Кадры решают все
В России военные традиционно сторонились политики. Однако кадровое офицерство было изрядно выбито в годы германской войны, и на смену выбывшим пришла интеллигенция в погонах. Эти, как правило, были кем-то: октябристами, кадетами, эсерами…
Офицерский корпус разделился уже весной 1917 года. Верхушка армии сыграла не последнюю роль в заговоре либералов, отступив от традиции. Определенная группа высших офицеров, полностью парализовала силы, способные помешать перевороту. Успех февральского переворота это во многом заслуга военных, генералов: Алексеева, Рузского, Корнилова и др. Это уже потом все забурлило. Генералы полагали, что «массовкой» все и кончится, не понимая, что выпустили на свободу «расплавленную стихию».
Россия фактически перестала быть субьектом истории, она стала объектом, «едой» для других цивилизаций. Россия как бильярдный шар уверенно катилась в англосаксонскую лузу. И, казалось, что помешать этому, поломать эту обреченность не может ни что.
Военные-февралисты первым делом провели в армии чистку. И, зная общие исторические закономерности, можно со всей определенностью утверждать, что вычищать пытались, скорее всего, лучших. Приход либералов это всегда победа некомпетентности (что в 1917-м, что в 1991-м).
В РИ в 1917 году было 240 командиров дивизий и 68 командиров корпусов. Корнилов и Деникин в основном командовали корпусами. Но Корнилов - очень короткий срок. А Деникин командовал корпусом на второстепенном Румынском фронте. Летом 1917 года Корнилов стал Главковерхом, а Деникин - Начштаба Ставки Главковерха. Это был поистине революционный взлет. (В.В. Кожинов. «Россия. Век ХХ»).
При этом по воспоминаниям Деникина в результате чистки из армии были уволены до полутораста высших офицеров (генералов). То есть примерно половина! Понятно, что увольняли «консерваторов», тех, кто не разделял «либеральных ценностей», тех, кто считался неблагонадежным именно в этом смысле.
Итак, уволили почти половину.
Но вот что удивительно, офицеры Генерального штаба в Гражданскую разделились почти поровну: 54% у белых и 46% у красных.
Совпадение?
Не думаю…
При этом разделилось все офицерство, а не только генералитет (57% - у белых, 43% -у красных).
Вторая группа, противостоявшая февралистам, была весьма разношерстной (как, впрочем, и первая), но ее представителей в целом должно было отличать понимание всей глубины произошедшей катастрофы. Они изначально не разделяли оптимизма февралистов. Потеря страной субъектности - вот, что волновало их прежде всего. Эту группу офицеров правильнее было бы назвать аполитичной или беспартийной. Partie (part) - часть. В эпоху, когда общество разбивается на партии и фракции, беспартийные - это люди, которые сумели сохранить целостность национального мироощущения. Учитывая, что аполитичность - традиционное свойство русских военных, назовем эту группу «традиционалистами».
Здесь нужно сразу сказать, что резкой грани между этими двумя группами офицеров не было, в том смысле, что какая-то часть офицеров по своим взглядам пребывала в пограничном состоянии, и в результате вихреобразного, смутного характера событий оказалась в положении «свой среди чужих, чужой среди своих». Эта шизофрения довольно явственно отражена в булгаковской «Белой гвардии», в пьесе она представлена уже явно (в силу особенностей жанра).
Вот хрестоматийная сцена. Формируется дивизион. Либеральный, студенческий. Даже социалистический (!). Кадровый офицер, совершенно аполитичный, полковник Малышев (вынужденный косить под либерала) предупреждает об этом Турбина.
- Я, - вдруг бухнул Турбин, дернув щекой, - к сожалению, не социалист, а… монархист. И даже, должен сказать, не могу выносить самого слова «социалист». А из всех социалистов больше всех ненавижу Александра Федоровича Керенского.
Жаль, жаль, говорит Малышев, но по лицу его видно, что он доволен ответом. Однако почему Турбин больше всех ненавидит Керенского, почему не большевиков? Последние-то уж куда «социалистичней»! Да потому, что не в «социализме» здесь дело. Турбин ненавидит либералов. Причем и Турбин,и Мышлаевский до такой степени ненавидят их, что, пожалуй, даже с большевиками готовы стакнуться. А «монархизм» Турбина и его окружения это всего лишь форма демонстративного неприятия либерализма.
И при этом все они уже стали заложниками либеральной некомпетентности.
- В чем дело, скажите, ради Бога?..
- Дело? - иронически весело переспросил Малышев, - дело в том, что Петлюра в городе… Город взят… Штабы предали нас…
- …а там, в музее, в музее…
Малышев потемнел.
- Не касается, - злобно ответил он, - Я только что был там, кричал, предупреждал, просил разбежаться. Больше сделать ничего не могу-с. Своих я всех спас. На убой не послал! На позор не послал! - Малышев вдруг начал выкрикивать истерически, очевидно что-то нагорело в нем и лопнуло, и больше себя он сдерживать не мог. - Ну, генералы! - Он сжал кулаки и стал грозить кому-то. Лицо его побагровело.
