Венецианское Биеннале. Национальные павильоны в Саду Жиардини и "Энциклопедический Дворец"в Арсенале

Nov 11, 2013 02:13

Про Биеннале писать, почему-то, трудно: вероятно, из-за того, что оно почти бессмысленно.

Смотр мирового искусства, вне критериев и внятной программы, это, разумеется, интересно, но слишком уж трудозатратно: в «исторической части» восприятие настроено на отрефлексированный, веками отобранный результат, про который очень хорошо понимаешь - он особенный, устоявшийся, оставшийся.

На Биеннале слишком много мусора и суеты; сама система национальных павильонов, более близкая к спорту, вынуждает бегать, высунув язык в гонке за новыми поворотами, что деморализует, заставляя сосредотачиваться не на объектах, но самом процессе: так, в Австрии я уже был, а в Уругвае?
А куда подевалась Австралия?

Если бы я был журналистом и писал репортаж, вектор стал бы более конкретным.
Можно, например, писать о геополитике.

Павильоны Германии и Франции, стоящие друг напротив друга, в этом году поменялись помещениями.

Причём, французы пригласили албанца с тонким видео про фортепианный концерт Равеля, а немцы выставили инсталляцию Ай Вейвея с табуретками (демонстративно не новую, виданную уже в киевском Арт-Пинчук-Центре).

К американцам всегда самая большая очередь, пускают порционно, нехотя - точно ты за визой обращаешься и на тебя ещё посмотрят, пускать или не пускать.
А англичане выдают листы, на которые ты сам ставишь выбранный штамп, точно разрешают въехать.

Можно, так же обращать внимание на тренды и тенденции, радоваться, что живописи опять стало много (причём, как беспредметной, так и фигуративной), а видео в разы меньше, чем в прошлые годы.

Что в моде странные маргиналы с почеркушками, в которых труда и времени больше, чем эстетического содержания.

Ну, или что самые интересные экспозиции представлены в павильонах «временного содержания»: есть какая-то плавающая, но, тем не менее, закономерность в том, что чем больше места занимает павильон (русский или, скажем, венгерский) и чем он красивее (наш строил Щусев), тем он более пуст и неочевиден.

Первачи стараются (в этом году впервые свою экспозицию показал Ватикан - в трёх его залах интерактивное видео и фотографии Куделки), тогда как завсегдатаи играют не с формами, но, в основном, с концептами.

С метарефлексией третьего уровня.



Впечатления сыплются градом, непережёванные падают в и без того забитый колодец восприятия; выходишь из павильона, тут же забыв, что же, всё-таки, там было.

И, пожалуй, главное: вдумчивое, внимательное рассмотрение всех подробностей и частностей (да ещё с попытками восстановления местного контекста, на который намекают многочисленные художники, получившие, наконец, интернациональную трибуну) растягивает осмотр, делая его бесконечным.

Теряешься. Теряешь.

Биеннале самодостаточна и закрыта; думает она и говорит только о себе, о самом факте присутствия на этом могучем смотре-конкурсе, поэтому, единственное о чём здесь можно писать, так это о самом процессе потребления.

Лувр тоже большой громадный и от него тоже устаёшь.

В любом, однако, гранд-музее есть своя логика (историческая или по школам), которая ферментом помогает переваривать увиденное.

На Биеннале (именно это и включает жадности и всеядности) важен момент необычности: всё время ждёшь, что посольство искусства очередной страны поразит тебя до невозможности.

И, таким образом, то, что уже просмотрено (как уже оказанная услуга) перестаёт иметь, ну, хоть какую-то эмоциональную стоимость.

Тем более, что ни одна страна не показала чего-то совершенно улётного; так, чтобы можно было честно сказать: о, да, вот этот павильон - самый лучший.

Всё оно какое-то крайне честное, но, как ёлочные игрушки из анекдота про новых русских, почти не радуют.

Апеллируя не к чувству, но к разуму.

И по мне, пожалуй, это самая важная тенденция нынешней Биеннале, хотя, возможно, дело не в общем кризисе современного искусства, но в моём собственном выгоревшем изнутри эмоциональном состоянии, а кризиса-то никакого и нет; всё кружит, бурлит, пузырится и пенится как тогда.
Как тогда…

То есть, если ты уже попал в Венецию, то без Биеннале как бы не обойтись: не поставив галочку, станешь мучиться тем, что не увидел самого главного…

На самом деле, этому ощущение обездоленности всё равно за что цепляться, очередную, случившуюся на твоем пути, закрытую церковь (музей, ресторан, целующуюся парочку) или иное какое проявление несамодостаточности.

Тщательнее надо с самим собой работать, Дима, тщательнее…

Всё-таки, для очистки совести и репортажности ради, следует упомянуть некоторое из того, что понравилось.

