против "черной легенды": Колло д’Эрбуа
ПРОТИВ ЧЕРНОЙ ЛЕГЕНДЫ:
краткий очерк деятельности КОЛЛО д’ЭРБУА
Перевод с французского О.Осиповой и Э.Пашковского caffe_junot
статьи Клодин Кавалье
(без названия; помещена на сайте Филиппа Руайе http://www.royet.org/1789-1794/notes/acteurs/collot.htm)
Статья представляет собой, по-видимому, реферат монографии Мишеля Бьяра (Michel Biard, «Collot d'Herbois : legendes noires et Révolution», Lyon, Presses Universitaires de Lyon, 1995). Примечания К.Кавалье отмечены арабскими цифрами и даны после текста. Наши дополнения и комментарии (обозначены *) подобраны из нескольких источников: биографии Колло, составленной А.Бежи, библиографической заметки Ги Лемаршана о переиздании «Альманаха отца Жерара», книги Ж.-П.Тома «Бертран Барер: голос Революции», монографии Мориса Славина «Эбертисты под ножом гильотины», французских справочных изданий в Интернете. Библиография составлена по материалам сайта Национальной библиотеки Франции. Первая публикация, с иллюстрациями, - сайт Vive Liberta © 2007. Данный материал не может быть воспроизведен полностью или частично без письменного разрешения переводчиков-редакторов сайта
Актер, Колло предстает смешным комедиантом, патетическим неудачником, чьи террористические эксцессы в Лионе были только смехотворной и кровавой местью публике, которая его освистала во времена королей. Якобинец, член Конвента и Комитета общественного спасения, он переносит свои недостатки актера с подмостков на трибуну: он был из наихудших ораторов эпохи, смешивая политику и спектакль, выкрикивая и путая свои роли. Наконец, террорист, он непременно был пьяницей и развратником, согласно привычным шаблонным термидорианским описаниям «человека крови».
Любопытно, что Колло в течение долгого времени почти не соблазнял историков. В значительней мере он вдохновил кое-какую псевдоисторическую литературу, враждебную Революции, но не более. Мишле извлек из этого один из своих, как всегда, гениальных портретов и воссозданий, но не пытался ни углубить персонажа, ни даже выявить основные черты его действий: «Колло - это было опьянение даже натощак, гром и молния, настоящие или поддельные смех и слезы, оргия на трибуне. Этот влиятельный балагур клубов, самый неистовый из чувствительных мужчин, пугал даже своих друзей». Здесь все атрибуты черной легенды, замечательно скомпанованые, но где история? Жорес оказал не лучшую услугу Колло, банально приписав его насилия в Лионе смешению сцены и реальности: он увидел в нем лишь «короля из театра, чья роль вдруг перешла в жизнь», не уделив внимания революционному экстремисту, суровому демократу, защитнику бедных, который, однако, заслуживал бы привлечь взгляд социалистического историка. До конца XX века ни одна биография не посвящалась нашему персонажу... Верно: Колло не облегчал задачи тем, кто пожелал бы им заинтересоваться. Актер до Революции, он принадлежал к «миру теней», к ненадежному племени номадов. Непрозрачность черной легенды, почти целиком скрывавшей его фигуру, тоже способна была обескуражить. К счастью, недавние работы Мишеля Бьяра, посвятившего Колло докторскую диссертацию, позволили выйти за пределы лакун и легенды. Впредь персонаж может быть воссоздан относительно точно и далеко от каких бы то ни было клише, несмотря на то, что частная жизнь его остается до конца неизвестной. Возникающая тогда фигура не подтверждает зловещую легенду, даже если массовые убийства в Лионе невозможно скрыть.
До Революции Колло был заметен на провинциальных сценах, затем он - автор и директор труппы, вписавшийся в театральный мир, убежденный якобинец, воинствующий активист секции, автор популярного сочинения, имевшего большой успех, близкий к робеспьеристам, а не к эбертистам, он предстает значительным революционером, чья роль отнюдь не ограничивалась печальной памяти лионской миссией. Поворот в термидоре, вне сомнений, связанный больше с конъюнктурой, чем с глубокими идеологическими расхождениями, не помешает ему остаться, когда сменился ветер, верным идеалам II года и заплатить за это жизнью.
I. До Революции
Жан-Мари Колло родился 19 июня 1749 г. в Париже; отец его был золотых и серебряных дел мастером, по-видимому, довольно зажиточным. Он получил допуск в корпорацию, но затем, похоже, его положение ухудшилось, и он ее покинул, до того как развелся с женой в 1757 г. и продал все свое имущество. Неизвестно, как прошли детство и молодость Колло, но были они, без сомнений, трудными.*
В восемнадцать лет, как позволяют установить документы, он стал актером и играл в маленькой провинциальной труппе. Мы не знаем причин такого выбора, который ставил его вне всякого социального строя.1 Он переходил от труппы к труппе, чтобы приобрести некоторую известность в качестве актера под псевдонимом д‘Эрбуа, в Бордо, Анже, Марселе, затем, в 80-е годы, - в Лионе. Современная печать свидетельствует о его успехе и достоинствах его игры, которые привлекли к нему благосклонность высокопоставленных лиц: вопреки легенде, он никогда не был комедиантом, освистываемым публикой, - напротив. Он также адаптировал ряд выдающихся пьес Кальдерона и Шекспира и сочинял собственные. Он добился внушительных успехов, несмотря на финансовые трудности, которые, по-видимому, смягчились за последний год в Лионе, где публика его особенно ценила.
II. Революционер1. Театр и Революция
Весной 1789 Колло оставил Лион и обосновался в Париже, точней - в Шайо, где вынужден был жить до февраля 1792 (до того как переехать на улицу Фавар).** По прошествии нескольких месяцев Революция открыла перед ним возможность, которую никогда не давал Старый порядок, - официальное и даже публичное существование: 24 декабря 1789 года актеры стали полноценными и полноправными гражданами; Колло и ему подобные выходили из мира теней.
Не установлено, принимал ли он участие в акции театральных авторов, потребовавших от Ассамблеи отмены привилегий больших трупп и права на интеллектуальную собственность, но он сыграл роль в полемике, которая велась с Комедии Франсэз. Все же он сохранил хорошие отношения с Французским театром, поскольку поставил там некоторые свои пьесы, главная из которых - «Крестьянин-судья», вдохновленная Кальдероном, - безнадежно провалилась. Но в основном он работал для театра Пале-Рояль, Варьете, потом - для театра Месье. Здесь можно найти многочисленные его пьесы 1789 и 1790 гг.; «Портфели», «Процесс Сократа», «Старший и младший» встретили достаточно теплый прием, чтобы познакомить столицу с автором. В ноябре 1789 «Чужак, или предрассудок, который надо победить», выдержка из «Евреев» Лессинга. Имел большой успех у публики и в печати. Но Колло понемногу вынужден был отойти от театра, чтобы повернуться лицом к политике.
1. Якобинский активист
А. Политический дебют
Вероятно, революционная деятельность Колло началась очень рано, в секции Елисейских полей, членом которой он был до весны 1792 (после переезда он стал членом секции Библиотеки). Но утрата архивов этой секции препятствует какой бы то ни было верификации. Самый ранний след активности Колло - присутствие его имени в первом сохранившемся списке членов Якобинского клуба - датирован декабрем 1790 г. Бывший много раз секретарем бюро клуба, он, по-видимому, довольно быстро стал заметным. Известность пришла к нему особым образом, так как один из первых дошедших до нас рассказов о нем касается резкой перепалки с Дантоном по поводу Бонкарера, нового полномочного министра в Льеже. Эбер оставил рассказ, слишком смачный, чтобы его не процитировать.
