Дневник читателя. Казанова "Любовные и другие приключения"
Казанова - классический гастролёр и профессиональный путешественник, не способный долго сидеть на одном месте из-за особенностей устройства любовной экономики.
Читая «Мемуары» удивляешься не столько неприкаянному количеству перемещений по европейским столицам (чем больше город тем дольше его можно высасывать), но тому количеству денег, что, на взгляд современного человека, тратятся безрассудно и без какого бы то ни было смысла.
Денежные единицы упоминаются здесь чаще любовных шалостей, но и в связи с оными.
Причём, дело даже не в бессовестности, принимающей продажную любовь за едва ли не единственную норму личной и общественной жизни, но - в круговороте денег в природе.
Одной рукой Казанова тратится, покупая услуги практически любой женщины, независимо от статуса (понятное дело, что чем выше происхождение, тем больше цена, хотя исключением не являются и замужние барышни, маленькие девочки, коими торгуют сами родители, монашки, принцессы), а другой - получая эти же самые деньги едва ли не из воздуха.
Всё от тех же женщин, пользующихся его услугами, а так же от постоянной игры в карты, где, правда, Казанова тратится (если судить по книге) больше, чем обогащается.
Важно, однако, засвидетельствовать, что круговорот денег в природе работает практически без сбоев ровно до того момента, пока Казанова красив, свеж и весел, старость гастролёр встречает за сугубо интеллектуальными занятиями, погруженный в многотомное описание польских смут, истории венецианской республики и перевод «Илиады».
Хотя, казалось бы, ещё совсем недавно колесил и куролесил, врал и фиглярствовал, дрался на дуэлях и вводил в заблуждение персон королевской крови.
Один из самых живописных эпизодов «Мемуаров» - многомесячное превращение одной очень знатной госпожи д’ Юрфе из женщины в мужчину, стоившее ей целого состояния, а Казанове - безбедности и безбытности.
Д’Юрфе водили за нос по всем правилам «портновского» искусства - с привлечением «пентаграмм», писем с Луны и прочего волшебства, напоминающего глумление над доверчивыми дворянами из фильма «Формула любви», снятого по повести Алексея Толстого «Граф Калиостро».
Показательно, что в «Мемуарах» встречается и сам Калиостро и его коллега - граф Сен-Жермен, точно так же засветившийся в русской литературе (помню, как при советской власти большой популярностью пользовался роман Н. Дубова «Колесо фортуны»).
И даже ковалер-барышня де Е ‘Эон, увековеченный, опять же, Валентином Пикулем.
Взросление и старость Казановы, как-то сразу и символически совпадают с исчерпанностью барочной эпистолы, которую он и его коллеги выражают самым что ни на есть идеальным образом: его оседлое существование как-то логично совпадает с наступлением нового буржуазного общества etc…
Все свершается как-то механически и сразу, хотя до этого «пони бегали по кругу» и все места, описываемые кавалером де Сенгальта, отрабатываются по одному и тому же принципу - заезд, театр, визиты, нахождение любовницы, игра в карты, параллельные интриги и «деланье дел».
Ну, и в качестве бонуса, посещение знаменитостей (Руссо, Вальтер, которого он так и говорит: «изучаю род человеческий, путешествуя…», Фридрих и прочие цари, царицы, императоры).
«… была вторая суббота поста, но обед оказался превосходным, хотя это интересовало меня меньше всего…»
Возле дома Петрарки, Казанова вырезал своё имя [где и как не сказано] четверть часа; в Гренобле ходил на «берег Роны, развлечься созерцанием моста и реки, которые географы почитают самой быстрой в Европе…»
Классический путешественник, Козанова практически ничего не пишет о достопримечательностях и памятниках архитектуры и искусства.
Приезжая в очередную столицу и разместившись в гостинице (вот их он именует и описывает более, чем подробно), Казанова отправляется в театр, однако, про пьесы, которые он видел или состояние той или иной труппы, из «Мемуаров» узнать ничего невозможно.