Колокольный перезвон в павильоне Польши: звуковая инсталляция за закрытыми дверями - люди стоят у павильона и слушают оглушающие бум-бумы (что внутри не знаю, заходить не стал, побоялся за голову, но прикольно же).

В здании Израиля тебя встречает видео с диджеем, микширующим музычку, тыкс-тыкс-тыкс, Венесуэла расписала свои стены граффити и громко включила народную музыку. В одном из зальчиков процесс рисования граффити со словом «шок» засняли и превратили в мультик.

Самый затейливый вышел Индонезийский, но его инсталляции описать невозможно: сплав традиционного искусства, мультипликационных образов и полнейшей инопланетности.

Египтяне выставили скульптуры, похожие на золоченые мумии и, отдельно от них стоящие саркофаги с окошками, за которыми видны работающие компьютеры. И всё это, разумеется, гораздо больше обычных человеческих размеров.

В Румынском павильоне экспозицию заменил бесконечно длящийся перформенс трех танцоров, многозначительно импровизирующих, сидя на полу.

На этом фоне экспозиции Украины и Азербайджана, кстати, выглядят весьма содержательно (в Грузинский не успел).

Честнее всех поступили кураторы из Южной Кореи. К ним в павильон, переливающийся изнутри бензиновыми разводами всех оттенков, стоит терпеливая очередь.

Вас сначала разбивают на группы, затем выдают персональные номерки, заставляя подписать бумагу о том, что вы не подвержены клаустрофобии или приступам паники.

Затем, наконец, запускают, потребовав снять обувь.

Внутри зеркальный павильон с зеркалами и разноцветными отражающими поверхностями, оказывается пуст.

Вы ждёте, когда подойдёт ваша очередь: служитель переворачивает цифры на табло, отправляя за закрытую дверь по нескольку человек.

Всего-то на минуту. Снова ждёте. Звучит тревожная суггестивная музыка.

Ожидание нагнетается. Без очереди пытается прорваться дама в инвалидном кресле и ей, в качестве исключения, разрешают не разуваться.

Кто-то пришёл с детьми (даже грудничками), все терпеливо ожидают когда их вызовут, сидя на прозрачных зеркальных полах.

Инвалидная коляска выезжает с потрясённой дамой, которая настойчиво благодарит служителей за "предоставленную возможность".

Потом, наконец, ты подходишь в заветной двери и тебя снова инструктируют, что можно делать, а чем нельзя.

Ну, и запускают в кромешную темноту.

В тишину, когда слышно лишь шебуршание соседей и ничего более.

Так ты стоишь внутри абсолютного нуля, где ничего не происходит, затем дверь открывается и тебя выпускают.
Можно надевать ботинки, не глядя на тех, кто был с тобой рядом.
И на тех, кто терпеливо ждёт своей очереди.

С одной стороны, это очень смешная пародия на всеобщую погоню за удовольствиями и экзотикой, но, с другой, это же минута полного покоя, хотя бы не надолго даёт возможность прийти в себя.

Корейский павильон стоит на задах русского, рядом с японским, превозмогающим трагедию Фукусимы, и английским, в котором топят яхту Абрамовича (рисунок на всю огромную стену), поят чаем и поджигают субарбию (ещё одна фреска на входе).

Больше всех повезло Испании, Бельгии и Нидерландам - их выставки находятся у самого входа, оттого и запоминаются больше прочих.

И такое ощущение, что они как бы вынесены в эпиграф и задают общее настроение.

Испанский павильон забит грудой битого щебня.
Большая, до потолка куча строительного мусора (оказывается, привезённого из Мурано), вокруг которой расположились кучки поменьше - стекла, дерева, песка, чего-то неопределённого (точнее уже не вспомнить).

В Бельгийском полумгла и от стены до стены лежит старое поваленное дерево со всеми своим корнями, ветками, странностями ствола с дуплами, преобразованное художницей в тело какого-то сказочного существа, похожего на дракона.

Из аннотации узнаёшь, что, на самом деле, это не природный объект, но скульптура из воска.
Вот для чего свет убавили, оставив на минимуме. Для эффекта неузнавания. Для пущей суггестии.

А дальше ты входишь в павильон «основной экспозиции», в которой понамешено всего и с избытком и которая перешибает вкус напрочь.

Из него, примерно, минут через сорок, выходишь полностью пережёванным и утомлённым, хотя это, ведь, только самое начало!

Скандинавы, как всегда озабочены проблемами экологии, в латиноамериканском помещении на полу стоит инсталляция из приправ, из-за чего нос начинает щипать от куркумы и разных видов перца.