А полувзвод брошенных штабами на каком-то полустанке юнкеров был вырублен петлюровцами в мгновение ока.
Последними словами командира были:
- Штабная сволочь. Отлично понимаю большевиков.
Кстати, офицеры из киевского «Музея» были вывезены в Германию, и часть их была переправлена в Северную область. Там же в штабе оказался и генерал Квинцинский, которого эти офицеры обвиняли в предательстве защитников Киева. «Вот увидите. Он нас и здесь предаст», - говорили они.
Да, все произошло очень похоже. Но дело не Квинцинском. Дело, вообще, в кадрах.
В момент эвакуации, когда офицеры-фронтовики добрались до Архангельска, последний ледокол, набитый штабными и состоятельными штатскими, уже отчалил от пристани. И по уходившему ледоколу палили как вышедшие из подполья большевики, так и офицеры-фронтовики. «Штабная сволочь».
Генерал-лейтенант Я.А. Слащев-Крымский (персонаж вполне реальный, хотя и имеет своего литературного двойника) в апреле 1920 года под грифом «Совершенно секретно резал правду-матку генералу П.Н. Врангелю:
«Сейчас в Вашем штабе остались лица Керенского направления… к этому присоединяются карьеризм и переменчивость взглядов некоторых старших начальников».
Там же Слащев указал на князя В.А. Оболенского (нет, нет, не корнета, а члена «Верховного Совета» той самой ложи, которая и курировала февральский переворот).
Через полтора года генерал Слащев подаст прошение о зачислении его в Красную армию и уедет в РСФСР. До него еще в процессе войны из Белой армии в Красную армию перешли 14390 офицеров, каждый седьмой. И если их на это «хватило», то, значит, они «накушались».
«Лица Керенского направления» как раз и стояли у истоков белого движения. Правда, не слишком явно. Как правило, в закулисье, а потому неискушенное в интригах русское офицерство этого часто не замечало.
А вот более проницательные «традиционалисты» не приняли Белого движения именно в силу его либерального, западнического характера.
Думается не случайно генерал П. Краснов, казачий корпус которого предназначался для подавления возможного большевистского выступления, осенью 1917 года столкнулся с саботажем.
Нет, не «рабочих и крестьян» и даже не полковых комитетов. Он столкнулся с саботажем генералитета. И это вовсе не было проявлением халатности или нераспорядительности. По приказам Главнокомандующего Северным фронтом («Главкосева») Черемисова и подчиненных ему лиц корпус Краснова растащили по сотням и батареям так, что в решающий момент у него не оказалось и полноценного батальона. Он попробовал протестовать.
- Кому Вы это пишете? - сказал мне исполняющий должность начальника штаба, полковник С.П. Попов.
- Как кому? По команде. Главнокомандующему Северным фронтом…
- Да разве Вы не знаете, что Черемисов заодно с большевиками …
- Но что же делать, Сергей Петрович. Выходит, что все начальство передалось большевикам. Тогда проще - устранить Временное правительство и передать власть большевикам мирно…
Архив Русской революции (далее - АРР). Т. 1, с. 143.
Краснов, обеспокоенный ситуацией, приехал к Главкосеву, и обнаружил, что Главкосеву было не до него. Генерал от инфантерии председательствовал в окружении солдат и рабочих и давал указания.
Наконец, Черемисов вышел к Краснову.
- Временное правительство в опасности, - говорил я, - а мы присягали Временному правительству и наш долг…
Черемисов посмотрел на меня.
- Временного правительства нет, - устало, но настойчиво, как будто, убеждая меня, сказал он.
- Как нет? - воскликнул я…
Черемисов с сожалением посмотрел на меня…
Ну, достал ты своей простотой, чувак! Сказали же тебе: нет Временного правительства, и никогда не было. А послам стран Антанты и представителям «Великого Востока» оно просто привиделось.
Складывается впечатление, что если весной 1917 года одна группа военных, парализовала работу действующей власти, и обеспечила переворот, то осенью другая группа военных из «недочищенных» парализовала остатки либеральной власти и помогла осуществить контрпереворот.
В данном случае речь идет не об «измах», а только об одной проекции глобального события на ось геополитики и армейского строительства. Речь идет о том, как могли видеть происходившее русские офицеры-традиционалисты.
Конечно, никаких иллюзий относительно большевиков у русских офицеров не было. Но в жизни очень часто приходится выбирать из двух зол меньшее. Офицеры прекрасно видели, что большевики буквально опьянены идеей «Мировой революции».
Но они, видимо, рассудили так: пьяный проспится, дурак - никогда.
Возможно, здесь даже не было никакого формального заговора, а просто каждый на своем месте действовал, исходя из решительного неприятия либералов, победа которых определенно означала потерю Россией субъектности. Ибо в стремительно разваливающейся стране англосаксы и французы фактически становились полными хозяевами. Они открывали ногою двери в любые кабинеты. Любопытно, что сразу после Октября все двери перед «союзниками» решительно захлопнулись. Конечно, у большевиков оставались «ниточки» контактов со всеми (например, у Троцкого кое с кем остались и «веревочки»). Но это уже были линии связи субъекта с другими субъектами. Вообще, большевики пытались пройти между полюсами великих держав по линиям с минимальным влиянием этих полюсов на страну, они играли на противоречиях между ними.
