о поэзии Аньоло Бронзино
В одной из своих прошлых заметок я упомянул, что занимаюсь переводом стихов Бронзино.
Аньоло Бронзино - один из выдающихся представителей флорентийского маньеризма. Среди художников-маньеристов было распространено занятие поэзией, но не буду сейчас вдаваться в сложную проблематику феномена художника-поэта (этому феномену посвящен мой диплом, и, если кому интересно, - могу прислать его почитать). Сейчас я просто хочу познакомить вас с Бронзино-поэтом.
Его поэтическое творчество, имея свои частные особенности, не выделяется на общем фоне итальянской поэзии XVI века; оно не выходит за рамки общепринятых традиций. Не столь самобытного, в отличие от гениального Микеланджело, Бронзино можно назвать профессиональным литератором: как уже говорилось ранее, он был широко известен как поэт, не менее чем как художник; поэтическим творчеством он занимался сознательно и последовательно; он был членом Флорентийской Академии (впрочем, как и Микеланджело), и, как таковой, постоянно печатался в различных поэтических антологиях, участвовал в литературных дискуссиях; он принадлежал к кругу флорентийских интеллектуалов, таких как Бенедетто Варки, Лука Мартелли, Лаура Баттифьери, Антонфранческо Граццини, Аннибале Каро, Бартоломео и Лукреция Панчатики и другие.
Поэзия Бронзино не является постепенно развивающимся во времени организмом, как это можно наблюдать у Микеланджело. Начав писать стихи, он не стремился выйти за рамки общепринятых правил, не стремился искать что-то новое, но творил в соответствии с этими правилами, что отвечало духу маньеристического искусства, требовавшего следования и подражания принятым образцам. Однако, оставаясь в согласии с двумя господствующими в эпоху Чинквеченто традициями (лирической поэзии в духе Петрарки и комической в духе Франческо Берни), он старался максимально использовать их возможности, поэтому его поэзия, хотя и не отмечена печатью гениальности, всегда качественна и продумана. Эта рациональность и старательность, свойственная Бронзино, объясняет однородность его поэтического языка: он с самого начала своей литературной деятельности выработал определенный ряд выразительных средств, которые он постоянно использовал, и потому нет необходимости разделять его поэтическое творчество на разные периоды.
Бронзино был хорошо образован (со слов Бенедетто Варки известно, что Бронзино знал наизусть “Божественную комедию” Данте и почти всего Петрарку), прекрасно разбирался в современной ему литературе (Вазари отмечал его “удивительное владение стилем Берни в сочинении капитулов”). Бронзино начал сочинять стихи в 30-ых годах XVI века, когда уже был взрослым человеком и вполне состоявшимся художником, но еще вырабатывающим свой собственный стиль. Поэзия Бронзино делится на две части - лирическую и комическую: сохранилось около 230 его сонетов и канцон, образующих первую часть, и 39 капитулов (сатирических поэм, написанных терцинами) и 11 сатирических сонетов, образующих вместе вторую. Эта амбивалентность - отличительная черта Бронзино-поэта (надо отметить, что это вообще отличительная черта маньеристической культуры в целом)? но в отличие от большинства поэтов своего времени, обычно писавших стихи в рамках одной из двух поэтических традиций, он с равным успехом проявил себя и в лирической, и в комической поэзии.
Как и для Микеланджело, для Бронзино поэзия была одним из способов саморефлексии, которая отличается у него той же амбивалентностью, что и его живопись. С одной стороны, он мог иронически трактовать свои занятия поэзией, так, в одной из своих поэм “Capitolo in lode del dappoco” (“Капитул во славу никчемного ”), в которой, обращаясь к своему коту Коримбо , он говорит:
Tu sai, Corimbo, che tal volta io leggo
сosi’ nel letto, per addormentarmi,
o, quando, com’ or teco al fuoco seggo;
e hai veduto anche scombiccherarmi
qualche foglio e compor qualche cosetta
per passer tempo e ’l cervel ricriarmi.
