г.Плеханова (Н.Бельтова) «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». В Петербурге же с разрешения администрации тюрьмы Сибиряк начал зарисовывать акварельными рисунками и графикой альбом, это же он продолжил делать и после перевода на Урал.
Обложка книги В.В. Битнера На рубеже столетий. 1901 год
Обложка книги З.А. Рагозиной История Халдеи. 1902 год
Обложка книги Н. Бельтова (Г.Плеханова) К вопросу о развитии монистического взгляда на историю. 1905 год
Революционеры с воли не оставляли надежд освободить Савельева и его товарищей. К исправительному отделению подходили молодые люди и предлагали охране конфеты, как выяснялось, - отравленные, во дворе для прогулок в поленнице находили браунинги, в охранное отделение поступали агентурные сведения об обсуждении в партийной среде планов по организации побега.
Процесс тоже получился необычный. Этот состав суда на предыдущих заседаниях в Екатеринбурге и Перми уже отправил на виселицу не одного и не двух революционеров, в том числе и соратников вожака сарапульских лесных братьев Ястреба - тоже питерца, приехавшего в Пермь вместе с Сибиряком. Слухи о том, что готовится попытка освобождения заключённых, циркулировали в среде правоохранителей. К тому времени множество высокопоставленных имперских чиновников, включая военных судей, уже погибло в результате актов мести со стороны революционеров. У председателя суда генерал-майора Иваненко были все основания опасаться за свою жизнь, поэтому он смотрел сквозь пальцы на поведение подсудимых. Этот факт крайне раздражал руководство охранки и губернатора, они обменивались возмущёнными письмами по этому поводу.
На судебных заседаниях оказалось много посторонних, как особо подчёркивал губернатор, - евреев, хотя ни одного еврея среди подсудимых не было, зато евреев было немало среди революционеров империи. Начальник охранного отделения в ответ отмечал, что заключённые в перерывах могли общаться с публикой и кто-то даже успел сунуть Сибиряку 8 рублей, которые потом отобрали при обыске. Мало того, с подсудимых снимали ручные кандалы и Савельев спокойной сидел и рисовал карикатуры на судей и охранников, портреты защитников и своих товарищей. Но хуже всего было то, что председатель фактически дал возможность арестованным использовать суд как трибуну для своих выступлений с политическими целями. По воспоминаниям Николая Ваганова, в зале заседаний Савельев держался с редким мужеством. Он не хотел, чтобы его настоящая фамилия фигурировала на заседаниях, говоря: «У меня есть мать и я не хочу, чтобы она знала, что я погиб». Сибиряк и Уралец, последнего судили под именем Александр Александров, но в действительности его звали Александр Горшков, произнесли яркие речи. Первый заявил, что всю жизнь боролся за рабочее дело и если останется жив, то будет продолжать борьбу. Второй около двух часов рассказывал историю о том, как погром в Надеждинске (сейчас это город Серов), устроенный в октябре 1905 года с ведома полиции, сделал из него террориста. На суде зачитали и письмо Клавдии Кирсановой, она отправила его в тюрьму тому боевику, за которым ухаживала. Послание содержало цитаты из горьковской «Песни о Буревестнике» - любимого произведения целого поколения революционеров. Суд прицепился к этим словам, прокурор возмущался, что она восторгается людьми, которые загубили десятки жизней. Клаша дерзко ответила ему крылатой горьковской фразой - «рождённый ползать, летать не может».
Несмотря на ряд вольностей на заседаниях, итоги суда для подсудимых были неутешительными. Дмитрия Савельева, Александра Горшкова (Александрова), матроса 14 балтийскаго экипажа Алексея Максимова (Сорока) и Василия Павлова-Баранова приговорили к смертной казни, остальных к каторге, различным срокам заключения и ссылке, некоторые были частично оправданы, что не спасало их от административных мер, которые мог предпринять губернатор, пользуясь исключительным положением.
Фрагмент заметки из газеты «Уральский край». Апрель 1908 года
Попытки остававшихся на свободе лесных братьев и других революционеров организовать побег Сибиряка и его товарищей, осуждённых к высшей мере наказания, оказались тщетными. Предчувствуя худшее, Савельев отправил на волю записку: «Зина! Напишите родным письмо двух уголов. казнили осталось нам жить не дольше понедельника пишите как у вас живётся Подателю дайте 35 р. Сибиряк». Но и это послание неизвестному адресату было, как и другие до этого, профессионально перехвачено правоохранителями.
Тюремная решётка на одном из зданий во дворе пермского Кукольного театра. Фото klyaksina
Однажды вечером за несколько дней до конца апреля в пермское исправительное арестантское отделение прибыли 32 нижних чина 11-го Псковского пехотного полка под командой одного офицера и 10 стражников «ингушей» во главе с пермским полицмейстером, приставом 1-й части города Перми и его помощником. Все они, а так же начальник тюрьмы Н. Смирнов и три надзирателя едва поместились в коридоре, в который выходила дверь камеры № 5. Вход в помещение открыли и начальник с надзирателями вошли туда. Внезапно изнутри раздались истошные крики и оглушительный грохот. Полицмейстер с приставом, его помощником и несколькими «ингушами» немедленно заскочили внутрь. Вскоре раздалось три выстрела. Как удалось установить позже, начальник тюрьмы объявил четверым смертникам о том, что в соответствии с решением суда предстоит привести приговор в исполнение и они должны последовать за ним. Сразу после этого Сибиряк встал с кровати и неожиданно, схватив лежавший поблизости мешок с чем-то тяжёлым, ударил им Смирнова, закричав при этом: «Бросай бомбы, бей их»! Это было сигналом, остальные трое тоже вскочили со своих коек. Уралец бросил небольшой мешок с сахаром (около фунта весом), Сорока успел схватить одного из надзирателей за руку. Но тюремщики тоже были люди не робкого десятка. Начальник оказался человеком с хорошей реакцией и успел закрыть голову рукой, на которую и пришлась вся тяжесть удара. Сохранив самообладание, он тут же выхватил шашку и ударил ею Савельева по голове, а старший надзиратель, дважды выстрелив из револьвера, свалил Сибиряка наповал. В это же время один из младших надзирателей ударом шашки ранил Уральца в шею, за тем подоспевший «ингуш» поразил выстрелом руку Максимова. Сопротивление было сломлено. Оставшихся троих осуждённых, двое из которых истекали кровью, повели во двор тюрьмы, в дальней части которого находилась неотапливаемая постройка. Там приговор военного суда и был приведён в исполнение. Все трое смертников отказались от исповеди и причастия.
