Акт субверсивной аффирмации: Художник Марина Перчихина об акции "Ебись за наследника медвежонка!"
Акт субверсивной аффирмации в Биологическом Музее:
Учитывая свежесть события и острое его восприятие широкими массами «юзеров» ЖЖ, первое, что хочу, это принять на себя полную ответственность за следующие ниже варианты интерпретации, ни в коем случае не вменяя эти прочтения авторам акции и Алексею Плуцеру-Сарно, в чьей трансляции акция стала известна массовой аудитории.
Далее приступаю к попытке осмысления этой акции с точки зрения ее художественного языка и общей конструкции в сугубо профессиональных рамках действенных форм современного искусства.
Первое - медийная рамка.
В отличие от акций, доступных постороннему наблюдателю или же напротив, интерпретируемых и транслируемых впоследствии самими авторами-участниками через документацию, эта акция изначально была предъявлена через фотодокументацию и комментарий одного свидетеля, который позиционировал себя как "не-участник", т.е. другие участники акции целиком доверились этой единственной трансляции. Таким образом, заложенные в акции возможности прочтения были изначально редуцированы до одной позиции "случайного свидетеля", исключая другие свидетельства. Художник, сам же освещающий акцию под видом журналиста, в силу этих условий, волей-неволей, в сознании получившей информацию аудитории, становится однозначно со-автором акции. Соответственно, публикатор получает и весь спектр реакций, часто весьма агрессивных
Второе. Выбор пространственно-смысловой рамки - Биологический музей.
Биологический акт в музее Художественном радикально работает с проблемой Искусство - Рынок (Кстати, о биологическом акте дефекации А. Бренера в Художественном музее, трактовка которой возможна как соотнесение апроприированной рынком художественной продукции с отходами, возникающими в творческом организме по ходу более значимых внутренних процессов).
Биологический акт - в данном случае, в акции группы «Война», сексуальный, в музее Биологическом - парадоксально продолжает демонстрацию биологических процессов, которым посвящен музей, только в крайне неортодоксальных формах экспонирования.
Третье - медвежий тотем в политическом контексте.
Чучело медведя (медвежонка) являвшееся тотемным центром имевшего место симулятивного ритуала сегодня воспринимается менее всего в биологическом контексте, несмотря на ссылки авторов акции на проблему с медвежьей популяцией. Медведь давно и настойчиво заявлен как символ политической системы, которую определим термином Дм.Фурмана как «имитационная демократия». От партийного символа он перерос (видимо активно размножаясь) в символ тотальный, породил октябрятско-пионерскую структуру «Мишек» и окончательно затвердел в фигуре «избранного главного Медведя».
В заявленной группой акции-ритуале (соотносимой с архаическими ритуалами, полагавшими целью обеспечить плодородие земли или домашних животных) целью полагается помощь в рождении новой официальной государственной системы. Именно потому все внимание возмущенной общественности переключилось на проблему порнографичности или не порнографичности действа, так как обсуждать его объявленную цель большинство не решается. (в отличие от публики оппозиционных сайтов)
Архаическое сознание и культ воспроизводства в тоталитарных системах.
Сама идея плодородия и активного воспроизводства наряду с национальной идеей входит в идеологический состав утвердившейся политической системы. Таким образом, единственное, что является в акции трансгрессивным - публичность сексуального акта (кстати, между супружескими парами). Вернее сказать, публичность имитации акта, так как вне зависимости от реальности или нереальности действий акционистов, зритель имеет дело с документацией обозначающей действие, а не с самим наблюдаемым событием.
