(no subject)
начало дальше по ссылкам"
Я возвращаюсь в свой двор, единственный, неповторимый, пахнущий тополями, огромный - целый мир, уютно отгороженный от городского шума. Да вот он:
На этот раз я напишу о папе. Я уже писала об этом, но ради связности повествования повторюсь. Двор был проходной, и другую его сторону обрамляло еще несколько домов. В одном из них, старом особняке, на крыше лев терзает дракона, позже сделали Йеменское посольство, а в другом жил удивительный человек - Самуил Натанович Брайнес. Еврейская коммунна Малой Бронной охватывала не один дом. Я знала Самула Натановича с "до рождения". Помню я его плохо: быстрый, порывистый человек, с абсолютно лысой головой, мне казалось, что очень старый, хотя ему тогда было слегка за 70. Велий врач, удивительный ученый, организатор, энтузиаст и волшебник. По образованию (полученному до революции) Самуил Натанович был врачом-психиатром. Если не ошибаюсь, учился у Бехтерева. По окончании университета ( та же пресловутая пятипроцентная норма ) был назначен врачем-интерном в психиатрическую больницу. Молодой врач получил безнадежных больных, которые провели в клинике лет по 20. Самуил Натанович был незаурядным гинотизером, к тому же разработал какие-то собственные методики. Честолюбие и огромная страсть к науке подталкивали его. Руководство больницы не интересовалось ни молодым врачем, ни его пациентами, что было ему только на руку. Он стал с ними работать и несколько человек довел до выписки. Случай неслыханный, собирались консилиумы, безнадежные пациенты были признаны здоровыми. Последствия его труда оказались ужасными. Из 10 человек 2 покончили с собой, все остальные вернулись в клинику. Он не рассчитал, что эти люди 20 лет были оторваны от мира, родные фактически их похоронили, а в стране бушевала гражданская война. И здоровая психика такого потрясения не выдержит. Но для Самуила Натановича потрясение оказалось слишком сильным и из медицины он ушел. До конца уйти не удалось, но психиатрическую помощь он оказывал крайне редко, только когда не мог отказаться. Например, в тридцатые годы он лечил от депрессии любимого дворника Горького. Дворник сидел в сарае за поленницей во дворе знаменитого особняка Рябушинского и плакал. Случай был несложный, хватило пары сеансов.
А вот звонок из особняка Берии ( дело было уже после войны ) мог стоить головы. Пришлось лечить сестру жены Берии. Обошлось, методика не подкачала. Самый большой ужас Старик (так называл его папа) испытал, когда не мог пробиться на Ленинградский вокзал. Больная вместе с сестрой ехали в Ленинград, он как врач, должен был их сопровождать. Вокзал был оцеплен в несколько кругов - Берия лично приехал проводить жену. Маленький смешной еврей тщетно пытался убедить охрану, что его ждет сам товарищ Берия, его лениво отшвыривали, даже не били и не пытались арестовать, а тем временем отправку поезда уже несколько раз откладывали, Берия велел ждать врача. Как разрешилась история, я не знаю, к поезду Старик прорвался, и перед Берией сумел оправдаться, но любви к психиатрии ему эта история не прибавила.
Перед войной Самуил Натанович работал в Ленинграде в ВИЭМе - Институте Экспериментальной Медицины, у акдемика Гуревича. Странными опытами там занимались, изучали всякие паранормальные явления и т.д. В частности занимались омоложением, да-да, как в "Собачьем сердце". Тему-то Булгаков не придумал. Опыти ставили над пациентами дома престарелых. Яичники обезьяны не пересаживали, методика была - гипнотический сон на несколько месяцев. Секрет поддержания этого сна и сохранения жизнедеятельности Самуил Натанович унес с собой в могилу. Папа видел фотографии пациентов до и после - говорит, разница впечатляет. Эксперимент не довели до конца - война, блокада. Все пациенты дома престарелых погибли, кормить их было некому. Старик перебрался в Москву, продолжать опасные эксперименты он не хотел. Великий вождь старел, и Брайнесу совсем не улыбалось его омолаживать.