Фотографии казнённых в апреле 1908 года в пермском исправительном арестантском отделении Дмитрия Савельева (Сибиряк), Алексея Максимова (Сорока) и Александра Горшкова (Уралец). Из фондов ПермГАСПИ
Как позже выяснилось, заключённым удалось снять с Максимова ручные кандалы, которые за день дважды были проверены на прочность охраной. Их положили в мешок, которым Сибиряк и ударил Смирнова. Вскоре на место прибыло прокурорское начальство и была организована судебно-медицинская экспертиза, которая обнаружила Савельева, лежащим в огромной луже крови. На левом лобном бугре его головы видна была круглая рана, проникающая в полость черепа, а на правой брови зияла неглубокая зарубка длиной около трёх сантиметров. Сибиряк находился в агонии, грудь его медленно поднималась и опускалась, он хрипел. Через полчаса дыхание прекратилось, пульс исчез, зрачки перестали реагировать на свет...
Пермский губернатор в своём письме в главное тюремное управление так оценил мотивы казнённых: «…оказанное осуждёнными сопротивление не столько имело целью побег, невозможный при значительном составе вооружённых сил, сколько представляло собой выходку отчаяния, вполне понятную в людях большой смелости и отваги, какими были члены шайки, сформированной Савельевым; возможно, что осуждённые питали также намерение в поднятой свалке причинить повреждения кому-либо из должностных лиц и тем отомстить за себя».
***
Прошло десять лет. В России случилась новая революция и начальник исправительного арестантского отделения, к тому времени успевший побывать и начальником губернской тюрьмы, Николай Смирнов сам оказался за решёткой. При его допросах в пермском Губчерезкоме вскрылись новые, неожиданные, обстоятельства казни Сибиряка и его товарищей. Оказалось, что их трупы в 1908-м не были вывезены и захоронены за оградой воинского кладбища в безымянных могилах, как это делалось обычно, а были закопаны тут же на территории исправительного арестантского отделения под деревянным полом в помещении для скота. Все эти годы над их телами переступали ногами животные и скотники убирали навоз. Возможно, власти опасались, что их могила станет местом поклонения среди революционно настроенных пермяков, как это позже случилось с захоронениями некоторых других соратников Лбова или, как считали старые пермские революционеры, это было сделано из опасений, что на похоронную команду может быть совершено нападение оставшихся на свободе лесных братьев.
Объявление из газеты «Известия исполнительного комитета советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Апрель 1918 года
После выяснения всей правды о событиях апреля 1908-го советская власть Перми решила произвести торжественное перезахоронение казнённых борцов с прежним режимом. 13 апреля 1918 года в газете «Известия исполнительного комитета советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов» появилось объявление о том, что на следующий день, в воскресенье, трупы четверых казнённых будут эксгумированы и перезахоронены в Мотовилихе. В газетную заметку вкралась ошибка, спустя годы, два разных события, связанные с тюремными бунтами лбовцев, произошедшие с разницей в один месяц, слились в памяти воедино. Новым местом упокоения для четверых экспроприаторов стала гора Вышка. Однако и на этом история Сибиряка и его товарищей не закончилась.
25 декабря того же года Пермь была оставлена частями Красной Армии и при новом режиме, установившемся в городе с приходом Сибирской армии, могила этой четвёрки была уничтожена, как и многие другие захоронения, сделанные за первый год советской власти в Мотовилихе и Перми. Останки белые просто выбрасывали и многие из них в итоге оказывались на свалке. Здесь есть одна странность. Среди белых в 1918-м было немало тех, кто в годы первой революции сам боролся против монархии и числился среди ещё тех «красных», но в горячке первых дней занятия Перми никто из них об этом, видимо, не вспоминал.
Когда колчаковцев прогнали, на Вышке организовали мемориал павших борцов, но упоминания об уничтоженных могилах там не было. Однако связь у этого маленького кладбища с событиями апреля 1908-го по-прежнему имеется. На нём с 1975 года лежит тот самый Николай Ваганов (Остяк), которого судили вместе с этой четвёркой и Клавдией Кирсановой. И, кстати, ту давнюю перехваченную в 1908 году записку от Клаши к Мите Сибиряку полиции расшифровать так и не удалось.
Продолжение
Кроме того, см. Пермь в столыпинском галстуке. Часть 9: Два погребения - ни одной могилы // Интернет-журнал «Звезда». 1 февраля 2019 года
© polikliet
Подписывайтесь на телеграм-канал t.me/polikliet и родственный блог в Дзен Школа Поликлета
Вы можете поддержать этот журнал и его автора