Мы перевели с языка папаши Дюшена существо дела. Колло, будучи секретарем, вставил в протокол «красивый оборот умильной фразы, дабы изобразить слезы Бон Каррера, которые должны были вызвать у всех жалость». Дантон, которого ничто «не заставит рассопливиться», заорал, что «надо иметь душу, зачумленную рабством Старого порядка, чтобы хвалить такого типа или ему подобных». Колло кинулся на трибуну и дал затрещину Дантону, отчего его парик вздыбился, «как султан на каске драгуна»; тот отвечал оплеухой, которая свалила бы с ног слона.2
Вспыльчивый характер Колло, кажется, поразил папашу Дюшена. Но, к счастью, его деятельность не ограничивалась тем, чтобы сражаться на трибуне с Дантоном за детали протоколов. Вскоре он развернул кампанию в защиту солдат, которые очень часто, открыто проявляя враждебность к контрреволюционным офицерам, становились жертвами своего патриотизма. Вначале он защищал солдат Бургундского полка, приговоренных к смерти за неповиновение, но в основном он был (наряду с Робеспьером) главным якобинским адвокатом швейцарцев полка Шатовье, осужденных на галеры после массовых избиений в Нанси. Он представил обществу несколько докладов, в одном из них утверждая, что «еще более, чем раньше, необходимо давать солдатам яркое доказательство правосудия и защиты. Слишком часто они были лишь жертвами ненависти своих командиров».
В. «Отец Жерар»
В сентябре 1791 г. якобинцы объявили конкурс, призванный вознаградить автора популярного альманаха, восхваляющего достоинства новой конституции, которую отныне надо было внедрять в жизнь народа. Колло представил труд собственного сочинения и получил премию, обойдя сорок одного конкурента. Двадцать пять луидоров, которые он таким образом заработав незамедлительно были переведены швейцарцам Шатовье.
Центральная фигура «Альманаха отца Жерара» - бывший бретонский депутат, который приобрел популярность в первые годы Революции. Альманах делился на двенадцать разговоров между отцом Жераром и крестьянами о политике и обществе. Этим простым, ясным стилем, не лишенным обаяния, он представлял в виде вопросов и ответов основные политические достижения последних лет, не без того чтобы ввернуть завуалированную критику недостатков нового строя и очень смелые, даже для той эпохи, декларации. Мишель Бярд доказал в своем труде о Колло и в статье,4 насколько мало это сочинение, часто расцениваемое как «модерантистское», заслуживает такого определения. Вопросы о законности имущественного ценза, критика королевского вето, «задерживающего хороший закон», защита чернокожих («разве есть цвет у добродетелей?») и бесцеремонное наступление на колониальное рабство («некоторые умники говорили Национальному собранию, что политика требует, чтобы в Америке были рабы; эти краснобаи - настоящие демоны с их политикой. Впрочем, думаю я, ораторы, которые горячо отстаивают деспотизм белых, сильно почернели в общественном мнении»), прославление трудящихся («доход от пота, пролитого бедняком, есть священнейшее из всех имуществ; богач нуждается в руках рабочего, а рабочий нуждается лишь в деньгах богача. Природа создала руки более нужными, чем сребреники»), предостережение против офицеров и распространения опасного милитаристского духа во Франции. Во взглядах якобинца Колло не было ничего пресного и «умеренного», и воинствующий радикальный демократ II года не так уж далек от этого мирного отца Жерара. Роялистские газеты не ошибались, атакуя альманах Колло как красное ядро - «полярную звезду бешеной орды». Многочисленные переводы на местные языки позволяли гражданам не франкоговорящих регионов страны знакомиться с текстом.***
С. «Дело» Шатовье
Коло пытался прирастить свою новую славу политика и выдвинул свою кандидатуру на пост помощника прокурора парижской коммуны. Он потерпел неудачу и отныне посвятил себя защите «своих» каторжников, усиливающуюся по мере наступления на исполнительную власть. Полученный наконец декрет об амнистии швейцарцев Шатовье Колло сам принес и прочитал у якобинцев, после чего занялся подготовкой праздника, которым следовало почтить несчастные «жертвы деспотизма». В этот момент отмечается его первое сотрудничество с другом Робеспьера, Кутоном, с которым впоследствии он будет очень близок до разрыва в термидоре. 9 апреля Колло представил освобожденных швейцарцев Законодательной ассамблее; против их допуска туда яростно возражали, но Кутон лично его защитил и в конце концов одержал победу после поименной переклички. Колло произнес речь в пользу своих подзащитных, а Кутон поддержал его, потребовав и добившись праздника для них и заставив допустить их к почести парламентского заседания, к великому ужасу своих коллег с «правой» стороны. Скандал был огромный, что не помешало Колло и Кутону тем же вечером у якобинцев вместе принимать бывших каторжников. Организованный Давидом праздник состоялся 15 апреля. Колло в первых рядах принял в нем участие.****
D. В республиканской войне
Во время дебатов у якобинцев весной 1792 г. о войне Колло не выступал с определенным мнением. Но язвительные атаки против Лафайета [в оригинальном тексте везде - Fayette] и, главным образом, против будущих жирондистов, апологетов войны, стоили ему того, что воинственная печать связывала его имя с Робеспьером, и, по-видимому, его позиция действительно была близка к позиции Неподкупного.
Он принял активное участие в подготовке 10 августа. Член секции Библиотеки, он был одним из троих редакторов Адреса парижан к армии от имени 39 секций. Адрес этот разоблачал Лафайета и Людовика XVI. 3-го августа Колло входит в число комиссаров 47 секций, требующих от Ассамблеи лишения монарха его прав. 6-го августа он возглавил Генеральную ассамблею парижских секций. Вместо этого, по-видимому, он не принял участие в боях в день восстания. На другой день он вновь оказался на посту председателя своей секции, недавно переименованной в «92-го года». В последующие дни он организовал вооружение пассивных граждан и преследование подозрительных, но довольно быстро уступил место Мари-Жозефу Шенье.
Марат поддержал его кандидатуру, и Колло без препятствий был избран в Конвент. Он стал председателем парижской избирательной ассамблеи (Робеспьер - вице-председателем) и был делегирован в третьем избирательном туре, с 553 голосами (против 10 за Бийо-Варенна). В первых двух голосованиях он получил 27 голосов против Робеспьера (338) и 59 против Дантона (538).
21-го сентября, по легенде, он пришел, потребовав у только что собравшегося Конвента отмену монархии.
2. В Конвенте и Комитете общественного спасения
Деятель 10 августа и избранник от Парижа, Колло находился, разумеется, на скамьях Горы. Часто направляемый в миссии (в Ниццу с ноября 1792 по январь1793, в Невер и на Луару - весной 1793, на Уазу - в августе и сентябре, в Лион, ставший Городом свободы, - в октябре и ноябре), он, тем не менее, принимал участие в парижских событиях. Верный монтаньяр, близкий к робеспьеристам, он голосовал за смерть короля, ради этого в последний момент возвратившись из первой своей миссии, одобрял падение Жиронды, вместе с Неподкупным принял участие в устранении «бешеных» в июне 1793. Но он был внимателен к народным требованиям и постоянно их поддерживал, и именно он докладывал проект декрета против скупки, ставившийся на голосование в Конвенте 26 июля. 6-го сентября 1793 г. он вошел в Комитет общественного спасения, одновременно с Бийо-Варенном, вслед за днями 4-го и 5-го сентября, в событиях которых, однако, он не принял ничью сторону, будучи тогда в миссии на Уазе. Он ведет переписку с представителями в миссиях, установленными конституцией властями и народными обществами.