Либералы же стремились именно припасть к одному из полюсов силы.
«В политических кругах раздавались тогда рассуждения об ориентациях, т. е. на чью помощь надо России базироваться (Антанты или Германии) для восстановления государственности в стране, ибо ясно уже тогда стало, что русским внутренним силам с этим справиться нет возможности».
Записки белогвардейца. АРР. Т.10, с. 68.
Но если «русским внутренним силам» с восстановлением государственности не справиться, то возникает закономерный вопрос: являются ли указанные «силы» русскими?
Что же это за «национальная элита» такая, странная…
«Одним из факторов в жизни антибольшевистского движения была ставка этого последнего на союзников.
Еще в сентябре 1917 года, на фронте, я слышал разговоры:
«Вот бы дивизию французских солдат».
В дни борьбы за Учредительное собрание об этом опять говорили.
Мне пришлось на Украине пережить приход германцев; - быть позже на Волге, в Самаре и Уфе, видеть настроение в Сибири в дни Директории и Колчака, быть на Северном фронте, …и всегда и всюду тот же вопрос стоял для меня, - это вера широких слоев русской интеллигенции… в союзников.
Так было и на Самарском фронте, когда говорилось и утверждалось, начиная с верхов и кончая солдатской массой, что «чехи не выдадут, чехи справятся…»
И казалось чудовищным и странным это перенесение центра борьбы с себя на «союзника-чеха».
С этим же явлением мне пришлось столкнуться и в Сибири, когда делегации одна за другой посылались в Европу просить помощи.
Подобно гипнозу царила мысль, что без союзников не справиться, не победить.
И само собою разумеется, такая психология самонедоверия не могла не действовать на армию и на массы.
… И чем глубже пытаешься анализировать ее, все больше и больше убеждаешься в том, что коренится она в свойствах и характере нашего интеллигента-обывателя, что порождена она фатализмом и пассивностью, свойственной его натуре…»
АРР. Т 9, с. 8-9
Атаман Краснов, который сам ориентировался не на Антанту, а на Германию, именно поэтому резал правду-матку об армии деникинской. При этом сам Краснов без всяких на то оснований утверждал, что у него самого была
«…ориентация Русская - так понятная простому народу и так непонятная Русской интеллигенции, которая привыкла всегда кланяться какому-нибудь иностранному кумиру и никак не могла понять, что единственный кумир, которому стоит кланяться - это Родина.
Добровольческая армия, как армия не народная, а интеллигентская, офицерская, не избежала этого и рядом со знаменем «единой и неделимой» воздвигла алтарь непоколебимой верности союзникам, во что бы то ни стало. Эта верность союзникам погубила императора Николая II, она же погубила и Деникина с его Добровольческой армией». АРР. Т.5, с. 221.
Великий князь Александр Михайлович (Романов) позднее писал:
«”По видимому, «союзники» собираются превратить Россию в британскую колонию”, - писал Троцкий в одной из своих прокламаций к Красной армии. И разве на этот раз он не был прав? <…>
Вершители европейских судеб, по-видимому, восхищались собственной изобретательностью; они надеялись одним ударом убить и большевиков и возможность возрождения сильной России. Положение вождей Белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что они не понимают интриг «союзников», они призывали… к священной борьбе против Советов, с другой стороны - на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи…»
Ничего удивительного. У большевиков был интеграционный проект в мировом масштабе. Все «империалистические державы» (и, прежде всего, Великобритания) были для них врагами.
Шульгин в 1920-м об этом, наконец-то, догадался.
«…Им, Красным, только кажется, что они сражаются во славу «Интернационала»... На самом же деле, хотя и бессознательно, они льют кровь только для того, чтобы восстановить «Богохранимую Державу Российскую»... Они своими красными армиями (сделанными по-«белому») движутся во все стороны только до тех пор, пока не дойдут до твердых пределов, где начинается крепкое сопротивление других государственных организмов... Это и будут естественные границы Будущей России... Интернационал «смоется», а границы останутся...»
Но ведь, наверняка, многие офицеры поняли это намного раньше.
Существует мнение, что Запад не помогал белым «как следует», ибо боялся, что в результате их победы возникнет «сильная Россия». Эту точку зрения выражает, например, Н.Стариков.
Дело в том, что помочь белым так, чтобы они победили, было попросту невозможно. Первыми это поняли англичане. Летом 1919 года они ушли с Севера. Англичане прекрасно видели, что из русских «антибольшевистских сил» основатели какой-либо государственности (хотя бы и марионеточной) - как из дерьма пуля.
«Мы не понимаем русских. Скоро год, как мы на Севере России… Нас позвали. Мы хотели помочь Вашей борьбе против большевиков… И, однако, что же мы видим? Русские не хотят сражаться. Всюду на позициях стоим мы, а те, что есть, бунтуются, организовывают восстания, и мы же должны эти восстания подавлять. Это бесполезная затея…»
АРР. Т 9, с. 12
Из интервью командующего британскими силами на Севере России Айронсайда.
