Метаморфозы исторической реальности в повести А. Гайдара «Жизнь ни во что». Часть 1
Кудрин А.В. Метаморфозы исторической реальности в повести Аркадия Гайдара «Жизнь ни во что» // Вещь. 2013. № 8. С. 79-94
С. 79.
С. 80.
«Хочется сказать, что книжку А. Гайдара
«Жизнь ни во что» (о лбовщине) я читал
ещё раньше и должен сказать, что в этой
книжке много литературной выдумки».
Иван Михайлович Лбов1
В январе 2014 года исполнится 110 лет со дня рождения писателя Аркадия Гайдара. Как известно, имя его тесно связано с историей Прикамья. В середине 1920-ых годов он работал журналистом в пермской окружной газете «Звезда». В этот период им было написано множество фельетонов, очерков, статей и несколько художественных произведений. Среди них выделяется повесть «Жизнь ни во что» («Лбовщина»), созданная на основе местного материала специально для этого периодического издания. Её главный герой, Александр Лбов, был в то время известен пермякам, как активный участник революции 1905-1907 годов, знаменитый экспроприатор, атаман боровшихся с провокаторами и полицией «лесных братьев». Немногие знали его лично, большинство было наслышано о нём из легенд, устных рассказов2, читало про него в подшивках старых газет и замусоленных брошюрках с впусками незамысловатых бульварных романов3. Образ его был неоднозначен, но за ним стояла древняя история о лесных братьях-разбойниках - один из вечных повторяющиеся фольклорных сюжетов4, перенятых романтической литературой5. Гайдар попытался уйти от этих смутных представлений, увидеть за легендами живого человека, реальные события, показать читателям «недисциплинированного, невыдержанного, но смелого и гордого бунтовщика», который жил с ними рядом совсем недавно.
Действие повести происходило в те годы, когда тысячи интеллигентов-радикалов после поражения революции отдалялись от левых партий, зачитывались «Саниным»6, уходили прочь от прежних идеалов к инстинктам, в индивидуализм, в мещанский мирок. Рабочие, вовлечённые ими в политическую борьбу, оставались один на один с правительственной реакцией, у них не было пути назад, альтернативой были смерть, каторга, тюрьма, ссылка, в лучшем случае, эмиграция или жизнь под чужим именем вдали от родных мест. Без идейного руководства они деградировали, склонялись к механическому боевизму, скатывались к всё более и более архаичным формам сопротивления.
По сюжету, после разгрома мотовилихинского вооружённого восстания рабочий Лбов с несколькими товарищами ушёл в лес, откуда продолжил вести борьбу с властями. Спустя некоторое время к нему присоединились специально присланные из Петербурга четверо опытных боевиков. С ними он создал партизанский отряд. Лбову в повести противостоит казачий хорунжий Астраханкин, у которого есть невеста Рита Нейберг - дочь правителя канцелярии пермского губернатора. Эти трое и безымянная любовница партизанского вожака образовывают сложный любовный квадрат, отношения внутри которого обеспечивают развитие главной линии сюжета. Ещё один персонаж - титулярный советник Феофан Никифорович Чебутыкин, часто попадающий в нелепые ситуации, стал основой побочной линии.
I
«Лбов! Читайте «Звезду»! В январе «Звезда» начинает печатать повесть Гайдара «ЖИЗНЬ НИ ВО ЧТО» (Лбовщина). Выписывайте «Звезду»! Лбов!» - с такой рекламой вышел свежий номер газеты 22 декабря 1925 года. Редакцию можно было понять, с января 1926 года подписка на газету становилась индивидуальной, а не коллективной, как прежде, приходило время бороться за каждого читателя. Её аудитория состояла в
С. 81.
основном из рабочих, и нужны были какие-то новые, нестандартные ходы, чтобы они отдали свои трудовые 70 копеек за месячную подписку7.
В это время в стране шёл большой советский юбилей - 20 лет первой русской революции. Пермякам было что вспомнить. Среди партийных работников и рядовых горожан имелось много участников событий тех лет, а окружной исполком возглавлял главный мотовилихинский революционер Александр Лукич Борчанинов.
Осенью 1925 года «Звезда» печатала много материалов на эту тему, среди которых были и рассказы её нового штатного фельетониста - Аркадия Голикова, работавшего под псевдонимом «Гайдар». Псевдонимы вообще были очень популярны тогда. Книжный рынок тонул в море низкопробной иностранной литературы, презрительно именовавшейся «пинкертоновщиной»8. Отечественные писатели тоже старались не теряться в доходном пространстве авантюрных жанров9. «Звезда» подстраивалась под спрос, большое место в ней занимал раздел уголовной хроники, авторы которого скрывались за яркими прозвищами «Анчар», «Зюйд Вест» и даже «Сенька Прыщ»10. Звучало требование дать «красного Пинкертона» и со стороны партии, пытавшейся использовать вкусы публики. Его 1923 году высказал в своей передовой статье ответственный редактор «Правды» Николай Бухарин. В ответ появились романы Мариэтты Шагинян, Ильи Эренбурга, Алексея Толстого и других11.
«Красный Пинкертон» был близок к жанру фельетона, в некоторых странах, например во Франции, такой тип авантюрной литературы так и назывался - роман-фельетон. И, конечно, журналист Гайдар, выглядевший как молодой Шерлок Холмс, только что вернувшийся из Красной Армии, был в глазах редакции как нельзя более подходящей фигурой для написания произведения в этом роде. Тем более что нашлась увлекательная и в тоже время революционная тема - лбовщина, о которой ходило много легенд. «Пинкертоновщина» работала как литературный сериал, тексты очередного произведения всегда выходили выпусками по несколько глав. Для поднятия тиража в «Звезде» впервые было принято решение начать публикацию относительно большого художественного произведения, за работу над которым, как и намечалось, взялся Аркадий Голиков. Первую часть повести он написал заблаговременно ещё в 1925 году, вторая создавалась в спешке уже после начала публикации. Произведение печаталась с 10 января по 3 марта 1926 года в 29 подвалах газеты. По форме повесть напоминала «пинкертоновщину», автор использовал некоторые её шаблоны. Однако главным героем в ней стал не сыщик, а, напротив, преступник. А. Никитин пишет, что Гайдар был с детства знаком с творчеством С. Степняка-Кравчинского12, певца и одного из творцов мифа о «Подпольной России»13, в чьих книгах фигурировали чистые, почти святые революционеры-герои14, за которыми охотилась полиция. Поэтому из «Лбовщины» не получилось «красного Пинкертона», получился новый жанр, пионером которого и стал сам автор.
Повесть пользовалась у читателей большим успехом и несколько раз переиздавалась впоследствии. Текст, названия глав и их количество, имена некоторых героев в «Звезде» и в первом отдельном издании несколько отличались от последующих переизданий. Известно, что готовясь к работе над повестью, Гайдар три недели просидел в архивах, встречался с очевидцами и участниками событий 1905-08 годов, поэтому ещё в 1926 году у читателей возник не потерявший своей актуальности и требующий ответа вопрос о том, где в повести художественный вымысел, а где реальные факты.
II
Минуя все предыдущие события жизни Александра Лбова, Гайдар знакомил с ним читателя непосредственно в судьбоносный для него и других персонажей повести день - 13 декабря 1905 года. В целом
С. 82.
