Скуола Сан-Рокко. Апофеоз Тинторетто
На самом деле, я не сдержался - Скуола Сан-Рокко, расписанная Тинторетто, была отложена на последок, вместе с завершающим дембельским аккордом впечатлений. Однако, я так хотел её посмотреть (люблю Тинторетто, этого Сальвадора Дали Возрождения), что попросту не утерпел.
Накануне специально пошёл вечером, когда всё уже закрыто, разведать пути, удивился мощному комплексу, в который входит не только Скуола и одноимённая Церковь (Скуолы и Храмы одних и тех же братств стоят дверь в дверь, чтобы земное не сильно удалялось от небесного и можно было легко перейти из одного агрегатного состояния социальной жизни в другое), но и вторая важная венецианская готическая громада - Санта-Мария Глориоза деи Фрари, как бы прикрывающая беломраморное хозяйство Скуолы и Церкви Сан-Рокко своими раздувающимися терракотовыми краями.
Скопление важных пунктиков в одном месте заставляет сделать выбор - начать со Скуолы, пока глаз не замылен и воспринимательная машинка дышит свежестью.
А потом уже как пойдёт.
Насколько хватит сил.
Тем более, что в округе есть ещё какое-то кол-во обязательного к просмотру. Главное, чтобы пока разбирался с Тинторетто, не стемнело.
Ибо ночь набрасывается на город - как платок на клетку с попугаем, одномоментно.
День раскалывается на две неравные части, каждая из которых требует своего образа жизни: пока тепло и светло, можно (и нужно) ходить по заведениям.
Вечер же предназначен для поворота линз внутрь, для никому незаметных телодвижений, связанных с бытом и разговорами, бесцельного шатания по каменным лабиринтам в толпе точно таких же, как ты, ошалевших от безнадзорности туристов.
Кстати, сегодня мощный отлив и набережные оголяют свои старческие дёсны, заросшие мхом и лишайниками водорослями.
«Скуола сан-Рокко» на Яндекс.Фотках
Тинторетто расписывал Скуолу Сан-Рокко чуть ли не три десятка лет.
Подробности можно разыскать в путеводителе или же на сайтах, хотя один из самых естественных вариантов рассказа об этом чуде живописи - спрятаться за впечатляющую и, подчас, авантюрную фактуру.
Ибо описать то, что творится внутри невозможно.
Тинторетто расписывал картинами и фресками два вместительных этажа, причём начинал со второго, куда и подымаешься сразу после покупки билета (10 евро) по изысканной, украшенной барочными картушами лестнице.
Фрески начинаются уже здесь, хотя не все они принадлежат Тинторетто, а ковыряться в авторстве когда тебя подхватывает огнедышащее нетерпение, невозможно. Непреодолимая сила тянет на второй этаж, куда ты бежишь, прыгая через мраморные ступени, боясь опоздать. Куда? Зачем?
Вся мощь и красота зала Супериоре обрушивается на тебя одномоментно. На стенах - огромные картины из Нового завета, на потолке - из Старого.
И всё это живёт, мерцает, окруженное лепниной, струится, действует.
Я полюбил Тинторетто за эту таинственную жизнь внутри. За тела, точно вываливающиеся из затемненного фона.
За этот мягкий, струящий свет, предшествующий Рембрандту.
Ультрафиолетовые исследования показали, что Тинторетто любил импровизировать прямо на холсте (сначала рисовал фигуры обнаженными, затем одевал их, сохраняя анатомическую достоверность), из-за чего кисть его как бы подёргивается и слегка дребезжит.
Контур размывается и становится нечётким - так, как это будет позже сначала у барбизонцев, а, затем, и у импрессионистов.
Хотя лица и лики Тинторетто всегда конкретны и почти осязательны, отчего и происходит выпадение телесного из окружающей людей, богов и героев фоновой мути.
К тому же, всё это перекручено в плотные эмоциональные жгуты - нервы напряжены до предела, мускулы каменеют буграми, в глазах и мимике - преувеличенно сильные (нечеловеческие) эмоции.
Плюс, конечно, сюрреальный, небывалый свет - от золотистой поджаристой корочки до матовой жемчужности, постоянно струящийся, вихрящийся и не застывающий ни на мгновение.
И так - почти в каждом опусе Тинторетто.
А теперь представьте, что вы смотрите не одну единственную картину в музее, но хаосмос Тинторетто обступает и наваливается на восприятие со всех сторон, давит постоянно сужающимися стенами, льётся бурным потоком с потолка.
Ты пришёл посмотреть искусство и чувствуешь себя не вполне человеком, но не можешь определить, что же, всё-таки, с тобой происходит: тотальный, костром обступающий все органы чувств Тинторетто - серьёзное, между прочим, испытание для вестибулярности.
