Мама-ев курган
В поезде жар поступал со стороны окна, поэтому я его забаррикадировал и жара отступила, скотомизировалась, но каменную бабу я пропустил, не увидел, хотя железнодорожные пути у самой изнанки кургана проложены, неважно, впрочем. Куда существеннее, что она не подчиняет своему ритму и своей устремлённости город, её, де, мало откуда видно, с Волги, в основном, или в близлежащих районах, хотя Мамаев курган высится примерно посередине растянутого вдоль реки города.
Почему-то в фантазиях, отстраивающих внутреннюю географию фантазма, она стояла спиной к Волге; мне казалось, что холм должен накатывал на реку точно волна, точно цунами, на верхотуре которой и должна стоять, каменным фонтаном каменная баба.
Но в реальности всё оказалось скучнее. Начало кургана выглядит будничным, скучным. Мимо бегают трамвайчики и промежуточность выглядит как побритая промежность. Киоски какие-то. Жара, конечно же. Даже не жара, жар.
Хочется пить, хочется спрятаться в тень, а её нет; есть только мощная монументальная лестница к мамке и, точно из-под земли, точнее, воды вырастающий солдат с гранатой, устроенный таким хитроумным образом, что по мере приближения к центру мемориала мамка уменьшается, а солдат увеличивается и увеличивается в размерах, пока не закрывает мамку полностью.
Ну, а сразу за солдатом начинается стена с каменными контурными рисунками (а в массовке мелькает голова Сталина), а в ней коридор, заканчивающийся круглым будто бы окном. Когда ты к этому кругляшу подходишь, коридор поворачивает и расширяется - ты попадаешь в круглый зал памяти и славы, где вечный огонь в руке, вырастающей из земли и почётный караул стоит у огня, зажжёного Брежневым, стоят, несмотря на температуру и пот из-под козырька. Стоят по часу под музыку Шумана, потом поднимаются по лестнице-спирали наверх, к проходу только через который и можно попасть к подножью мамкиных ног.
В центре потолка мраморного зала овальное отверстие, через которое видно небо, а мамку видно только с одного ракурса - который я интуитивно вычислил, любуясь на чешуйки смальты, которыми покрыты стены. Мы стояли с двумя милыми барышнями, ожидая смены караула, а Катя рассказывала мне как она боялась в детстве этой каменной бабы. И когда родители впервые привезли её сюда на экскурсию, то ей едва ли не сделалось плохо.
А Оля рассказывала, что раньше меч мамки имел иную форму, не учитывавшую розу ветров, из-за чего резонировал, раскачивая скульптуру, а ещё гудел; гудел так жутко и чревовещательно, что утробный этот вой было слышно в близлежащих районах, из-за чего Вучетич переделал меч, второй вариант которого учитывает воздушные потоки и не звучит.
Первоначальный облик патриотической статуи, чья методологическая близости с Никой Самофракийской всё очевиднее и очевиднее с каждым шагом, можно увидеть только на старых фотографиях. Мы стояли на покатом пандусе у стены и говорили, пока не стали слышны тяжёлые, утрированные шаги, при том, что тех, кто шёл видно не было. Только стайки туристов, фотографирующихся у венков с цветами, шуганулись и рассыпались - не то воробьями, не то голубями. Умом-то ты понимаешь, что это чеканит шаг рота почётного караула, но, тем более пока солдат не видно, кажется, что это не они, но она, спустившаяся с постамента и ожившая подобно Венере Илльской, описанной Проспером Мериме в одном из самых психоделичных французских текстов.
Единственным противопоказанием к тому, что это шаги командорши, актуализированным подсознанием, является то, что невозможно идти внутрь себя, а зал памяти и славы, очевидно, является маткой матери-земли, матери-родины и центром кургана, ведь только через его отверстия, нижнее и верхнее, можно выйти наружу и попасть на склон.
Родина Мать функционирует таким образом, что символически рожает тебя, пропуская через вечный огонь бешенства своей матки, требующий всё новых и новых жертв. Очередных жертвоприношений, хотя бы и, в мирное время, символических. Скажем от меня (с паршивой овцы хоть шерсти клок) ей было бы теплового удара достаточно.
Новое рождение (при выходе из зала вечного огня), на самом-то деле, должно быть новой смертью и поднятием в мир мёртвых, над которым она, каменная и неподвижная, возвышается - над всем этим невидимым кладбищем, в котором нет ни одного живого, не политого кровью и снарядами, места.
Рождение в смерть и рождение для смерти - вот, собственно, какой смысл возникает из всего этого многоступенчатого вежливого ужаса, ставящего тебя, незащищённого, спиной к другой матушке - Реке, живущей своей, отдельной от города, жизнью.
Странно, да? Волга должна быть мощным энергетическим потоком, проветривающим городские помещения, а в Волгограде царит если не затхлость, то застой - жары и жара, останавливающих воздух и раскладывающих его движение на составляющие, совсем как на картинах Северини и Балла.
Я долго не мог понять в чём причина, пока Катя не сказала мне про строительство Волжской ГЭС, от запуска которой, видимо, правильнее всего отсчитывать время очередного перерождения города, отныне Волгоградом наречённого.