описание событий в первой главе давалось им близко к тому, как они преподносились в то время пермским бюро истории партии15. Но, как и обещал автор, факты были им обработаны в соответствии с требованиями фабулы16. Например, строительство Лбовым баррикад в повести происходило ночью, а не днём, как это было в действительности. Аркадий Петрович дал в руки своему герою старую берданку, хотя по показаниям свидетелей и воспоминаниям ключевого участника событий, Александра Борчанинова, никакого оружия у Лбова не было и в дружине он не состоял17. Подлинные баррикады между Баковой и Томиловской улицами, строительством которых он руководил, не пригодились и перестрелки там не было18.
Будь у реального Лбова винтовка, он непременно стрелял бы из неё. И он требовал у Борчанинова оружие, как тот писал, «в довольно сильных выражениях», но взять его было негде. Именно поэтому через два дня, 15 декабря, на Большой улице в самом центре Мотовилихи Лбов в отчаянии пытался в одиночку разоружить сразу трёх полицейских стражников, но безуспешно. Строительство баррикад и попытка разоружения патруля - это все обвинения, которые предъявлялись тогда рабочему Лбову.
Совещания, случившегося через какое-то время после восстания, на котором «неграмотный» Лбов, как верно подметил А. Никитин, вольно цитировал, ни больше и не меньше, как статью Владимира Ульянова (Ленина) «Революционеры» в белых перчатках»19, в действительности тоже не было. Дело в том, что никакой квартиры в Мотовилихе у Ивана Смирнова («Сочня»), прототипа гайдаровского Николая Смирнова, в тот момент не могло быть, он жил тогда в Сормове и приехал в Пермскую губернию только в последних числах апреля 1906 года. Но были другие встречи, на которых партийные и беспартийные революционеры действительно обсуждали то, как им быть дальше.
Пресловутая неграмотность Лбова была упомянута Гайдаром ещё дважды. Когда к нему приезжал некто Фёдор из петербургской боевой организации, Лбов спрашивал его о книгах, и тот дал ему почитать одну из них, но услышал в ответ: «Я не могу сам, <…> Учиться не у кого было»20. Тоже произошло и перед приездом четырёх петербургских боевиков. Лбову принесли записку, но прочитал её для него другой человек21. Однако во второй части повести Гайдар как будто забыл обо всём этом или дал понять читателю, что лесные университеты не прошли для Лбова даром, поскольку переданное ему Астраханкиным письмо Риты Нейберг он читал сам22.
Эти противоречия объяснимы. В то время автору «Лбовщины» сложно было растолковать читателю «Звезды», как, будучи грамотным, главный герой повести о революции мог оставаться вне партийных рядов или хотя бы в явной форме не сочувствовать большевикам. Давно известно, что исторический Лбов умел читать и писать, об этом говорит не только наличие подлинной подписи под одним из мотовилихинских волостных документов, но и справка о Лбове, составленная в вятском губернском жандармском управлении, где в графе «образование» чётко указано: «Мотовилихинская 3-х классная школа».
В тексте повести не раз встречались упоминания о землянках, в которых жили лбовцы, об их оружии и других деталях повседневной жизни, но в целом их быт описан довольно скупо. Действительно, Лбову и его товарищам случалось жить и в землянках, но летом куда чаще они ночевали под открытым небом, а в холодное время жили в избушках сторожей Мотовилихинской лесной дачи, в домах мотовилихинских обывателей или на квартирах в Перми, других городах и селениях, а иногда даже в гостиницах Прикамья и Среднего Урала.
В гораздо меньших масштабах, чем в повести, но боевиками использовался грим, чаще всего парики, накладные усы, бороды, чёрные марлевые маски. Полиция несколько раз находила и то и другое у арестованных или убитых «лесных братьев». Были у лбовцев свои явки, практиковались пароли и кодовые слова. Из оружия ими применялись винтовки, как уже устаревшие одноза-
С. 83.
рядные «берданки», так и магазинные принятого в русской армии образца, иногда из винтовок ими делались обрезы. Кроме того, у наиболее видных боевиков были, разумеется, легендарные пистолеты Маузера, а у других снятые с вооружения револьверы «Смита и Вессона», «Бульдоги», кое-что ещё, и особенно часто - небольшие, очень удобные для скрытого ношения самозарядные «браунинги» модели 1900 года. Был и эксклюзив: дробомёты - гладкоствольные автоматические ружья Браунинга «Auto-5», Н. Чердынцев писал об одном, но их было несколько, однако удалось ли лбовцам использовать в деле хоть один экземпляр, ничего не известно23. Есть некоторые подтверждения и тому, что у связанных со лбовцами петербургских боевиков был пулемёт, но не в Перми, а в Петербурге, в одном из домов за Невской заставой24.
Благодаря близости к Пермским пушечным заводам у «лесных братьев» не чувствовалось особого недостатка в бомбах, которые делались, как правило, из заготовок к артиллерийским снарядам, пироксилина и динамита, добытого на складах других заводов. Ножи, кинжалы и кастеты тоже были в основном самодельными, холодное оружие такого рода вообще было в Мотовилихе обычным явлением.
У «лесных братьев» существовала некоторая функциональная специализация. Лбов («Длинный») в апреле-июле 1907 года был верховным вождём. Его заместителем и идеологом был Михаил Гресь («Гром»), затем шли командиры групп: Василий Пищулёв («Тёмный»), Михаил Горшков («Максим») и др. Были бомбисты, например, Илларион Паршенков («Демон») и милиционеры, которых можно условно охарактеризовать как стрелков. Кроме того, существовали люди, занимавшиеся сбором сведений, доставкой еды, оружия, предоставлявшие временное убежище, стиравшие одежду, дававшие лошадей и т.д.
Имелись и те, кто оказывал медицинскую помощь, например, фельдшер по кличке «Иисус» и аптекарский ученик Василий («Заяц»). Был и самый настоящий доктор, о котором вскользь упомянул Гайдар - Вильгельм* Штемпелин из заводского мотовилихинского госпиталя, именно он оказал помощь раненому в феврале 1907 года «Демону».
В главе «О том, как Лбов собирался Пермь брать» заходит речь о количестве «лесных братьев» и называется их число - около четырёхсот25. Реальный Лбов утверждал, что бывали моменты, когда их было ещё больше: «В Надеждинском заводе производился полный разгром, участвовало там более 500 человек и наш план был таков, чтобы овладеть всем Богословским округом…» - рассказывал он в последние дни перед казнью. Однако ситуация в Верхотурском уезде, на территории которого располагались завод и округ, была исключи-тельной. Рабочие предприятия бастовали, и лбовцы получали от них поддержку даже в самых жестоких своих действиях, таких как убийство директора завода Прахова и начальника коммерческой части Де Кампо Сципио.
В другое время общее количество «лесных братьев» и тех, кто эпизодически им как-то помогал, составляло не более двухсот-трёхсот человек, число же активных, постоянно действующих боевиков в разных группах вряд ли когда-либо превышало сотню. В основном это были очень молодые люди, некоторые даже несовершеннолетние, зрелых среди них было совсем немного.
Судя по запискам лбовцев, себя они чаще всего называли «лесными братьями», «лесными террористами», «социалистами-террористами» и т.п. Что касается названия «Первый Пермский революционно-партизанский отряд»26, упомянутого Гайдром в повести, то оно появилось в только в июне 1907 года и было в ходу недолго. С середины лета его использовала только группа, в состав которой входили петербургские или близкие к ним боевики27. История с уставом отряда имеет реальную основу. Он был написан «питерцами» в начале июня 1907 года, но, по свидетельству очевидца, Лбов, полистав документ, не воспринял его всерьёз, а типография пермских социал-демократов отказалась его печатать. Если
С. 84.
