Тайные причины первоначального успеха Эсперанто
Возможно, я поступаю не совсем корректно, предавая эти соображения огласке. Тем не менее, я убежден, что во всех случаях правда предпочтительнее полуправды, так как узнавая правду, всякий человек (пусть и не сразу) начинает обретать почву под ногами и вырабатывать разумную позицию.
Люди, которые желают критиковать Эсперанто, в общем и целом всегда в конечном итоге (явно или неявно) опираются один и тот же аргумент: если бы этот язык был хорош, то он стал бы общепризнанным. Обычно вначале пытаются указать на какие-нибудь недостатки этого языка, которые якобы и послужили причиной его неуспеха. Но недостатки эти неизменно оказываются либо мнимыми, либо мелкими. Поэтому в конечном итоге всё сводится к повторению одного и того же решающего аргумента: если ты такой умный, то почему ты не богатый?
Защитники Эсперанто, в свою очередь апеллируют к тому факту, что Эсперанто давно вышел за узкие рамки конланга и стал живым языком. И пытаются определить те уникальные позитивные качества Эсперанто, которые позволили ему превратиться из искусственного языка в естественный. Я и сам уделил этой загадке несколько лет своей жизни и, как мне кажется, даже смог найти ключ к её разгадке.
Однако на сей раз я хочу повернуть тему совершенно неожиданной стороной, показать такой её аспект, в котором могут оказаться совершенно неважными как достоинства Эсперанто, так и его недостатки. Так же как совершенно неважны достоинства и недостатки латыни, французского или английского при выяснении вопроса о том, почему в ту или иную эпоху данный язык вдруг становился доминирующим как международный, а в другую - вдруг исчезал или практически исчезал из международного общения.
Мой тезис прост: язык Эсперанто продвигала Австровенгерская Империя. Я бы мог выразиться и более хлестко, сказав, что Эсперанто был проектом Габсбургов, однако это будет уже чрезмерное упрощение картины.
Конечно, у Заменгофа, когда он создавал свой язык, не были и мысли о том, будто этот язык может послужить политическим целям какой-то империи. Его мечты уносились гораздо выше и дальше; он мнил свой язык в качестве всемирно признанного языка международного общения. Но мечты мечтами, а дела в нашем мире делаются совсем не так. Ни один проект не может получить серьезного развития, не имея прочной политической базы. Должна найтись какая-то реальная сила, которая посчитала бы его выгодным для себя капиталовложением и обеспечила данному проекту надежную политическую крышу. Мечты Заменгофа - это одно, а реалии политической истории человечества - это совсем другое.
Не секрет, что фантастический успех английского языка объясняется вовсе не его удобством для изучающих или другими подобными фантастическими причинами. Люди учат английский просто потому, что в продвижение этого языка вкладываются фантастические бабки, а раскручивание этого языка (в плане политики, культуры и науки) идет под крышей самой могущественной империи современности (Англосаксонской).
То же самое можно сказать и о французском языке, который вовсе не по счастливой случайности завоевал роль общепризнанного языка международного общения как раз в ту эпоху, когда Франция стала мировым гегемоном. И постепенно потерял эту роль спустя сто лет после так называемой "Великой Революции", которая обратила в труху Великую Францию, превратив её в историческое предание. Хотя, казалось бы, зачем миру было отказываться от французского после того как он добился решительного успеха (как и английский сегодня)?!
Вот и латынь доминировала во время оно вовсе не по причине своей уникальной благозвучности и проч., а просто потому, что она была официальным языком католической Церкви, которая четыреста лет была ведущей религиозной и одной из ведущих политических сил Европы.
Вспоминая всё это, можно согласиться с тем, что нет ничего невероятного в идее, что и в истории Эсперанто важную роль сыграла политическая поддержка со стороны какой-то силы. И действие этой силы прекратилось в Первую мировую войну, после чего бурный рост и распространение языка сменилось естественной инерцией, которую имеет всякий массовый процесс. Это аргумент от истории.