«…вечером я был в театре, чтобы насладиться видом очаровательного создания счастливым обладателем которого меня сделали любовь и настойчивость…»
Театр был местом встречи, общения и свиданий, спектакли оказывались лишь легальным и нестыдным поводом собраться всем в одном месте; на других посмотреть, себя показать, чем Казанова и пользовался.
Путешествовать, чтобы наблюдать людей и постигать нравы - так он, типичный фланёр и бродяга, объяснял цели своих бесконечных разъездов.
И если можно использовать «Мемуары» в практическом смысле, то через описание нравов разных европейских народов, которые, кажется, не изменились с XVIII века.
Хуже всех приходится немцам (саксонцам), деревенскую грубость которых Казанова описывает несмотря на блистательность дрезденского двора и особую важность в его личной биографии оси Венеция - Дрезден, в котором жила его матушка (актриса) и один из братьев (батальный живописец).
Так же Казанове не пришлись по вкусу англичане и испанцы.
Первые, поскольку считают себя избранной расой и отвратительно (бурдой) питаются: «можно подумать, что лица англичан созданы наподобие машины…»
Вторые, поскольку особенно религиозны, старорежимны, недоверчивы и тяжеловесны. «Я не видел народа, более подверженного предрассудкам, чем они. Испанец, как и англичанин, ненавидит иностранцев, что проистекает из тех же побуждений, к кои присовокупляется ещё и непомерное тщеславие…»
Особой экзотикой для Казановы оказалось путешествие в России, СПб, где за сто рублей он купил себе для утех неполовозрелую татарскую девочку Заиру, затем, переуступленную архитектору Ринальди.
С одной стороны, Казанова отмечает чудовищную дремучесть московитов, постоянно крестящихся на Николая Угодника, с другой, фиксируя толерантность и даже равнодушие к публичному распутству, говорит - «в этом отношении русские из всех прочих народов доставляют менее всего стеснения. Их жизненная философия достойна самых цивилизованных наций…»
С третьей же стороны, Казанова отмечает скудость библиотек («народ, не желающий перемен, не может любить книги…») и, вообще, быта, ибо в сравнении с русской деревней любая европейская выглядит пределом комфорта и мечтаний.
Единственная нация, перед которой Казанова преклоняется и безоговорочно ставит выше себя - это французы.
Я, было, начал выписывать комплименты в адрес французского характера, вкуса, кухни, моды, но понял, что может получиться целая отдельная тетрадка и прекратил.
Все эти оценки, разумеется, субъективны и, в первую очередь, зависят от переменчивости фортуны, уровня секулярности и гражданских свобод, напрямую зависимых от положения церкви.
В Испании (особенно в Барселоне) с этим швах, в Вене, Лондоне и Лейпциге Казанова сам облажался, вот его и погнали…
Но если Казанова - гастролёр, то что же, помимо личных выгод и наслаждений, является содержанием его чёса?
Во-первых, харизма известного человека с невнятной репутацией, неотразимо действующая на дам.
Во-вторых, талант устного рассказчика (этакого Андроникова), чьи заезженные пластинки и были положены в основу «Мемуаров», неожиданно обрывающихся задолго до смерти, в районе полувекового юбилея.
Всего Казанова написал 15 томов своих партийных книжек (в Национальной библиотеке Франции сейчас проходит выставка, посвящённая покупке рукописи этой книги с факсимильным и постраничным воспроизведением тетрадей в сети, а так же картинками о жизни Венеции классического периода), по-русски они существуют в разных вариантов перевода и композиционного решения.
Я пользовался двумя сборниками. Переводом «История моей жизни» И.К. Стаф и А.Ф. Строев, изданного «Московским рабочим» в 1991 году (733 стр.).
Здесь достаточно размятый справочный аппарат, предисловие etc, но этот перевод более, что ли, специфичен, детален, хотя композиция более цельная, нежели в книге «Любовные и другие приключения». Которые изданы «Амфорой» в 2006 году в переводе Д. В. Соловьева 827 стр.), более свободного по композиции, когда отдельные главы не идут в биографический нахлёст, но соседствуют друг с другом точно автономные новеллы.
Правда перевод Соловьева правильно оформлен ритмически и стилистически, а ещё у этого сборника обширные белые поля (но, зато, нет справочного аппарата).