верить словам Александра Лбова, существовал и план налёта на губернскую столицу. Незадолго до смерти он рассказывал: «…в 1907 году у нас был составлен план взятия всего города Перми, для чего было сформировано 5 отрядов. Только что высланы были первые два отряда, второй из них испортил всё дело и план пропал».
Гайдар никак не мог определиться с отношением Лбова к дисциплине. Он называл его невыдержанным, демонстрировал грубость и недостаток культуры, но в тоже время указывал, что он пытался наводить порядок, ради чего мог идти на крутые меры вплоть до расстрела. Целая глава о событиях в Хохловке посвящена именно этому. Автор опустил массу интересных деталей о том, что это была экспроприация сразу в трёх пунктах - конторе Абамелек-Лазаревых, лесопилке Башенина и казённой винной лавке28, о том, что имея возможность отобрать револьвер и лодку у частных лиц, лбовцы их купили за деньги и т.п. Он сосредоточился только на эпизоде с ранением сиделицы одним из лбовцев и последующим его публичным расстрелом29.
Дух событий был передан им верно, но фактическая сторона искажена. «Лесные братья» не перерезали телеграфные провода возле Хохловки, это они делали позже, возле Добрянки и в Богословском горном округе, Лбов не стрелял в нарушившего договорённость боевика сам, это сделал кто-то из его товарищей и, наконец, провинившийся боевик не был убит. Получив четыре пули, он выжил, был задержан полицией и позже осуждён вместе с остальными. Сиделице была оказана профессиональная медицинская помощь, вся водка вылита или роздана крестьянам, в лавке оставлена записка: «Товарища убили за то, что стрелял в женщину. Деньги взяты. Экспроприаторы».
К алкоголю, как известно, отношение у Лбова было особое, он не был принципиальным трезвенником, но понимал, что без «сухого закона» отряд развалится. И эту линию он проводил твёрдо, железной рукой. Он не только делал замечания Моряку, как это показывает Гайдар, но и в самом деле ударил его штыком, однако не убил, а ранил. На этот счёт есть показания совершенно незаинтересованного в обелении атамана лица - провокатора Дмитрия Худорожкова: «В шайке был недолго «Моряк», которого Лбов выгнал из шайки за пьянство, причём ранил его штыком».
В конце концов Гайдар верно понял суть проблем с дисциплиной. Лбов, имевший опыт службы в армии, как ни пытался, не мог лично контролировать всё, а положиться ему больше было не на кого. И действительно были случаи, когда лбовцы стреляли друг в друга. На-пример, в ходе одной из ссор Михаил Двойнишников («Окунь») выстрелил в голову Эдуарду Григорьеву («Медведю»). Раненый, он попал в руки полиции, лежал некоторое время в больнице, но в итоге скончался.
Важное место как в подлинной истории лбовщины, так и в истории, рассказанной Гайдаром, заняли так называемые «питерцы». В повести их четверо, как сообщил приехавший специально для разговора со Лбовым член петербургской боевой организации Фёдор: «два анархиста, один эсер и один социал-демократ»30. Глава, посвящённая их приезду, так и названа - «Встреча». Выглядела она так.
Однажды весной в лесу раздался фальшивый крик не то кукушки31, не то ястреба, и перед тревожно ожидающим их Лбовым предстали четверо испытанных временем террориста: «Демон - черный и тонкий, с лицом художника, Гром - невысокий, молчаливый и задумчивый, Змей - с бесцветными волосами, бесцветным лицом и медленно-осторожным поворотом головы, и Фома - низкий, полный, с подслеповатыми, добродушными глазами, над которыми крепко засели круги очков»32. Опиравшийся в основном на воспоминания своих мотовилихинских информаторов, Гайдар плохо представлял себе этих людей, не знал он о том, сколько их было, когда приехали, кем были на самом деле. В действительности их было ровно в два раза больше: Дмитрий Савельев («Сибиряк»), Василий Панфилов («Ястреб»), Васи-лий Павлов-Баранов («Фомка»),
С. 85.
Алексей Максимов («Сорока»), Михаил Гресь («Гром»), Иван Моржухин («Морж», «Ваня Охтинский»), Александр Сергеев («Саша Охтинский»), Илларион Паршенков («Демон»).
Они приехали в Пермь зимой, в середине января 1907 года, по социал-демократической явке, данной «Саше Охтинскому» сотрудником Боевой технической группы при ЦК РСДРП Сергеем Сулимовым («Пётр»)33. Савельев, Панфилов и Павлов-Баранов были членами авто-номной «группы террористов-экспроприаторов», возможно, что Максимов и Гресь также имели к ней отношение, Сергеев, Паршенков и Моржухин были работниками конспиративной патронной мастерской Боевой технической группы при ЦК РСДРП на Малой Охте. Четверо из них изначально были социал-демократами, Михаил Гресь, вероятно, был эсером. Не вполне ясна партийная принадлежность Савельева и Павлова-Баранова, Максимов был беглым кронштадтским матросом. Только двоих из них - Савельева, который был студентом, и Греся, который был учителем - можно назвать интеллигентами. Под кличкой «Змей» в отряде Лбова фигурировал не «питерец», а мотовилихинский рабочий Ипполит Яковлевич Фокин.
Гайдаровские «питерцы» весьма далеки от «питерцев» исторических, они не слишком похожи на живых людей, хотя автор и попытался придать им индивидуальные черты - это скорее люди-функции: Демон - бомбист и интеллектуал, говорящий с Ритой Нейберг по-французски, Фома - конспиратор и идеолог, Гром - опытный организатор и боевик, Змей - специалист по гриму.
Во второй части книги, более сырой и хаотичной, чем первая, без всякого введения появился Ястреб - один из лбовских атаманов, организатор экспроприации на пароходе «Анна Степановна», после которой он исчез из поля зрения читателя. Гайдар обошёл молчанием Дмитрия Савельева - «Сибиряка», - в реальности крайне интересного и важного персонажа, за которым в Перми охотились специально приехавшие петербургские филёры. Полиция и охранное отделение считали его куда более опасным террористом и экспроприатором, чем сам Лбов. Он трижды в течение одного года судился военно-окружными судами, сидел в тюрьме Трубецкого бастиона Петропавловской крепости и Пермском исправительном арестантском отделении, погиб во время сопротивления при выводе на казнь. Однако в повести он был упомянут неуместно, мельком и всего один раз, то же можно сказать и об уникальном по своим качествам боевике, единственном оставшемся в живых после 1908 года «питерцев» - «Саше Охтинском».
Бурные события февраля-марта 1907 года, которые последовали за приездом петербургских боевиков и были связанны с чередой вооружённых сопротивлений полиции, ранением Иллариона Паршенкова («Демона»), арестами Дмитрия Савельева («Сибиряка»), Ивана Смирнова («Сочня») и других, Аркадий Петрович описал крайне искажённо, настолько, что из позднейших критиков только хорошо знакомый с материалом человек, вроде А. Никитина, смог определить, где и о чём идёт речь. Кроме того, между главами, касающимися этого периода - «Схватка», «Раскрытое предательство», «Под покровом ночи»34, - автором была вставлена глава об экспроприации в Хохловке, состоявшейся 12 мая 1907 года, и полуанкдотическая сцена с прикуриванием папиросы35.