«Скоро год как мы здесь, а русской армии, как боевой единицы, еще не существует. Те несколько полков, что созданы при нашей помощи решительно никуда не годятся. Офицеры держат себя не достаточно корректно, а солдаты-большевики устраивают бунты…
Эти бунты в полках, а особенно настроение населения г. Архангельска и деревень, убедили меня, что большинство сочувствует большевикам».
АРР, Т 9, с. 15
А что же «антибольшевистские силы»?
«Пока англичане были в Области, общий голос - была ругань против англичан. Казалось, все беды и неурядицы в Области порождены ими. И вот уход английских войск решен… И все считают истиной непреложной, что без англичан Область существовать не может, что непременно придут большевики».
АРР. Т 9, с. 31
Иными словами, во всем плохом виноваты англичане, но без них мы, вообще, ничто…
«Знали все, что союзники поставлены в необходимость уйти с Севера…
И, однако, - когда факт стал очевидным, и Северная Область встала перед необходимостью быть активной и самостоятельной в борьбе за свою независимость, раздался неистовый вопль, обращенный к союзникам, вопль о том, чтобы они не уходили. Телеграммы, послания, петиции, делегации…»
АРР. Т 9, с. 9
А на Юге России Деникин и Краснов постоянно взывают к «союзникам»: «пришлите, наконец, ваши корпуса и батальоны», не понимая, что именно отсутствие этих батальонов и поддерживает высокую активность Добровольческой армии.
Ведь офицеры на Юге и на Севере были одними и теми же.
А кадры решают все.
Деникин и Краснов чувствовали, что сами по себе они против большевиков не выстоят, а потому и хватались за фалды «союзников».
Но, ни Деникин, ни Краснов не хотели понимать, что присылка «союзных ратей» сразу же убьет активность белых, стремительно приблизив их поражение.
Получался замкнутый круг.
«Где обещанные «союзные рати»? Как вы могли выступить против большевиков, когда вы бессильны?», - вопрошал на Юге булгаковский генерал Хлудов генерала Врангеля.
«Где обещанные неисчислимые «белые рати», готовые бороться с большевизмом?» - гневно вопрошали «союзники» своих русских коллег на Севере.
Где, где…
В Караганде…
В конечном итоге русские «традиционалисты», представители образованных классов, в данном случае - офицеры, все же составили симбиоз с революционно настроенными народными массами, решительно отторгавшими на тот момент традицию. Симбиоз этот был очень сложным и противоречивым, он требовал от «традиционалистов» жертвенного служения, причем жертвенного в прямом смысле этого слова. Примечательно, что большевики оказались здесь, скорее, мостом между разорванными сословиями, хотя и сами во многом были ярыми носителями идеологии национального нигилизма. В истории очень многое происходит вопреки исходным намерениям тех или иных сил. Силы, которые становятся «орудиями исторической неизбежности», в реальном масштабе времени, как правило, не до конца понимают истинный смысл совершающихся событий. В силу этого даже их вожди могут подчас нести полную околесицу, не говоря уже о том, что переводить с марксистского на русский - занятие неблагодарное.
В треугольнике: русские офицеры - большевики - красноармейские массы, взаимоотношения были весьма сложными. В культовом фильме «Офицеры» (фильме, безусловно, замечательном) есть сцена, где кадровый офицер внушает молодому главному герою, что «есть такая профессия Родину защищать». Конечно, фильм попросту не мог отразить всей драматичности происходившего, и сложнейшая ситуация в нем отображена слишком упрощенно.
На самом деле был еще комиссар. И разговоры «по душам» были его функцией. На тот момент для комиссара (да и для самого молодого командира) родословная военспеца, потомственного военного, чьи предки защищали дореволюционную Россию, была компрометирующим его фактором. И сам военспец не стал бы лишний раз вспоминать об этом. На тот момент защите подлежала именно Мировая революция, начавшаяся в октябре 1917 года, а РСФСР (СССР) исключительно как ее оплот.
Однако указанный симбиоз все же позволил стране выжить. Правда, следует уточнить, что «симбиоз» порой напоминал «ксению». Офицеры отнюдь не спешили цельность своего беспартийного национального мироощущения обменивать на партбилет. Среди них членов партии большевиков насчитывались буквально единицы. (В.В.Кожинов. «Россия. Век ХХ). Парадоксально. Если белые были правее большевиков, то офицеры, пошедшие с большевиками, были в массе своей «правее» своих «прогрессивных» сослуживцев, составивших костяк белого движения.
При этом у «прогрессивных» белых в России совсем не оказалось под ногами почвы, и они провалились на Запад.
Россия отвергла чуждое…
P.S.
Социально-психологические основы симбиоза русских «традиционалистов» и большевиков - это отдельный сложный вопрос. Суррогаты объяснений типа: «перешли на сторону народа», «поняли большевистскую правду», тем более, «за паек продались», - здесь не годятся.
Этот вопрос тесно связан с другим вопросом: каким образом возник уникальный в истории лево-консервативный проект - СССР.
