Здравствуй, дорогой дневник.
Мне сорок два, я учусь в четвёртом классе. Просыпаюсь в семь, бужу Машу: - «Маша, вставай». Маша отвечает звонко - «Да!». Этот интересный диалог повторяется примерно сто раз. Потом Маша выходит, лохматая, несёт подушку и одеяло, укладывается рядом. Говорит, главное - не проспать.
Потом провал в памяти и тут же вбегает Ляля. Она возмущена: все дрыхнут на большой кровати, а её не пригласили. Тут Маша вскидывается. До выхода осталось ноль минут, а косы не заплетены, портфель не собран. У меня самого косы не заплетены. И это редкий случай, когда мне, лысому, завидуют волосатые.
До школы ехать тридцать минут. Маша требует денег на обед, театр и репетитора. За десять латов в день она уважает меня не только как отца, но и как личность.
Она учится в немецкой школе. Если спросить об уроках, она как Копперфильд достаёт из воздуха лист, где всё исписано кракозябрами. Говорит, вот домашка по немецкому. Мне кажется, этот лист я уже проверял раз пять. Но уличить невозможно, я не различаю её клинопись.
Город удивительно пуст. У школы ни души.
- Потому что воскресенье - вспоминает Маша.
Возвращаемся молча. Настроение так себе.
Я говорю, что ж, поедем в Юрмалу. Там воздух, море, солнечные ожоги, хоть отвлечёмся. Соберите что нужно для отдыха. Детям нужно всё, кроме пустой мебели.
Скрепя сердце, они соглашаются оставить дома хула-хуп. Всё равно он не помещается в рюкзак. Я выгружаю также зонт, два мяча, свитер, фонарик и шахматы. Потом мы Идём в аптеку, покупаем бальзам от солнца, воду и чупа-чупсы. Опыт говорит, на пикниках нужны салфетки. В аптеке только туалетная бумага по восемь рулонов в упаковке. Тоже берём.
В юности я посещал пляж налегке и в дерзких шортах. Для таких как я пляж предлагал отличный выбор. Женщины лежали в товарных позах, многие неспеша переворачивались для удобства зрителей. Полные выглядели веселей, худые духовней. Однажды познакомился с Надей, 45 кг. Она была настолько возвышенна, что три года мы питались только в ресторанах, у нас даже кастрюль не было.
Теперь быт мстит мне за снобизм. У меня коллекция ёршиков для стаканов, две автоматических швабры и пылесос с турбиной, великий кошачий ужас. Я умею красными трусами перекрасить простыни в приятный розовый цвет. Я могу скормить детям луковый суп, как суп без лука. У меня даже утюг есть. Был, где-то. И на пляж я прихожу как грузовой цыганский конь, с восемью рулонами туалетной бумаги. Загорающие волнуются, зачем мне столько.
Мы два часа спим в дюнах, завернувшись в простыню. Потому что холодно. Потом прощаемся с морем до следующего лета и уходим. И восемь рулонов уносим с собой. Пляж вздыхает облегчённо.
Заезжаем к Ашоту, берём шесть порций шашлыка без гарнира. Ашот думает, мы вегетарианцы, у которых сдали нервы. Жизнь становится отчётливо прекрасной. С детства мечтал не тратить силы на всякий сельдерей.
Разводиться было страшно. Казалось, этот быт, эти дети, - всё обвалится, засыпет и погребёт. Но прошёл месяц, небо не рухнуло. Более того, я смог купить радиоуправляемый танк и жужжать им по квартире. Наконец-то. И железную дорогу. И три эклера, чтобы сразу съесть. И уже в этой жизни спать днём, НЕ ездить в путешествия, смотреть Евроспорт и банки не мыть, а сразу выбрасывать. Путать дни недели, покупать ненужные вещи. Чистые детские трусы разыгрывать в лотерею. Проигравший идёт стирать. Вчера купил велотренажёр, пока тащил, скинул три кг. Он высится в гостиной, как статуя моей Свободы. И все ему рады, ссорятся за право крутить педали. Маленькая Ляля сожгла три калории из тех пяти, что в ней были.
