Без смысла
Нога в чужом костыле.
Ребенок в чужой коляске
тянется, говорит: Мама.
Кобыла в помаде и мыльном седле,
не уступая дороги, идет нарочито прямо.
Инвалид тоскует без ласки.
Пацаны с утренним пивом
проходят, говорят:Блядь -
девчонке, стоящей в затяжку и в рыжей гриве.
Кобыла хвостом вилять,
торчит лопатками и прочей худобой счастливой.
Отличница с бубликом, вытертым до дыры,
смотрит спесиво.
Думает, вырасту, буду красива,
а сама непрерывно жует,
забот
полон забитый рот.
Ее не выделил даже кот,
отметивший все дворы.
На каждом чужом лице - очки,
на каждой чужой руке - тату.
Сумасшедший Алик меняет значки
на молодость и красоту.
20 лет назад Алик говорил:Солдата убили, а лодка пошла ко дну.
Алик умножал в уме четырехзначные числа.
Любил прощай девчонку, но не встретил до сих пор ни одну.
Солдата убили, слюни размазали, губа обвисла.
Алик сошел с ума, ни в чем не увидев смысла.
Ребенок в чужой коляске
тянется, говорит: Мама.
Кобыла в помаде и мыльном седле,
не уступая дороги, идет нарочито прямо.
Инвалид тоскует без ласки.
Пацаны с утренним пивом
проходят, говорят:Блядь -
девчонке, стоящей в затяжку и в рыжей гриве.
Кобыла хвостом вилять,
торчит лопатками и прочей худобой счастливой.
Отличница с бубликом, вытертым до дыры,
смотрит спесиво.
Думает, вырасту, буду красива,
а сама непрерывно жует,
забот
полон забитый рот.
Ее не выделил даже кот,
отметивший все дворы.
На каждом чужом лице - очки,
на каждой чужой руке - тату.
Сумасшедший Алик меняет значки
на молодость и красоту.
20 лет назад Алик говорил:Солдата убили, а лодка пошла ко дну.
Алик умножал в уме четырехзначные числа.
Любил прощай девчонку, но не встретил до сих пор ни одну.
Солдата убили, слюни размазали, губа обвисла.
Алик сошел с ума, ни в чем не увидев смысла.