А вот аргумент от географии. Даже поверхностный анализ распространения языка сразу показывает, что наибольший успех Эсперанто имел именно в Восточной Европе. И именно в тем областях Восточной Европы, которые находились в сфере геополических интересов Габсбургов. Прежде всего, конечно, в Венгрии - стране, в которой Эсперанто наиболее распостранен и в наибольшей степени признан (я знаю людей, которые всю жизнь зарабатывают в Венгрии преподаванием Эсперанто - и достойно зарабатывают), а также на Балканах, в Чехии и собственно Австрии. Но кроме того в Польше и Литве. Нельзя не заметить этой странной закономерности. Понятно, что Эсперанто возник именно там, в Восточной Европе. Но почему, возникнув в России, он не столько распространился в самой России, сколько перебросился на юго-запад, за пределы России?
Чтобы понять это, надо вникнуть в идеологический аспект проблемы. Идея Эсперанто - та идея, которую можно сколько угодно оспаривать, но невозможно отрицать - состоит в культурном единстве рода человеческого поверх национальных барьеров. В англосаксонском варианте мы имеем ту же самую идею, но в ином варианте, в котором англоязычные люди есть люди первого сорта, в прочие - второго или третьего сорта. (Об этом не принято говорить вслух, но так оно и есть. И английский язык люди учат в том числе и для того, чтобы повысить свой сорт.)
Чтобы эту высокую и красивую Эсперанто-идею чуть-чуть конкретизировать, поставить на твердую почву политического реализма, надо вспомнить особенности той эпохи и ту чрезвычайную роль, которую играла тогда идея языкового единства.
Нельзя объять необъятное, и я просто дам ссылку на великолепное исследование Бенедикта Андерсона "Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма", в котором он показывает, как в конце XVIII - начале XIX века была создана и опробована на деле (вначале - в Латинской Америке) новая технология разрушения Империй, основанная на специально разработанной для этой цели идеологии национализма.
Для любого человека чрезвычайную ценность представляет собой то человеческое сообщество, к которому он принадлежит. Это прежде все те реальные сообщества, судьба которых прямо отражается на его судьбе. Но кроме того, это и воображаемые сообщества, судьба которых задевает данного человека чисто умозрительно - потому, что он рассматривает себя как члена этих сообществ. Это прежде всего религиозные сообщества, например, христианская церковь. Называя религиозные сообщества "воображаемыми", Андерсон не имеет в виду, что сами эти сообщества нереальны. Он лишь констатирует тот факт, что причастность данного индивидуума к данному сообществу, если смотреть трезво-материалистически, вовсе не носит такого драматического характера, как это может показаться, если доверять суждениям самого субъекта по данному вопросу. То есть, речь идет о чем-то, что относится к сфере субъективных феноменов, которые с точки зрения материалистической науки есть просто работа человеческого воображения.
Андерсон считает, что возникновение и усиление феномена "наций" не случайно совпало по времени с ослаблением и даже исчезновением влияния религиозного фактора. Чем в большей степени люди в своей осознавали себя венграми, русскими, поляками, украинцами и тп, тем в меньшую роль играла для них принадлежность к той или иной конфессии - католичеству, православию, лютеранству и проч.
А это означит, что ту душевную энергетику, которая раньше заставляла людей вести религиозную жизнь, отправляться в крестовые походы, отстаивать свои религиозные ценности порой ценой своей жизни, теперь стало возможным канализировать в другом направлении - что открыло новые необъятные возможности для политтехнологов. Первой жертвой этой работы стала, как уже было сказано, Испанская империя, потерявшая свои колонии. Здесь языковой фактор почти не играл роли, ключом стала логистика Нового Света, что подробно разбирает Андерс. Затем та же технология была применена в Европе для разрушения Австровенгрии и Российской Империи.
