"Европа - наш очаровательный порок". Карго культ имени поручика Голицына и корнета Оболенского
В продолжение предыдущего поста.
Окончание
Коллективное бессознательное против карго культа
Народ - это категория, прежде всего, историческая, имеющая не только пространственное, «горизонтальное» измерение, но и временнОе, «вертикальное». За русским народом стоит его многовековой исторический опыт, обретение которого досталось дорогой ценой.
Это т. н. «коллективное бессознательное» русского народа, хранилище скрытых воспоминаний, в которых весь этот исторический опыт народа заключен. Это память весьма глубокая. И общность, именуемая народом, сохраняет горизонтальное единство во многом благодаря сохранению единства по «вертикали», благодаря интуитивной солидарности с ушедшими поколениями. Народ в традиционном обществе - воплощение консерватизма. И даже летом 1917 года народ, хаотизированный отречением монарха, во многом распавшийся на общины, сохранялся благодаря подсознательной исторической памяти.
Люди, которые предполагают, будто большая часть русского народа могла 100 лет назад вдруг поддаться на соблазнительные лозунги «социальных горлопанов», приехавших в «запломбированном вагоне», и совершить грандиозный социальный переворот «по наущению», попросту отрицают существование русского народа. Они представляют его как бессмысленную, легко поддающуюся манипулированию толпу, способную под воздействием «горлопанов» предавать свою историческую судьбу. Они видят его в лучшем случае как население, т. е. общность, вообще, лишенную исторического измерения.
Спорить с такими людьми бессмысленно. Они хотят смотреть на народ именно таким презрительным взглядом. Это их проблемы; карго культ - штука злая …
Образованная элита РИ (в отличие от плохо образованного народа) обладала тем, что при поверхностном взгляде можно назвать «национальным самосознанием», однако при этом она в изрядной степени утратила бессознательный коллективный опыт народа.
Получалось, что у народа в целом не было «национального самосознания», он, как и положено народу в традиционном обществе, опирался на опыт подсознательный, на «коллективное бессознательное».
А элита практически потеряла этот подсознательный коллективный опыт народа, и ее весьма-весьма специфическое «национальное самосознание» при отсутствии такового у народа не стоило ломаного гроша.
Между народом и элитой образовалась пропасть.
Народ в традиционном обществе весьма консервативен. Его крайне трудно «сбить с панталыку». А вот элита РИ как раз, напротив, отличалась необычайной «идеологической мобильностью», причем именно в силу своей беспочвенности.
И.Л. Солоневич (язва еще та) в «Народной монархии» писал, что правящий слой и, вообще, элита РИ
«… бобчинскими и добчинскими, "петушком-петушком", бегала вприпрыжку за каждой иностранной хлестаковщиной, пока не прибежала в братские объятия ВЧК-ОГПУ-НКВД. Нужно сознаться: это были вполне заслуженные объятия за столетнее блудословие.
Интеллигенция - от латинского слова intellegere - понимать - должна была бы быть слоем людей, профессионально обязанных понимать хоть что-нибудь. Но вместо какого бы то ни было понимания, в ее уме свирепствовал кабак непрерывно меняющихся мод. …Все это выло, прыгало, кривлялось на всех перекрестках русской интеллигентской действительности. Не было не только своего русского, но не было ничего и своего личного. Не было, конечно, и ничего национального.»
Вот такое специфическое «национальное самосознание» было у российской элиты.
Элита в России - всегда группа риска.
Главный общественный стабилизатор это, прежде всего, исторически обусловленные подсознательные установки народа. Однако и они, эти установки, могут проявляться через разрушительный взрыв, через бунт в том случае, если элита осуществляет в обществе резкие преобразования, решительно противоречащие историческому опыту народа и воспринимаемые народом как предельно опасные, пагубные.
Характерно в этом смысле свидетельство В.Б. Станкевича (офицера и журналиста) касательно событий Февральской революции.
«Неизвестное, таинственное, иррациональное, коренящееся в скованном виде в народных глубинах, вдруг засверкало штыками, загремело выстрелами, загудело, заволновалось серыми толпами на улицах».
Напомним, что сначала элита демонтировала монархию и предложила «нечто» новое, т. е. совершила революционное изменение политического строя, разрушив тысячелетние основы. А уже потом, в ответ на это - все «засверкало штыками, загремело выстрелами…».