В тоже время близкой к реальным событиям Гайдар сделал главу об экспроприации на пароходе «Анна Степановна», которая произошла в ночь на 3 июля на Каме близ села Новоильинского. Всего нападавших, как и писал Аркадий Петрович, было 12 человек, но руководили группой Михаил Гресь («Гром») и Михаил Горшков («Максим»), а не Василий Панфилов («Ястреб»). Экспроприация проводилась при поддержке местных эсеров, Лбов участвовал только в планировании. Обе женщины-террористки - Ангелина Тихонова и Мария Миславская - и в самом деле были членами ПСР. На пароходе действительно находился пристав 3-го стана Оханского уезда Горобко, исполнявший свои обязанности первый день. Его везде разыскивали боевики, кричавшие
С. 86.
обезумевшим пассажирам: «Господа, не бойтесь, мы вас не пошевелим. Нам нужна полиция и деньги для освобождения вас». Попытки потопить шлюпку с певшими в ночной мгле «Марсельезу» экспроприаторами со стороны команды парохода не было, но такая возможность много обсуждалась в газетах. Именно поэтому помощник капитана и машинист были арестованы, их подозревали в сотрудничестве с террористами. Автор повести упомянул о гибели нескольких человек. Действительно, боевики убили фельдфебеля в форме восточносибирских стрелков36 и полицейского урядника, тюремный надзиратель скончался позже от ран. Но Гайдар не сообщил своим читателям, что экспроприаторы застрелили ещё и матроса Пётра Малькова37, ранили двух крестьян и капитана парохода Николая Матанцева. Ради справедливости стоит отметить, что адрес семьи матроса, которого они считали напрасной жертвой, был записан боевиками, а жене капитана и ему самому они принесли извинения.
Не пишет Гайдар и о другом интересном факте, упоминавшемся в газетах: «После «трудов» грабители-убийцы захотели закусить и выпить, для чего отправились в буфет, но тот оказался запертым. Они стали стучаться и когда им отворили буфетную дверь, то предъявили требование «продать» им 2 бутылки хорошаго коньяку, 20 булок и колбасы. Получив требуемое, злоумышленники заплатили 6 руб., хотя буфетчик первоначально отказывался от денег, прося лишь «не трогать его»38.
Довольно близко к фактам описаны в повести и события, связанные с арестом и казнью Лбова. В Нолинске атамана действительно подвёл «маузер». В марте для надёжности он был перевезён в Вятку, но власти всё равно опасались попыток освобождения государственного преступника, рассматривали вариант с подкопом, усиливали охрану, чтобы его не убили соратники, обеспокоенные тем, что он может начать говорить.
На суде Лбов держался мужественно. Однако после смертного приговора на некоторое время заколебался и написал прошение о помиловании на имя императрицы, о чём Гайдар умолчал. Этот факт подтверждается документами вятского губернского жандармского управления, однако оригинал прошения пока не найден, его тексты, опубликованные в газетах, несколько отличаются друг от друга. Прошение о помиловании считалось у революционеров малодушием, был даже специальный термин, обозначающий эту категорию людей - «прошенцы», именно этот факт, а не что-то другое, послужил основанием для переименования в 1953 году улицы Лбовской в Мотовилихе в улицу Восстания. Впрочем, о помиловании просили иногда и куда более известные революционеры, и это никого не смущало. В конце концов к моменту казни Лбов переборол себя, отказался от исповеди и даже не дал надеть на себя саван39.
Кроме главных героев, выведенных на передний план, в повести действовали и несколько второстепенных персонажей, большая часть из которых также имела исторических прототипов. Среди них особое место занял соратник Лбова по фамилии Стольников40, молчаливый и странный, который в итоге сошёл с ума. Он не принимал никакого участия в событиях повести и с художественной точки зрения был избыточен. Однако исторический Михаил Стольников был близким товарищем и родственником Александра Лбова, членом РСДРП, его отсутствие, конечно, вызвало бы вопросы читательской аудитории, многие из которых являлись современниками событий первой русской революции.
Стольников вынужден был начать скрываться от полиции раньше, чем Лбов. Ещё в октябре 1905 года он привлекался судебным следователем по делу об изнасиловании, не вполне ясно, в качестве обвиняемого или свидетеля. Как член нелегальной партии, интерес полиции к своей личности он мог связать с совершенно другими обстоятельствами. Поэтому, когда к нему явились стражники, он оказал им вооружённое сопротивление, ранив одного в живот, а другого в руку, после чего скрылся. По некоторым сведениям, во время декабрьских
С. 87.
событий в Мотовилихе он был в рядах милиции и после поражения вновь исчез. Примерно тогда же ушёл в лес Лбов. Весь 1906 год они, так или иначе, прожили вместе. Именно со Стольниковым Лбов провёл свою первую вооружённую акцию, зафиксированную документально: «5 сего Мая на окраине селения Мотовилихинскаго завода, из леса, было произведено 3 выстрела в обывателя Николая Ширяева, который ранен в руку. Ширяев вызвался свидетелем и дал объяснения, что Лбов строил баррикады и в стрелявших опознаны Лбов и Стольников».
После полазнинской экспроприации, взбудоражившей губернские власти, Стольников был арестован, попав в засаду в одном из пермских домов 26 февраля 1907 года. До осени он просидел в Пермской губернской тюрьме, обвиняясь сразу по нескольким делам, там у него начали проявляться признаки умственного расстройства, но недостаток улик, а вовсе не этот факт стал причиной его освобождения из заключения.
Есть в «Лбовщине» и персонажи, выполняющие, казалось бы, сугубо инструментальную функцию развития сюжета - это Рита Нейберг и титулярный советник Чебутыкин. Но даже за ними стоят тени подлинной истории. О Рите из повести известно не так уж и много, ей было около двадцати лет, она закончила институт благородных девиц в Петербурге, очевидно, Смольный, была из семьи обеспеченного и влиятельного чиновника - управляющего канцелярией губернатора, жила в его доме на Оханской улице41 или в непосредственной близости от неё42. Вряд ли Гайдар наводил справки о правителе канцелярии губернатора господине Ивиницком* * , скорее всего, ему было неважно, была ли у него в реальности дочь, так ли богат и влиятелен он был, как персонаж его повести. Зато в документах, которые он просматривал, его мог заинтересовать имевший место в действительности факт. Неуязвимость лбовцев наводила правоохранительные органы на мысль об утечке информации из канцелярии губернатора, и кое-кого они в этом подозревали.
Титулярный советник Чебутыкин - фигура комическая, как будто сошедшая со страниц гайдаровских фельетонов, но и она позволила автору проиллюстрировать на живом примере реальный факт - Лбов не был простым грабителем, несмотря на собственные недостатки и моральную нечистоплотность некоторых своих товарищей, он действительно помогал бедным. Феофан Никифорович говорил об этом так: «со службы меня выгнали за то, что лбовцы меня грабили всегда, а сам-то он, Лбов, когда узнал об этом, так мне завсегда поддержку оказывал, потому что жена у меня, ребятишки»43… И ему вторил доподлинный лбовец Пётр Перминов («Хищник») в своих чистосердечных показаниях полиции: «Все денежные суммы, до отделения питерцев, поступали от экспроприаций к Лбову. Себе денег он не оставлял, а всё раздавал по тюрьмам или бедным или на похороны убитых».
* В тексте ошибка, врача звали Вадим Вильгельмович Штемпелин
* * В тексте опечатка, правитель канцелярии губернатора А.Болотова носил фамилию Иваницкий, а не Ивиницкий
Продолжение
Скачать литературный журнал "Вещь". 2013. № 8 в pdf
Дополнительно см. Иллюстрации
См. Так же Литературный журнал "Вещь". 2013. № 7
© polikliet
Подписывайтесь на телеграм-канал t.me/polikliet и родственный блог в Дзен Школа Поликлета
Вы можете поддержать этот журнал и его автора
С. 79.