Вот уж точно, голова начинает идти кругом (проблема - что не только она, но и руки-ноги, всё, вплоть до последней запятой на куртке плывёт куда-то переставая слушаться «центр управления» и какими-то странными незримыми гримасами ты, всё-таки, пытаешься вернуться в естественное своё состояние, собрать отдельные части себя в кучу, чтобы продолжать функционировать «в заданном режиме»), особенно когда ты берёшь в руки зеркало.
Очень, кстати, удобный гаджет - разложенные по банкеткам зеркала, позволяющие рассматривать потолки без дополнительного головокружения.
Хотя происходит ровно обратное: овальные и круглые плафоны, впаянные в барочную лепку, плывут проплывают внутри зеркал совсем уже как-то мимо.
Ловишь их, точно солнечные зайчики, а они норовят соскользнуть, съехать в сторону, пролиться на пол.
Притом, что общее движение стен, в дубовые, пахнущие ладаном, панели, ни на секунду не прекращают многочисленных вихрей внутри картин.
Которые, да, сильно потемнели и, оттого стали чуть сдержаннее, но, которые, при этом, не перестали жить своей особенной вечерней, совсем как после венецианского заката, жизнью.
В Скуоле введён план перехват Строжайший запрет на фотографирование (возможно, поэтому аура успевает накопиться в углах и складках деревянной резьбы, а не расползается вслед за иноплеменными посетителями по всему свету), хотя щёлкать объективом в момент когда ты постоянно щёлкаешь клювом, практически невозможно.
Вместо того, чтобы успокоить, запрет на фотографирование подстёгивает и без того взвинченное состояние, отвлекает от сюжетов, вынуждает следить за служителями.
Иногда я предпочитаю отсмотреть экспозицию и только затем фотографировать - уже в спокойном состоянии духа и зная что тебе нужно запечатлеть.
Иногда снимаешь по ходу пьесы, дёргаясь и нервничая, здесь же ты всё никак не можешь прийти в себя.
Твой процессор оказывается загружен <перегружен> таким количеством разнородных, разнозаряженных процессов, раздирающих тебя на драки-собаки, что дополнительная опция способна вывести из равновесия и даже рабочего состояния весь воспринимающий организм.
Тем более, что свет здесь поставлен таким образом, чтобы сделать запечатление невозможным.
Лампы и фары, подсвечивающие картины, бликующие по Новому завету и дополнительно искажающие Ветхий, заставляют воздух Верхнего зала загустевать до состояния давным-давно просроченного бальзама.
Да, а есть ведь здесь еще и ход в недавно отреставрированный зал Альберго с громадной работой Тинторетто про Галгофу и другими, менее масштабными историями про Христа у Пилата, Несением Креста и прочими разноцветными евангельскими эпизодами.
Здесь, симметрично залу Альберго, есть и дубовая гостиная, в которую, славабогу, не пускают, и реставрируемая алтарная часть, сокрывшая четверть зала под тёмными одеждами.
Есть и лестница на третий этаж, где экспонируют всевозможные старинные изящные вещицы - подсвечники, инкрустированные кресты, две картины Тьеполо-младшего, фарфор.
Но какой может быть фарфор, если тебя уже расплющило?
«Скуола сан-Рокко» на Яндекс.Фотках
Спускаешься на первый, более спокойный зал «Террена», откуда стартовал часов раньше (время промелькнуло незаметно) и где картины Тинторетто не подменяют окна, но чередуются с ними.
Из-за чего в пространстве возникает нейтральный бесцветный воздушок и напряжение начинает падать. Здесь «всего» шесть больших полотнищ с «Благовещеньем», «Бегством в Египет» и «Успением Богоматери», которым дневной свет добавляет неожиданной эффектности простоты, но я сосредоточился на двух парных портретах, засунутых в самый дальний от входа угол.
(То есть, Зал Террена - это вход с кассой и киоском, прохладный светлый вестибюль, в котором параллельно проходит ещё и выставка какого-то современного художника, абстрактно откликающегося на композиции Тинторетто выплесками «живописи действия»; практически нейтральное, если бы, разумеется, не эти истории из Нового завета, над которыми художник работал уже в глубокой старости).
Это «Мария Магдалина» и «Мария Египетская», взятые без какой бы то ни было композиционной преувеличенности, в узком вертикальном формате.
Лишь одинокая фигурка, окружённая ласковым светом (Магдалина сидит лицом к нам, Мария Египетская спиной - и складки её одеяний рифмуются с пробегающим мимо водоёмом), инкрустированная в фосфоресцирующий пейзаж.