В своем новом качестве Колло развил небывалую деятельность. Он сам в своей «Защите», опубликованной в III году, описал, как его работа «предполагала такое положение вещей, что я считал для себя обычным в течение восьми месяцев не обедать дома. Каждый день я наспех ел по соседству с Комитетом. Карно приходилось делать так же, как и Приеру (из Кот д'Ор). Они знают, какова была моя усидчивость, и только Линде мог меня превзойти». Эти слова полностью подтвердили Карно и Линде.
В Конвенте и у якобинцев он не прекращал защищать все время атакуемый Комитет, которому, таким образом, он жертвовал семейную жизнь и театральную карьеру. Верность этому учреждению его настраивала против «снисходительных» и эбертистов, затем против самого Робеспьера; она сохранилась и после Термидора и, когда времена изменились, привела Колло к гибели.
3. Представитель в миссии
Основная часть политической деятельности Колло все-таки разворачивалась не на парижской сцене. Четырежды отправляемый в миссии, восемь месяцев он посвятил роли представителя в провинции.
Первые три миссии связаны были в основном с проблемами военной организации или снабжения столицы. Четвертая, имевшая место, когда он был отправлен в Лион, чтобы применить там террористический декрет 12 октября 1793, - единственная дошла до потомков. Она требует быть представленной до мельчайших деталей, если мы хотим судить о Колло справедливо, так как именно с нее начала складываться основная часть черной легенды.
А. Непосредственный контекст
Лионский мятеж против власти Конвента, хотя часто рассматривается в свете «федералистского» кризиса лета 1793, датирован предшествующим отстранением жирондистов. В ответ на сложные конфликты умеренных буржуа, близких к Ролану, и сторонников либеральной экономики и наиболее активных санкюлотов, лионские рабочие - ткачи, доведенные до тяжелой нищеты кризисом шелковых мануфактур и по старой традиции вовлеченные в мятеж, способствующий их радикализации, - объединились вокруг лидеров якобинцев, настроенных в социальных вопросах более волюнтаристски, чем парижские якобинцы. Конвент отправил в город троих представителей в марте 1793; они поддержали якобинцев и их сторонников-рабочих и выборы муниципалитета санкюлотов, объединившихся вокруг мэра Бертрана и главным образом - председателя окружного суда ультра-революционера Шалье.
«Шальеристы», как их прозвали в истории, организовали правительство общественного спасения, преждевременно собрали рабочую революционную армию, таксировали «капиталистов, богатых собственников и торговцев округа» и приняли драконовские (крутые) меры поддержки бедняков. Буржуазные секции объединились с роялистами, восстали и взяли приступом ратушу, бросив членов муниципалитета в тюрьму; с момента падения Жиронды город набрал армию «умеренных» руководимую общепризнанными роялистами.
Обеспокоенный Конвент отправил новою делегата, Робера Линде, но это не смогло сдержать развитие катастрофы, и 30-го июня власти объявили об отделении Лиона. Ассамблея отреагировала постановлением об их смещении и отправила представителей Альпийской армии для «восстановления законов Республики». Тщетно: смертный приговор Шалье после несправедливого суда, затем - нескольким его сторонникам, совершил непоправимое, и роялисты в итоге захватили ключевые посты в городе, что сделало правдоподобной возможность соединения обоих мятежей, лионского и вандейского. Осада мятежного города началась 14-го августа, но армия Келлермана потерпела неудачу, несмотря на обстрелы и блокаду, которые влекли за собой лишения для населения.
Лион пал только в начале октября, после двух месяцев сопротивления, благодаря овернским представителям Кутону и Менье: они привели достаточное подкрепление, что позволило взять предместье Вэз, и, главным образом, сумели успешно завершить быстрые переговоры с секциями, что позволило открыть город республиканским войскам. С объявления о возвращении Лиона напуганный этим длительным сопротивлением Конвент издал террористический декрет, который предписывал частичное разрушение шелкового города, и заключал: «Лион сражался против свободы, Лиона больше нет». Фраза стала легендарной. После своего дипломатического и военного подвига Кутон и Менье теперь оказались ответственными за репрессии, что им очень не нравилось, в особенности первому: он организовал разоружение подозрительных, учредил две комиссии (из которых одна была предписана самим Конвентом), чтобы начать судить солдат, взятых с оружием в руках, но рекомендуя величайшую осторожность при вынесении решений и запрещая всяческие расхищения; в основном же декрет 12 октября не был опубликован, и разрушения зданий коснулись только местной Бастилии, крепости Пьер Сиз, и укреплений. Фасады площади Белькур, определенно предназначенные декретом быть превращенными в руины, были предметом мер чисто символических. Кутон вскоре был разоблачен в Париже как умеренный и, несмотря на статус члена Комитета общественного спасения и поддержку Робеспьера, не смог удержаться. Он сам попросил освободить его от миссии с 20 октября. Именно в этом контексте Колло был послан в Лион, вместе с Фуше, Альбитом и Лапортом. Он должен был сменить Кутона, который снова отправлялся в Овернь в обществе Менье, и осуществить наказание, предписанное Ассамблеей. Роль была ясна: заставить применить декрет 12-го октября.*****
В. До отправления
Трудно уточнить причины, почему выбор для этой миссии пал на Колло. В тот момент он был близок к Кутону и Робеспьеру, и мы знаем из письма, что Неподкупный самолично его подтолкнул к тому, чтобы принять решение Комитета общественного спасения. Почему? Колло на самом деле знал Лион, где жил до Революции. Без сомнения, он, как, впрочем, и Робеспьер, был связан с Шалье или, по крайней мере, с местными якобинцами: мы располагаем свидетельством причастности его к движению лионских петиционеров в январе 1793, которые потребовали смерти Людовика XVI, - движению, организованному Шалье и Центральным клубом. Друга Гайяра, близкого к Шалье, освобожденного в начале октября, он сам представил якобинцам. Между прочим, в июне 1793, когда он поддержал Робеспьера против «бешеных», он разоблачал Лекперка из Оз как врага Шалье, решительно предположив (впрочем, без доказательств) предшествующий жирондистско-роялистский заговор против лионского якобинца. Вот сколько деталей, которые должны были сделать его в глазах Робеспьера особенно ценным для этой миссии.
Колло и сам интересовался Лионом и судьбой его рабочих, которых он не отделял от индустрии, где они заняты. 17-го октября он предостерег от злоупотребления декретом от 12-го, ясно указывая, что он должен поразить прежде всего богачей без ущерба для бедняков. «Сказано - мятежный город должен быть уничтожен, не должно остаться ни следа от него, но в местности, где один терновник и ежевика, что можно дать бедным? В отношении этих коммерческих городов еще сохраняются некоторые предубеждения, которые надо опровергнуть. Есть люди, кто тревожится, что тот или иной исчезнет: он давал жить бедным, говорят они. Человек, имеющий руки и патриотизм, должен ли он ожидать милости от кого-то? Нуждается ли он в чьем-то существовании, чтобы поддерживать свое? Бедные обойдутся без богатых, и Лион расцветет, несмотря ни на что».