С. 80.
«Хочется сказать, что книжку А. Гайдара
«Жизнь ни во что» (о лбовщине) я читал
ещё раньше и должен сказать, что в этой
книжке много литературной выдумки».
Иван Михайлович Лбов1
В январе 2014 года исполнится 110 лет со дня рождения писателя Аркадия Гайдара. Как известно, имя его тесно связано с историей Прикамья. В середине 1920-ых годов он работал журналистом в пермской окружной газете «Звезда». В этот период им было написано множество фельетонов, очерков, статей и несколько художественных произведений. Среди них выделяется повесть «Жизнь ни во что» («Лбовщина»), созданная на основе местного материала специально для этого периодического издания. Её главный герой, Александр Лбов, был в то время известен пермякам, как активный участник революции 1905-1907 годов, знаменитый экспроприатор, атаман боровшихся с провокаторами и полицией «лесных братьев». Немногие знали его лично, большинство было наслышано о нём из легенд, устных рассказов2, читало про него в подшивках старых газет и замусоленных брошюрках с впусками незамысловатых бульварных романов3. Образ его был неоднозначен, но за ним стояла древняя история о лесных братьях-разбойниках - один из вечных повторяющиеся фольклорных сюжетов4, перенятых романтической литературой5. Гайдар попытался уйти от этих смутных представлений, увидеть за легендами живого человека, реальные события, показать читателям «недисциплинированного, невыдержанного, но смелого и гордого бунтовщика», который жил с ними рядом совсем недавно.
Действие повести происходило в те годы, когда тысячи интеллигентов-радикалов после поражения революции отдалялись от левых партий, зачитывались «Саниным»6, уходили прочь от прежних идеалов к инстинктам, в индивидуализм, в мещанский мирок. Рабочие, вовлечённые ими в политическую борьбу, оставались один на один с правительственной реакцией, у них не было пути назад, альтернативой были смерть, каторга, тюрьма, ссылка, в лучшем случае, эмиграция или жизнь под чужим именем вдали от родных мест. Без идейного руководства они деградировали, склонялись к механическому боевизму, скатывались к всё более и более архаичным формам сопротивления.
По сюжету, после разгрома мотовилихинского вооружённого восстания рабочий Лбов с несколькими товарищами ушёл в лес, откуда продолжил вести борьбу с властями. Спустя некоторое время к нему присоединились специально присланные из Петербурга четверо опытных боевиков. С ними он создал партизанский отряд. Лбову в повести противостоит казачий хорунжий Астраханкин, у которого есть невеста Рита Нейберг - дочь правителя канцелярии пермского губернатора. Эти трое и безымянная любовница партизанского вожака образовывают сложный любовный квадрат, отношения внутри которого обеспечивают развитие главной линии сюжета. Ещё один персонаж - титулярный советник Феофан Никифорович Чебутыкин, часто попадающий в нелепые ситуации, стал основой побочной линии.
I
«Лбов! Читайте «Звезду»! В январе «Звезда» начинает печатать повесть Гайдара «ЖИЗНЬ НИ ВО ЧТО» (Лбовщина). Выписывайте «Звезду»! Лбов!» - с такой рекламой вышел свежий номер газеты 22 декабря 1925 года. Редакцию можно было понять, с января 1926 года подписка на газету становилась индивидуальной, а не коллективной, как прежде, приходило время бороться за каждого читателя. Её аудитория состояла в
С. 81.
основном из рабочих, и нужны были какие-то новые, нестандартные ходы, чтобы они отдали свои трудовые 70 копеек за месячную подписку7.
В это время в стране шёл большой советский юбилей - 20 лет первой русской революции. Пермякам было что вспомнить. Среди партийных работников и рядовых горожан имелось много участников событий тех лет, а окружной исполком возглавлял главный мотовилихинский революционер Александр Лукич Борчанинов.
Осенью 1925 года «Звезда» печатала много материалов на эту тему, среди которых были и рассказы её нового штатного фельетониста - Аркадия Голикова, работавшего под псевдонимом «Гайдар». Псевдонимы вообще были очень популярны тогда. Книжный рынок тонул в море низкопробной иностранной литературы, презрительно именовавшейся «пинкертоновщиной»8. Отечественные писатели тоже старались не теряться в доходном пространстве авантюрных жанров9. «Звезда» подстраивалась под спрос, большое место в ней занимал раздел уголовной хроники, авторы которого скрывались за яркими прозвищами «Анчар», «Зюйд Вест» и даже «Сенька Прыщ»10. Звучало требование дать «красного Пинкертона» и со стороны партии, пытавшейся использовать вкусы публики. Его 1923 году высказал в своей передовой статье ответственный редактор «Правды» Николай Бухарин. В ответ появились романы Мариэтты Шагинян, Ильи Эренбурга, Алексея Толстого и других11.
«Красный Пинкертон» был близок к жанру фельетона, в некоторых странах, например во Франции, такой тип авантюрной литературы так и назывался - роман-фельетон. И, конечно, журналист Гайдар, выглядевший как молодой Шерлок Холмс, только что вернувшийся из Красной Армии, был в глазах редакции как нельзя более подходящей фигурой для написания произведения в этом роде. Тем более что нашлась увлекательная и в тоже время революционная тема - лбовщина, о которой ходило много легенд. «Пинкертоновщина» работала как литературный сериал, тексты очередного произведения всегда выходили выпусками по несколько глав. Для поднятия тиража в «Звезде» впервые было принято решение начать публикацию относительно большого художественного произведения, за работу над которым, как и намечалось, взялся Аркадий Голиков. Первую часть повести он написал заблаговременно ещё в 1925 году, вторая создавалась в спешке уже после начала публикации. Произведение печаталась с 10 января по 3 марта 1926 года в 29 подвалах газеты. По форме повесть напоминала «пинкертоновщину», автор использовал некоторые её шаблоны. Однако главным героем в ней стал не сыщик, а, напротив, преступник. А. Никитин пишет, что Гайдар был с детства знаком с творчеством С. Степняка-Кравчинского12, певца и одного из творцов мифа о «Подпольной России»13, в чьих книгах фигурировали чистые, почти святые революционеры-герои14, за которыми охотилась полиция. Поэтому из «Лбовщины» не получилось «красного Пинкертона», получился новый жанр, пионером которого и стал сам автор.
Повесть пользовалась у читателей большим успехом и несколько раз переиздавалась впоследствии. Текст, названия глав и их количество, имена некоторых героев в «Звезде» и в первом отдельном издании несколько отличались от последующих переизданий. Известно, что готовясь к работе над повестью, Гайдар три недели просидел в архивах, встречался с очевидцами и участниками событий 1905-08 годов, поэтому ещё в 1926 году у читателей возник не потерявший своей актуальности и требующий ответа вопрос о том, где в повести художественный вымысел, а где реальные факты.
II
Минуя все предыдущие события жизни Александра Лбова, Гайдар знакомил с ним читателя непосредственно в судьбоносный для него и других персонажей повести день - 13 декабря 1905 года. В целом
С. 82.
описание событий в первой главе давалось им близко к тому, как они преподносились в то время пермским бюро истории партии15. Но, как и обещал автор, факты были им обработаны в соответствии с требованиями фабулы16. Например, строительство Лбовым баррикад в повести происходило ночью, а не днём, как это было в действительности. Аркадий Петрович дал в руки своему герою старую берданку, хотя по показаниям свидетелей и воспоминаниям ключевого участника событий, Александра Борчанинова, никакого оружия у Лбова не было и в дружине он не состоял17. Подлинные баррикады между Баковой и Томиловской улицами, строительством которых он руководил, не пригодились и перестрелки там не было18.
