Открытие 4-го фестиваля РНО. Шостакович, Воан-Уильямс, Юровский. КЗЧ
Открытие фестиваля РНО прошло в рабочем режиме, при неполном, но хорошо заполненном зале, с несколько специфической программой, в центре которой, безусловно, размещается Седьмая Шостаковича, в пару которой подобрали Шестую Воян-Уильямса, схожую, по тематике и, если так можно выразиться, структуре.
Хотя в реальности, разумеется, всё много сложнее и ритмически схожие структуры внутри симфонии Воян-Уильямса, как бы отсылающие к теме «Нашествия» у Шостаковича, служат совершенно иным задачам.
Слегка приджазированный модернизм Воян-Уильямса, если снять с него несколько свингующую аранжировку, выглядит (звучит) как подзагулявший в ХХ веке (задвинувшийся вглубь прошлого века) симфонизм «Могучей кучки», какого-нибудь Римского-Корсакова, пережившего Вторую мировую...
Главное здесь - в противопоставлении тем «музыкальной авансцены» и «тематической периферии» вспомогательных групп, то ли эхом, то ли тенью повторяющих «самое важное» (громкое), а так же борьба симфонии за символическое нарративное единство.
Модернизм, ведь, мирволит расколу, разобранности на детали и лоскуты, нарезанности на зеркала отдельных локальных мизансцен, тогда как эпичность замысла («война и мир»), всё-таки, требует цельности.
Симфония у Воана-Уильямса не столько про войну, сколько про травмирующие [деформирующие] её последствия, после центрального центростремительного не взрыва, но всхлипа долго-долго затихающие тихой, но зудящей, бледной болью.
Работу Владимира Юровского хочется описывать так, как обычно описываешь работу оркестра: сбалансированная и интеллигентная, точная игра, поражающая прозрачностью замысла и прозрачностью исполнения.
Есть у Юровского, его интерпретаций, важное качество: они кажутся [но только кажутся, да?] простыми и очевидными, точно, ты их не слушаешь, но понимаешь - это же работа, в первую очередь, для головы, а не эмоциональная пища.
Уж не знаю, плюс это или минус, но Юровский последовательно изгоняет из своей работы чувственный момент, делая восприятие сугубо интеллектуальным, внешне как бы не ярким, но дотошно проработанным в деталях.
Тут Юровского интересно бы сравнить с Плетнёвым, фестиваль оркестра которого он и открывает: Плетнёв тоже, ведь, делает вид, что создаёт охлажденный, едва ли не отмороженный «дыханием вечности» продукт.
Но в том-то и дело, что Плетнёв, разрываемый изнутри тектоническими противоречиями, только «делает вид», что он - Каин и Манфред; романизм его вполне чувственен и даже слезлив, что, разумеется, не лишает его исполнений рациональной составляющей, впрочем, сильно смазанной незримыми миру слезами.
Юровский идёт дальше; он уже и не прикидывается застёгнутым на все пуговицы, виноградное мясо он раскладывает по полочкам и подполочкам и фасует его в прозрачную тару.
Нынешняя программа РНО напоминает мне прошлогодний концерт Юровского с Musica Viva, где вот точно так же медленно и печально сдержанно и проникновенно исполнялись опусы Веберна и Онеггера, причём эта раскованная сдержанность касается не только локальной симфонии Воана-Уильямса, но и грандиозного (избыточного, крышесносного) космизма Шостаковича.
Даже «Нашествие» РНО с Юровским провели без типичных для отечественного исполнительства искажений, возникающих когда оркестровая мощь преодолевает сверхзвуковой барьер и группы смешиваются как «кони-люди» во время Бородинской битвы; тогда как здесь все внутренние готические косточки аркбутанов и контрфорсов были обглоданы до последней степени тщательности.
После дотошной обработки всех частностей и подробностей Седьмая точно выросла в объёме, превратившись в стенограмму предельного творческого напряжения; сочинения как экспромта или же бесшовной, одним замахом, импровизации.
Так, работу РНО на этом концерте хочется охарактеризовать словами и эпитетами, обычно более подходящими к деятельности дирижёра - зрелая, оригинальная, взвешенная, а, главное, умная интерпретация, счищая с общеизвестных сочинений налёт привычности.
«Нашествие» вышло едва ли не эмблематичным в своей визуальности: точно карту СССР, выполненную в стиле инфографики, заполняя звуковое пространство, постоянно нарастающим болеро.
Обычно эта главная тема Седьмой высится над всем прочим исполнением этаким горным, громовым пиком; после которого начинаются длительные, изматывающие, хотя и вскипающие время от времени новыми вершинами маневры.
Последний раз живьём Седьмую я слушал вместе с мамой в чердачинском оперном на девятое мая пару лет назад примерно с таким же раскладом.
Юровский показал «жизнь после смерти», ассиметричный, перекошенный, выжженный лунный ландшафт, постепенно нарастающий не столько звуковой, сколько интеллектуальной мощью, особенно эффектной в промежуточном скерцо.
