Непобедимая и легендарная. Начало
(В продолжение предыдущего поста).
В начале 1918 года ситуация сложилась патовая. Солдаты ненавидели и презирали офицеров. Убить могли не только за погоны, но и за ниточки от погон, опрометчиво не выдернутые из шинели.
Офицеры боялись солдат. Офицер, который боится «нижних чинов», уже не офицер. А тот, который не боится и прёт на рожон, уже не жилец.
Но ведь создавать новую армию необходимо было из этих же солдат и офицеров. Других-то не было!
Словом, подобно небезызвестному барону - нужно было вытащить себя из болота за волосы.
Чтобы все сохранить, надо все изменить. Бывают ситуации, когда для сохранения традиции, ее необходимо максимально ослабить. Парадокс: разрыв традиции, который погубил императорскую армию, в известной степени облегчал создание армии новой.
Иными словами - наступила «Новая эра». Начинаем все с нуля. Все пишем заново и с чистого листа. Забудьте про смердящее прошлое. Мы родом из Октября. Нет больше «нижних чинов», а есть сознательные бойцы Красной армии. Нет больше офицеров, а есть военные специалисты. Красноармеец и военспец это не то же самое, что нижний чин и офицер. Это совсем, совсем другое.
Большевики вряд ли философствовали на эти темы. Они действовали по обстоятельствам и попросту реализовывали свою «р-р-революционность», которая была сама по себе изначально во многом агрессивна по отношению к традиции, но именно в силу этого они и оказались весьма «к месту».
Между двумя противоположно заряженными полюсами прокладкой-изолятором встал комиссар.
Не искусственным разделителем был комиссар, как это видится подслеповатым «националистам», а изолятором-соединителем, позволявшим противоположно заряженным социальным «полюсам» сотрудничать. Тем не менее, первые месяцы искрило не по-детски. Военспецов убивали частенько, и комиссар не мог этому воспрепятствовать, иногда убивали и комиссара. Порой военспецы перебегали к белым. Нервы не выдерживали. Служить в чуждой для тебя культурной среде, где отрицается многое из того, что для тебя по-прежнему свято, где тебя подстерегает реальная опасность - это очень не просто.
Но к осени 1918 года система наладилась и заработала.
Первые же столкновения с небольшой, но озлобленно-мотивированной офицерской армией Корнилова-Деникина, показали, что нужно строить именно настоящую армию. Изначально армия создавалась из отрядов Красной гвардии, предельно засоренных уголовными, антисоциальными, дегенеративными элементами. О глубине чистки армейских рядов в 1918-м году и о ее методах дает определенное представление, например, сочинение А. Веселого «Россия, кровью умытая».
После того, как тело армии было восстановлено, постепенно с приличным временным лагом начала возвращаться и ее душа - Традиция. На возвращение таких внешних ее атрибутов, как традиционные воинские звания и погоны потребовалось почти четверть века.
Приведу несколько примеров восприятия РККА в начале 1919 года современниками. Это впечатления людей, настроенных предельно антибольшевистски (что особенно ценно).
«После пестрых шаровар петлюровских «добродиев»… по улицам города стройными рядами прошли русские люди, в русских шинелях, с русскими винтовками на плечах, заливисто распевая «Соловья».
А впереди советских рот нормальным пехотным шагом шли наши русские поручики и капитаны, усталые и хмурые». Архив Русской революции. Т12. Стр. 88.
И то же событие - вступление Красной армии в Екатеринослав после изгнания петлюровцев в описании другого наблюдателя.
«По сравнению не только с махновцами, но и с петлюровцами красноармейцы производили необычайно дисциплинированное впечатление. Красноармейское офицерство по виду ничем не отличалось от обычного: оно щеголяло по улицам в изысканных воинских нарядах и каталось на лихачах. Солдаты держались в страхе и повиновении и производили забитое впечатление. Выделялись китайцы, которые пытались грабить: после нескольких расстрелов на месте преступления они притихли». Архив Русской революции. Т3. Стр. 240.
Надо думать, «забитое впечатление» от красноармейцев у мемуариста возникло на контрасте. Несколькими страницами ранее он красочно описал "раскованных" махновцев а-ля Лева Задов и петлюровцев типа Грициана Таврического, сплошь стоявших исключительно за свободную личность.