Коримбо, знаешь ты, что я порою,
В кровати лежа, перед сном читаю,
Иль если у огня сижу с тобою;
И видел также ты, как я мараю
Бумагу, чтоб занять хоть как-то время
И отдохнуть, безделицы слагая.
(перевод - мой)
Тем самым, утверждая, что он всего лишь “слагает безделицы”, он делает вид, что не претендует на лавры поэта. С другой стороны, в своей лирике, отвечая на похвалы друзей, называющих его “Si grande Apelle, e non minore Apollo” (“столь же великим Апеллесом, и не менее великим Аполлоном”- это строка из сонета Бенедетто Варки “D’ogni cosa rendiam grazie al Signore…”, обращенного к Бронзино. Цит.по: Sonetti di Angiolo Allori detto il Bronzino, ed.Domenico Moreni, Firenze: Magheri, 1823.P.47.), то есть утверждающих тем самым его величие и как художника, и как поэта, Бронзино осмысливал свой дар вполне серьезно, скромно говоря, что всем, чего он достиг, он обязан Богу (см. ответный сонет Бронзино к Варки “Ma ben nel farsi ognor vile, e minore…”: Sonetti di Angiolo Allori detto il Bronzino …P.47.). Поэзия была такой же важной составляющей жизни Бронзино, как и живопись: днем он работал над картинами, вечером же сочинял стихи. Он сознавал себя и художником, и поэтом.
Как и в случае с Микеланджело, творческий метод Бронзино-поэта взаимосвязан с творческим методом Бронзино-художника, и именно этим объясняются отличающие его особенности его поэтического языка (разбору связей живописи и поэзии Бронзино на содержательном уровне посвящено замечательное исследование Деборы Паркер: Parker D. Bronzino. Renaissance Painter as a Poet. Cambridge, 2000).
Во-первых, это - дифференцированность творческих интересов: как четко можно разделить живопись художника на портреты, религиозные картины и мифологические картины, так и его поэзия тематически делится на разные составляющие. Комическая поэзия позволяет Бронзино затрагивать и высмеивать различные стороны общественной жизни, лирическая же предназначена для отображения своего внутреннего мира, для беседы с близкими друзьями.
Во-вторых, это - сложная, полная символов, аллегорий, аллюзий, парафраз, цитат и коннотаций образность, которая характерна для всего творчества Бронзино в целом, и образность эта часто носит амбивалентный характер, что является особенностью его картин на мифологические темы и сатирических капитулов. И эта особенность характерна для всего искусства маньеризма. Это объясняется тем, что маньеризм “исходит из понятия Универсума, где реальное и иррациональное нерасторжимы, и каждый реальный предмет для него является символом, вернее, иероглифом чего-то скрытого и высшего”(Тананаева Л.И. Некоторые концепции маньеризма // Советское искусствознание, 22, 1987. С.141.). Такое восприятие действительности делает ее своеобразным ребусом, который можно разгадать; создание же произведения искусства, которое для маньеристов было совершеннее природы и, по сути, высшей действительностью, подразумевало создание иного - нового и субъективного - ребуса, тем самым вынуждая изобразительное искусство уподобляться риторике.
Но кроме этой связи на содержательном уровне, в живописи и поэзии Бронзино можно найти иные точки соприкосновения, в частности, в его творческом методе как художника и его творческом методе как поэта, что проявлялось в использовании схожих художественных приемов. И как художник, и как поэт Бронзино свободно обращается с заимствованиями, комбинирует их. Кроме того, его отличает техническое, ремесленное совершенство, виртуозность как во владении кистью, так и при работе со словом, позволяющая создавать в живописи формы, исполненные “bellezza” и “grazia”, а в поэзии - изящные, тончайшие языковые конструкции.