«С каким лозунгом шли солдаты? Они шли, повинуясь какому-то тайному голосу, и с видимым равнодушием и холодностью позволили потом навешивать на себя всевозможные лозунги».
По словам Станкевича солдатами двигало нечто «неизвестное, таинственное, иррациональное», т. е. уже недоступное пониманию интеллигентного Станкевича. Но как журналист и чуткий человек он, все же, понимал, что истоки народного действия «коренились в скованном виде в народных глубинах», а вовсе не приехали в страну в «запломбированном» вагоне.
«Коллективное бессознательное» русского народа хранит, помимо всего прочего, память о «семибоярщине». Говоря современным языком, об олигархической власти. Не было, пожалуй, другой более страшной беды, нежели власть над народом верхних сословий, не ограниченная ни чем.
Народ нутром чуял, что «Учредительное собрание» и всё, что с ним связано - это она, «семибоярщина», и есть. Политическая власть экономически сильного слоя, на деле не ограниченная никакими внеэкономическими авторитетами.
Но в 1917 году у мужика на плече винтарь висел. И мужик, скорее, согласился бы на любую власть, любых комиссаров, лишь бы она не допустила «семибоярщины». Для народа самым надежным средством избежать этой напасти была ликвидация частной собственности на основные средства производства, передача их в руки государства. И, главное - национализация земли.
На тот момент народ был готов на многое, лишь бы не оказаться один на один с сообществом крупных собственников, которые роль государства постарались бы свести к нулю, чтобы «княжить и володеть» в свое удовольствие и по своему произволу. У таких собственников идеал государства - это «ночной сторож», который практически всегда спит, даже ночью.
И если элита в России намерена потреблять так же, как элита западная (но с русским размахом), то для страны это просто удавка, поскольку прибавочный продукт в России существенно меньше западного по совершенно объективным причинам.
Ведь предупреждал же классик всех, «коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка»!
Но «учредители», похоже, вконец оборзели.
Берега потеряли…
Иными словами, полностью рамсы попутали.
Как можно считать кого-то виноватым в их трагедии?
Если грамотный человек влезает в трансформаторную будку с надписью «Не влезай, убьет!», и от него остается головешка, кто в этом виноват?
Как можно шутить такие шутки с русским народом!
Почему все профессиональные плакальщики по белому воинству старательно делают вид, что плачут по защитникам некоей «традиционной России», «истинной России», чуть ли не монархической, и пытаются убедить в этом окружающих!
Ну, не могут же они не знать, что белые проливали кровь (причем чужую обильнее, чем свою), будучи, прежде всего, оголтелыми политическими модернистами западнического толка. К тому же модернистами-извращенцами, в мозгах которых «свирепствовал кабак...»
Здесь уместно привести еще один фрагмент из дореволюционных размышлений «черносотенного» М.О. Меньшикова.
«Может ли Россия отказаться от тесного общения с Западом? Добровольно - нет, не может… Россия глубоко завязла в Западе именно этим своим органом, просвещенным сословием, - и без острой боли, без разрыва по живому телу, мы оторваться от Запада не можем.
Народ, …как стихия первоначальная, …не может отойти от своей земли, от своей природы…
Но класс просвещенный... Мы глаз не сводим с Запада, мы им заворожены, нам хочется жить именно так и ничуть не хуже, чем живут "порядочные" люди в Европе... Но для нас это несравненно труднее осуществимо, чем для них. Верхний класс на Западе, путем промышленности и торговли ограбивший половину земного шара, не только может позволить себе то, что мы зовем роскошью, но озабочен, чтобы развить ее еще глубже, еще махровое, еще неслыханнее…
Мы, образованные русские, как сомнамбулы следим за Западом, бессознательно подымая уровень своих потребностей. Чтобы удовлетворить последние, мы предъявляем к народу все более строгие требования.
Европа - наш очаровательный порок, мы оправдываем его всеми силами души, мы ищем и придумываем тысячи выгод, будто бы извлекаемых нами из общения с Европой, мы, - чтобы отстоять это общение, не задумаемся поставить на карту имущество народа, его человеческое достоинство, его независимость.»