Вообще говоря, языковой фактор вовсе не является единственным фактором национализма. Однако в Старом Свете удобнее всего было опираться именно на этот фактор. И вот на протяжении XIX века внезапно осознают своё (воображаемое) единство огромные массы людей, которые читают газеты, написанные на одном и том же языке. Границы языков, которые никогда раньше не играли настолько важной роли, чтобы всерьез учитываться в политике, внезапно становятся зловещими границами между озлобленным друг на друга массами, которые вдруг осознают себя разными народами.
Габсбурги прекрасно осознавали опасность этой политтехнологии для своего господства. Они были людьми тонкими и бесконечно изобретательными, и они экспериментировали в самыми разными техниками противостояния этому новому злу. Среди прочих идей всерьез рассматривалась также и идея международного языка. Если языковые барьеры становятся опасными трещинами на теле Империи, почему не попробовать создать новое воображаемое сообщество - сообщество людей, говорящих на международном языке. Здесь важно понимать, что для того, чтобы замутить серьезное политическое движение, на первом этапе совершенно необязательно вовлекать в него массы. Гораздо важнее и перспективнее вовлечь в него интеллектуалов, придать этому движению респектабельность.
Первым экспериментом Габсбургов стал воляпюк - и этот язык сразу получил просто фантастическое распространение. Но создатель воляпюка казался слишком уж фанатичными католиком, в это грозило возможностью, что Ватикан на каком-то этапе перехватит контроль над движением. (Надо сказать, что власти Германии ревниво следили за всеми шевелениями со стороны Вены - впоть до того, что Шлееру пришлось даже посидеть в тюрьме.) А кроме того, Воляпюк казался слишком громоздким проектом, что должно было вызвать трудности на втором этапе, когда движение должно было распространиться вниз, на народные массы.
И вот как раз в этот момент появляется блистательный Эсперанто - язык благозвучный и легкий в изучении, язык, который мог бы при совсем небольшой финансово-политической поддержке раскручен до очень серьезного градуса. Появляется он за границей, в опасной и враждебной России, но не беда: ведь создатель Эсперанто - еврей, и потому внутри самой России эсперанто-движение легко можно будет маргинализовать как революционное и антигосударственное.
Если даже Романовы сами захотят раскрутить эсперанто внутри своей страны, они во-первых будут иметь несравненно меньшую социальную базу, ведь подавляющее большинство граждан Российской Империи (особенно образованных!) - русскоязычные! Острота национального вопроса внутри России ничтожна по сравнению с остротой этого вопроса в Австровенгрии! Таким образом, если оперативно раскрутить Эсперанто в Австровенгии, то внутри самой России Эсперанто будет играть роль не столько цемента, склеивающего разные народы, сколько культурной скрепы, заставляющей эсперантистов считать себя принадлежащими к воображаемому сообществу, большинство членов которого являются гражданами Австровенгрии.
Все это было осознано молниеносно - и началась интенсивная подковерная работа, результат которой мы и наблюдаем сегодня: лингвопроект стал полноценным живым языком. Успел стать до того, как Австровенгрия распалась, так и не доведя дело распространения Эсперанто до той критической точки, после которой венгры, сербы, чехи, германцы и евреи осознавали бы себя в первую очередь эсперантистами, а уже во вторую - венграми, сербами, чехами, германцами и евреями ... А затем пришла бы очередь поляков, литовцев, украинцев и северных немцев - подданных германской Империи. Очень уместным было в Эсперанто и преобладание романского элемента - это облегчало в перспективе выход (помимо Румынии) на Северную Италию, Швейцарию. Вообще, потенциал распростанения движения был практически неограничен, в первую очередь - на Россию и Францию.
Государство, которое вовремя осознало все эти возможности и взяло эсперанто-движение под покровительство своих спецслужб, получало в перспективе не только мощный козырь против внутреннего национализма, но и великолепные идеологические механизмы подрывной работы на территорий соседних империй. Эсперантисты России и Франции, Германии и Италии, а там глядишь Великобритании и (особенно!) её многочисленных колоний, исступленно жаждавших свободы
, становились потенциальными союзниками Габсбургов.