Лево-консервативный…
Для Запада почти оксюморон.
Но не для России.
Офицерский корпус разделился уже весной 1917 года. Верхушка армии сыграла не последнюю роль в заговоре либералов, отступив от традиции. Определенная группа высших офицеров, полностью парализовала силы, способные помешать перевороту. Успех февральского переворота это во многом заслуга военных, генералов: Алексеева, Рузского, Корнилова и др. Это уже потом все забурлило. Генералы полагали, что «массовкой» все и кончится, не понимая, что выпустили на свободу «расплавленную стихию».
Россия фактически перестала быть субьектом истории, она стала объектом, «едой» для других цивилизаций. Россия как бильярдный шар уверенно катилась в англосаксонскую лузу. И, казалось, что помешать этому, поломать эту обреченность не может ни что.
Военные-февралисты первым делом провели в армии чистку. И, зная общие исторические закономерности, можно со всей определенностью утверждать, что вычищать пытались, скорее всего, лучших. Приход либералов это всегда победа некомпетентности (что в 1917-м, что в 1991-м).
В РИ в 1917 году было 240 командиров дивизий и 68 командиров корпусов. Корнилов и Деникин в основном командовали корпусами. Но Корнилов - очень короткий срок. А Деникин командовал корпусом на второстепенном Румынском фронте. Летом 1917 года Корнилов стал Главковерхом, а Деникин - Начштаба Ставки Главковерха. Это был поистине революционный взлет. (В.В. Кожинов. «Россия. Век ХХ»).
При этом по воспоминаниям Деникина в результате чистки из армии были уволены до полутораста высших офицеров (генералов). То есть примерно половина! Понятно, что увольняли «консерваторов», тех, кто не разделял «либеральных ценностей», тех, кто считался неблагонадежным именно в этом смысле.
Итак, уволили почти половину.
Но вот что удивительно, офицеры Генерального штаба в Гражданскую разделились почти поровну: 54% у белых и 46% у красных.
Совпадение?
Не думаю…
При этом разделилось все офицерство, а не только генералитет (57% - у белых, 43% -у красных).
Вторая группа, противостоявшая февралистам, была весьма разношерстной (как, впрочем, и первая), но ее представителей в целом должно было отличать понимание всей глубины произошедшей катастрофы. Они изначально не разделяли оптимизма февралистов. Потеря страной субъектности - вот, что волновало их прежде всего. Эту группу офицеров правильнее было бы назвать аполитичной или беспартийной. Partie (part) - часть. В эпоху, когда общество разбивается на партии и фракции, беспартийные - это люди, которые сумели сохранить целостность национального мироощущения. Учитывая, что аполитичность - традиционное свойство русских военных, назовем эту группу «традиционалистами».
Здесь нужно сразу сказать, что резкой грани между этими двумя группами офицеров не было, в том смысле, что какая-то часть офицеров по своим взглядам пребывала в пограничном состоянии, и в результате вихреобразного, смутного характера событий оказалась в положении «свой среди чужих, чужой среди своих». Эта шизофрения довольно явственно отражена в булгаковской «Белой гвардии», в пьесе она представлена уже явно (в силу особенностей жанра).
Вот хрестоматийная сцена. Формируется дивизион. Либеральный, студенческий. Даже социалистический (!). Кадровый офицер, совершенно аполитичный, полковник Малышев (вынужденный косить под либерала) предупреждает об этом Турбина.
- Я, - вдруг бухнул Турбин, дернув щекой, - к сожалению, не социалист, а… монархист. И даже, должен сказать, не могу выносить самого слова «социалист». А из всех социалистов больше всех ненавижу Александра Федоровича Керенского.
Жаль, жаль, говорит Малышев, но по лицу его видно, что он доволен ответом. Однако почему Турбин больше всех ненавидит Керенского, почему не большевиков? Последние-то уж куда «социалистичней»! Да потому, что не в «социализме» здесь дело. Турбин ненавидит либералов. Причем и Турбин,и Мышлаевский до такой степени ненавидят их, что, пожалуй, даже с большевиками готовы стакнуться. А «монархизм» Турбина и его окружения это всего лишь форма демонстративного неприятия либерализма.
И при этом все они уже стали заложниками либеральной некомпетентности.
- В чем дело, скажите, ради Бога?..
- Дело? - иронически весело переспросил Малышев, - дело в том, что Петлюра в городе… Город взят… Штабы предали нас…
- …а там, в музее, в музее…
Малышев потемнел.
- Не касается, - злобно ответил он, - Я только что был там, кричал, предупреждал, просил разбежаться. Больше сделать ничего не могу-с. Своих я всех спас. На убой не послал! На позор не послал! - Малышев вдруг начал выкрикивать истерически, очевидно что-то нагорело в нем и лопнуло, и больше себя он сдерживать не мог. - Ну, генералы! - Он сжал кулаки и стал грозить кому-то. Лицо его побагровело.
А полувзвод брошенных штабами на каком-то полустанке юнкеров был вырублен петлюровцами в мгновение ока.