В зале Чили (это по соседству с залом Боснии, построившей кротовьи норы в человеческий рост) стоит большой бассейн с зелёной водой, из которой внезапно начинает подниматься дотошно исполненный макет садов Жиардини со всеми национальными павильонами.

Немного постояв над водой, всё это богачество с деревьями и архитектурными излишествами, вновь уходит под воду.

Впрочем, Чили, Латиноамериканцы, Индонезия, Босния, Турция, Аргентина и много ещё кого находятся в Арсенале.

Как и Литва, на территории которой (она делит её, почему-то, с Северным Кипром) раскачивается в разные стороны подвешенное к потолку дерево.

На улице идёт дождь, а у нас идёт концерт.

Главный кураторский проект Арсенала и всей остальной Биеннале - «Энциклопедический дворец», собранный Массимилиано Джони с особым тщанием: проходных объектов здесь минимум, всё со смыслом и значением, нарастающим от зала к залу.

Скульптуры становятся все предметнее, инсталляции всё заковыристее и остроумнее.
Другое дело, что залов этих - десятки (потом они плавно переходят в длинную галерею с национальными комнатами, которым не хватило место в Жиардини).

То есть, мозг перестаёт воспринимать художественную и метафорически насыщенную информацию ещё в Садах, сюда доползаешь обескровленным и обезвоженным, так что местный куст выставок (а есть ведь ещё Грузия и Китай, всё тот же Ватикан и, рядышком с ним, Аргентина, собственно Итальянский павильон и пара-другая коммерческих выставок, связанных со стеклом и чем-то, чем-то ещё) придавливает восприятие мраморной плитой.

В такие моменты воспринимаешь и, тем более, запоминаешь (нет, впрочем, из «Энциклопедического дворца» ничего почти уже не помню, одна рябь рядов исправно работающих мониторов стоит в глазах), уже просто самое яркое, брутальное, кичёвое.

Или огромное.

Здесь совсем другая публика. И, несмотря на то, что Арсенал стоит на берегу с классическими венецианскими видами, а сады Жиардини разделяются каналами на две неравные части, ощущение Венеции, странным образом, пропадает.

Во-первых, люди другие, каждый сам по себе - отдельный, отборный экспонат.
Много молодёжи с живыми глазами, это вам не тупые туристические потоки муравьёв, разглядывающих витрины.

Во-вторых, обилие разноплеменного искусства выводит тебя за скобки не столько времени (оно-то, как раз, тикает над ухом, поторапливая смотреть экспозицию поскорее, а не то ничего не успеешь и будешь как лох), сколько пространства.

Особенно после того, как стемнеет.

Другие берега (огни в жилых домах напротив, многочисленные кампанилы, гоняющие голубей, пронзительно розовый закат на Салюте) превращаются в картонную декорацию, вырезанную из фольги.

Ведь если любая козявка, раздутая до размеров монументального зала, в котором раньше собирали суда, претендует на живописность, автоматически включая поиски смыслов, то самоигральные венецианские окрестности даже и не требуют никакого такого усилия.

Ад беззастенчивого, безостановочного потребления; жажда интерактива, который, кстати, судя по всему, пошёл на убыль и безоговорочных развлечений: видимо, в таком же хроническом ступоре наши предки ходили по ярмаркам смотреть на бородатую женщину и человека-слона.

Механизм, кажется, тот же самый, ну, или сильно на него похожий: глазеть, раскрыв рот (не раскрывая рта) на нечто, обслуживающее самые разные твои потребности и интересы.
Другое дело, что должны же быть «умные вещи» и «неразменные рубли», которые выхолащивать, выхолостить невозможно.

Интеллектуальные потребности тоньше и горше ярмарочного балагана, пусть и затеянного с самыми добрыми (гуманистическими) намерениями.

Впрочем, о чём это я?!

Механизм запущен и бесперебойно работает, а что там в сухом остатке уже неважно: Московская биеннале особого смысла тоже не имеет, но неужели же лучше, если её не будет?

Разумеется , нет.

Сейчас много пишут о кризисе кинофестивалей (любое кино можно посмотреть не выходя из дома, а пресс-релизы получить по почте), так вот Биеннале (несмотря на то, что в отличие от кинофестов выставляет единичные вещи) погрязло в ещё большей проблематичности - информации становится всё больше и больше, художников, стран, течений, явлений, стремлений - и нужны, вероятно, новые, какие-то иные подходы.

Может быть, менее насыщенные, менее абстрактно сформулированные? А то устроители смотров-конкурсов подобного рода любят завернуть нечто возвышенно-пафосное и ни о чём…

Иначе, в Садах Жиардини и в Арсенале мы получаем «дубль Венецию», «Venece-штрих»: переполненный «сокровищами» и «тварями» ковчег, на котором всем есть место, кроме тебя.





Венеция, биеннале

Previous post Next post
Up