Вот впечатления еще одного мемуариста на начало 1920-го года.
«Впервые после 1918 года я увидел красноармейцев и был поражен их дисциплинированностью и военной выправкой, так резко отличавшей их от прежних разнузданных, необученных и наводивших страх даже на самих комиссаров, солдат красной гвардии.
Через некоторое время… я имел возможность еще более убедиться в коренной реорганизации красной армии, которая нисколько не отличалась, а в некоторых отношения была даже лучше организована, чем прежняя дореволюционная русская армия». Архив Русской революции. Т.7, стр. 172.
Белогвардейский журналист из Екатеринослава, на какой-то момент случайно оказавшийся причастным к деятельности семейств Ворошилова и Буденного, оставил любопытные зарисовки.
Жена Ворошилова «напоминала собой даму выше-среднего буржуазного класса. Хотя она одно время и была в ссылке, но… будучи женой одного из вождей мирового пролетариата, она… кокетливо принимала ухаживания молодых красивых командиров конной армии, в большинстве состоявших ранее в лучших кавалерийских полках.
Нередко на улицах можно было встретить ее, окруженную свитой кавалеристов, и эта группа внешне и по беседе была очень далека от рабоче-крестьянской красной армии, давая скорее картинку полковой жизни былой царской армии». Архив Русской революции. Т12. Стр. 106.
Буденный - «рубака, лихой наездник, он умом, душой и телом близок и понятен той армии, во главе которой он поставлен, а врожденный мужицкий ум дает ему достаточно такта при непрерывных сношениях со своими штабными - людьми голубой крови. В вопросах стратегического характера Буденный принимает в действительности только совещательное участие, понимая, что годы проведенные офицерами в академиях и штабах, дают им больше прав на решение боевых задач, нежели ему - вахмистру…
Но когда выработанный план требовалось осуществить, - тогда выступал вахмистр Буденный - командующий первой конной армией, и казаки, видя впереди своего же брата-казака, …бросались в самые отчаянные атаки». Архив Русской революции. Т12. Стр. 107.
Добровольческая армия родилась примерно тогда же, когда родилась и Красная Армия. Датой ее возникновения можно считать начало знаменитого «Ледяного похода».
Говорят, когда Л.Корнилова поздравили с прибытием очередной партии офицеров, он досадливо поморщился: «Это все офицеры, а где же солдаты!».
А солдат особо не ждите, Лавр Георгиевич, солдаты у большевиков. И офицеров у них тоже будет предостаточно (офицерский корпус разделился почти пополам). Так что большевики смогут сформировать по-настоящему полноценную армию.
«Добровольческая армия… интеллигентская, офицерская» - так ее охарактеризовал Краснов.
Извините. Не бывает офицерских армий. А уж интеллигентских и подавно.
Просто определенной части интеллигенции, в том числе и в погонах, в очередной раз не повезло с народом.
Вот впечатление наблюдательного и чуткого В.Шульгина:
«На меня всегда офицеры производят самое тяжелое впечатление, когда они собираются "толпами" ... Офицер по существу "одиночка"... Он должен быть окружен солдатами. Тогда понятно, почему он "офицер"...
...Офицерство "толпами" ... Тут есть какое-то внутреннее противоречие, которое создает тяжелую атмосферу... Такое же тяжелое впечатление на меня производят "офицерские роты" ... В них чувствуется какая-то внутренняя горькая насмешка ...
... Казалось бы, "офицерские роты" самые совершенные части... А вот нет... В них какой-то надлом, нет здоровья, нет душевного здоровья... И как это ни странно - не чувствуется дисциплины». В.Шульгин. «1920»
И, несмотря на мобилизацию «нижних чинов», позволявшую несколько разбавить этот интеллигентский концентрат, «внутренняя горькая насмешка», «душевное нездоровье» в Добровольческой армии сохранялись во весь период ее существования.
Вот восприятие Добровольческой армии глазами екатеринославского журналиста, ярого ее приверженца. Долгожданная победа, освободители вошли в Екатеринослав.