С. На месте
Комиссии и убийства
Колло прибыл в Лион через два дня после отъезда Кутона, отозванного по его просьбе из миссии постановлением от 30 октября и тотчас уехавшего. Таким образом, он не встретился со своим предшественников, однако состоял с ним в переписке, как и с Робеспьером. Фуше присоединился к нему четырьмя или пятью днями позже, Альбит - неделю спустя. Лапорт в тот момент оставил город в связи с отпуском в деревне. Практически ответственность за миссию возлагалась главным образом на Колло и Фуше, так как Альбит занялся преимущественно армией и почти не касался внутреннего положения в городе.
Колло был приведен в ужас положением, которое застал, об этом свидетельствуют письма Робеспьеру и Кутону. На следующий день после прибытия Фуше они создали новое учреждение, предназначенное улучшить положение дел: «республиканскую временную наблюдательную комиссию» из 20 членов, распределенных по двум секциям, для того чтобы заставлять исполнять постановления представителей и следить за местными властями. Через три дня была создана третья секция в Фёр. Другая репрессивная структура добавилась несколькими днями позднее: «революционная комиссия» из 5 членов, предназначенная судить подозреваемых. Она была снабжена ужасными инструкциями: «считая, что почти все, кто заполняет тюрьмы этого дистрикта, замышляли уничтожение Республики, массовые убийства патриотов и, следовательно, находятся вне закона, им вынесен смертный приговор <...> Все осужденные будут поставлены лицом к лицу с тем местом, где бьпи убиты патриоты, чтобы там, под огнем молнии, искупить жизнь, давно ставшую преступной».
Этот чрезвычайный трибунал, организованный не для того чтобы расследовать личную ответственность за участие в мятеже, в отличие от комиссии, учрежденной Кутоном, а чтобы убивать без суда большую часть заключенных Лиона, функционировал каждый день с момента своего создания.
В то же время Колло просил откомандировать в Лион, чтобы помогать ему в его действиях, 2000 солдат (из них 600 артиллеристов) парижской революционной армии. Он сам подписал до своего отправления, в Париже, постановление, предписывающее срочное отправление этих революционных войск. Ронсен, «красный генерал», командир парижской армии, лично руководил отрядом, который вошел в Лион 5 фримера.
Результаты этих зловещих постановлений были ужасающи: до декабря 93-го приблизительно 1900 человек были умерщвлены, большая часть без суда, который мог бы называться судом. Коллективные массовые убийства были организованы даже с поручительством Колло или под его непосредственной властью. Вне сомнения, что они планировались, так как циркуляр временной комиссии сообщал о них с 3 фримера. 14 и 15 фримера - 60 лиц, затем две сотни были уничтожены из орудия, заряженного ядрами, и добиты саблями на равнине Бротто. Употребление артиллерии также было предусмотрено комиссией, но нет возможности утверждать, ответственен ли за это Колло. Если он подтверждал, что полностью одобрил массовые убийства без суда, никогда, впрочем, не отрицая этого и позднее, то от ответственности за способ казни он всегда настойчиво отказывался. Вероятно, на вопрос невозможно ответить четко.
Разрушения и уничтожения
Декрет от 12 октября предусматривал разрушение части Лиона - буржуазных кварталов: «Лион будет разрушен: все то, где обитали богачи, будет разрушено. Останутся только дома бедняков, жилища зарезанных и проскрибированных патриотов, здания, специально используемые в промышленности, и памятники, посвященные человечеству и просвещению».
Кутон почти не применил эту часть репрессивной программы. Конечно, он опубликовал постановление против фасадов Белькур и символически поразил их молотком, но, кажется, сильно затормозил использование совсем другой меры. Колло взялся за дело лучше. «Демонтаж шел медленно, - написал он Комитету общественного спасения, - было много таких, кто зарабатывал свои дни и ничего не делал. Демонтаж ускорится минированием, несовершеннолетние начали работать сегодня. Через два дня здания Белькур буду взорваны. Далее я пойду везде, где это средство будет выполнимо для отмеченных зданий». Но вопреки этим громогласным заявлениям, результат не был столь устрашающим, как можно было бы думать. Взрывы использовались только чтобы закончить разрушение укреплений и, в общей сложности, согласно археологическим работам, только двадцать семь домов были разрушены, в основном в рамках плана оздоровления вредных кварталов города.5
Снабжение, реквизиции и социальная программа
Все-таки лионская миссия Колло не может сводится ни к репрессиям и массовым убийствам, как бы ни были они ужасны, ни к демонтажу. Он требовал также организовать снабжение города, представляющее огромную работу: зерно реквизировалось в соседних департаментах и распределялось между городом и армиями. Продовольствие было заказано в Швейцарии, и глобальный дефицит был предотвращен. Армия питалась и одевалась за счет массовых заказов одежды и обуви. Одновременно Колло стремился защищать шелковую промышленность, принимая меры, чтобы избежать разрушения шелковиц и активизировать работу фабрик. Он дал набросок экономической и социальной программы, благоприятный для народных слоев, как это делала, впрочем, большая часть представителей-монтаньяров (одновременно Кутон действовал подобным образом в Оверни, куда он возвратился, покинув Лион, и вероятно, что очень близкие программы, лионская и овернская, имели отношение одна к другой). Колло защищал необходимость «народных законов», если использовать терминологию самого Робеспьера, благоприятных для мер такого типа. Он ясно уточнял: «Под “народом” мы понимаем зажиточных и не слышим этого класса, предпочитая ему богачей, присвоивших все пользование жизнью и все блага общества».
Последовали конкретные меры: налогообложение богатых, организация рабочих мастерских, обеспечение стариков, инвалидов, сирот.
D. Возвращение в Париж
Лионские репрессии отзываются эхом в Париже, поскольку Ронсен в письме к кордельерам без щепетильности сообщал о еще более масштабных массовых убийствах: «Вскоре ядра, выпущенные нашими артиллеристами, в один миг освободят нас от более чем 4000 заговорщиков». Письмо было опубликовано в виде афиши и вызвало громкий скандал. Комитет общественного спасения, со своей стороны, предостерег лионских представителей и отчасти не одобрил массовые убийства, написав Колло, что «не следовало никому выносить смертный приговор в случаях, не предусмотренных законом: это право принадлежит не отдельному члену, а целому корпусу народного представительства» Кажется, Колло и Фуше все-таки не были отозваны немедленно.
Но когда лионские просители уехали в Париж, чтобы разоблачить расстрелы, Колло поторопился возвратиться для оправдания. 1-го нивоза, вернувшись в столицу, он представил свой отчет - на следующий день после слушания в Ассамблее лионской петиции; она разоблачала массовые убийства, демонстрируя коллективное раскаяние, и нашла благожелательный прием у Конвента. Казалось, решено отозвать представителей. Колло оправдывался долго, принимая перед Ассамблеей ответственность только за первый расстрел, объясняемый им чрезвычайными обстоятельствами. Но у якобинцев он взял на себя также и второй, и сумел вернуть себе милость клуба. Таким образом, он избежал всякого немедленного взятия под сомнение, поскольку вскоре после получил публичное одобрение лионских якобинцев, сторонников Шалье, неохотно отказывающихся от власти в городе.
