В последнее время и среди православных, и среди католиков сделалось уже своего рода "правилом хорошего тона" охаивать гуманизм, стремиться во что бы то ни стало уличить его в полном несоответствии христианству, представлять как нечто чуждое, а то и вовсе враждебное христианству и опасное для для него. Иные критики гуманизма идут еще дальше, и предметом их нападок становится уже не только абстрактный гуманизм, не только внерелигиозные проявления филантропии, но и, как ни странно, гуманизм христианский - попросту говоря, христианское человеколюбие.
(Истоки и мотивации подобной критики, полагаю, в разных случаях различны и заслуживают самостоятельного исследования, но речь сейчас не о них.)
Я, со своей стороны, наоборот стараюсь защищать гуманизм вообще и христианский в частности, потому что мне представляются эти наезды неоправданными и несправедливыми, а также не только неплодотворными, но и несущими в себе деструктивную силу.
На самом деле, далеко не во всякую полемику на эту тему я ввязываюсь (да иначе и ни на что другое времени не останется). Нынешнее мое сообщение вызвано одним пассажем из архимандрита Рафаила (Карелина). Правда, этого автора я давно не читаю (почему не читаю - отдельная песня), но случилось так, что вдруг я прочел именно этот пассаж, поцитованный другим автором - православным священником (назовем его по нику о. Мутус), которого я регулярно читаю и, несмотря на несогласие с ним по многим вопросам, весьма уважаю. Я был удивлен не столько приведенной цитатой, сколько тем, что она была дана в ЖЖ о. Мутуса без комментариев, и из всего явствовало, что автор журнала согласен с ней и хочет поделиться ею с другими. Я спросил у о. Мутуса, действительно ли он солидарен со сказанным, на что получил положительный ответ. Впрочем, уважаемый автор журнала выразил готовность узнать и мое мнение по поводу сказанного. Мы договорились, что я это сделаю у себя в журнале в виде отдельного сообщения, со ссылкой на исходный пост.
Прежде всего, даю ссылку: исходное сообщение и комменты к нему находятся
ЗДЕСЬ.
Теперь мои частные замечания, а также общие соображения по поводу высказанного о. Рафаилом и о. Мутусом.
I. Начну с частностей. В тираде о. Рафаила имеется ряд утверждений, содержащих фактические неточности или попросту неправду (я не утверждаю, что это непременно сознательная дезинформация), а также умозаключения, не основывающиеся на фактическом материале.
1. Мать Тереза никогда не утверждала, что ее сотериология сводится к избавлению человека от страданий и что человек не предназначен для вечной жизни. Мы не располагаем никакими ее высказываниями, из которых бы следовало, что она исповедует иную сотериологию, нежели преподана Христом и является неотъемлемой частью учения Католической Церкви.
2. Отношение Матери Терезы к человеку - т.е. умение видеть в каждом человеке (и прежде всего, в каждом страдающем человеке) Богочеловека Иисуса - основывается на словах Самого же Иисуса (Мф 25. 31-46) и никоим образом не означает "человекобожия", "преклонения перед человеком как перед высшим феноменом", не означает того, что "Бог для нее сливается с понятием человека, трансформируется в человеке". Ни из чего не следует и то, что "для нее пропадает Христос как Божественная Личность" и что "Он становится принципом, живущим в конкретном человеке". Из фактов жизни Матери Терезы, из того, что она говорила, совершенно очевидно, что вера в трансцендентного Бога всегда была ей присуща. Мне самому доводилось несколько раз видеть ее во время молитвы и на богослужениях: смею заверить, молилась она там определенно не людям, живущим на земле. Более того, довольно продолжительная молитва и участие в Евхаристии, а также некоторые паралитургические практики (Поклонение Святым Дарам, Розарий) всегда являлись для ее сестер необходимым условием пребывания в ордене Миссионерок милосердия. Мать Тереза была убеждена, что без благодатной помощи Божией невозможно исполнять ту трудную работу, которую брали на себя сестры, и что для этого необходима регулярная молитва (иногда и многодневные перерывы только на молитвенную жизнь), а также ежедневное участие в Евхаристической Жертве (вкл., конечно, и Причащение). Она неоднократно говорила о постоянной "двоякой" встрече со Христом: в Евхаристии и в лице страдающих людей.
3. Т.н. "космизм Шардена" и интерпретация им места человека в истории вселенной тоже никоим образом не оборачивается у него "преклонением перед человеком как перед высшим феноменом" и превращением для него Христа в некий "принцип, живущий в конкретном человеке". Тейяр де Шарден вообще слишком сложный автор, чтобы сводить его идеи к таким упрощенным и очевидно искажающим исходный смысл формулам. Тем не менее, в самОй Католической Церкви попытки некоторых ревнителей чистоты веры номинировать его на звание еретика так и не увенчались сколь-нибудь весомым успехом.
4. Некая "материализированная конкретность Игнатия Лойолы, с его постоянным сведением трансцендентального к социально-политическому" является уже чистым плодом фантазии автора или тех, кто его информировал. По-видимому, первая часть ярлыка восходит к каким-то поверхностным пересказам "Духовных упражнений", а вторая основывается на рассказах (как и на сказках, каковых немало) про иезуитов вообще. Да, для иезутов в разные периоды истории социальная деятельность играла важную роль и сохраняет свое значение по сей день, да и политическая, что греха таить, на некоторых этапах имела место. Но в трудах основателя Общества Иисуса и свидетельствах о его жизни всё это не находит сколь-нибудь заметного места. И "Дневники" Игнатия Лойольского, и его "Духовные упражнения" как раз сосредоточены на Трансцендентном; а также на душе, которая Его ищет и к Нему стремится. Да и в трудах и деятельности любого из мало-мальски заметных иезуитов последующих времен, как и Общества в целом, едва ли можно обнаружить что-либо, что по-настоящему можно назвать "сведением трансцендентального к социально-политическому".
5. О Рафаил утверждает, что "у матери Терезы подобие заменяется мистическим тождеством Бога с человеком без просветления и преображения". А почему "заменяется"? Из чего следует, что если есть одно, то оно непременно исключает другое?
6. Что касается слов Матери Терезы, приведенных о. Рафаилом как "Христос - мой супруг", то здесь, хотелось бы надеяться, имеет место искреннее неведение автора. Слово "Spouse", употреблявшееся в этой связи Матерью Терезой, в зависимости от ситуации, может переводится и как "супруг /-а", и как "жених / невеста". Напр., именно оно нередко используется для обозначения Церкви как Невесты Христовой. То же словосочетание используют применительно к себе англоязычные католические монахини. В русской православной традиции совершенно аналогично о монахинях говорится "невесты Христовы".
7. Ну и, наконец, пример, сомнительной логики, а отсюда - ложного утверждения: "Мать Тереза не говорит, что она любит алкоголика, как человека, ради Христа, но превращает образ Божий, присущий человеку, в сомнительный и, мы бы сказали, неделикатный парадокс, молитвенно произнося: «Иисус - это алкоголик»".
* * *
На сегодня, уж простите, подыссяк я малость, так что продолжение, где я перейду уже к более общим - и более принципиальным - соображениям, будет в следующей серии в ближайшие дни.