Всё это погребла под собою Первая мировая война. Эсперантисты разделили участь старообрядцев. Сначала бесплатно раскрученные Австровенгрией, они теперь должны были перебиваться своими силами. Более того, ещё долгое время после поражения Австровенгрии на них всюду глядели подозрительно, с повышенной готовностью усмотреть за их спиной пусть и обрубленные, но ещё шевелящиеся щупальца Габсбургов. После грандиозного разгрома всей Восточной Европы по итогам Первой мировой теперь в мире доминировали Британия и Франция, при этом ни та, ни другая держава не имели никаких оснований глядеть на Эсперанто без опаски. Эсперанто-движение между тем успело получить развитие в колониях и странах третьего мира и требовало признания со стороны Лиги Наций. По этому вопросу вспыхнула короткая, но решительная борьба (см. по этой ссылке и далее), исход которой был предрешен.
Дальнейшее известно. Эсперанто уже сто лет продолжает жить, не пользуясь ничьей поддержкой, только лишь за счёт своих собственных сил. Эти силы невелики, но и не так уж малы.
В заключение дерзну высказать предвидение, согласно которому дальнейшая судьба Эсперанто напрямую зависит от того, удастся ли Восточной Европе осуществить реванш, который вернёт её в число Великих Держав - или же две мировые войны окончательно повергли её в вечное и безысходное ничтожество без шансов на возрождение. Впрочем, если судить по тому буйному энтузиазму, с которым многие подвергают Эсперанто остракизму, кое-кто из Больших Людей между прочим просматривает такую возможность и не склонен относиться к ней беспечно.
Дополнение (написано 20 октября 2015):
Между прочим, руководитель российского эсперанто-движения Александр Постников до начала первой мировой войны был обвинён в шпионаже в пользу Австро-Венгрии и арестован. И отправлен на каторгу. И он действительно встречался с секретными агентами Австро-Венгрии до своего ареста. Этот факт подтверждает гипотезу о вовлечённости Австро-Венгрии в распространение эсперанто до начала первой мировой войны.
А вот ещё что подумалось мне относительно подъема Эсперанто-движения в России в начале 20-х годов.
Общеизвестно, какую значительную роль сыграла германская агентура в подготовке Революции. А ведь в ту пору Германия и Австро-Венгрия были военными союзниками против России. Они на время оставили свою вражду и объединились.
Потом, надо учитывать, что Габсбурги всегда предпочитали держаться в тени. Все знают, что Гитлер был немец, а Моцарт - австрец. И почти никто не знает, что на самом деле как раз наоборот: Гитлер был австриец, а Моцарт - немец. Никто не знает, что большая половина Генштаба Вермахта - австрийцы, что вообще Австрия была полностью на стороне Германии. И "аншлюс" - это вовсе не захват Австрии Гитлером, а добровольное объединение. Всё это сразу приходит мне на ум, когда я задаюсь вопросом: а был ли Ленин НЕМЕЦКИМ агентом, или же австрийским?
Германия вообще была государство молодое и в политике не такое уж искушенное. А устроить Революцию в России - это ведь знак большой опытности и большого искусства. Может быть, "немецкими" у нас принято называть австрийских агентов? (См. заметку Пожалуй, немцы)
Если так, то все становится на свои места, и взлет популярности Эсперанто сразу после Революции в России - прямое продолжение и развитие его дореволюционной истории. А гонения на Эсперанто ОДНОВРЕМЕННО в России и в Германии после прихода к власти Гитлера наводят на простую мысль: австрийская агентура среди властей Советской России была уничтожена в ходе внутрипартийных разборок 20-30-х годов и всё, что было каким-то образом с нею связано, подверглось систематическому истреблению.
