Мне Брамса сыграют
Годами когда-нибудь в зале концертной
Мне Брамса сыграют, - тоской изойду
Я вздрогну, я вспомню союз шестисердый
Прогулки, купанье и клумбу в саду
Художницы робкой, как сон, крутолобость
С беззлобной улыбкой, улыбкой взахлеб,
Улыбкой, огромной и светлой, как глобус,
Художницы облик, улыбку и лоб.
Мне Брамса сыграют, - я вздрогну, я сдамся,
Я вспомню покупку припасов и круп,
Ступеньки террасы и комнат убранство,
И брата, и сына, и клумбу, и дуб.
Художница пачкала красками траву,
Роняла палитру, совала в халат
Набор рисовальный и пачки отравы,
Что «Басмой» зовутся и астму сулят.
Мне Брамса сыграют, - я сдамся, я вспомню
Упрямую заросль, и кровлю, и вход,
Балкон полутемный и комнат питомник,
Улыбку, и облик, и брови, и рот.
И сразу же буду слезами увлажен
И вымокну раньше, чем выплачусь я.
Горючая давность ударит из скважин,
Околицы, лица, друзья и семья.
И станут кружком на лужке интермеццо,
Руками, как дерево, песнь охватив,
Как тени, вертеться четыре семейства
Под чистый, как детство, немецкий мотив.
1931
Сборник Пастернака «Второе рождение», безусловно, самый удивительный из всех его сборников - некоторые, на мой взгляд, ошибочно, считают его лучшим. В начале тридцатых у него меняется все - жена, стиль, мир вокруг. Жизнь пузырится и корежится по образцу того брызгающего во все стороны словесного варева, которым славятся его ранние книги. Но в стихах 31 года мы слышим вальсок четырехстопного амфибрахия, на верхней, светлой границе элегического диапазона. Осточертевшая жена-художница, которую он в этом году бросит ради супруги его товарища, здесь засовывает в карман перемазанного красками халата пачку папирос, и кажется, что оглядывается - как будто в каком-нибудь дешевом, но прекрасном флешбеке…