окончание статьи
примечания Клодин Кавалье
примечания переводчиков
список произведений и выступлений
- в комментариях
краткий очерк деятельности КОЛЛО д’ЭРБУА
Перевод с французского О.Осиповой и Э.Пашковского caffe_junot
статьи Клодин Кавалье
(без названия; помещена на сайте Филиппа Руайе http://www.royet.org/1789-1794/notes/acteurs/collot.htm)
Статья представляет собой, по-видимому, реферат монографии Мишеля Бьяра (Michel Biard, «Collot d'Herbois : legendes noires et Révolution», Lyon, Presses Universitaires de Lyon, 1995). Примечания К.Кавалье отмечены арабскими цифрами и даны после текста. Наши дополнения и комментарии (обозначены *) подобраны из нескольких источников: биографии Колло, составленной А.Бежи, библиографической заметки Ги Лемаршана о переиздании «Альманаха отца Жерара», книги Ж.-П.Тома «Бертран Барер: голос Революции», монографии Мориса Славина «Эбертисты под ножом гильотины», французских справочных изданий в Интернете. Библиография составлена по материалам сайта Национальной библиотеки Франции. Первая публикация, с иллюстрациями, - сайт Vive Liberta © 2007. Данный материал не может быть воспроизведен полностью или частично без письменного разрешения переводчиков-редакторов сайта
Актер, Колло предстает смешным комедиантом, патетическим неудачником, чьи террористические эксцессы в Лионе были только смехотворной и кровавой местью публике, которая его освистала во времена королей. Якобинец, член Конвента и Комитета общественного спасения, он переносит свои недостатки актера с подмостков на трибуну: он был из наихудших ораторов эпохи, смешивая политику и спектакль, выкрикивая и путая свои роли. Наконец, террорист, он непременно был пьяницей и развратником, согласно привычным шаблонным термидорианским описаниям «человека крови».
Любопытно, что Колло в течение долгого времени почти не соблазнял историков. В значительней мере он вдохновил кое-какую псевдоисторическую литературу, враждебную Революции, но не более. Мишле извлек из этого один из своих, как всегда, гениальных портретов и воссозданий, но не пытался ни углубить персонажа, ни даже выявить основные черты его действий: «Колло - это было опьянение даже натощак, гром и молния, настоящие или поддельные смех и слезы, оргия на трибуне. Этот влиятельный балагур клубов, самый неистовый из чувствительных мужчин, пугал даже своих друзей». Здесь все атрибуты черной легенды, замечательно скомпанованые, но где история? Жорес оказал не лучшую услугу Колло, банально приписав его насилия в Лионе смешению сцены и реальности: он увидел в нем лишь «короля из театра, чья роль вдруг перешла в жизнь», не уделив внимания революционному экстремисту, суровому демократу, защитнику бедных, который, однако, заслуживал бы привлечь взгляд социалистического историка. До конца XX века ни одна биография не посвящалась нашему персонажу... Верно: Колло не облегчал задачи тем, кто пожелал бы им заинтересоваться. Актер до Революции, он принадлежал к «миру теней», к ненадежному племени номадов. Непрозрачность черной легенды, почти целиком скрывавшей его фигуру, тоже способна была обескуражить. К счастью, недавние работы Мишеля Бьяра, посвятившего Колло докторскую диссертацию, позволили выйти за пределы лакун и легенды. Впредь персонаж может быть воссоздан относительно точно и далеко от каких бы то ни было клише, несмотря на то, что частная жизнь его остается до конца неизвестной. Возникающая тогда фигура не подтверждает зловещую легенду, даже если массовые убийства в Лионе невозможно скрыть.
До Революции Колло был заметен на провинциальных сценах, затем он - автор и директор труппы, вписавшийся в театральный мир, убежденный якобинец, воинствующий активист секции, автор популярного сочинения, имевшего большой успех, близкий к робеспьеристам, а не к эбертистам, он предстает значительным революционером, чья роль отнюдь не ограничивалась печальной памяти лионской миссией. Поворот в термидоре, вне сомнений, связанный больше с конъюнктурой, чем с глубокими идеологическими расхождениями, не помешает ему остаться, когда сменился ветер, верным идеалам II года и заплатить за это жизнью.
I. До Революции
Жан-Мари Колло родился 19 июня 1749 г. в Париже; отец его был золотых и серебряных дел мастером, по-видимому, довольно зажиточным. Он получил допуск в корпорацию, но затем, похоже, его положение ухудшилось, и он ее покинул, до того как развелся с женой в 1757 г. и продал все свое имущество. Неизвестно, как прошли детство и молодость Колло, но были они, без сомнений, трудными.*
В восемнадцать лет, как позволяют установить документы, он стал актером и играл в маленькой провинциальной труппе. Мы не знаем причин такого выбора, который ставил его вне всякого социального строя.1 Он переходил от труппы к труппе, чтобы приобрести некоторую известность в качестве актера под псевдонимом д‘Эрбуа, в Бордо, Анже, Марселе, затем, в 80-е годы, - в Лионе. Современная печать свидетельствует о его успехе и достоинствах его игры, которые привлекли к нему благосклонность высокопоставленных лиц: вопреки легенде, он никогда не был комедиантом, освистываемым публикой, - напротив. Он также адаптировал ряд выдающихся пьес Кальдерона и Шекспира и сочинял собственные. Он добился внушительных успехов, несмотря на финансовые трудности, которые, по-видимому, смягчились за последний год в Лионе, где публика его особенно ценила.
II. Революционер1. Театр и Революция
Весной 1789 Колло оставил Лион и обосновался в Париже, точней - в Шайо, где вынужден был жить до февраля 1792 (до того как переехать на улицу Фавар).** По прошествии нескольких месяцев Революция открыла перед ним возможность, которую никогда не давал Старый порядок, - официальное и даже публичное существование: 24 декабря 1789 года актеры стали полноценными и полноправными гражданами; Колло и ему подобные выходили из мира теней.
Не установлено, принимал ли он участие в акции театральных авторов, потребовавших от Ассамблеи отмены привилегий больших трупп и права на интеллектуальную собственность, но он сыграл роль в полемике, которая велась с Комедии Франсэз. Все же он сохранил хорошие отношения с Французским театром, поскольку поставил там некоторые свои пьесы, главная из которых - «Крестьянин-судья», вдохновленная Кальдероном, - безнадежно провалилась. Но в основном он работал для театра Пале-Рояль, Варьете, потом - для театра Месье. Здесь можно найти многочисленные его пьесы 1789 и 1790 гг.; «Портфели», «Процесс Сократа», «Старший и младший» встретили достаточно теплый прием, чтобы познакомить столицу с автором. В ноябре 1789 «Чужак, или предрассудок, который надо победить», выдержка из «Евреев» Лессинга. Имел большой успех у публики и в печати. Но Колло понемногу вынужден был отойти от театра, чтобы повернуться лицом к политике.
1. Якобинский активист
А. Политический дебют
Вероятно, революционная деятельность Колло началась очень рано, в секции Елисейских полей, членом которой он был до весны 1792 (после переезда он стал членом секции Библиотеки). Но утрата архивов этой секции препятствует какой бы то ни было верификации. Самый ранний след активности Колло - присутствие его имени в первом сохранившемся списке членов Якобинского клуба - датирован декабрем 1790 г. Бывший много раз секретарем бюро клуба, он, по-видимому, довольно быстро стал заметным. Известность пришла к нему особым образом, так как один из первых дошедших до нас рассказов о нем касается резкой перепалки с Дантоном по поводу Бонкарера, нового полномочного министра в Льеже. Эбер оставил рассказ, слишком смачный, чтобы его не процитировать.