Вот мои переводы 9 стихотворений Бронзино (переводы приводимых стихотворений, за исключением мадригала “Mentre ch’all ombra d’ un frondoso alloro...”, сделаны по изданию: Sonetti di Angiolo Allori detto il Bronzino e altri rime inedite, ed.Domenico Moreni, Firenze: Magheri, 1823. Перевод мадригала сделан по изданию Rime inedite di Raffaello Borghini e di Angiolo Allori detto il Bronzino, ed. Domenico Moreni. Firenze: Magheri, 1822. )
Sopra una pittura di una Venere
Poi, ch' in terra Odio, e 'n Cielo Invidia, e Ira
Scorse Venere bella. al Santo Figlio
Rivolto il vago, e luminoso ciglio
Disse qual Donne, che d'amor sospira:
"Ergiti al Cielo omai, ch'odioso gira
Senza il tuo Foco, e 'l livido, e 'l vermiglio
Ume asserena; io delaa terra piglio
Cura, che senza noi piange, e s'adira".
Obedi il Nato, alla pietosa, e saggia
Onde il Ciel, tosto d'amorosa face
S'accese, che senti gli orati strali.
D'amor la Terra, e di tranquilla pace
S'empie', fugato il reo di tutti i mali
Scorendo Rose, e Fior per ogni piaggia.
Этот сонет середины 30-ых годов XVI века посвящен картине Понтормо “Венера и Амур”, сделанной по картону Микеланджело. Подробный анализ этого сонета и его сравнение (с точки зрения формы) с картиной Понтормо можно будет скоро прочитать в моей статье “Произведения искусства в поэзии Аньоло Бронзино”, которая будет опубликована в сборнике по материалам конференции Актуальные проблемы теории и истории искусства, прошедшей осенью 2011 года в МГУ.
Перед картиной с изображением Венеры
Земля и Небо скованы Враждою.
Увидев то, Венера обратилась
К святому Сыну своему (светились
Ее глаза божественной красою):
"На Небо вознесись, в нем нет покоя,
Без твоего Огня оно переменилось.
Повсюду же яви мою ты милость.
Земля без нас страдает злой тоскою".
Сын подчинился матери, и вскоре
Уж Небо засияло нежным светом:
Его Амура стрелы исцелили.
Вражда исчезла, и Земля при этом
Вновь обрела Любовь и Мир, из лилий
И роз прекрасных расцветая морем.
***
Sopra il Perseo di M.Benvenuto Cellini
Giovin alter, ch’a Giove in aurea pioggia
Ti veggio nato, alteramente ir puoi,
E piu per gli alti, e gloriosi tuoi
Gesti, a cui fama altrui pari non poggioa.
Ma ben pari, o maggior fama s’appoggia
Alle tue glorie, or che rinato a noi
Per cosi’ dotta man ti scorgi, e poi
Sovra tal riva, e ’n cosi ricca loggia;
Piu’ che mai vivo, e se tal fosti in terra
Vopo non t’era d’altrui scudo, od ali
Tal con gratia, e belta’ valor dimostri:
Ma deh ricorpi il vago agli occhi nostri
Volto di lei, che gia’ ne ‘mpetra, e serra,
Se non chi fuggira’ si’ dolci mali!
Сонет 1553 года, посвященной бронзовой статуе “Персей”, созданной Бенвенуто Челлини. Об этом сонете я также подробно писал в своей статье.
Перед Персеем Бенвенуто Челлини
Ты, от дождя рожденный золотого,
Прекрасный юноша, гордиться можешь
Своими подвигами, ведь похожих
Найти нельзя ни у кого другого.
Но гордостью б наполнился ты новой,
Себя увидев с бронзовою кожей
Рожденным вновь искусством в славе большей,
Чем раньше у тебя была, живого.
И если был таким ты, щит и крылья
Тебе и не нужны, когда такою
Ты обладал красой и мощью тела.
И спрячь лицо Медузы омертвелой,
Но столь прелестной, ведь и так застыли,
Как камень, мы, плененные тобою.
***
Vago augelletto, che cercando vai
Colei, che gia’ tua donna in pregio t’ebbe.
E del tuo dispartir tanto l’increbbe
Che spesso umidi n’ebbe I santi rai;
Ben riconosci il caro albergo, e sai
Chiamar il suo bel nome, e ben ti debbe
Noiar la liberta’, come farebbe
A me, se del suo laccio uscissi mai.