«Легкой рысью проносились по проспекту сотни казаков; загорелые лица офицеров, часто мелькавшие беленькие Георгиевские кресты и бесконечный восторг, неимоверное счастье освобожденных людей.
Никаких вопросов добровольцам никто не задавал… У всех была в душе одна скрытая молитва. «…Только бы довели свое святое и великое дело до счастливого конца».
В тот же день… по городу был расклеен приказ коменданта… о восстановлении полностью права собственности, о введении в действие всех прежних законов Российской Империи и о смертной казни на месте за бандитизм.
…Но на утро другого дня восторженность сменилась досадливым недоумением… Вся богатейшая часть города, все лучшие магазины были разграблены…
Вышедшие с утра на улицу люди поспешили обратно по домам, и весь день по городу бродили темные люди, водившие за собой кучки казаков, и указывающие им наиболее богатые магазины.
Грабеж шел во всю…
В гостинице «Франция» расположилась… добровольческая контрразведка.
И началось хватание людей на улицах, в вагонах трамваев, в учреждениях…
Арестовывали по самым бессмысленным доносам…
Продолжавшиеся беспрерывно грабежи, совершенно произвольные аресты заставили видных в городе лиц обратиться лично к генералу Шкуро…
Генерал, улыбаясь, …находчиво и убедительно, как бы не без оснований сказал:
«Господа о таких вещах сейчас еще не время говорить… Екатеринослав еще фронт…»
Отправилась делегация к генералу Ирманову… Старый вояка… сослался на свою в этом деле беспомощность, отмечая, что борьба с уголовными преступниками не входит в его чисто военные обязанности…
Когда же генералу было указано, что грабителями и уголовными преступниками являются казаки подчиненных ему частей, он удивленно произнес:
«Да неужели?... Вот канальи!...» и по его лицу скользнула счастливая отеческая улыбка.
… К частым дневным и ночным грабежам добавилось еще и повальное пьянство; казаки случайно открыли местонахождение двух огромнейших складов вина…
И круглые сутки весь гарнизон тащил из погребов вино…, напиваясь до полной потери сознания.
…Грабежи не прекращались.
Донцы и кубанцы гнали разрозненные и растаявшие части красных уже за Харьков, а в Екатеринославе творилось нечто кошмарное.
Грабежи, пьянство и разгул в городе не унимались… Были случаи насилия.
Не было почвы под ногами.
Контрразведка развила свою деятельность до безграничного дикого произвола, тюрьмы были переполнены, а осевшие в городе казаки продолжали грабить.
Потихоньку вечерами грабили и какие-то офицеры».
Архив Русской революции. Т12. Стр. 91-94.
Затем на несколько недель городом овладевает Махно. Однако благодаря генералу Слащеву власть и законность под добровольческим триколором снова возвращаются в многострадальный Екатеринослав.
«Торжества не было.
Исстрадавшееся население ничего хорошего не ожидало от пришедших избавителей, и смутные предчувствия оправдались.
Небольшие, где-то и кем-то потрепанные части генерала Слащева… принялись за продолжение славного дела своих предшественников и пошли с грабежом по квартирам.
Кровью заливалось лицо от боли и стыда, когда в квартиры входили люди с офицерскими погонами на плечах и… нагло, открыто и беззастенчиво грабили…
Попутно с грабежами слащевцы стали извлекать из больниц оставленных махновцами тифозных больных и развешивали их на оголенных осенью деревьях.
Когда… член управы Овсянников направился к Штаб к Слащеву с намерением просить его приказа о прекращении этого варварства, ибо о грабежах уже не было и речи, т. к. они получили права гражданства и вошли в быт, Слащев его не принял только потому, что, как сознался один из штабных офицеров, генерал пятый день не переставая пьет и совершенно одурел». Архив Русской революции. Т12. Стр. 98.
Повезло Овсянникову («искренний человек»), а мог бы оказаться в одной компании с повешенными махновцами.
Екатеринослав это всего лишь один из русских городов, оказавшихся на пути победоносного наступления Деникина в 1919 году. И бедствия, его постигшие, вовсе не являются чем-то исключительным…
Кроме «грабежей, получивших права гражданства и вошедших в быт», но все же формально считавшихся незаконными, были и действия, осуществляемые на совершенно законных основаниях. Это так называемое «самоснабжение» армии.