Кажется, две этих работы (самые, вероятно, последние из цикла, украшающего Сан-Рокко) написаны за шаг до барбизонцев. Ну, и всего, что за ними последует.
Накануне специально пошёл вечером, когда всё уже закрыто, разведать пути, удивился мощному комплексу, в который входит не только Скуола и одноимённая Церковь (Скуолы и Храмы одних и тех же братств стоят дверь в дверь, чтобы земное не сильно удалялось от небесного и можно было легко перейти из одного агрегатного состояния социальной жизни в другое), но и вторая важная венецианская готическая громада - Санта-Мария Глориоза деи Фрари, как бы прикрывающая беломраморное хозяйство Скуолы и Церкви Сан-Рокко своими раздувающимися терракотовыми краями.
Скопление важных пунктиков в одном месте заставляет сделать выбор - начать со Скуолы, пока глаз не замылен и воспринимательная машинка дышит свежестью.
А потом уже как пойдёт.
Насколько хватит сил.
Тем более, что в округе есть ещё какое-то кол-во обязательного к просмотру. Главное, чтобы пока разбирался с Тинторетто, не стемнело.
Ибо ночь набрасывается на город - как платок на клетку с попугаем, одномоментно.
День раскалывается на две неравные части, каждая из которых требует своего образа жизни: пока тепло и светло, можно (и нужно) ходить по заведениям.
Вечер же предназначен для поворота линз внутрь, для никому незаметных телодвижений, связанных с бытом и разговорами, бесцельного шатания по каменным лабиринтам в толпе точно таких же, как ты, ошалевших от безнадзорности туристов.
Кстати, сегодня мощный отлив и набережные оголяют свои старческие дёсны, заросшие мхом и лишайниками водорослями.
«Скуола сан-Рокко» на Яндекс.Фотках
Тинторетто расписывал Скуолу Сан-Рокко чуть ли не три десятка лет.
Подробности можно разыскать в путеводителе или же на сайтах, хотя один из самых естественных вариантов рассказа об этом чуде живописи - спрятаться за впечатляющую и, подчас, авантюрную фактуру.
Ибо описать то, что творится внутри невозможно.
Тинторетто расписывал картинами и фресками два вместительных этажа, причём начинал со второго, куда и подымаешься сразу после покупки билета (10 евро) по изысканной, украшенной барочными картушами лестнице.
Фрески начинаются уже здесь, хотя не все они принадлежат Тинторетто, а ковыряться в авторстве когда тебя подхватывает огнедышащее нетерпение, невозможно. Непреодолимая сила тянет на второй этаж, куда ты бежишь, прыгая через мраморные ступени, боясь опоздать. Куда? Зачем?
Вся мощь и красота зала Супериоре обрушивается на тебя одномоментно. На стенах - огромные картины из Нового завета, на потолке - из Старого.
И всё это живёт, мерцает, окруженное лепниной, струится, действует.
Я полюбил Тинторетто за эту таинственную жизнь внутри. За тела, точно вываливающиеся из затемненного фона.
За этот мягкий, струящий свет, предшествующий Рембрандту.
Ультрафиолетовые исследования показали, что Тинторетто любил импровизировать прямо на холсте (сначала рисовал фигуры обнаженными, затем одевал их, сохраняя анатомическую достоверность), из-за чего кисть его как бы подёргивается и слегка дребезжит.
Контур размывается и становится нечётким - так, как это будет позже сначала у барбизонцев, а, затем, и у импрессионистов.
Хотя лица и лики Тинторетто всегда конкретны и почти осязательны, отчего и происходит выпадение телесного из окружающей людей, богов и героев фоновой мути.
К тому же, всё это перекручено в плотные эмоциональные жгуты - нервы напряжены до предела, мускулы каменеют буграми, в глазах и мимике - преувеличенно сильные (нечеловеческие) эмоции.
Плюс, конечно, сюрреальный, небывалый свет - от золотистой поджаристой корочки до матовой жемчужности, постоянно струящийся, вихрящийся и не застывающий ни на мгновение.
И так - почти в каждом опусе Тинторетто.
А теперь представьте, что вы смотрите не одну единственную картину в музее, но хаосмос Тинторетто обступает и наваливается на восприятие со всех сторон, давит постоянно сужающимися стенами, льётся бурным потоком с потолка.
Ты пришёл посмотреть искусство и чувствуешь себя не вполне человеком, но не можешь определить, что же, всё-таки, с тобой происходит: тотальный, костром обступающий все органы чувств Тинторетто - серьёзное, между прочим, испытание для вестибулярности.