Можно подвести некоторый итог, определяющий, с каким типом акционистской художественной практики мы встретились. Это достаточно развитая и давняя стратегия «субверсивной аффирмации». Позволю себе процитировать ее описание, данное в статье Инке Арнс и Сильвии Зассе «Субверсивная Аффирмация: Мимикрия как стратегия сопротивления» :
«С середины 1960-х наблюдается использование субверсивной или подрывной аффирмации [можно перевести еще как преизбыточное утверждение, поскольку смысл явления сводится к тактике «переиродить Ирода» или «быть более ревностным католиком, чем Папа Римский» - прим. перев.] в современных медиа и сетевых активистских контекстах. Обращаясь к таким проектам и художникам как Хит Бантинг, - Innen, Кристоф Шлингензиф, ubermorgen, etoy, 01 org. и Yes Men, мы видим, что все они (более или менее успешно) используют тактику сопротивления через посредство кажущегося утверждения и согласия с образом и корпоративной идентичностью и стратегиями своих противников... Не случайно такая художественная тактика зародилась в так называемых репрессивных режимах еще с конца 1920-х. Можно даже утверждать, что сам генезис этой тактики мог иметь место исключительно в условиях действия тоталитарной машины.
...Подрывная аффирмативная позиция это художественная/политическая тактика, которая позволяет художникам/активистам принимать участие в определенных социальных, политических и экономических дискурсах и утверждать, присваивать и потреблять их, одновременно их подрывая. Она характеризуется тем фактом, что в самом утверждении совершается дистанцирование утверждаемого и раскрытие его внешне завуалированного смысла. В субверсивной аффирмации всегда наличествует нечто преизбыточное, что и дестабилизирует порядок утверждаемого и превращает его в свою противоположность.
Подрывная аффирмация и сверхидентификация - как «тактики откровенного согласия» - суть формы критики, которые посредством приемов утверждения, вовлеченности и отождествления ставят зрителя/слушателя в такое положение или ситуацию, которые он/а неизбежно подвергнут впоследствии критическому осмыслению...»
Цитируется по источнику Irwin: East Art Map, London/Ljubljana, 2005.
Соотнося «случай в музее» с приведенным теоретическим текстом, обнаружим, что по многим параметрам акция группы «Война» подходит под это определение, но авторов ее можно упрекнуть в одном - в недостаточной «преизбыточности» которая и перенесла интерпретацию на поле «допустимой» и «недопустимой» телесности т.е. свела обсуждение к проблеме «порнографии», что частично можно объяснить и невероятно быстрым восстановлением в сознании механизмов самозащиты в тоталитарных условиях, самозащиты от понимания истинного смысла происходящего.
Но это не снимает ответственности с авторов за неточности в использовании тела как инструмента и языка художественной акции.
Телесные практики в перформансе и в акции - различие языковых функций персонального тела.
В практике перформансистов, часто весьма радикальной по отношению к собственному телу, оно не несет метафорической нагрузки, не является символом чего-то находящегося вовне, но принадлежит художнику, имеющему имя, представляющему самого себя и как субъект и как объект персонального ритуала, со-проживаемого зрителем-свидетелем. В акции тело, даже предельно обнаженное и совершающее биологический акт - символично, лишено имени и направляет сознание зрителя к посторонним телесной реальности вещам, является метафорой. Именно это различие в использовании тела, на мой взгляд, не до конца осознано группой «Война» в контексте акции. Восприятие раскачивается между очень персональным абрисом реальных лиц и тел и символическими смыслами, заложенными в их действиях. Критикуя, пытаюсь представить более адекватные самой акции формы предъявления телесности. Традиционная для многих обрядовых и карнавальных действ игра с бутафорскими гипертрофированными гениталиями? - нет, здесь не проходит. Музей Биологический. Нужна естественнонаучная реальность. Может быть реальные тела, но с гениталиями из секс-шопа? Ближе. Обвинений не убавит, но язык акции с этим остраннением был бы чище.
PS. Лексикографическая справка.
Осталось обратиться к Алексею Плуцеру Сарно, уже не как к журналисту, а как к лексикографу и автору "Словаря русского мата" за справкой по поводу сопровождавшего акцию текста. Верно ли словоупотребление в контексте таких смысловых прочтений. Некоторые, наиболее смелые, комментаторы-защитники действа соотносят его с совершенно другим смыслом слова, происходящего из того же корня, т.е. с насильственным половым актом символически совершенным властью над своими гражданами. Думаю, что соотнесение правомочно, но оно не лежит в том поле субверсивной аффирмации, где отрицание осуществляется только через утверждение. Так что именно сексуальное усилие «за» «медвежонка» соответствует заявленному жанру. Впрочем, здесь слово за специалистом.