Будь у реального Лбова винтовка, он непременно стрелял бы из неё. И он требовал у Борчанинова оружие, как тот писал, «в довольно сильных выражениях», но взять его было негде. Именно поэтому через два дня, 15 декабря, на Большой улице в самом центре Мотовилихи Лбов в отчаянии пытался в одиночку разоружить сразу трёх полицейских стражников, но безуспешно. Строительство баррикад и попытка разоружения патруля - это все обвинения, которые предъявлялись тогда рабочему Лбову.
Совещания, случившегося через какое-то время после восстания, на котором «неграмотный» Лбов, как верно подметил А. Никитин, вольно цитировал, ни больше и не меньше, как статью Владимира Ульянова (Ленина) «Революционеры» в белых перчатках»19, в действительности тоже не было. Дело в том, что никакой квартиры в Мотовилихе у Ивана Смирнова («Сочня»), прототипа гайдаровского Николая Смирнова, в тот момент не могло быть, он жил тогда в Сормове и приехал в Пермскую губернию только в последних числах апреля 1906 года. Но были другие встречи, на которых партийные и беспартийные революционеры действительно обсуждали то, как им быть дальше.
Пресловутая неграмотность Лбова была упомянута Гайдаром ещё дважды. Когда к нему приезжал некто Фёдор из петербургской боевой организации, Лбов спрашивал его о книгах, и тот дал ему почитать одну из них, но услышал в ответ: «Я не могу сам, <…> Учиться не у кого было»20. Тоже произошло и перед приездом четырёх петербургских боевиков. Лбову принесли записку, но прочитал её для него другой человек21. Однако во второй части повести Гайдар как будто забыл обо всём этом или дал понять читателю, что лесные университеты не прошли для Лбова даром, поскольку переданное ему Астраханкиным письмо Риты Нейберг он читал сам22.
Эти противоречия объяснимы. В то время автору «Лбовщины» сложно было растолковать читателю «Звезды», как, будучи грамотным, главный герой повести о революции мог оставаться вне партийных рядов или хотя бы в явной форме не сочувствовать большевикам. Давно известно, что исторический Лбов умел читать и писать, об этом говорит не только наличие подлинной подписи под одним из мотовилихинских волостных документов, но и справка о Лбове, составленная в вятском губернском жандармском управлении, где в графе «образование» чётко указано: «Мотовилихинская 3-х классная школа».
В тексте повести не раз встречались упоминания о землянках, в которых жили лбовцы, об их оружии и других деталях повседневной жизни, но в целом их быт описан довольно скупо. Действительно, Лбову и его товарищам случалось жить и в землянках, но летом куда чаще они ночевали под открытым небом, а в холодное время жили в избушках сторожей Мотовилихинской лесной дачи, в домах мотовилихинских обывателей или на квартирах в Перми, других городах и селениях, а иногда даже в гостиницах Прикамья и Среднего Урала.
В гораздо меньших масштабах, чем в повести, но боевиками использовался грим, чаще всего парики, накладные усы, бороды, чёрные марлевые маски. Полиция несколько раз находила и то и другое у арестованных или убитых «лесных братьев». Были у лбовцев свои явки, практиковались пароли и кодовые слова. Из оружия ими применялись винтовки, как уже устаревшие одноза-
С. 83.
рядные «берданки», так и магазинные принятого в русской армии образца, иногда из винтовок ими делались обрезы. Кроме того, у наиболее видных боевиков были, разумеется, легендарные пистолеты Маузера, а у других снятые с вооружения револьверы «Смита и Вессона», «Бульдоги», кое-что ещё, и особенно часто - небольшие, очень удобные для скрытого ношения самозарядные «браунинги» модели 1900 года. Был и эксклюзив: дробомёты - гладкоствольные автоматические ружья Браунинга «Auto-5», Н. Чердынцев писал об одном, но их было несколько, однако удалось ли лбовцам использовать в деле хоть один экземпляр, ничего не известно23. Есть некоторые подтверждения и тому, что у связанных со лбовцами петербургских боевиков был пулемёт, но не в Перми, а в Петербурге, в одном из домов за Невской заставой24.
Благодаря близости к Пермским пушечным заводам у «лесных братьев» не чувствовалось особого недостатка в бомбах, которые делались, как правило, из заготовок к артиллерийским снарядам, пироксилина и динамита, добытого на складах других заводов. Ножи, кинжалы и кастеты тоже были в основном самодельными, холодное оружие такого рода вообще было в Мотовилихе обычным явлением.
У «лесных братьев» существовала некоторая функциональная специализация. Лбов («Длинный») в апреле-июле 1907 года был верховным вождём. Его заместителем и идеологом был Михаил Гресь («Гром»), затем шли командиры групп: Василий Пищулёв («Тёмный»), Михаил Горшков («Максим») и др. Были бомбисты, например, Илларион Паршенков («Демон») и милиционеры, которых можно условно охарактеризовать как стрелков. Кроме того, существовали люди, занимавшиеся сбором сведений, доставкой еды, оружия, предоставлявшие временное убежище, стиравшие одежду, дававшие лошадей и т.д.
Имелись и те, кто оказывал медицинскую помощь, например, фельдшер по кличке «Иисус» и аптекарский ученик Василий («Заяц»). Был и самый настоящий доктор, о котором вскользь упомянул Гайдар - Вильгельм* Штемпелин из заводского мотовилихинского госпиталя, именно он оказал помощь раненому в феврале 1907 года «Демону».
В главе «О том, как Лбов собирался Пермь брать» заходит речь о количестве «лесных братьев» и называется их число - около четырёхсот25. Реальный Лбов утверждал, что бывали моменты, когда их было ещё больше: «В Надеждинском заводе производился полный разгром, участвовало там более 500 человек и наш план был таков, чтобы овладеть всем Богословским округом…» - рассказывал он в последние дни перед казнью. Однако ситуация в Верхотурском уезде, на территории которого располагались завод и округ, была исключи-тельной. Рабочие предприятия бастовали, и лбовцы получали от них поддержку даже в самых жестоких своих действиях, таких как убийство директора завода Прахова и начальника коммерческой части Де Кампо Сципио.
В другое время общее количество «лесных братьев» и тех, кто эпизодически им как-то помогал, составляло не более двухсот-трёхсот человек, число же активных, постоянно действующих боевиков в разных группах вряд ли когда-либо превышало сотню. В основном это были очень молодые люди, некоторые даже несовершеннолетние, зрелых среди них было совсем немного.
Судя по запискам лбовцев, себя они чаще всего называли «лесными братьями», «лесными террористами», «социалистами-террористами» и т.п. Что касается названия «Первый Пермский революционно-партизанский отряд»26, упомянутого Гайдром в повести, то оно появилось в только в июне 1907 года и было в ходу недолго. С середины лета его использовала только группа, в состав которой входили петербургские или близкие к ним боевики27. История с уставом отряда имеет реальную основу. Он был написан «питерцами» в начале июня 1907 года, но, по свидетельству очевидца, Лбов, полистав документ, не воспринял его всерьёз, а типография пермских социал-демократов отказалась его печатать. Если
С. 84.