Последними словами командира были:
- Штабная сволочь. Отлично понимаю большевиков.
Кстати, офицеры из киевского «Музея» были вывезены в Германию, и часть их была переправлена в Северную область. Там же в штабе оказался и генерал Квинцинский, которого эти офицеры обвиняли в предательстве защитников Киева. «Вот увидите. Он нас и здесь предаст», - говорили они.
Да, все произошло очень похоже. Но дело не Квинцинском. Дело, вообще, в кадрах.
В момент эвакуации, когда офицеры-фронтовики добрались до Архангельска, последний ледокол, набитый штабными и состоятельными штатскими, уже отчалил от пристани. И по уходившему ледоколу палили как вышедшие из подполья большевики, так и офицеры-фронтовики. «Штабная сволочь».
Генерал-лейтенант Я.А. Слащев-Крымский (персонаж вполне реальный, хотя и имеет своего литературного двойника) в апреле 1920 года под грифом «Совершенно секретно резал правду-матку генералу П.Н. Врангелю:
«Сейчас в Вашем штабе остались лица Керенского направления… к этому присоединяются карьеризм и переменчивость взглядов некоторых старших начальников».
Там же Слащев указал на князя В.А. Оболенского (нет, нет, не корнета, а члена «Верховного Совета» той самой ложи, которая и курировала февральский переворот).
Через полтора года генерал Слащев подаст прошение о зачислении его в Красную армию и уедет в РСФСР. До него еще в процессе войны из Белой армии в Красную армию перешли 14390 офицеров, каждый седьмой. И если их на это «хватило», то, значит, они «накушались».
«Лица Керенского направления» как раз и стояли у истоков белого движения. Правда, не слишком явно. Как правило, в закулисье, а потому неискушенное в интригах русское офицерство этого часто не замечало.
А вот более проницательные «традиционалисты» не приняли Белого движения именно в силу его либерального, западнического характера.
Думается не случайно генерал П. Краснов, казачий корпус которого предназначался для подавления возможного большевистского выступления, осенью 1917 года столкнулся с саботажем.
Нет, не «рабочих и крестьян» и даже не полковых комитетов. Он столкнулся с саботажем генералитета. И это вовсе не было проявлением халатности или нераспорядительности. По приказам Главнокомандующего Северным фронтом («Главкосева») Черемисова и подчиненных ему лиц корпус Краснова растащили по сотням и батареям так, что в решающий момент у него не оказалось и полноценного батальона. Он попробовал протестовать.
- Кому Вы это пишете? - сказал мне исполняющий должность начальника штаба, полковник С.П. Попов.
- Как кому? По команде. Главнокомандующему Северным фронтом…
- Да разве Вы не знаете, что Черемисов заодно с большевиками …
- Но что же делать, Сергей Петрович. Выходит, что все начальство передалось большевикам. Тогда проще - устранить Временное правительство и передать власть большевикам мирно…
Архив Русской революции (далее - АРР). Т. 1, с. 143.
Краснов, обеспокоенный ситуацией, приехал к Главкосеву, и обнаружил, что Главкосеву было не до него. Генерал от инфантерии председательствовал в окружении солдат и рабочих и давал указания.
Наконец, Черемисов вышел к Краснову.
- Временное правительство в опасности, - говорил я, - а мы присягали Временному правительству и наш долг…
Черемисов посмотрел на меня.
- Временного правительства нет, - устало, но настойчиво, как будто, убеждая меня, сказал он.
- Как нет? - воскликнул я…
Черемисов с сожалением посмотрел на меня…
Ну, достал ты своей простотой, чувак! Сказали же тебе: нет Временного правительства, и никогда не было. А послам стран Антанты и представителям «Великого Востока» оно просто привиделось.
Складывается впечатление, что если весной 1917 года одна группа военных, парализовала работу действующей власти, и обеспечила переворот, то осенью другая группа военных из «недочищенных» парализовала остатки либеральной власти и помогла осуществить контрпереворот.
В данном случае речь идет не об «измах», а только об одной проекции глобального события на ось геополитики и армейского строительства. Речь идет о том, как могли видеть происходившее русские офицеры-традиционалисты.
Конечно, никаких иллюзий относительно большевиков у русских офицеров не было. Но в жизни очень часто приходится выбирать из двух зол меньшее. Офицеры прекрасно видели, что большевики буквально опьянены идеей «Мировой революции».
Но они, видимо, рассудили так: пьяный проспится, дурак - никогда.
Возможно, здесь даже не было никакого формального заговора, а просто каждый на своем месте действовал, исходя из решительного неприятия либералов, победа которых определенно означала потерю Россией субъектности. Ибо в стремительно разваливающейся стране англосаксы и французы фактически становились полными хозяевами. Они открывали ногою двери в любые кабинеты. Любопытно, что сразу после Октября все двери перед «союзниками» решительно захлопнулись. Конечно, у большевиков оставались «ниточки» контактов со всеми (например, у Троцкого кое с кем остались и «веревочки»). Но это уже были линии связи субъекта с другими субъектами. Вообще, большевики пытались пройти между полюсами великих держав по линиям с минимальным влиянием этих полюсов на страну, они играли на противоречиях между ними.