Misero, or ti sovviemn quando so’ presso
Mireavi i vaghi lumi, e con si; care
Parole, e dolci, e con si’ bella mano
Ti porgea l’esca: ahi quanto scares, e rare
Son le grazie d’Amore, e come spesso
I ben perduto si sospira, e ’nvano.
Точной датировки стихотворения нет. Этот сонет является аллюзией на сонет Петрарки “Vago augelletto che cantando vai…” (“Пичушка, боль не может обмануть…”) - см.: Франческо Петрарка. Сонеты. М.:“Радуга”, 2004. - На итальянском языке с параллельным русским текстом. С.326-327. Прекрасный пример того, как свободно Бронзино использовал мотивы и интерпретировал образы, взятые из творческого наследия Петрарки. Сонет последнего относится к группе сонетов, написанных на смерть Лауры, и имеет трагическую окраску. Бронзино же, используя тот же мотив обращения поэта к птичке, почти дословно повторяя первую строку, меняет эмоциональную характеристику, придавая ей куртуазный характер
О, птичка глупая, всегда могла ты
Своей хозяйкой любоваться милой,
Но улетела ты - и обратила
Ее в печаль, лишив себя отрады.
Ты знала счастье, но теперь должна ты
Узнать сама разлуки боль и силу,
Как я узнал бы, если б отпустила
Меня любовь из своего захвата.
Несчастная, теперь ты вспоминаешь
Мгновенья рядом с ней, когда сияньем
Ее была объята ты прекрасным.
О, как редки дары любви! Страданье -
Гораздо чаще в ней, и вот, вздыхаешь
О том, что потерял, - но все напрасно.
***
Quant’ io d’Amor nella fioritra etate
Scrissi, e cantai mentre, che ’n cieco ardore
Per terrana belta’ strugegeasi il core,
Posto ha in oblio’ di mi vera pietate.
Ma queste rime, o voi, che l’ascoltate,
Sebben l’altezza, e dolce stil minore.
Avran pero’ di santo, e puro amore
Degno subbietto in casta alma beltate.
E sebben di sospir sovente, e pianto
Sonar udite, e guerra, e morte, il senso,
Che troppo chiede. Ancor, che onesto il face:
L’alma non gia’, che ’n dolce foco, e santo
Gioisce, e quant’io dico, e quant’io penso
Cosi’ ‘l gustasse ognun, m’e vita, e pace.
Точной датировки стихотворения нет. Сонет полон аллюзий на творчество Петрарки. Если бы Бронзино удалось при жизни опубликовать книгу своих сонетов, этот сонет, по-видимому, должен был бы открывать ее, поскольку он построен по образцу сонета “Voi, che ascoltate in rime il suono…” (“В собранье песен, верных юной страсти…”), с которого начинается “Канцоньере” Петрарки (см.: Франческо Петрарка…С.18-19); он является неким вступлением к другим сонетам. Тем не менее, несмотря на цитирование, которое Бронзино и не скрывает, говоря, что стихи его написаны в “младшем сладостном стиле ” (тем самым утверждая их эпигонский характер с точки зрения художественного языка), он утверждает оригинальность их содержания.
Когда в дни юности моей цветущей
Любовь я пел, то красота земная
Моим владела сердцем, не давая
Постичь любви мне истинную сущность.
Но, несмотря на нежный стиль, присущий
Моим стихам, на сладость, их читая,
Поймете вы, что все-таки святая
Была любовь в душе моей поющей.
Хотя слышны в них слезы, вздохи часто,
Войны и смерти голоса, поэту
Воспеть достойно все бывает сложно,
Но не живую душу. И о счастье
Напоминают мне они. И радость эту
Пусть в вас они вселят, будь то возможно.
***
Come l’alto Michel Angel con forte
Mano, e fecilmente asserendo il cielo
Squarcio’ l’indegno e tenebroso cielo
Che men Chiara l’Empirea Corte;
Tal voi di nome, d’opre a noi per sorte
Dato, scopriste il ver, cangiaste il pelo,
E quell confuse, errante, e torto stelo,
Che n’avvolgea per vie lunghe, e distorte.