Вот уж точно, голова начинает идти кругом (проблема - что не только она, но и руки-ноги, всё, вплоть до последней запятой на куртке плывёт куда-то переставая слушаться «центр управления» и какими-то странными незримыми гримасами ты, всё-таки, пытаешься вернуться в естественное своё состояние, собрать отдельные части себя в кучу, чтобы продолжать функционировать «в заданном режиме»), особенно когда ты берёшь в руки зеркало.
Очень, кстати, удобный гаджет - разложенные по банкеткам зеркала, позволяющие рассматривать потолки без дополнительного головокружения.
Хотя происходит ровно обратное: овальные и круглые плафоны, впаянные в барочную лепку, плывут проплывают внутри зеркал совсем уже как-то мимо.
Ловишь их, точно солнечные зайчики, а они норовят соскользнуть, съехать в сторону, пролиться на пол.
Притом, что общее движение стен, в дубовые, пахнущие ладаном, панели, ни на секунду не прекращают многочисленных вихрей внутри картин.
Которые, да, сильно потемнели и, оттого стали чуть сдержаннее, но, которые, при этом, не перестали жить своей особенной вечерней, совсем как после венецианского заката, жизнью.
В Скуоле введён план перехват Строжайший запрет на фотографирование (возможно, поэтому аура успевает накопиться в углах и складках деревянной резьбы, а не расползается вслед за иноплеменными посетителями по всему свету), хотя щёлкать объективом в момент когда ты постоянно щёлкаешь клювом, практически невозможно.
Вместо того, чтобы успокоить, запрет на фотографирование подстёгивает и без того взвинченное состояние, отвлекает от сюжетов, вынуждает следить за служителями.
Иногда я предпочитаю отсмотреть экспозицию и только затем фотографировать - уже в спокойном состоянии духа и зная что тебе нужно запечатлеть.
Иногда снимаешь по ходу пьесы, дёргаясь и нервничая, здесь же ты всё никак не можешь прийти в себя.
Твой процессор оказывается загружен <перегружен> таким количеством разнородных, разнозаряженных процессов, раздирающих тебя на драки-собаки, что дополнительная опция способна вывести из равновесия и даже рабочего состояния весь воспринимающий организм.
Тем более, что свет здесь поставлен таким образом, чтобы сделать запечатление невозможным.
Лампы и фары, подсвечивающие картины, бликующие по Новому завету и дополнительно искажающие Ветхий, заставляют воздух Верхнего зала загустевать до состояния давным-давно просроченного бальзама.
Да, а есть ведь здесь еще и ход в недавно отреставрированный зал Альберго с громадной работой Тинторетто про Галгофу и другими, менее масштабными историями про Христа у Пилата, Несением Креста и прочими разноцветными евангельскими эпизодами.
Здесь, симметрично залу Альберго, есть и дубовая гостиная, в которую, славабогу, не пускают, и реставрируемая алтарная часть, сокрывшая четверть зала под тёмными одеждами.
Есть и лестница на третий этаж, где экспонируют всевозможные старинные изящные вещицы - подсвечники, инкрустированные кресты, две картины Тьеполо-младшего, фарфор.
Но какой может быть фарфор, если тебя уже расплющило?
«Скуола сан-Рокко» на Яндекс.Фотках
Спускаешься на первый, более спокойный зал «Террена», откуда стартовал часов раньше (время промелькнуло незаметно) и где картины Тинторетто не подменяют окна, но чередуются с ними.
Из-за чего в пространстве возникает нейтральный бесцветный воздушок и напряжение начинает падать. Здесь «всего» шесть больших полотнищ с «Благовещеньем», «Бегством в Египет» и «Успением Богоматери», которым дневной свет добавляет неожиданной эффектности простоты, но я сосредоточился на двух парных портретах, засунутых в самый дальний от входа угол.
(То есть, Зал Террена - это вход с кассой и киоском, прохладный светлый вестибюль, в котором параллельно проходит ещё и выставка какого-то современного художника, абстрактно откликающегося на композиции Тинторетто выплесками «живописи действия»; практически нейтральное, если бы, разумеется, не эти истории из Нового завета, над которыми художник работал уже в глубокой старости).
Это «Мария Магдалина» и «Мария Египетская», взятые без какой бы то ни было композиционной преувеличенности, в узком вертикальном формате.
Лишь одинокая фигурка, окружённая ласковым светом (Магдалина сидит лицом к нам, Мария Египетская спиной - и складки её одеяний рифмуются с пробегающим мимо водоёмом), инкрустированная в фосфоресцирующий пейзаж.
Кажется, две этих работы (самые, вероятно, последние из цикла, украшающего Сан-Рокко) написаны за шаг до барбизонцев. Ну, и всего, что за ними последует.