Ну, не захотел народ, «как стихия первоначальная», в почве исторической укорененная, чтобы узкий слой беспочвенных «евроинтеграторов», одержимых своим «очаровательным пороком», ставил на карту его, народа, «имущество, человеческое достоинство и независимость».
Весь глубинный тысячелетний опыт народа восстал против беспочвенной одержимости верхнего сословия западников.
«Без острой боли, без разрыва по живому телу, мы оторваться от Запада не можем».
Извините, ребята, но и оставаться в прежней, милой для вас, но губительной для России, связке с Западом - смерть! Так что, пардон, господа, но ваши болевые ощущения - это ваши проблемы. Народ вас на иглу «очаровательного порока» не подсаживал и загибаться ради продолжения вашего «банкета» не намерен.
И вот этих социально-психологических наркоманов нам сегодня втюхивают в качестве бледных ангелов! В смысле - «делать жизнь с кого».
«Крестные муки», «Крестный путь», «Голгофа» - и все это о белом движении! Нам мягко и ненавязчиво дают понять, кто именно в этой истории претендует на роль «Спасителя». И столь же ненавязчиво отводят народу, решительно отвергнувшему белых, вполне определенную роль… Роль «Иуды»…
«Нижние чины предали Россию…»
Но только будучи целиком и полностью в плену современного карго культа, можно представлять эти «острые болевые ощущения» от разрыва с Западом (все эти «Окаянные дни») как «крестные муки», якобы принятые белым воинством за «историческую Россию»!
Это не просто чудовищная ложь, это еще и самое настоящее богохульство.
В этой «хрустобулочной» версии русской истории все перевернуто с ног на голову, как в «черной мессе»…
Для русского народа Гражданская война была, прежде всего, войной с теми, кто пытался утвердить «духовный плен нашей страны у Европы», кто стремился настоять на «чуждых критериях жизни, для нашей народности непосильных», но выгодных для Запада.
Народ отверг эти критерии, отверг неорганичное, чуждое.
Страна выблевала их из себя, отчасти даже с кровавыми ошметками своего собственного желудка. Да, этот социальный рвотный рефлекс сказался на судьбах очень многих людей самым трагическим образом.
Но кто же виноват в том, что элита РИ перестала ощущать русскую почву, потеряла ощущение реальности!
«Лейба Бронштейн, это совсем другое…»
Гражданская война между народом и белыми-февралистами стала разгораться сразу же после отречения императора.
Первоначально она носила характер неподчинения, бунта.
Народ не выбирал между белыми и большевиками. Народ сразу же оказался в состоянии бескомпромиссной войны с белыми-февралистами. (Есть большевики в наличии, нет их, эта война все равно началась бы).
Большевики, несмотря на всю свою пассионарность и экстремизм, изначально не могли быть самостоятельной стороной конфликта в силу своей маргинальности.
Это народ, деструктурированный и хаотизированный Февралем, выбрал большевиков в качестве центра новой социальной кристаллизации, как организационную структуру, необходимую ему для эффективного противодействия белым-февралистам.
Именно поэтому маргинальная партия за несколько месяцев с апреля 1917 года превратилась в ведущую политическую силу. Отсюда и ее первоначальное «триумфальное шествие».
Уже весной 1917 года восстановить разрушенную либералами традиционную Русскую государственность было невозможно. Воцерковленность народа упала ниже критического уровня, да и идея монархии была дискредитирована полностью. А никаких иных адекватных форм, приемлемых для народа, «элита» предложить не могла. Не было в ней ничего национального, кроме ритуальных заклинаний.
Все, что оставалось народу - это «живое творчество масс» по методу проб и ошибок. Со всеми вытекающими отсюда «хождениями по мукам».
Кроме большевиков, никакой другой силы, более подходящей для указанных целей, на тот момент у народа под рукой не было.
Видный кадет А.С. Изгоев, находившийся в гуще событий, писал позднее (АРР. Т.10, с. 13) , что народ буквально штыками заставил большевиков взять власть. Как утверждал кадет Изгоев, многие большевики могли бы повторить сакраментальное: «Я их вождь и должен следовать за ними». Ильича, конечно, заставлять не нужно было, он остальных большевиков буквально пинками гнал вперед: держать строй, маловерные! Большевики боялись не «правых», которые сами тихо тряслись от страха в сторонке. Большевики боялись оказаться несостоятельными, тогда их подняли бы на штыки, как и ген. Духонина.