Интересный факт: самая большая коллекция материалов на эсперанто находится именно во дворце Габсбургов в государственной австрийской библиотеке в Вене. И появилась она там ещё до начала первой мировой войны.
Люди, которые желают критиковать Эсперанто, в общем и целом всегда в конечном итоге (явно или неявно) опираются один и тот же аргумент: если бы этот язык был хорош, то он стал бы общепризнанным. Обычно вначале пытаются указать на какие-нибудь недостатки этого языка, которые якобы и послужили причиной его неуспеха. Но недостатки эти неизменно оказываются либо мнимыми, либо мелкими. Поэтому в конечном итоге всё сводится к повторению одного и того же решающего аргумента: если ты такой умный, то почему ты не богатый?
Защитники Эсперанто, в свою очередь апеллируют к тому факту, что Эсперанто давно вышел за узкие рамки конланга и стал живым языком. И пытаются определить те уникальные позитивные качества Эсперанто, которые позволили ему превратиться из искусственного языка в естественный. Я и сам уделил этой загадке несколько лет своей жизни и, как мне кажется, даже смог найти ключ к её разгадке.
Однако на сей раз я хочу повернуть тему совершенно неожиданной стороной, показать такой её аспект, в котором могут оказаться совершенно неважными как достоинства Эсперанто, так и его недостатки. Так же как совершенно неважны достоинства и недостатки латыни, французского или английского при выяснении вопроса о том, почему в ту или иную эпоху данный язык вдруг становился доминирующим как международный, а в другую - вдруг исчезал или практически исчезал из международного общения.
Мой тезис прост: язык Эсперанто продвигала Австровенгерская Империя. Я бы мог выразиться и более хлестко, сказав, что Эсперанто был проектом Габсбургов, однако это будет уже чрезмерное упрощение картины.
Конечно, у Заменгофа, когда он создавал свой язык, не были и мысли о том, будто этот язык может послужить политическим целям какой-то империи. Его мечты уносились гораздо выше и дальше; он мнил свой язык в качестве всемирно признанного языка международного общения. Но мечты мечтами, а дела в нашем мире делаются совсем не так. Ни один проект не может получить серьезного развития, не имея прочной политической базы. Должна найтись какая-то реальная сила, которая посчитала бы его выгодным для себя капиталовложением и обеспечила данному проекту надежную политическую крышу. Мечты Заменгофа - это одно, а реалии политической истории человечества - это совсем другое.
Не секрет, что фантастический успех английского языка объясняется вовсе не его удобством для изучающих или другими подобными фантастическими причинами. Люди учат английский просто потому, что в продвижение этого языка вкладываются фантастические бабки, а раскручивание этого языка (в плане политики, культуры и науки) идет под крышей самой могущественной империи современности (Англосаксонской).
То же самое можно сказать и о французском языке, который вовсе не по счастливой случайности завоевал роль общепризнанного языка международного общения как раз в ту эпоху, когда Франция стала мировым гегемоном. И постепенно потерял эту роль спустя сто лет после так называемой "Великой Революции", которая обратила в труху Великую Францию, превратив её в историческое предание. Хотя, казалось бы, зачем миру было отказываться от французского после того как он добился решительного успеха (как и английский сегодня)?!
Вот и латынь доминировала во время оно вовсе не по причине своей уникальной благозвучности и проч., а просто потому, что она была официальным языком католической Церкви, которая четыреста лет была ведущей религиозной и одной из ведущих политических сил Европы.
Вспоминая всё это, можно согласиться с тем, что нет ничего невероятного в идее, что и в истории Эсперанто важную роль сыграла политическая поддержка со стороны какой-то силы. И действие этой силы прекратилось в Первую мировую войну, после чего бурный рост и распространение языка сменилось естественной инерцией, которую имеет всякий массовый процесс. Это аргумент от истории.