верить словам Александра Лбова, существовал и план налёта на губернскую столицу. Незадолго до смерти он рассказывал: «…в 1907 году у нас был составлен план взятия всего города Перми, для чего было сформировано 5 отрядов. Только что высланы были первые два отряда, второй из них испортил всё дело и план пропал».
Гайдар никак не мог определиться с отношением Лбова к дисциплине. Он называл его невыдержанным, демонстрировал грубость и недостаток культуры, но в тоже время указывал, что он пытался наводить порядок, ради чего мог идти на крутые меры вплоть до расстрела. Целая глава о событиях в Хохловке посвящена именно этому. Автор опустил массу интересных деталей о том, что это была экспроприация сразу в трёх пунктах - конторе Абамелек-Лазаревых, лесопилке Башенина и казённой винной лавке28, о том, что имея возможность отобрать револьвер и лодку у частных лиц, лбовцы их купили за деньги и т.п. Он сосредоточился только на эпизоде с ранением сиделицы одним из лбовцев и последующим его публичным расстрелом29.
Дух событий был передан им верно, но фактическая сторона искажена. «Лесные братья» не перерезали телеграфные провода возле Хохловки, это они делали позже, возле Добрянки и в Богословском горном округе, Лбов не стрелял в нарушившего договорённость боевика сам, это сделал кто-то из его товарищей и, наконец, провинившийся боевик не был убит. Получив четыре пули, он выжил, был задержан полицией и позже осуждён вместе с остальными. Сиделице была оказана профессиональная медицинская помощь, вся водка вылита или роздана крестьянам, в лавке оставлена записка: «Товарища убили за то, что стрелял в женщину. Деньги взяты. Экспроприаторы».
К алкоголю, как известно, отношение у Лбова было особое, он не был принципиальным трезвенником, но понимал, что без «сухого закона» отряд развалится. И эту линию он проводил твёрдо, железной рукой. Он не только делал замечания Моряку, как это показывает Гайдар, но и в самом деле ударил его штыком, однако не убил, а ранил. На этот счёт есть показания совершенно незаинтересованного в обелении атамана лица - провокатора Дмитрия Худорожкова: «В шайке был недолго «Моряк», которого Лбов выгнал из шайки за пьянство, причём ранил его штыком».
В конце концов Гайдар верно понял суть проблем с дисциплиной. Лбов, имевший опыт службы в армии, как ни пытался, не мог лично контролировать всё, а положиться ему больше было не на кого. И действительно были случаи, когда лбовцы стреляли друг в друга. На-пример, в ходе одной из ссор Михаил Двойнишников («Окунь») выстрелил в голову Эдуарду Григорьеву («Медведю»). Раненый, он попал в руки полиции, лежал некоторое время в больнице, но в итоге скончался.
Важное место как в подлинной истории лбовщины, так и в истории, рассказанной Гайдаром, заняли так называемые «питерцы». В повести их четверо, как сообщил приехавший специально для разговора со Лбовым член петербургской боевой организации Фёдор: «два анархиста, один эсер и один социал-демократ»30. Глава, посвящённая их приезду, так и названа - «Встреча». Выглядела она так.
Однажды весной в лесу раздался фальшивый крик не то кукушки31, не то ястреба, и перед тревожно ожидающим их Лбовым предстали четверо испытанных временем террориста: «Демон - черный и тонкий, с лицом художника, Гром - невысокий, молчаливый и задумчивый, Змей - с бесцветными волосами, бесцветным лицом и медленно-осторожным поворотом головы, и Фома - низкий, полный, с подслеповатыми, добродушными глазами, над которыми крепко засели круги очков»32. Опиравшийся в основном на воспоминания своих мотовилихинских информаторов, Гайдар плохо представлял себе этих людей, не знал он о том, сколько их было, когда приехали, кем были на самом деле. В действительности их было ровно в два раза больше: Дмитрий Савельев («Сибиряк»), Василий Панфилов («Ястреб»), Васи-лий Павлов-Баранов («Фомка»),
С. 85.
Алексей Максимов («Сорока»), Михаил Гресь («Гром»), Иван Моржухин («Морж», «Ваня Охтинский»), Александр Сергеев («Саша Охтинский»), Илларион Паршенков («Демон»).
Они приехали в Пермь зимой, в середине января 1907 года, по социал-демократической явке, данной «Саше Охтинскому» сотрудником Боевой технической группы при ЦК РСДРП Сергеем Сулимовым («Пётр»)33. Савельев, Панфилов и Павлов-Баранов были членами авто-номной «группы террористов-экспроприаторов», возможно, что Максимов и Гресь также имели к ней отношение, Сергеев, Паршенков и Моржухин были работниками конспиративной патронной мастерской Боевой технической группы при ЦК РСДРП на Малой Охте. Четверо из них изначально были социал-демократами, Михаил Гресь, вероятно, был эсером. Не вполне ясна партийная принадлежность Савельева и Павлова-Баранова, Максимов был беглым кронштадтским матросом. Только двоих из них - Савельева, который был студентом, и Греся, который был учителем - можно назвать интеллигентами. Под кличкой «Змей» в отряде Лбова фигурировал не «питерец», а мотовилихинский рабочий Ипполит Яковлевич Фокин.
Гайдаровские «питерцы» весьма далеки от «питерцев» исторических, они не слишком похожи на живых людей, хотя автор и попытался придать им индивидуальные черты - это скорее люди-функции: Демон - бомбист и интеллектуал, говорящий с Ритой Нейберг по-французски, Фома - конспиратор и идеолог, Гром - опытный организатор и боевик, Змей - специалист по гриму.
Во второй части книги, более сырой и хаотичной, чем первая, без всякого введения появился Ястреб - один из лбовских атаманов, организатор экспроприации на пароходе «Анна Степановна», после которой он исчез из поля зрения читателя. Гайдар обошёл молчанием Дмитрия Савельева - «Сибиряка», - в реальности крайне интересного и важного персонажа, за которым в Перми охотились специально приехавшие петербургские филёры. Полиция и охранное отделение считали его куда более опасным террористом и экспроприатором, чем сам Лбов. Он трижды в течение одного года судился военно-окружными судами, сидел в тюрьме Трубецкого бастиона Петропавловской крепости и Пермском исправительном арестантском отделении, погиб во время сопротивления при выводе на казнь. Однако в повести он был упомянут неуместно, мельком и всего один раз, то же можно сказать и об уникальном по своим качествам боевике, единственном оставшемся в живых после 1908 года «питерцев» - «Саше Охтинском».
Бурные события февраля-марта 1907 года, которые последовали за приездом петербургских боевиков и были связанны с чередой вооружённых сопротивлений полиции, ранением Иллариона Паршенкова («Демона»), арестами Дмитрия Савельева («Сибиряка»), Ивана Смирнова («Сочня») и других, Аркадий Петрович описал крайне искажённо, настолько, что из позднейших критиков только хорошо знакомый с материалом человек, вроде А. Никитина, смог определить, где и о чём идёт речь. Кроме того, между главами, касающимися этого периода - «Схватка», «Раскрытое предательство», «Под покровом ночи»34, - автором была вставлена глава об экспроприации в Хохловке, состоявшейся 12 мая 1907 года, и полуанкдотическая сцена с прикуриванием папиросы35.