Мы перевели с языка папаши Дюшена существо дела. Колло, будучи секретарем, вставил в протокол «красивый оборот умильной фразы, дабы изобразить слезы Бон Каррера, которые должны были вызвать у всех жалость». Дантон, которого ничто «не заставит рассопливиться», заорал, что «надо иметь душу, зачумленную рабством Старого порядка, чтобы хвалить такого типа или ему подобных». Колло кинулся на трибуну и дал затрещину Дантону, отчего его парик вздыбился, «как султан на каске драгуна»; тот отвечал оплеухой, которая свалила бы с ног слона.2
Вспыльчивый характер Колло, кажется, поразил папашу Дюшена. Но, к счастью, его деятельность не ограничивалась тем, чтобы сражаться на трибуне с Дантоном за детали протоколов. Вскоре он развернул кампанию в защиту солдат, которые очень часто, открыто проявляя враждебность к контрреволюционным офицерам, становились жертвами своего патриотизма. Вначале он защищал солдат Бургундского полка, приговоренных к смерти за неповиновение, но в основном он был (наряду с Робеспьером) главным якобинским адвокатом швейцарцев полка Шатовье, осужденных на галеры после массовых избиений в Нанси. Он представил обществу несколько докладов, в одном из них утверждая, что «еще более, чем раньше, необходимо давать солдатам яркое доказательство правосудия и защиты. Слишком часто они были лишь жертвами ненависти своих командиров».
В. «Отец Жерар»
В сентябре 1791 г. якобинцы объявили конкурс, призванный вознаградить автора популярного альманаха, восхваляющего достоинства новой конституции, которую отныне надо было внедрять в жизнь народа. Колло представил труд собственного сочинения и получил премию, обойдя сорок одного конкурента. Двадцать пять луидоров, которые он таким образом заработав незамедлительно были переведены швейцарцам Шатовье.
Центральная фигура «Альманаха отца Жерара» - бывший бретонский депутат, который приобрел популярность в первые годы Революции. Альманах делился на двенадцать разговоров между отцом Жераром и крестьянами о политике и обществе. Этим простым, ясным стилем, не лишенным обаяния, он представлял в виде вопросов и ответов основные политические достижения последних лет, не без того чтобы ввернуть завуалированную критику недостатков нового строя и очень смелые, даже для той эпохи, декларации. Мишель Бярд доказал в своем труде о Колло и в статье,4 насколько мало это сочинение, часто расцениваемое как «модерантистское», заслуживает такого определения. Вопросы о законности имущественного ценза, критика королевского вето, «задерживающего хороший закон», защита чернокожих («разве есть цвет у добродетелей?») и бесцеремонное наступление на колониальное рабство («некоторые умники говорили Национальному собранию, что политика требует, чтобы в Америке были рабы; эти краснобаи - настоящие демоны с их политикой. Впрочем, думаю я, ораторы, которые горячо отстаивают деспотизм белых, сильно почернели в общественном мнении»), прославление трудящихся («доход от пота, пролитого бедняком, есть священнейшее из всех имуществ; богач нуждается в руках рабочего, а рабочий нуждается лишь в деньгах богача. Природа создала руки более нужными, чем сребреники»), предостережение против офицеров и распространения опасного милитаристского духа во Франции. Во взглядах якобинца Колло не было ничего пресного и «умеренного», и воинствующий радикальный демократ II года не так уж далек от этого мирного отца Жерара. Роялистские газеты не ошибались, атакуя альманах Колло как красное ядро - «полярную звезду бешеной орды». Многочисленные переводы на местные языки позволяли гражданам не франкоговорящих регионов страны знакомиться с текстом.***
С. «Дело» Шатовье
Коло пытался прирастить свою новую славу политика и выдвинул свою кандидатуру на пост помощника прокурора парижской коммуны. Он потерпел неудачу и отныне посвятил себя защите «своих» каторжников, усиливающуюся по мере наступления на исполнительную власть. Полученный наконец декрет об амнистии швейцарцев Шатовье Колло сам принес и прочитал у якобинцев, после чего занялся подготовкой праздника, которым следовало почтить несчастные «жертвы деспотизма». В этот момент отмечается его первое сотрудничество с другом Робеспьера, Кутоном, с которым впоследствии он будет очень близок до разрыва в термидоре. 9 апреля Колло представил освобожденных швейцарцев Законодательной ассамблее; против их допуска туда яростно возражали, но Кутон лично его защитил и в конце концов одержал победу после поименной переклички. Колло произнес речь в пользу своих подзащитных, а Кутон поддержал его, потребовав и добившись праздника для них и заставив допустить их к почести парламентского заседания, к великому ужасу своих коллег с «правой» стороны. Скандал был огромный, что не помешало Колло и Кутону тем же вечером у якобинцев вместе принимать бывших каторжников. Организованный Давидом праздник состоялся 15 апреля. Колло в первых рядах принял в нем участие.****
D. В республиканской войне
Во время дебатов у якобинцев весной 1792 г. о войне Колло не выступал с определенным мнением. Но язвительные атаки против Лафайета [в оригинальном тексте везде - Fayette] и, главным образом, против будущих жирондистов, апологетов войны, стоили ему того, что воинственная печать связывала его имя с Робеспьером, и, по-видимому, его позиция действительно была близка к позиции Неподкупного.
Он принял активное участие в подготовке 10 августа. Член секции Библиотеки, он был одним из троих редакторов Адреса парижан к армии от имени 39 секций. Адрес этот разоблачал Лафайета и Людовика XVI. 3-го августа Колло входит в число комиссаров 47 секций, требующих от Ассамблеи лишения монарха его прав. 6-го августа он возглавил Генеральную ассамблею парижских секций. Вместо этого, по-видимому, он не принял участие в боях в день восстания. На другой день он вновь оказался на посту председателя своей секции, недавно переименованной в «92-го года». В последующие дни он организовал вооружение пассивных граждан и преследование подозрительных, но довольно быстро уступил место Мари-Жозефу Шенье.
Марат поддержал его кандидатуру, и Колло без препятствий был избран в Конвент. Он стал председателем парижской избирательной ассамблеи (Робеспьер - вице-председателем) и был делегирован в третьем избирательном туре, с 553 голосами (против 10 за Бийо-Варенна). В первых двух голосованиях он получил 27 голосов против Робеспьера (338) и 59 против Дантона (538).
21-го сентября, по легенде, он пришел, потребовав у только что собравшегося Конвента отмену монархии.
2. В Конвенте и Комитете общественного спасения
Деятель 10 августа и избранник от Парижа, Колло находился, разумеется, на скамьях Горы. Часто направляемый в миссии (в Ниццу с ноября 1792 по январь1793, в Невер и на Луару - весной 1793, на Уазу - в августе и сентябре, в Лион, ставший Городом свободы, - в октябре и ноябре), он, тем не менее, принимал участие в парижских событиях. Верный монтаньяр, близкий к робеспьеристам, он голосовал за смерть короля, ради этого в последний момент возвратившись из первой своей миссии, одобрял падение Жиронды, вместе с Неподкупным принял участие в устранении «бешеных» в июне 1793. Но он был внимателен к народным требованиям и постоянно их поддерживал, и именно он докладывал проект декрета против скупки, ставившийся на голосование в Конвенте 26 июля. 6-го сентября 1793 г. он вошел в Комитет общественного спасения, одновременно с Бийо-Варенном, вслед за днями 4-го и 5-го сентября, в событиях которых, однако, он не принял ничью сторону, будучи тогда в миссии на Уазе. Он ведет переписку с представителями в миссиях, установленными конституцией властями и народными обществами.