А вот аргумент от географии. Даже поверхностный анализ распространения языка сразу показывает, что наибольший успех Эсперанто имел именно в Восточной Европе. И именно в тем областях Восточной Европы, которые находились в сфере геополических интересов Габсбургов. Прежде всего, конечно, в Венгрии - стране, в которой Эсперанто наиболее распостранен и в наибольшей степени признан (я знаю людей, которые всю жизнь зарабатывают в Венгрии преподаванием Эсперанто - и достойно зарабатывают), а также на Балканах, в Чехии и собственно Австрии. Но кроме того в Польше и Литве. Нельзя не заметить этой странной закономерности. Понятно, что Эсперанто возник именно там, в Восточной Европе. Но почему, возникнув в России, он не столько распространился в самой России, сколько перебросился на юго-запад, за пределы России?
Чтобы понять это, надо вникнуть в идеологический аспект проблемы. Идея Эсперанто - та идея, которую можно сколько угодно оспаривать, но невозможно отрицать - состоит в культурном единстве рода человеческого поверх национальных барьеров. В англосаксонском варианте мы имеем ту же самую идею, но в ином варианте, в котором англоязычные люди есть люди первого сорта, в прочие - второго или третьего сорта. (Об этом не принято говорить вслух, но так оно и есть. И английский язык люди учат в том числе и для того, чтобы повысить свой сорт.)
Чтобы эту высокую и красивую Эсперанто-идею чуть-чуть конкретизировать, поставить на твердую почву политического реализма, надо вспомнить особенности той эпохи и ту чрезвычайную роль, которую играла тогда идея языкового единства.
Нельзя объять необъятное, и я просто дам ссылку на великолепное исследование Бенедикта Андерсона "Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма", в котором он показывает, как в конце XVIII - начале XIX века была создана и опробована на деле (вначале - в Латинской Америке) новая технология разрушения Империй, основанная на специально разработанной для этой цели идеологии национализма.
Для любого человека чрезвычайную ценность представляет собой то человеческое сообщество, к которому он принадлежит. Это прежде все те реальные сообщества, судьба которых прямо отражается на его судьбе. Но кроме того, это и воображаемые сообщества, судьба которых задевает данного человека чисто умозрительно - потому, что он рассматривает себя как члена этих сообществ. Это прежде всего религиозные сообщества, например, христианская церковь. Называя религиозные сообщества "воображаемыми", Андерсон не имеет в виду, что сами эти сообщества нереальны. Он лишь констатирует тот факт, что причастность данного индивидуума к данному сообществу, если смотреть трезво-материалистически, вовсе не носит такого драматического характера, как это может показаться, если доверять суждениям самого субъекта по данному вопросу. То есть, речь идет о чем-то, что относится к сфере субъективных феноменов, которые с точки зрения материалистической науки есть просто работа человеческого воображения.
Андерсон считает, что возникновение и усиление феномена "наций" не случайно совпало по времени с ослаблением и даже исчезновением влияния религиозного фактора. Чем в большей степени люди в своей осознавали себя венграми, русскими, поляками, украинцами и тп, тем в меньшую роль играла для них принадлежность к той или иной конфессии - католичеству, православию, лютеранству и проч.
А это означит, что ту душевную энергетику, которая раньше заставляла людей вести религиозную жизнь, отправляться в крестовые походы, отстаивать свои религиозные ценности порой ценой своей жизни, теперь стало возможным канализировать в другом направлении - что открыло новые необъятные возможности для политтехнологов. Первой жертвой этой работы стала, как уже было сказано, Испанская империя, потерявшая свои колонии. Здесь языковой фактор почти не играл роли, ключом стала логистика Нового Света, что подробно разбирает Андерс. Затем та же технология была применена в Европе для разрушения Австровенгрии и Российской Империи.