Взяв власть, большевики стремились структурировать хаос народного движения, неистово борясь с его бунтарской, деструктивной составляющей.
Противоречия между большевиками и народом (а их цели первоначально в полной мере не могли совпадать и не совпадали) разрешались зачастую трагически и кроваво.
Но это были противоречия между «своими». Эти противоречия могли ослаблять красных, объективно работая на белых, но ни одна составляющая красного политического спектра не перешла бы на сторону белых.
Роман Гуль вспоминал о приезде Есенина в Берлин в 20-х годах.
«Вышли из Дома Немецких Летчиков часов в пять утра. Глеб Алексеев держал Есенина под руку. На воздухе он быстро трезвел, шел тверже и вдруг пробормотал:
- Не поеду в Москву… не поеду туда, пока Россией правит Лейба Бронштейн…
- Да ты что, Сережа? Ты что - антисемит? - проговорил Алексеев.
И вдруг Есенин остановился. И с какой-то невероятной злобой, просто с яростью закричал на Алексеева:
- Я - антисемит? Дурак ты, вот что! Да я тебя, белого, вместе с каким-нибудь евреем зарезать могу… и зарежу… понимаешь ты это? А Лейба Бронштейн, это совсем другое, он правит Россией, а не должен править… Дурак ты, ничего этого не понимаешь…»
«Лейба Бронштейн правит Россией» - это совсем другое.
Это «другое» никак не могло изменить того факта, что и крестьянский сын Есенин, и собирательный крестьянин вообще, даже осознавая крайне неприятную перспективу последующего временного засилья «чужаков» в различных сферах жизни, ни на минуту не усомнились бы в том, что с белыми надо воевать бескомпромиссно и до конца. «Или мы их, или они нас». Воевать и под руководством «чужаков» тоже. Временное выдвижение «чужаков» на передний план - это печальная закономерность практически всех смут…
Есенин, надо полагать, потому и взъярился (с «невероятной злобой, просто с яростью»), что у его спутника, у «белого», могло возникнуть ощущение, что он, Есенин, постфактум сожалеет о своем «большевизме», поскольку теперь, дескать, ему надо хлебать результаты доминирования «Бронштейнов».
Не сожалеет. Ни на минуту.
«Лейба Бронштейн правит Россией» - это другое. Это второй план, это явление временное, хотя и весьма прискорбное, особенно для людей образованных, для носителей высоких образцов русской культуры. Самому Есенину (и не ему одному) это «явление» стоило жизни.
Впрочем, и править-то «Лейбе» оставалось несколько лет, до 1927 года.
А еще через 10 лет…
Словом, Россия, она и при большевиках - Россия.
Пожалуй, при большевиках-то во многих отношениях даже больше, чем когда-либо…
Бывший военный министр РИ Сухомлинов в середине 20-х годов, находясь в эмиграции, писал, что он таит надежду, что в России, наконец-то, утвердилось «самонадеянное правительство», которое поведет народ по желаемому им, народом, пути.
Для России очень важно, чтобы правительство было хотя бы «самонадеянным», чтобы оно не «надеялось» на Запад. Не ориентировалось на него стратегически. Даже неоправданные надежды на «международный пролетарьят» не так опасны, а вот опора на внешние, западные центры политических сил - это для России погибель.
Позднее, лет через десять, когда идея «мировой революции» практически будет отброшена, правительство в СССР станет уже не только «самонадеянным», но «самостоятельным», т. е. стоящим, прежде всего, на защите интересов «одной отдельно взятой страны» и ее народа.
«Вот бы дивизию французских солдат…»
Надо сказать, что «нашим доблестным союзникам» нелегко пришлось с нашими «поручиками», «корнетами» и «генералами». Пожалуй, даже потяжелее, нежели современным западным политикам приходится с современными украинскими «свидомитами».
Казалось бы, карго культ - все просто: «божество» приказало - «рабы» исполнили.
А вот нет!
Проблема в том, что у «рабов» неадекватные представления о мире и, главное, о «божестве». «Рабы» убеждены, что «божество» обладает институтами, принципами и ценностями, несущими безусловное благо всем. Главная цель «божества» - нести цивилизацию. А «раб» сделал «цивилизационный выбор», и это само по себе дает ему ощущение принадлежности к «божественному».