Дальше, до смерти великого вождя, у меня в информации провал, а после неугомонный Старик занялся новым направлением в науке - нейрокибернетикой. Если вспомнить, что кибернетика только что была "продажной девкой капитализма", можно сделать вывод, что прожитая жизнь мало чему его научила, разве что осторожности и изворотливости.
В МЭИ было основано студенческое научное общество, куда вошел мой папа - тогда студент-пятикурсник, его лучший друг Боря Ратгауз, через несколько лет женившийся на маминой двоюрдной сестре и перешедший в разряд родственников.
Жизнь у молодых ученых была голодной, но необыкновенной. Самуил Натанович правдами и неправдами выбивал для них какие-то ставки, стоил грандиозные проекты. Они придумывали науку нейрокибернетику, искали ответ на вопрос может ли машина мыслить, между делом пытались при помощи труда превратить обезьяну в человека. Сами паяли компьютеры на которых сами же и считали, писали формулы, строили модели, издавали книжки, защитили диссертации. В их лабараторию приезжал сам Норберт Винер. С ними работал знаменитый математик МюЛю Цейтлин, их деятельностью интересовался Гельфанд. В их жизни было все, кроме денег.
И папе пришлось попрощаться с наукой - я уже родилась и настойчиво хотела кушать, мама была студенткой. Но до самой смерти Старика уже в седине семидесятых, папа прдолжал с ним работать. Они писали книги, одну из них даже издали в Китае, я очень гордилась томом с иероглифами.
Папа приходил с работы, переодевался, ужинал и шел к Старику, благо идти было недалеко, через двор.
Простите, те, кто эти байки уже читал, я писала об этом, но мне необходимо хоть пунктиром упомянуть Брайнеса для связности повествования. Без него наш двор был бы другим. Историю про омоложеную собачку, гориллу Султана, который вместо того, чтобы очеловечится, пришиб в порыве ярости эту собачку, про шимпанзе Маньку и Ваньку, которые тоже не очеловечились и доживали свою жизнь в зимнем саду правительственного дома, тоже примыкающего к нашему двору, про ожоговую куклу, академика Вишневского и многое-много другое я тут рассказывать не буду. Это сюжет совсем другой истории, иначе эта разрастется до размеров эпопеи.
Я возвращаюсь в свой двор, единственный, неповторимый, пахнущий тополями, огромный - целый мир, уютно отгороженный от городского шума. Да вот он:
На этот раз я напишу о папе. Я уже писала об этом, но ради связности повествования повторюсь. Двор был проходной, и другую его сторону обрамляло еще несколько домов. В одном из них, старом особняке, на крыше лев терзает дракона, позже сделали Йеменское посольство, а в другом жил удивительный человек - Самуил Натанович Брайнес. Еврейская коммунна Малой Бронной охватывала не один дом. Я знала Самула Натановича с "до рождения". Помню я его плохо: быстрый, порывистый человек, с абсолютно лысой головой, мне казалось, что очень старый, хотя ему тогда было слегка за 70. Велий врач, удивительный ученый, организатор, энтузиаст и волшебник. По образованию (полученному до революции) Самуил Натанович был врачом-психиатром. Если не ошибаюсь, учился у Бехтерева. По окончании университета ( та же пресловутая пятипроцентная норма ) был назначен врачем-интерном в психиатрическую больницу. Молодой врач получил безнадежных больных, которые провели в клинике лет по 20. Самуил Натанович был незаурядным гинотизером, к тому же разработал какие-то собственные методики. Честолюбие и огромная страсть к науке подталкивали его. Руководство больницы не интересовалось ни молодым врачем, ни его пациентами, что было ему только на руку. Он стал с ними работать и несколько человек довел до выписки. Случай неслыханный, собирались консилиумы, безнадежные пациенты были признаны здоровыми. Последствия его труда оказались ужасными. Из 10 человек 2 покончили с собой, все остальные вернулись в клинику. Он не рассчитал, что эти люди 20 лет были оторваны от мира, родные фактически их похоронили, а в стране бушевала гражданская война. И здоровая психика такого потрясения не выдержит. Но для Самуила Натановича потрясение оказалось слишком сильным и из медицины он ушел. До конца уйти не удалось, но психиатрическую помощь он оказывал крайне редко, только когда не мог отказаться. Например, в тридцатые годы он лечил от депрессии любимого дворника Горького. Дворник сидел в сарае за поленницей во дворе знаменитого особняка Рябушинского и плакал. Случай был несложный, хватило пары сеансов.