Либералы же стремились именно припасть к одному из полюсов силы.
«В политических кругах раздавались тогда рассуждения об ориентациях, т. е. на чью помощь надо России базироваться (Антанты или Германии) для восстановления государственности в стране, ибо ясно уже тогда стало, что русским внутренним силам с этим справиться нет возможности».
Записки белогвардейца. АРР. Т.10, с. 68.
Но если «русским внутренним силам» с восстановлением государственности не справиться, то возникает закономерный вопрос: являются ли указанные «силы» русскими?
Что же это за «национальная элита» такая, странная…
«Одним из факторов в жизни антибольшевистского движения была ставка этого последнего на союзников.
Еще в сентябре 1917 года, на фронте, я слышал разговоры:
«Вот бы дивизию французских солдат».
В дни борьбы за Учредительное собрание об этом опять говорили.
Мне пришлось на Украине пережить приход германцев; - быть позже на Волге, в Самаре и Уфе, видеть настроение в Сибири в дни Директории и Колчака, быть на Северном фронте, …и всегда и всюду тот же вопрос стоял для меня, - это вера широких слоев русской интеллигенции… в союзников.
Так было и на Самарском фронте, когда говорилось и утверждалось, начиная с верхов и кончая солдатской массой, что «чехи не выдадут, чехи справятся…»
И казалось чудовищным и странным это перенесение центра борьбы с себя на «союзника-чеха».
С этим же явлением мне пришлось столкнуться и в Сибири, когда делегации одна за другой посылались в Европу просить помощи.
Подобно гипнозу царила мысль, что без союзников не справиться, не победить.
И само собою разумеется, такая психология самонедоверия не могла не действовать на армию и на массы.
… И чем глубже пытаешься анализировать ее, все больше и больше убеждаешься в том, что коренится она в свойствах и характере нашего интеллигента-обывателя, что порождена она фатализмом и пассивностью, свойственной его натуре…»
АРР. Т 9, с. 8-9
Атаман Краснов, который сам ориентировался не на Антанту, а на Германию, именно поэтому резал правду-матку об армии деникинской. При этом сам Краснов без всяких на то оснований утверждал, что у него самого была
«…ориентация Русская - так понятная простому народу и так непонятная Русской интеллигенции, которая привыкла всегда кланяться какому-нибудь иностранному кумиру и никак не могла понять, что единственный кумир, которому стоит кланяться - это Родина.
Добровольческая армия, как армия не народная, а интеллигентская, офицерская, не избежала этого и рядом со знаменем «единой и неделимой» воздвигла алтарь непоколебимой верности союзникам, во что бы то ни стало. Эта верность союзникам погубила императора Николая II, она же погубила и Деникина с его Добровольческой армией». АРР. Т.5, с. 221.
Великий князь Александр Михайлович (Романов) позднее писал:
«”По видимому, «союзники» собираются превратить Россию в британскую колонию”, - писал Троцкий в одной из своих прокламаций к Красной армии. И разве на этот раз он не был прав? <…>
Вершители европейских судеб, по-видимому, восхищались собственной изобретательностью; они надеялись одним ударом убить и большевиков и возможность возрождения сильной России. Положение вождей Белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что они не понимают интриг «союзников», они призывали… к священной борьбе против Советов, с другой стороны - на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи…»
Ничего удивительного. У большевиков был интеграционный проект в мировом масштабе. Все «империалистические державы» (и, прежде всего, Великобритания) были для них врагами.
Шульгин в 1920-м об этом, наконец-то, догадался.
«…Им, Красным, только кажется, что они сражаются во славу «Интернационала»... На самом же деле, хотя и бессознательно, они льют кровь только для того, чтобы восстановить «Богохранимую Державу Российскую»... Они своими красными армиями (сделанными по-«белому») движутся во все стороны только до тех пор, пока не дойдут до твердых пределов, где начинается крепкое сопротивление других государственных организмов... Это и будут естественные границы Будущей России... Интернационал «смоется», а границы останутся...»
Но ведь, наверняка, многие офицеры поняли это намного раньше.
Существует мнение, что Запад не помогал белым «как следует», ибо боялся, что в результате их победы возникнет «сильная Россия». Эту точку зрения выражает, например, Н.Стариков.
Дело в том, что помочь белым так, чтобы они победили, было попросту невозможно. Первыми это поняли англичане. Летом 1919 года они ушли с Севера. Англичане прекрасно видели, что из русских «антибольшевистских сил» основатели какой-либо государственности (хотя бы и марионеточной) - как из дерьма пуля.
«Мы не понимаем русских. Скоро год, как мы на Севере России… Нас позвали. Мы хотели помочь Вашей борьбе против большевиков… И, однако, что же мы видим? Русские не хотят сражаться. Всюду на позициях стоим мы, а те, что есть, бунтуются, организовывают восстания, и мы же должны эти восстания подавлять. Это бесполезная затея…»
АРР. Т 9, с. 12
Из интервью командующего британскими силами на Севере России Айронсайда.