С обычным рабом можно говорить откровенно, он все воспринимает адекватно и беспрекословно выполняет прямые, недвусмысленные приказания господина.
А «рабу», исповедующему карго культ, приказания всегда необходимо интерпретировать посредством особого культового языка, который тот понимает своеобразно.
В силу этого «рабы» в руках «цивилизаторов» не могут быть послушными приводными ремнями.
Нет, подчиняются-то они беспрекословно, но подчиняются «умно», исходя из своих предельно неадекватных представлений о мире и «цивилизации». Они вносят в приказания своё «понимание» и личную инициативу, чтобы «сделать все, как можно лучше». В результате любое приказание можно реализовать только после 3-4-х корректирующих итераций. Причем каждая коррекция имеет свои побочные отрицательные эффекты, которые тоже нужно корректировать. А иногда побочные отрицательные эффекты существенно превосходят ожидаемый положительный эффект, при этом зачастую положительный-то эффект, как назло, и вовсе не наблюдается.
Первыми этого дурдома не выдержали англичане.
«Мой голова не мочь это понимайт!»
Мы пришли на Север, и первоначально восторгам образованного класса не было предела.
Но прошел год. Русская армия по-настоящему так и не создана. Солдаты, взятые по мобилизации, несмотря на то, что имеют такой же паек и обмундирование, как и англичане, при первой же возможности норовят уйти к большевикам, у которых нечего жрать, и не во что одеться. Население Севера в массе своей настроено большевистски, хотя нас уверяли, что все население «стонет под игом комиссаров».
Но, главное, теперь и образованный класс ведет себя, мягко говоря, не корректно.
Объективно мы хозяева положения, но кто же в этом виноват? Русские не хотят по-настоящему воевать с большевизмом, они ждут, что это будем делать мы. Но это не наша война! Наша роль может быть только вспомогательной. А получилось, что Северная Область держится преимущественно на нас. На самых опасных направлениях вынуждены стоять мы.
Мы, конечно, привыкли не церемониться с аборигенами, но это не означает, что нам доставляет удовольствие косить из пулеметов ваших восставших солдат, которые постоянно норовят уйти к красным. У нас демократия не из глины и тростника, с нас, между прочим, по этому поводу в парламенте спрашивают.
И при этом во всех неурядицах Области образованные русские обвиняют только нас, англичан...
Однако когда мы заявляем, что собираемся уходить, они падают ниц, обнимают наши сапоги и слезно просят, чтобы мы не уходили.
Мы уходим. Не надо нас умолять. Не надо речей, телеграмм, резолюций и депутаций - не надо этого дурдома. Из вас строители государственности и армии, как из дерьма пуля.
Бушмены адекватнее…
(Французы - народ легкомысленный. Они остались еще на годик, но только на юге и косвенно)
Или вот заседает, например, «элита» Юденича. Все они - люди почтенные, «отцы русской демократии». Вопрос простой: нужно подмахнуть бумагу, где признается независимость Эстонии (де-факто уже независимой). И тогда эстонская армия выступит на стороне Юденича.
Буря эмоций - «никогда Воробьянинов не протягивал руки!» Сами понимаете - «единая и неделимая».
«Союзники» смотрят на это с недоумением и жалостью. Наконец, заявляют: если через 40 минут вы не создадите правительство, которое подпишет меморандум, они умывают руки, закрывают проект и снимают финансирование.
Все! Европейскому «Остапу» не пришлось считать даже до трех. Все сформировали досрочно!
АРР. Т.1. С.297-298, 306-308.
Белые, например, настолько уверовали в свою концепцию «большевиков - немецких шпионов, союзников Кайзера», что воспринимали победу Антанты, как свою. Теперь совместными усилиями с большевиками будет покончено.
Печальный анекдот по этому поводу произошел с Н.Д. Авксентьевым в Париже. Колчак вытурил его из Сибири, чтобы не эсерил сверх меры. Приехав в Париж, Авксентьев ликующим французам-победителям, измученным войной, заявил - рано ликовать, лягушатники. Общий враг еще не разбит, и нужно послать в заснеженную Сибирь примерно 50 тыс. французских солдат на помощь «русским братьям», изнемогающим в борьбе против общего врага - большевиков, союзников немцев.