В своем новом качестве Колло развил небывалую деятельность. Он сам в своей «Защите», опубликованной в III году, описал, как его работа «предполагала такое положение вещей, что я считал для себя обычным в течение восьми месяцев не обедать дома. Каждый день я наспех ел по соседству с Комитетом. Карно приходилось делать так же, как и Приеру (из Кот д'Ор). Они знают, какова была моя усидчивость, и только Линде мог меня превзойти». Эти слова полностью подтвердили Карно и Линде.
В Конвенте и у якобинцев он не прекращал защищать все время атакуемый Комитет, которому, таким образом, он жертвовал семейную жизнь и театральную карьеру. Верность этому учреждению его настраивала против «снисходительных» и эбертистов, затем против самого Робеспьера; она сохранилась и после Термидора и, когда времена изменились, привела Колло к гибели.
3. Представитель в миссии
Основная часть политической деятельности Колло все-таки разворачивалась не на парижской сцене. Четырежды отправляемый в миссии, восемь месяцев он посвятил роли представителя в провинции.
Первые три миссии связаны были в основном с проблемами военной организации или снабжения столицы. Четвертая, имевшая место, когда он был отправлен в Лион, чтобы применить там террористический декрет 12 октября 1793, - единственная дошла до потомков. Она требует быть представленной до мельчайших деталей, если мы хотим судить о Колло справедливо, так как именно с нее начала складываться основная часть черной легенды.
А. Непосредственный контекст
Лионский мятеж против власти Конвента, хотя часто рассматривается в свете «федералистского» кризиса лета 1793, датирован предшествующим отстранением жирондистов. В ответ на сложные конфликты умеренных буржуа, близких к Ролану, и сторонников либеральной экономики и наиболее активных санкюлотов, лионские рабочие - ткачи, доведенные до тяжелой нищеты кризисом шелковых мануфактур и по старой традиции вовлеченные в мятеж, способствующий их радикализации, - объединились вокруг лидеров якобинцев, настроенных в социальных вопросах более волюнтаристски, чем парижские якобинцы. Конвент отправил в город троих представителей в марте 1793; они поддержали якобинцев и их сторонников-рабочих и выборы муниципалитета санкюлотов, объединившихся вокруг мэра Бертрана и главным образом - председателя окружного суда ультра-революционера Шалье.
«Шальеристы», как их прозвали в истории, организовали правительство общественного спасения, преждевременно собрали рабочую революционную армию, таксировали «капиталистов, богатых собственников и торговцев округа» и приняли драконовские (крутые) меры поддержки бедняков. Буржуазные секции объединились с роялистами, восстали и взяли приступом ратушу, бросив членов муниципалитета в тюрьму; с момента падения Жиронды город набрал армию «умеренных» руководимую общепризнанными роялистами.
Обеспокоенный Конвент отправил новою делегата, Робера Линде, но это не смогло сдержать развитие катастрофы, и 30-го июня власти объявили об отделении Лиона. Ассамблея отреагировала постановлением об их смещении и отправила представителей Альпийской армии для «восстановления законов Республики». Тщетно: смертный приговор Шалье после несправедливого суда, затем - нескольким его сторонникам, совершил непоправимое, и роялисты в итоге захватили ключевые посты в городе, что сделало правдоподобной возможность соединения обоих мятежей, лионского и вандейского. Осада мятежного города началась 14-го августа, но армия Келлермана потерпела неудачу, несмотря на обстрелы и блокаду, которые влекли за собой лишения для населения.
Лион пал только в начале октября, после двух месяцев сопротивления, благодаря овернским представителям Кутону и Менье: они привели достаточное подкрепление, что позволило взять предместье Вэз, и, главным образом, сумели успешно завершить быстрые переговоры с секциями, что позволило открыть город республиканским войскам. С объявления о возвращении Лиона напуганный этим длительным сопротивлением Конвент издал террористический декрет, который предписывал частичное разрушение шелкового города, и заключал: «Лион сражался против свободы, Лиона больше нет». Фраза стала легендарной. После своего дипломатического и военного подвига Кутон и Менье теперь оказались ответственными за репрессии, что им очень не нравилось, в особенности первому: он организовал разоружение подозрительных, учредил две комиссии (из которых одна была предписана самим Конвентом), чтобы начать судить солдат, взятых с оружием в руках, но рекомендуя величайшую осторожность при вынесении решений и запрещая всяческие расхищения; в основном же декрет 12 октября не был опубликован, и разрушения зданий коснулись только местной Бастилии, крепости Пьер Сиз, и укреплений. Фасады площади Белькур, определенно предназначенные декретом быть превращенными в руины, были предметом мер чисто символических. Кутон вскоре был разоблачен в Париже как умеренный и, несмотря на статус члена Комитета общественного спасения и поддержку Робеспьера, не смог удержаться. Он сам попросил освободить его от миссии с 20 октября. Именно в этом контексте Колло был послан в Лион, вместе с Фуше, Альбитом и Лапортом. Он должен был сменить Кутона, который снова отправлялся в Овернь в обществе Менье, и осуществить наказание, предписанное Ассамблеей. Роль была ясна: заставить применить декрет 12-го октября.*****
В. До отправления
Трудно уточнить причины, почему выбор для этой миссии пал на Колло. В тот момент он был близок к Кутону и Робеспьеру, и мы знаем из письма, что Неподкупный самолично его подтолкнул к тому, чтобы принять решение Комитета общественного спасения. Почему? Колло на самом деле знал Лион, где жил до Революции. Без сомнения, он, как, впрочем, и Робеспьер, был связан с Шалье или, по крайней мере, с местными якобинцами: мы располагаем свидетельством причастности его к движению лионских петиционеров в январе 1793, которые потребовали смерти Людовика XVI, - движению, организованному Шалье и Центральным клубом. Друга Гайяра, близкого к Шалье, освобожденного в начале октября, он сам представил якобинцам. Между прочим, в июне 1793, когда он поддержал Робеспьера против «бешеных», он разоблачал Лекперка из Оз как врага Шалье, решительно предположив (впрочем, без доказательств) предшествующий жирондистско-роялистский заговор против лионского якобинца. Вот сколько деталей, которые должны были сделать его в глазах Робеспьера особенно ценным для этой миссии.
Колло и сам интересовался Лионом и судьбой его рабочих, которых он не отделял от индустрии, где они заняты. 17-го октября он предостерег от злоупотребления декретом от 12-го, ясно указывая, что он должен поразить прежде всего богачей без ущерба для бедняков. «Сказано - мятежный город должен быть уничтожен, не должно остаться ни следа от него, но в местности, где один терновник и ежевика, что можно дать бедным? В отношении этих коммерческих городов еще сохраняются некоторые предубеждения, которые надо опровергнуть. Есть люди, кто тревожится, что тот или иной исчезнет: он давал жить бедным, говорят они. Человек, имеющий руки и патриотизм, должен ли он ожидать милости от кого-то? Нуждается ли он в чьем-то существовании, чтобы поддерживать свое? Бедные обойдутся без богатых, и Лион расцветет, несмотря ни на что».