«Скоро год как мы здесь, а русской армии, как боевой единицы, еще не существует. Те несколько полков, что созданы при нашей помощи решительно никуда не годятся. Офицеры держат себя не достаточно корректно, а солдаты-большевики устраивают бунты…
Эти бунты в полках, а особенно настроение населения г. Архангельска и деревень, убедили меня, что большинство сочувствует большевикам».
АРР, Т 9, с. 15
А что же «антибольшевистские силы»?
«Пока англичане были в Области, общий голос - была ругань против англичан. Казалось, все беды и неурядицы в Области порождены ими. И вот уход английских войск решен… И все считают истиной непреложной, что без англичан Область существовать не может, что непременно придут большевики».
АРР. Т 9, с. 31
Иными словами, во всем плохом виноваты англичане, но без них мы, вообще, ничто…
«Знали все, что союзники поставлены в необходимость уйти с Севера…
И, однако, - когда факт стал очевидным, и Северная Область встала перед необходимостью быть активной и самостоятельной в борьбе за свою независимость, раздался неистовый вопль, обращенный к союзникам, вопль о том, чтобы они не уходили. Телеграммы, послания, петиции, делегации…»
АРР. Т 9, с. 9
А на Юге России Деникин и Краснов постоянно взывают к «союзникам»: «пришлите, наконец, ваши корпуса и батальоны», не понимая, что именно отсутствие этих батальонов и поддерживает высокую активность Добровольческой армии.
Ведь офицеры на Юге и на Севере были одними и теми же.
А кадры решают все.
Деникин и Краснов чувствовали, что сами по себе они против большевиков не выстоят, а потому и хватались за фалды «союзников».
Но, ни Деникин, ни Краснов не хотели понимать, что присылка «союзных ратей» сразу же убьет активность белых, стремительно приблизив их поражение.
Получался замкнутый круг.
«Где обещанные «союзные рати»? Как вы могли выступить против большевиков, когда вы бессильны?», - вопрошал на Юге булгаковский генерал Хлудов генерала Врангеля.
«Где обещанные неисчислимые «белые рати», готовые бороться с большевизмом?» - гневно вопрошали «союзники» своих русских коллег на Севере.
Где, где…
В Караганде…
В конечном итоге русские «традиционалисты», представители образованных классов, в данном случае - офицеры, все же составили симбиоз с революционно настроенными народными массами, решительно отторгавшими на тот момент традицию. Симбиоз этот был очень сложным и противоречивым, он требовал от «традиционалистов» жертвенного служения, причем жертвенного в прямом смысле этого слова. Примечательно, что большевики оказались здесь, скорее, мостом между разорванными сословиями, хотя и сами во многом были ярыми носителями идеологии национального нигилизма. В истории очень многое происходит вопреки исходным намерениям тех или иных сил. Силы, которые становятся «орудиями исторической неизбежности», в реальном масштабе времени, как правило, не до конца понимают истинный смысл совершающихся событий. В силу этого даже их вожди могут подчас нести полную околесицу, не говоря уже о том, что переводить с марксистского на русский - занятие неблагодарное.
В треугольнике: русские офицеры - большевики - красноармейские массы, взаимоотношения были весьма сложными. В культовом фильме «Офицеры» (фильме, безусловно, замечательном) есть сцена, где кадровый офицер внушает молодому главному герою, что «есть такая профессия Родину защищать». Конечно, фильм попросту не мог отразить всей драматичности происходившего, и сложнейшая ситуация в нем отображена слишком упрощенно.
На самом деле был еще комиссар. И разговоры «по душам» были его функцией. На тот момент для комиссара (да и для самого молодого командира) родословная военспеца, потомственного военного, чьи предки защищали дореволюционную Россию, была компрометирующим его фактором. И сам военспец не стал бы лишний раз вспоминать об этом. На тот момент защите подлежала именно Мировая революция, начавшаяся в октябре 1917 года, а РСФСР (СССР) исключительно как ее оплот.
Однако указанный симбиоз все же позволил стране выжить. Правда, следует уточнить, что «симбиоз» порой напоминал «ксению». Офицеры отнюдь не спешили цельность своего беспартийного национального мироощущения обменивать на партбилет. Среди них членов партии большевиков насчитывались буквально единицы. (В.В.Кожинов. «Россия. Век ХХ). Парадоксально. Если белые были правее большевиков, то офицеры, пошедшие с большевиками, были в массе своей «правее» своих «прогрессивных» сослуживцев, составивших костяк белого движения.
При этом у «прогрессивных» белых в России совсем не оказалось под ногами почвы, и они провалились на Запад.
Россия отвергла чуждое…
P.S.
Социально-психологические основы симбиоза русских «традиционалистов» и большевиков - это отдельный сложный вопрос. Суррогаты объяснений типа: «перешли на сторону народа», «поняли большевистскую правду», тем более, «за паек продались», - здесь не годятся.
Этот вопрос тесно связан с другим вопросом: каким образом возник уникальный в истории лево-консервативный проект - СССР.
Лево-консервативный…
Для Запада почти оксюморон.
Но не для России.