O, nobile alma, o mente alta, ed o mano
Sovr’ogni altra felice, a voi si debbe
Quanto han di buono, e bel gli studi nostril.
Chi fia, che merti, e che non tenti invano
Lodarvi? e chi tacere anco potrebbe
Di cosi rari, e gloriosi mostri?
Точной датировки стихотворения нет. Один из нескольких сонетов Бронзино, посвященных Микеланджело. Уникальное положение Микеланджело в художественной среде привело, можно сказать, к его своеобразному прижизненному обожествлению, что проявилось, в том числе, и в появлении огромного количества восхваляющих его стихотворений. Сонет Бронзино ничем не выделяется на фоне множества, подобных ему: основной их мотив - триумф современного искусства, олицетворением которого становится Микеланджело, над древним. Как правило, и Бронзино также не является здесь исключением, в таких стихотворениях с помощью языковых созвучий обыгрывается имя великого мастера.
Как Михаил, рассеяв злые тучи,
Небес прекрасных защитил сиянье,
И красоту явил того сиянья,
Врагов повергнув всех рукой могучей,
Так нас освободил от злополучий
Ты, в имени с ним схожий и в деяньях,
И истину открыл, чьи очертанья
Укрыты были, как в лесу дремучем.
Великая душа, о, ум всесильный,
Счастливая рука, тебе искусством
Обязаны мы нашим и трудами.
Возможно ли воспеть твой дар обильный?
Но кто же, восхищенья полный чувством,
Молчал бы пред твоими чудесами?
***
O, stupor di natura, Angello eletto,
Ch’avete al virtuoso il Buono arroto,
Ne’ qual piu’ sete, o Buono, o Saggio, e’ noto,
Sendo in sapere, ed in Bonta’ perfetto.
Con puro core, e con sincere affetto.
Fin da’ primi anni miei vi fece voto,
Terrestre Dio, di me tutto, e devoto
Vi consacrai la mano, e l’intelleto.
Apelle, e Fidia, il gran Vitruvio, e quanti
Fur chiari in arte, esser vinti da voi,
Pregio di Febo, e di Palla, sapea:
Ma che frag li altri in umilta’ piu santi
Maggior vi porve ancor, vergogna ho poi,
Che per piu darve, in me piu non si crea.
Еще один сонет, посвященный Микеланджело. Он интерес тем, что Бронзино обыгрывает не только имя, но и фамилию мастера: он - избранный ангел (Angelo eletto), который довел до совершенства добродетель (ch’ avete al virtuoso il Buono arroto). Кроме того, Бронзино восхваляет Микеланджело не только как величайшего скульптора и художника, что было общим местом, но и как величайшего архитектора, превзошедшего самого Витрувия. Признание, хотя и поверхностное понимание значения архитектуры мастера характерно именно для художников-маньеристов, к которым относится и Бронзино, в то время как представители классицизирующего направления в архитектуре, в частности, члены Витрувианской академии в Риме, часто критиковали Микеланджело за нарушение традиций.
Природы чудо, ангел несравненный,
Твоя недостижима добродетель.
Ты мудр и добр, и есть ли кто на свете
Тебе подобный, столь же совершенный?
И с ранних лет с любовью неизменной
И чистым сердцем (небо мне свидетель)
Тебе я посвятил, наш благодетель,
Мою простую руку, ум смиренный.
Побеждены, в своем искусстве каждый,
Витрувий, Фидий, Апеллес тобою,
Тобою, слава Феба и Паллады.
И в жизни также превосходишь дважды
Ты мудростью своей и добротою
Всех тех, кого нам чтить за святость надо.
***
Mentre ch’all ombra d’ un frondoso alloro
Vaga sedea leggiadra Ninfa, e schiva,
Quasi novella rosa al primo giorno,
Criser, che sotto’ un Orno
Tra Verdi cespi ornate d’ostro, e d’ oro
Tutto a mirarla accortamente assiso
D’amore ardea qual alma in Paradiso;
Ecco ol bosco sonar Laura s’udiva,
Ond’ella volto a quella voce il piede
Criser lascio’ d’invidia, e sdegno erede.