С. На месте
Комиссии и убийства
Колло прибыл в Лион через два дня после отъезда Кутона, отозванного по его просьбе из миссии постановлением от 30 октября и тотчас уехавшего. Таким образом, он не встретился со своим предшественников, однако состоял с ним в переписке, как и с Робеспьером. Фуше присоединился к нему четырьмя или пятью днями позже, Альбит - неделю спустя. Лапорт в тот момент оставил город в связи с отпуском в деревне. Практически ответственность за миссию возлагалась главным образом на Колло и Фуше, так как Альбит занялся преимущественно армией и почти не касался внутреннего положения в городе.
Колло был приведен в ужас положением, которое застал, об этом свидетельствуют письма Робеспьеру и Кутону. На следующий день после прибытия Фуше они создали новое учреждение, предназначенное улучшить положение дел: «республиканскую временную наблюдательную комиссию» из 20 членов, распределенных по двум секциям, для того чтобы заставлять исполнять постановления представителей и следить за местными властями. Через три дня была создана третья секция в Фёр. Другая репрессивная структура добавилась несколькими днями позднее: «революционная комиссия» из 5 членов, предназначенная судить подозреваемых. Она была снабжена ужасными инструкциями: «считая, что почти все, кто заполняет тюрьмы этого дистрикта, замышляли уничтожение Республики, массовые убийства патриотов и, следовательно, находятся вне закона, им вынесен смертный приговор <...> Все осужденные будут поставлены лицом к лицу с тем местом, где бьпи убиты патриоты, чтобы там, под огнем молнии, искупить жизнь, давно ставшую преступной».
Этот чрезвычайный трибунал, организованный не для того чтобы расследовать личную ответственность за участие в мятеже, в отличие от комиссии, учрежденной Кутоном, а чтобы убивать без суда большую часть заключенных Лиона, функционировал каждый день с момента своего создания.
В то же время Колло просил откомандировать в Лион, чтобы помогать ему в его действиях, 2000 солдат (из них 600 артиллеристов) парижской революционной армии. Он сам подписал до своего отправления, в Париже, постановление, предписывающее срочное отправление этих революционных войск. Ронсен, «красный генерал», командир парижской армии, лично руководил отрядом, который вошел в Лион 5 фримера.
Результаты этих зловещих постановлений были ужасающи: до декабря 93-го приблизительно 1900 человек были умерщвлены, большая часть без суда, который мог бы называться судом. Коллективные массовые убийства были организованы даже с поручительством Колло или под его непосредственной властью. Вне сомнения, что они планировались, так как циркуляр временной комиссии сообщал о них с 3 фримера. 14 и 15 фримера - 60 лиц, затем две сотни были уничтожены из орудия, заряженного ядрами, и добиты саблями на равнине Бротто. Употребление артиллерии также было предусмотрено комиссией, но нет возможности утверждать, ответственен ли за это Колло. Если он подтверждал, что полностью одобрил массовые убийства без суда, никогда, впрочем, не отрицая этого и позднее, то от ответственности за способ казни он всегда настойчиво отказывался. Вероятно, на вопрос невозможно ответить четко.
Разрушения и уничтожения
Декрет от 12 октября предусматривал разрушение части Лиона - буржуазных кварталов: «Лион будет разрушен: все то, где обитали богачи, будет разрушено. Останутся только дома бедняков, жилища зарезанных и проскрибированных патриотов, здания, специально используемые в промышленности, и памятники, посвященные человечеству и просвещению».
Кутон почти не применил эту часть репрессивной программы. Конечно, он опубликовал постановление против фасадов Белькур и символически поразил их молотком, но, кажется, сильно затормозил использование совсем другой меры. Колло взялся за дело лучше. «Демонтаж шел медленно, - написал он Комитету общественного спасения, - было много таких, кто зарабатывал свои дни и ничего не делал. Демонтаж ускорится минированием, несовершеннолетние начали работать сегодня. Через два дня здания Белькур буду взорваны. Далее я пойду везде, где это средство будет выполнимо для отмеченных зданий». Но вопреки этим громогласным заявлениям, результат не был столь устрашающим, как можно было бы думать. Взрывы использовались только чтобы закончить разрушение укреплений и, в общей сложности, согласно археологическим работам, только двадцать семь домов были разрушены, в основном в рамках плана оздоровления вредных кварталов города.5
Снабжение, реквизиции и социальная программа
Все-таки лионская миссия Колло не может сводится ни к репрессиям и массовым убийствам, как бы ни были они ужасны, ни к демонтажу. Он требовал также организовать снабжение города, представляющее огромную работу: зерно реквизировалось в соседних департаментах и распределялось между городом и армиями. Продовольствие было заказано в Швейцарии, и глобальный дефицит был предотвращен. Армия питалась и одевалась за счет массовых заказов одежды и обуви. Одновременно Колло стремился защищать шелковую промышленность, принимая меры, чтобы избежать разрушения шелковиц и активизировать работу фабрик. Он дал набросок экономической и социальной программы, благоприятный для народных слоев, как это делала, впрочем, большая часть представителей-монтаньяров (одновременно Кутон действовал подобным образом в Оверни, куда он возвратился, покинув Лион, и вероятно, что очень близкие программы, лионская и овернская, имели отношение одна к другой). Колло защищал необходимость «народных законов», если использовать терминологию самого Робеспьера, благоприятных для мер такого типа. Он ясно уточнял: «Под “народом” мы понимаем зажиточных и не слышим этого класса, предпочитая ему богачей, присвоивших все пользование жизнью и все блага общества».
Последовали конкретные меры: налогообложение богатых, организация рабочих мастерских, обеспечение стариков, инвалидов, сирот.
D. Возвращение в Париж
Лионские репрессии отзываются эхом в Париже, поскольку Ронсен в письме к кордельерам без щепетильности сообщал о еще более масштабных массовых убийствах: «Вскоре ядра, выпущенные нашими артиллеристами, в один миг освободят нас от более чем 4000 заговорщиков». Письмо было опубликовано в виде афиши и вызвало громкий скандал. Комитет общественного спасения, со своей стороны, предостерег лионских представителей и отчасти не одобрил массовые убийства, написав Колло, что «не следовало никому выносить смертный приговор в случаях, не предусмотренных законом: это право принадлежит не отдельному члену, а целому корпусу народного представительства» Кажется, Колло и Фуше все-таки не были отозваны немедленно.
Но когда лионские просители уехали в Париж, чтобы разоблачить расстрелы, Колло поторопился возвратиться для оправдания. 1-го нивоза, вернувшись в столицу, он представил свой отчет - на следующий день после слушания в Ассамблее лионской петиции; она разоблачала массовые убийства, демонстрируя коллективное раскаяние, и нашла благожелательный прием у Конвента. Казалось, решено отозвать представителей. Колло оправдывался долго, принимая перед Ассамблеей ответственность только за первый расстрел, объясняемый им чрезвычайными обстоятельствами. Но у якобинцев он взял на себя также и второй, и сумел вернуть себе милость клуба. Таким образом, он избежал всякого немедленного взятия под сомнение, поскольку вскоре после получил публичное одобрение лионских якобинцев, сторонников Шалье, неохотно отказывающихся от власти в городе.
окончание статьи
примечания Клодин Кавалье
примечания переводчиков
список произведений и выступлений
- в комментариях