А вот звонок из особняка Берии ( дело было уже после войны ) мог стоить головы. Пришлось лечить сестру жены Берии. Обошлось, методика не подкачала. Самый большой ужас Старик (так называл его папа) испытал, когда не мог пробиться на Ленинградский вокзал. Больная вместе с сестрой ехали в Ленинград, он как врач, должен был их сопровождать. Вокзал был оцеплен в несколько кругов - Берия лично приехал проводить жену. Маленький смешной еврей тщетно пытался убедить охрану, что его ждет сам товарищ Берия, его лениво отшвыривали, даже не били и не пытались арестовать, а тем временем отправку поезда уже несколько раз откладывали, Берия велел ждать врача. Как разрешилась история, я не знаю, к поезду Старик прорвался, и перед Берией сумел оправдаться, но любви к психиатрии ему эта история не прибавила.
Перед войной Самуил Натанович работал в Ленинграде в ВИЭМе - Институте Экспериментальной Медицины, у акдемика Гуревича. Странными опытами там занимались, изучали всякие паранормальные явления и т.д. В частности занимались омоложением, да-да, как в "Собачьем сердце". Тему-то Булгаков не придумал. Опыти ставили над пациентами дома престарелых. Яичники обезьяны не пересаживали, методика была - гипнотический сон на несколько месяцев. Секрет поддержания этого сна и сохранения жизнедеятельности Самуил Натанович унес с собой в могилу. Папа видел фотографии пациентов до и после - говорит, разница впечатляет. Эксперимент не довели до конца - война, блокада. Все пациенты дома престарелых погибли, кормить их было некому. Старик перебрался в Москву, продолжать опасные эксперименты он не хотел. Великий вождь старел, и Брайнесу совсем не улыбалось его омолаживать.
Дальше, до смерти великого вождя, у меня в информации провал, а после неугомонный Старик занялся новым направлением в науке - нейрокибернетикой. Если вспомнить, что кибернетика только что была "продажной девкой капитализма", можно сделать вывод, что прожитая жизнь мало чему его научила, разве что осторожности и изворотливости.
В МЭИ было основано студенческое научное общество, куда вошел мой папа - тогда студент-пятикурсник, его лучший друг Боря Ратгауз, через несколько лет женившийся на маминой двоюрдной сестре и перешедший в разряд родственников.
Жизнь у молодых ученых была голодной, но необыкновенной. Самуил Натанович правдами и неправдами выбивал для них какие-то ставки, стоил грандиозные проекты. Они придумывали науку нейрокибернетику, искали ответ на вопрос может ли машина мыслить, между делом пытались при помощи труда превратить обезьяну в человека. Сами паяли компьютеры на которых сами же и считали, писали формулы, строили модели, издавали книжки, защитили диссертации. В их лабараторию приезжал сам Норберт Винер. С ними работал знаменитый математик МюЛю Цейтлин, их деятельностью интересовался Гельфанд. В их жизни было все, кроме денег.
И папе пришлось попрощаться с наукой - я уже родилась и настойчиво хотела кушать, мама была студенткой. Но до самой смерти Старика уже в седине семидесятых, папа прдолжал с ним работать. Они писали книги, одну из них даже издали в Китае, я очень гордилась томом с иероглифами.
Папа приходил с работы, переодевался, ужинал и шел к Старику, благо идти было недалеко, через двор.
Простите, те, кто эти байки уже читал, я писала об этом, но мне необходимо хоть пунктиром упомянуть Брайнеса для связности повествования. Без него наш двор был бы другим. Историю про омоложеную собачку, гориллу Султана, который вместо того, чтобы очеловечится, пришиб в порыве ярости эту собачку, про шимпанзе Маньку и Ваньку, которые тоже не очеловечились и доживали свою жизнь в зимнем саду правительственного дома, тоже примыкающего к нашему двору, про ожоговую куклу, академика Вишневского и многое-много другое я тут рассказывать не буду. Это сюжет совсем другой истории, иначе эта разрастется до размеров эпопеи.