Марина Перчихина (Mouse)
Учитывая свежесть события и острое его восприятие широкими массами «юзеров» ЖЖ, первое, что хочу, это принять на себя полную ответственность за следующие ниже варианты интерпретации, ни в коем случае не вменяя эти прочтения авторам акции и Алексею Плуцеру-Сарно, в чьей трансляции акция стала известна массовой аудитории.
Далее приступаю к попытке осмысления этой акции с точки зрения ее художественного языка и общей конструкции в сугубо профессиональных рамках действенных форм современного искусства.
Первое - медийная рамка.
В отличие от акций, доступных постороннему наблюдателю или же напротив, интерпретируемых и транслируемых впоследствии самими авторами-участниками через документацию, эта акция изначально была предъявлена через фотодокументацию и комментарий одного свидетеля, который позиционировал себя как "не-участник", т.е. другие участники акции целиком доверились этой единственной трансляции. Таким образом, заложенные в акции возможности прочтения были изначально редуцированы до одной позиции "случайного свидетеля", исключая другие свидетельства. Художник, сам же освещающий акцию под видом журналиста, в силу этих условий, волей-неволей, в сознании получившей информацию аудитории, становится однозначно со-автором акции. Соответственно, публикатор получает и весь спектр реакций, часто весьма агрессивных
Второе. Выбор пространственно-смысловой рамки - Биологический музей.
Биологический акт в музее Художественном радикально работает с проблемой Искусство - Рынок (Кстати, о биологическом акте дефекации А. Бренера в Художественном музее, трактовка которой возможна как соотнесение апроприированной рынком художественной продукции с отходами, возникающими в творческом организме по ходу более значимых внутренних процессов).
Биологический акт - в данном случае, в акции группы «Война», сексуальный, в музее Биологическом - парадоксально продолжает демонстрацию биологических процессов, которым посвящен музей, только в крайне неортодоксальных формах экспонирования.
Третье - медвежий тотем в политическом контексте.
Чучело медведя (медвежонка) являвшееся тотемным центром имевшего место симулятивного ритуала сегодня воспринимается менее всего в биологическом контексте, несмотря на ссылки авторов акции на проблему с медвежьей популяцией. Медведь давно и настойчиво заявлен как символ политической системы, которую определим термином Дм.Фурмана как «имитационная демократия». От партийного символа он перерос (видимо активно размножаясь) в символ тотальный, породил октябрятско-пионерскую структуру «Мишек» и окончательно затвердел в фигуре «избранного главного Медведя».
В заявленной группой акции-ритуале (соотносимой с архаическими ритуалами, полагавшими целью обеспечить плодородие земли или домашних животных) целью полагается помощь в рождении новой официальной государственной системы. Именно потому все внимание возмущенной общественности переключилось на проблему порнографичности или не порнографичности действа, так как обсуждать его объявленную цель большинство не решается. (в отличие от публики оппозиционных сайтов)
Архаическое сознание и культ воспроизводства в тоталитарных системах.
Сама идея плодородия и активного воспроизводства наряду с национальной идеей входит в идеологический состав утвердившейся политической системы. Таким образом, единственное, что является в акции трансгрессивным - публичность сексуального акта (кстати, между супружескими парами). Вернее сказать, публичность имитации акта, так как вне зависимости от реальности или нереальности действий акционистов, зритель имеет дело с документацией обозначающей действие, а не с самим наблюдаемым событием.
Можно подвести некоторый итог, определяющий, с каким типом акционистской художественной практики мы встретились. Это достаточно развитая и давняя стратегия «субверсивной аффирмации». Позволю себе процитировать ее описание, данное в статье Инке Арнс и Сильвии Зассе «Субверсивная Аффирмация: Мимикрия как стратегия сопротивления» :
«С середины 1960-х наблюдается использование субверсивной или подрывной аффирмации [можно перевести еще как преизбыточное утверждение, поскольку смысл явления сводится к тактике «переиродить Ирода» или «быть более ревностным католиком, чем Папа Римский» - прим. перев.] в современных медиа и сетевых активистских контекстах. Обращаясь к таким проектам и художникам как Хит Бантинг, - Innen, Кристоф Шлингензиф, ubermorgen, etoy, 01 org. и Yes Men, мы видим, что все они (более или менее успешно) используют тактику сопротивления через посредство кажущегося утверждения и согласия с образом и корпоративной идентичностью и стратегиями своих противников... Не случайно такая художественная тактика зародилась в так называемых репрессивных режимах еще с конца 1920-х. Можно даже утверждать, что сам генезис этой тактики мог иметь место исключительно в условиях действия тоталитарной машины.