Вообще говоря, языковой фактор вовсе не является единственным фактором национализма. Однако в Старом Свете удобнее всего было опираться именно на этот фактор. И вот на протяжении XIX века внезапно осознают своё (воображаемое) единство огромные массы людей, которые читают газеты, написанные на одном и том же языке. Границы языков, которые никогда раньше не играли настолько важной роли, чтобы всерьез учитываться в политике, внезапно становятся зловещими границами между озлобленным друг на друга массами, которые вдруг осознают себя разными народами.
Габсбурги прекрасно осознавали опасность этой политтехнологии для своего господства. Они были людьми тонкими и бесконечно изобретательными, и они экспериментировали в самыми разными техниками противостояния этому новому злу. Среди прочих идей всерьез рассматривалась также и идея международного языка. Если языковые барьеры становятся опасными трещинами на теле Империи, почему не попробовать создать новое воображаемое сообщество - сообщество людей, говорящих на международном языке. Здесь важно понимать, что для того, чтобы замутить серьезное политическое движение, на первом этапе совершенно необязательно вовлекать в него массы. Гораздо важнее и перспективнее вовлечь в него интеллектуалов, придать этому движению респектабельность.
Первым экспериментом Габсбургов стал воляпюк - и этот язык сразу получил просто фантастическое распространение. Но создатель воляпюка казался слишком уж фанатичными католиком, в это грозило возможностью, что Ватикан на каком-то этапе перехватит контроль над движением. (Надо сказать, что власти Германии ревниво следили за всеми шевелениями со стороны Вены - впоть до того, что Шлееру пришлось даже посидеть в тюрьме.) А кроме того, Воляпюк казался слишком громоздким проектом, что должно было вызвать трудности на втором этапе, когда движение должно было распространиться вниз, на народные массы.
И вот как раз в этот момент появляется блистательный Эсперанто - язык благозвучный и легкий в изучении, язык, который мог бы при совсем небольшой финансово-политической поддержке раскручен до очень серьезного градуса. Появляется он за границей, в опасной и враждебной России, но не беда: ведь создатель Эсперанто - еврей, и потому внутри самой России эсперанто-движение легко можно будет маргинализовать как революционное и антигосударственное.
Если даже Романовы сами захотят раскрутить эсперанто внутри своей страны, они во-первых будут иметь несравненно меньшую социальную базу, ведь подавляющее большинство граждан Российской Империи (особенно образованных!) - русскоязычные! Острота национального вопроса внутри России ничтожна по сравнению с остротой этого вопроса в Австровенгрии! Таким образом, если оперативно раскрутить Эсперанто в Австровенгии, то внутри самой России Эсперанто будет играть роль не столько цемента, склеивающего разные народы, сколько культурной скрепы, заставляющей эсперантистов считать себя принадлежащими к воображаемому сообществу, большинство членов которого являются гражданами Австровенгрии.
Все это было осознано молниеносно - и началась интенсивная подковерная работа, результат которой мы и наблюдаем сегодня: лингвопроект стал полноценным живым языком. Успел стать до того, как Австровенгрия распалась, так и не доведя дело распространения Эсперанто до той критической точки, после которой венгры, сербы, чехи, германцы и евреи осознавали бы себя в первую очередь эсперантистами, а уже во вторую - венграми, сербами, чехами, германцами и евреями ... А затем пришла бы очередь поляков, литовцев, украинцев и северных немцев - подданных германской Империи. Очень уместным было в Эсперанто и преобладание романского элемента - это облегчало в перспективе выход (помимо Румынии) на Северную Италию, Швейцарию. Вообще, потенциал распростанения движения был практически неограничен, в первую очередь - на Россию и Францию.
Государство, которое вовремя осознало все эти возможности и взяло эсперанто-движение под покровительство своих спецслужб, получало в перспективе не только мощный козырь против внутреннего национализма, но и великолепные идеологические механизмы подрывной работы на территорий соседних империй. Эсперантисты России и Франции, Германии и Италии, а там глядишь Великобритании и (особенно!) её многочисленных колоний, исступленно жаждавших свободы
, становились потенциальными союзниками Габсбургов.