При этом Авксентьев не лицемерил ни на йоту, он действительно так видел ситуацию!
Какая тогда буря поднялась во французской прессе и во французском обществе!
Специалист по глиняным самолетам приехал учить белых авиастроителей! А обескураженный Авксентьев (и не он один) недоумевал:
«А чё я такого сказал-то… А меня-то за что?»
АРР. Т. 9. С. 6.
Активный и высокопоставленный участник белого движения, человек весьма осведомленный, писал.
«Одним из факторов в жизни антибольшевистского движения была ставка этого последнего на союзников.
Еще в сентябре 1917 года, на фронте, я слышал разговоры:
«Вот бы дивизию французских солдат».
В дни борьбы за Учредительное собрание об этом опять говорили.
Мне пришлось на Украине пережить приход германцев; - быть позже на Волге, в Самаре и Уфе, видеть настроение в Сибири в дни Директории и Колчака, быть на Северном фронте, …и всегда и всюду тот же вопрос стоял для меня, - это вера широких слоев русской интеллигенции… в союзников.
Так было и на Самарском фронте, когда говорилось и утверждалось, начиная с верхов и кончая солдатской массой, что «чехи не выдадут, чехи справятся…»
И казалось чудовищным и странным это перенесение центра борьбы с себя на «союзника-чеха».
С этим же явлением мне пришлось столкнуться и в Сибири, когда делегации одна за другой посылались в Европу просить помощи.
Подобно гипнозу царила мысль, что без союзников не справиться, не победить.
И само собою разумеется, такая психология самонедоверия не могла не действовать на армию и на массы.
… И чем глубже пытаешься анализировать ее, все больше и больше убеждаешься в том, что коренится она в свойствах и характере нашего интеллигента-обывателя …»
АРР. Т 9, с. 8-9
Как там у Солоневича-то:
«Не было не только своего русского, но не было ничего и своего личного. Не было, конечно, и ничего национального…»
Можно вспомнить и слова ген. П.Краснова, утверждавшего, что деникинская армия, поклонялась либеральному Западу как кумиру, что она воздвигла в своей душе «алтарь верности союзникам», ибо была армией «не народной, а интеллигентской…»
И, как положено в таких случаях, чем меньше было национального содержания внутри, тем больше было его симулякра снаружи…
Снаружи все было «русским» до приторности.
Ну, что же этот западный «весь мир с нами» не вписывается за нас по полной программе!
Мы изнемогаем под тяжестью нашей «цивилизационной миссии». Мы на переднем крае защиты европейской цивилизации от «большевистского варварства». Мы же вас защищаем от Мордора!
Оказавшись на Западе, они окуклились в свои замкнутые эмигрантские организации не для того, чтобы сохранить в себе некую «правильную Россию». В общем, ее в них изначально не было. Они охраняли свой культ. Реальный Запад (так же как и народ России до этого) оказался «неправильным». Как писал Деникин, мы узнали, что есть два Запада.
Запад, конечно, един. Просто для охраны своей внутренней шизофрении и обоснования своей мнимой цельности белым необходимо было провозгласить шизофреническое раздвоение окружавшей их действительности.
(Между прочим, нынешняя украинская власть «свидомитов» по сравнению с белыми «властями» воспринимается почти как независимая.)
Конечно - это схема, а белое движение - явление сложное и многообразное и схемой никак не исчерпывается.
Из этого разноцветного ковра при желании можно вытаскивать ниточки самых разных цветов и оттенков. Так, кстати, и поступают фанаты белого движения, вытаскивая «ниточки» героизма, жертвенности, бескорыстия, патриотизма и пр. и потрясая ими у нас перед носом.
Но при этом они старательно обходят схему основного рисунка этого политического «ковра». А нас именно этот основной «рисунок» и интересует.
Речь идет о смысловой доминанте рассматриваемого сложного общественно-политического движения, той самой, которую сегодня, как правило, стремятся завуалировать, старательно и ловко.
М.О. Меньшиков образца 1900 года был абсолютно прав.
«Подражатель всегда жертва своему образцу».
И Россия в 1917 году не захотела быть жертвой Запада.
Ах, если бы белые были хотя бы подражателями!
Это еще полбеды.
Но карго культ это уже далеко не подражательство.
Это просто беда…