...Подрывная аффирмативная позиция это художественная/политическая тактика, которая позволяет художникам/активистам принимать участие в определенных социальных, политических и экономических дискурсах и утверждать, присваивать и потреблять их, одновременно их подрывая. Она характеризуется тем фактом, что в самом утверждении совершается дистанцирование утверждаемого и раскрытие его внешне завуалированного смысла. В субверсивной аффирмации всегда наличествует нечто преизбыточное, что и дестабилизирует порядок утверждаемого и превращает его в свою противоположность.
Подрывная аффирмация и сверхидентификация - как «тактики откровенного согласия» - суть формы критики, которые посредством приемов утверждения, вовлеченности и отождествления ставят зрителя/слушателя в такое положение или ситуацию, которые он/а неизбежно подвергнут впоследствии критическому осмыслению...»
Цитируется по источнику Irwin: East Art Map, London/Ljubljana, 2005.
Соотнося «случай в музее» с приведенным теоретическим текстом, обнаружим, что по многим параметрам акция группы «Война» подходит под это определение, но авторов ее можно упрекнуть в одном - в недостаточной «преизбыточности» которая и перенесла интерпретацию на поле «допустимой» и «недопустимой» телесности т.е. свела обсуждение к проблеме «порнографии», что частично можно объяснить и невероятно быстрым восстановлением в сознании механизмов самозащиты в тоталитарных условиях, самозащиты от понимания истинного смысла происходящего.
Но это не снимает ответственности с авторов за неточности в использовании тела как инструмента и языка художественной акции.
Телесные практики в перформансе и в акции - различие языковых функций персонального тела.
В практике перформансистов, часто весьма радикальной по отношению к собственному телу, оно не несет метафорической нагрузки, не является символом чего-то находящегося вовне, но принадлежит художнику, имеющему имя, представляющему самого себя и как субъект и как объект персонального ритуала, со-проживаемого зрителем-свидетелем. В акции тело, даже предельно обнаженное и совершающее биологический акт - символично, лишено имени и направляет сознание зрителя к посторонним телесной реальности вещам, является метафорой. Именно это различие в использовании тела, на мой взгляд, не до конца осознано группой «Война» в контексте акции. Восприятие раскачивается между очень персональным абрисом реальных лиц и тел и символическими смыслами, заложенными в их действиях. Критикуя, пытаюсь представить более адекватные самой акции формы предъявления телесности. Традиционная для многих обрядовых и карнавальных действ игра с бутафорскими гипертрофированными гениталиями? - нет, здесь не проходит. Музей Биологический. Нужна естественнонаучная реальность. Может быть реальные тела, но с гениталиями из секс-шопа? Ближе. Обвинений не убавит, но язык акции с этим остраннением был бы чище.
PS. Лексикографическая справка.
Осталось обратиться к Алексею Плуцеру Сарно, уже не как к журналисту, а как к лексикографу и автору "Словаря русского мата" за справкой по поводу сопровождавшего акцию текста. Верно ли словоупотребление в контексте таких смысловых прочтений. Некоторые, наиболее смелые, комментаторы-защитники действа соотносят его с совершенно другим смыслом слова, происходящего из того же корня, т.е. с насильственным половым актом символически совершенным властью над своими гражданами. Думаю, что соотнесение правомочно, но оно не лежит в том поле субверсивной аффирмации, где отрицание осуществляется только через утверждение. Так что именно сексуальное усилие «за» «медвежонка» соответствует заявленному жанру. Впрочем, здесь слово за специалистом.
Марина Перчихина (Mouse)