Всё это погребла под собою Первая мировая война. Эсперантисты разделили участь старообрядцев. Сначала бесплатно раскрученные Австровенгрией, они теперь должны были перебиваться своими силами. Более того, ещё долгое время после поражения Австровенгрии на них всюду глядели подозрительно, с повышенной готовностью усмотреть за их спиной пусть и обрубленные, но ещё шевелящиеся щупальца Габсбургов. После грандиозного разгрома всей Восточной Европы по итогам Первой мировой теперь в мире доминировали Британия и Франция, при этом ни та, ни другая держава не имели никаких оснований глядеть на Эсперанто без опаски. Эсперанто-движение между тем успело получить развитие в колониях и странах третьего мира и требовало признания со стороны Лиги Наций. По этому вопросу вспыхнула короткая, но решительная борьба (см. по этой ссылке и далее), исход которой был предрешен.
Дальнейшее известно. Эсперанто уже сто лет продолжает жить, не пользуясь ничьей поддержкой, только лишь за счёт своих собственных сил. Эти силы невелики, но и не так уж малы.
В заключение дерзну высказать предвидение, согласно которому дальнейшая судьба Эсперанто напрямую зависит от того, удастся ли Восточной Европе осуществить реванш, который вернёт её в число Великих Держав - или же две мировые войны окончательно повергли её в вечное и безысходное ничтожество без шансов на возрождение. Впрочем, если судить по тому буйному энтузиазму, с которым многие подвергают Эсперанто остракизму, кое-кто из Больших Людей между прочим просматривает такую возможность и не склонен относиться к ней беспечно.
Дополнение (написано 20 октября 2015):
Между прочим, руководитель российского эсперанто-движения Александр Постников до начала первой мировой войны был обвинён в шпионаже в пользу Австро-Венгрии и арестован. И отправлен на каторгу. И он действительно встречался с секретными агентами Австро-Венгрии до своего ареста. Этот факт подтверждает гипотезу о вовлечённости Австро-Венгрии в распространение эсперанто до начала первой мировой войны.
А вот ещё что подумалось мне относительно подъема Эсперанто-движения в России в начале 20-х годов.
Общеизвестно, какую значительную роль сыграла германская агентура в подготовке Революции. А ведь в ту пору Германия и Австро-Венгрия были военными союзниками против России. Они на время оставили свою вражду и объединились.
Потом, надо учитывать, что Габсбурги всегда предпочитали держаться в тени. Все знают, что Гитлер был немец, а Моцарт - австрец. И почти никто не знает, что на самом деле как раз наоборот: Гитлер был австриец, а Моцарт - немец. Никто не знает, что большая половина Генштаба Вермахта - австрийцы, что вообще Австрия была полностью на стороне Германии. И "аншлюс" - это вовсе не захват Австрии Гитлером, а добровольное объединение. Всё это сразу приходит мне на ум, когда я задаюсь вопросом: а был ли Ленин НЕМЕЦКИМ агентом, или же австрийским?
Германия вообще была государство молодое и в политике не такое уж искушенное. А устроить Революцию в России - это ведь знак большой опытности и большого искусства. Может быть, "немецкими" у нас принято называть австрийских агентов? (См. заметку Пожалуй, немцы)
Если так, то все становится на свои места, и взлет популярности Эсперанто сразу после Революции в России - прямое продолжение и развитие его дореволюционной истории. А гонения на Эсперанто ОДНОВРЕМЕННО в России и в Германии после прихода к власти Гитлера наводят на простую мысль: австрийская агентура среди властей Советской России была уничтожена в ходе внутрипартийных разборок 20-30-х годов и всё, что было каким-то образом с нею связано, подверглось систематическому истреблению.
Интересный факт: самая большая коллекция материалов на эсперанто находится именно во дворце Габсбургов в государственной австрийской библиотеке в Вене. И появилась она там ещё до начала первой мировой войны.