Когда в твоей кровати каждую ночь ворочается одна и та же женщина, это хорошо. Не помню чем, но я был доволен. Два года прошло, жизнь колосится. И дай нам Боже не скучать о тех, кто нас не любит.
Потом провал в памяти и тут же вбегает Ляля. Она возмущена: все дрыхнут на большой кровати, а её не пригласили. Тут Маша вскидывается. До выхода осталось ноль минут, а косы не заплетены, портфель не собран. У меня самого косы не заплетены. И это редкий случай, когда мне, лысому, завидуют волосатые.
До школы ехать тридцать минут. Маша требует денег на обед, театр и репетитора. За десять латов в день она уважает меня не только как отца, но и как личность.
Она учится в немецкой школе. Если спросить об уроках, она как Копперфильд достаёт из воздуха лист, где всё исписано кракозябрами. Говорит, вот домашка по немецкому. Мне кажется, этот лист я уже проверял раз пять. Но уличить невозможно, я не различаю её клинопись.
Город удивительно пуст. У школы ни души.
- Потому что воскресенье - вспоминает Маша.
Возвращаемся молча. Настроение так себе.
Я говорю, что ж, поедем в Юрмалу. Там воздух, море, солнечные ожоги, хоть отвлечёмся. Соберите что нужно для отдыха. Детям нужно всё, кроме пустой мебели.
Скрепя сердце, они соглашаются оставить дома хула-хуп. Всё равно он не помещается в рюкзак. Я выгружаю также зонт, два мяча, свитер, фонарик и шахматы. Потом мы Идём в аптеку, покупаем бальзам от солнца, воду и чупа-чупсы. Опыт говорит, на пикниках нужны салфетки. В аптеке только туалетная бумага по восемь рулонов в упаковке. Тоже берём.
В юности я посещал пляж налегке и в дерзких шортах. Для таких как я пляж предлагал отличный выбор. Женщины лежали в товарных позах, многие неспеша переворачивались для удобства зрителей. Полные выглядели веселей, худые духовней. Однажды познакомился с Надей, 45 кг. Она была настолько возвышенна, что три года мы питались только в ресторанах, у нас даже кастрюль не было.
Теперь быт мстит мне за снобизм. У меня коллекция ёршиков для стаканов, две автоматических швабры и пылесос с турбиной, великий кошачий ужас. Я умею красными трусами перекрасить простыни в приятный розовый цвет. Я могу скормить детям луковый суп, как суп без лука. У меня даже утюг есть. Был, где-то. И на пляж я прихожу как грузовой цыганский конь, с восемью рулонами туалетной бумаги. Загорающие волнуются, зачем мне столько.
Мы два часа спим в дюнах, завернувшись в простыню. Потому что холодно. Потом прощаемся с морем до следующего лета и уходим. И восемь рулонов уносим с собой. Пляж вздыхает облегчённо.
Заезжаем к Ашоту, берём шесть порций шашлыка без гарнира. Ашот думает, мы вегетарианцы, у которых сдали нервы. Жизнь становится отчётливо прекрасной. С детства мечтал не тратить силы на всякий сельдерей.
Разводиться было страшно. Казалось, этот быт, эти дети, - всё обвалится, засыпет и погребёт. Но прошёл месяц, небо не рухнуло. Более того, я смог купить радиоуправляемый танк и жужжать им по квартире. Наконец-то. И железную дорогу. И три эклера, чтобы сразу съесть. И уже в этой жизни спать днём, НЕ ездить в путешествия, смотреть Евроспорт и банки не мыть, а сразу выбрасывать. Путать дни недели, покупать ненужные вещи. Чистые детские трусы разыгрывать в лотерею. Проигравший идёт стирать. Вчера купил велотренажёр, пока тащил, скинул три кг. Он высится в гостиной, как статуя моей Свободы. И все ему рады, ссорятся за право крутить педали. Маленькая Ляля сожгла три калории из тех пяти, что в ней были.
Когда в твоей кровати каждую ночь ворочается одна и та же женщина, это хорошо. Не помню чем, но я был доволен. Два года прошло, жизнь колосится. И дай нам Боже не скучать о тех, кто нас не любит.