В тоже время близкой к реальным событиям Гайдар сделал главу об экспроприации на пароходе «Анна Степановна», которая произошла в ночь на 3 июля на Каме близ села Новоильинского. Всего нападавших, как и писал Аркадий Петрович, было 12 человек, но руководили группой Михаил Гресь («Гром») и Михаил Горшков («Максим»), а не Василий Панфилов («Ястреб»). Экспроприация проводилась при поддержке местных эсеров, Лбов участвовал только в планировании. Обе женщины-террористки - Ангелина Тихонова и Мария Миславская - и в самом деле были членами ПСР. На пароходе действительно находился пристав 3-го стана Оханского уезда Горобко, исполнявший свои обязанности первый день. Его везде разыскивали боевики, кричавшие
С. 86.
обезумевшим пассажирам: «Господа, не бойтесь, мы вас не пошевелим. Нам нужна полиция и деньги для освобождения вас». Попытки потопить шлюпку с певшими в ночной мгле «Марсельезу» экспроприаторами со стороны команды парохода не было, но такая возможность много обсуждалась в газетах. Именно поэтому помощник капитана и машинист были арестованы, их подозревали в сотрудничестве с террористами. Автор повести упомянул о гибели нескольких человек. Действительно, боевики убили фельдфебеля в форме восточносибирских стрелков36 и полицейского урядника, тюремный надзиратель скончался позже от ран. Но Гайдар не сообщил своим читателям, что экспроприаторы застрелили ещё и матроса Пётра Малькова37, ранили двух крестьян и капитана парохода Николая Матанцева. Ради справедливости стоит отметить, что адрес семьи матроса, которого они считали напрасной жертвой, был записан боевиками, а жене капитана и ему самому они принесли извинения.
Не пишет Гайдар и о другом интересном факте, упоминавшемся в газетах: «После «трудов» грабители-убийцы захотели закусить и выпить, для чего отправились в буфет, но тот оказался запертым. Они стали стучаться и когда им отворили буфетную дверь, то предъявили требование «продать» им 2 бутылки хорошаго коньяку, 20 булок и колбасы. Получив требуемое, злоумышленники заплатили 6 руб., хотя буфетчик первоначально отказывался от денег, прося лишь «не трогать его»38.
Довольно близко к фактам описаны в повести и события, связанные с арестом и казнью Лбова. В Нолинске атамана действительно подвёл «маузер». В марте для надёжности он был перевезён в Вятку, но власти всё равно опасались попыток освобождения государственного преступника, рассматривали вариант с подкопом, усиливали охрану, чтобы его не убили соратники, обеспокоенные тем, что он может начать говорить.
На суде Лбов держался мужественно. Однако после смертного приговора на некоторое время заколебался и написал прошение о помиловании на имя императрицы, о чём Гайдар умолчал. Этот факт подтверждается документами вятского губернского жандармского управления, однако оригинал прошения пока не найден, его тексты, опубликованные в газетах, несколько отличаются друг от друга. Прошение о помиловании считалось у революционеров малодушием, был даже специальный термин, обозначающий эту категорию людей - «прошенцы», именно этот факт, а не что-то другое, послужил основанием для переименования в 1953 году улицы Лбовской в Мотовилихе в улицу Восстания. Впрочем, о помиловании просили иногда и куда более известные революционеры, и это никого не смущало. В конце концов к моменту казни Лбов переборол себя, отказался от исповеди и даже не дал надеть на себя саван39.
Кроме главных героев, выведенных на передний план, в повести действовали и несколько второстепенных персонажей, большая часть из которых также имела исторических прототипов. Среди них особое место занял соратник Лбова по фамилии Стольников40, молчаливый и странный, который в итоге сошёл с ума. Он не принимал никакого участия в событиях повести и с художественной точки зрения был избыточен. Однако исторический Михаил Стольников был близким товарищем и родственником Александра Лбова, членом РСДРП, его отсутствие, конечно, вызвало бы вопросы читательской аудитории, многие из которых являлись современниками событий первой русской революции.
Стольников вынужден был начать скрываться от полиции раньше, чем Лбов. Ещё в октябре 1905 года он привлекался судебным следователем по делу об изнасиловании, не вполне ясно, в качестве обвиняемого или свидетеля. Как член нелегальной партии, интерес полиции к своей личности он мог связать с совершенно другими обстоятельствами. Поэтому, когда к нему явились стражники, он оказал им вооружённое сопротивление, ранив одного в живот, а другого в руку, после чего скрылся. По некоторым сведениям, во время декабрьских
С. 87.
событий в Мотовилихе он был в рядах милиции и после поражения вновь исчез. Примерно тогда же ушёл в лес Лбов. Весь 1906 год они, так или иначе, прожили вместе. Именно со Стольниковым Лбов провёл свою первую вооружённую акцию, зафиксированную документально: «5 сего Мая на окраине селения Мотовилихинскаго завода, из леса, было произведено 3 выстрела в обывателя Николая Ширяева, который ранен в руку. Ширяев вызвался свидетелем и дал объяснения, что Лбов строил баррикады и в стрелявших опознаны Лбов и Стольников».
После полазнинской экспроприации, взбудоражившей губернские власти, Стольников был арестован, попав в засаду в одном из пермских домов 26 февраля 1907 года. До осени он просидел в Пермской губернской тюрьме, обвиняясь сразу по нескольким делам, там у него начали проявляться признаки умственного расстройства, но недостаток улик, а вовсе не этот факт стал причиной его освобождения из заключения.
Есть в «Лбовщине» и персонажи, выполняющие, казалось бы, сугубо инструментальную функцию развития сюжета - это Рита Нейберг и титулярный советник Чебутыкин. Но даже за ними стоят тени подлинной истории. О Рите из повести известно не так уж и много, ей было около двадцати лет, она закончила институт благородных девиц в Петербурге, очевидно, Смольный, была из семьи обеспеченного и влиятельного чиновника - управляющего канцелярией губернатора, жила в его доме на Оханской улице41 или в непосредственной близости от неё42. Вряд ли Гайдар наводил справки о правителе канцелярии губернатора господине Ивиницком* * , скорее всего, ему было неважно, была ли у него в реальности дочь, так ли богат и влиятелен он был, как персонаж его повести. Зато в документах, которые он просматривал, его мог заинтересовать имевший место в действительности факт. Неуязвимость лбовцев наводила правоохранительные органы на мысль об утечке информации из канцелярии губернатора, и кое-кого они в этом подозревали.
Титулярный советник Чебутыкин - фигура комическая, как будто сошедшая со страниц гайдаровских фельетонов, но и она позволила автору проиллюстрировать на живом примере реальный факт - Лбов не был простым грабителем, несмотря на собственные недостатки и моральную нечистоплотность некоторых своих товарищей, он действительно помогал бедным. Феофан Никифорович говорил об этом так: «со службы меня выгнали за то, что лбовцы меня грабили всегда, а сам-то он, Лбов, когда узнал об этом, так мне завсегда поддержку оказывал, потому что жена у меня, ребятишки»43… И ему вторил доподлинный лбовец Пётр Перминов («Хищник») в своих чистосердечных показаниях полиции: «Все денежные суммы, до отделения питерцев, поступали от экспроприаций к Лбову. Себе денег он не оставлял, а всё раздавал по тюрьмам или бедным или на похороны убитых».
* В тексте ошибка, врача звали Вадим Вильгельмович Штемпелин
* * В тексте опечатка, правитель канцелярии губернатора А.Болотова носил фамилию Иваницкий, а не Ивиницкий
Продолжение
Скачать литературный журнал "Вещь". 2013. № 8 в pdf
Дополнительно см. Иллюстрации
См. Так же Литературный журнал "Вещь". 2013. № 7
© polikliet
Подписывайтесь на телеграм-канал t.me/polikliet и родственный блог в Дзен Школа Поликлета
Вы можете поддержать этот журнал и его автора