Точной датировки стихотворения нет. Этот мадригал - пример того, как Бронзино использует аллюзии на другие литературные произведения и мифологию, чтобы завуалированно рассказать о своих отношениях с друзьями. Сам мадригал написан в духе буколической поэзии и повествует о сцене из пастушьей жизни. Именем Кризеро Бронзино называет себя, а нимфой Лаурой - флорентийскую поэтессу Лауру Баттифьери. Кризеро и Лаура - персонажи одной буколической поэмы XVI века.
Пока в тени густой ветвей лавровых
От солнца нимфа нежная скрывалась,
Как распустившаяся только роза,
Других растений лозы
Кризеро скрыли, словно под покровом,
Чтоб любоваться незаметно ею,
Душе в раю подобно, пламенея,
Он мог, но что-то вдруг в тиши раздалось.
За звуком тем Лаура побежала,
И потому Кризеро грусть объяла.
***
Poiche la luce mia da mille chiare
Opre ritrasse l’onorata mano,
Dato allo stile, ed ai color sovrano
Loco, e dimostro quanto l’arte puo’ fare,
In nuova illustre, e magna opra, ch’ornare
Dovesse il tempio del gran Re Toscano,
La pose. Ove cerco’ sopr’ogni umano
Poter se stessa, e tutti altri avanzare;
Ma quando, ohime’, non molto lungi al fine
Seguiva intent il vago, alto lavoro,
D’orror, di meraviglia, e d’arte pieno,
Soverchi studii a sue voglie divine
Fermaro il corso, e dal terreno coro
Volo’ al celeste, al vero lume in seno.
Стихотворение конца 1550-ых годов, не ранее 1557 года; один из нескольких сонетов, написанных на смерть Якопо Понтормо, учителя Бронзино. Бронзино в сонете соединяет два мотива - оплакивание друга и восхваление художника. Упоминаемое последнее произведение Понтормо - не сохранившиеся фрески в хоре церкви Сан Лоренцо во Флоренции.
Мой свет прославлен тысячью творений,
И в них всем нам являл он многогранно
И цветом, и рисунком филигранным,
Чего достичь искусства может гений.
В последнем же своем произведенье
Для Герцога великого Тосканы
Старался превзойти он неустанно
Художников всех прежних достиженья.
Но незадолго до конца, все силы
Когда он отдавал своей работе,
Сияющей бессмертной красотою,
Заботы жизни дух его сломили,
И он взлетел, мечтая о свободе,
На небеса, к извечному покою.
***
Ben fu presagio di più grave danno,
Orme, del passo tuo l'empia ruina
Poiche partir dovea la pellegrina
Alma del tou gran lume anzi il quart'anno.
Quella, che amo' si 'l vero, odio' l'inganno
D'arte eccelente, e di bonta' divina
Che l'Arno altero a par teco cammina
Colmo di gloria, e di pietosa afanno.
Dolce, vago, gentil, chiaro ruscello,
Piangi con meco, e da quest'occhi prendi
Più che dal fonte tuo forza, e vigore.
Tu perso hai 'l figlio, io l'amico e l'fratello,
Anzi 'l padre, e 'l maestro: or meco rendi
Debito ufficio a così giusto amore.
Еще один сонет на смерть Понтормо, также - конца 1550-ых годов, не ранее 1557 года.
Гораздо большую печаль сулила
Твоя болезнь, - и вот, тебя не стало.
Душа твоя, что нам всегда сияла,
К иным пределам путь свой устремила.
В ней столько было доброты, и силой
Такой она в искусстве обладала,
Что воды Арно гордостью объяло,
Когда твоя их слава осенила.
О, милая река, ты плачь со мною,
И обретешь - даю тебе поруку -
Во мне источник слез неиссушимый.
Лишилась сына ты, я сиротою
Остался - без учителя и друга:
Страданье нас связало нерушимо.