В своих воспоминаниях генерал А.С. Лукомский (председатель деникинского правительства) приводит рапорт генерала Врангеля.
«Сложив с себя все заботы о довольствии войск, штаб армии предоставил войскам довольствоваться исключительно местными средствами…
Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами - в грабеж и спекуляцию…
Каждая часть спешила захватить побольше…
Некоторые части имели до двухсот вагонов под своими полковыми запасами…
Огромное число чинов обслуживало тылы. Целый ряд офицеров находился в длительных командировках по реализации военной добычи…
Армия развращалась…
В руках всех тех, кто так или иначе соприкасался с делом «самоснабжения»,... оказались бешеные деньги, неизбежным следствием чего явились разврат, игра и пьянство. …Пример подавали некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание бешеных денег которыми производилось на глазах всей армии».
Архив Русской революции. Т6. С. 135.
Речь идет, прежде всего, о Владимире Зеноновиче Май-Маевском. Образ, созданный Вл. Стрижельчиком в известном советском телесериале, не имеет ничего общего с прототипом (как, впрочем, и адьютант Макаров с «адьютантом Кольцовым»). Владимир Зенонович был человеком крайне жестоким и нечистым на руку, что усугублялось к тому же тяжелым алкоголизмом.
После разгрома Деникина деникинским казакам, прижатым к черноморскому побережью, большевики сделали предложение, от которого те не смогли отказаться - повоевать на польском фронте. И путь казачьих дивизий опять лежал через Екатеринослав.
«С трепетом ожидали мы прихода старых знакомых, ожидая новых грабежей.
Но каково было видеть, когда беспрерывной лентой в течение трех дней шли казаки через город, останавливаясь застрявшей к ночи частью на ночлег в городе, и не только ни одного ограбления, но ни одного выкрика не было слышно.
В старые квартиры на несколько минут, «чтобы повидаться», заворачивали бывшие добровольческие хорунжие, сотники и есаулы, без погон, но с какими-то нашивками на рукавах.
За три дня… прошло свыше сорока пяти тысяч всадников, и те же казаки, которые всего только год назад день и ночь грабили город, сейчас проехали по городу, как лучшая из лучших дисциплинированных армий». Архив Русской революции. Т12. Стр. 118.
В руках у большевиков казаки стали шелковыми…
Странное впечатление производит книга воспоминаний В. Шульгина «1920». Вроде бы беспощадный приговор полностью разложившемуся белому движению, но при этом «святость белого воинства» все равно не ставится под сомнение. Однако достаточно прочитать воспоминания Р.Гуля о «Ледяном походе» (автор сам был его участником), чтобы понять: причины разложения белого движения были заложены в нем самом изначально.
Шульгин говорит, что их победили не красные, а те, кто были в рядах белых - «серые и грязные».
Но ведь этих «серых и грязных» не в запломбированном вагоне к белым завезли, они плоть от плоти белого движения. Возникло оно не из некоего чистого меньшинства, а из меньшинства, ненавидимого большинством и проникнутого ненавистью к большинству еще большей, ибо меньшинство всегда ощущает себя намного более уязвимым. Ненависть и презрение к «шудре» всегда сопровождали белое движение, несмотря на риторическое народолюбие.
Это только себя, «горстку верных» они считали Россией, а "нижние чины" - это сплошь предатели. «Да все они, батенька, большевики, все они бандиты».
«Родина - это был я сам, большой, гордый человек… Оказалось, родина - это не то, родина - это другое… Это - они… В Добрармию идут только мстители, взбесившиеся кровавые хулиганы…»
Так скажет Вадим Петрович Рощин матросу Чугаю.
Подсчитано, что за время гражданской войны из белой армии в красную перешли 14390 офицеров. Каждый седьмой белый офицер понял, что родина - это все-таки «они»…
Большевики сделали ставку на большинство, на народ, на ту самую по выражению Краснова «сошедшую с ума массу». Они сделали ставку на ее выздоровление и действовали в этом направлении, подчас применяя методы предельно жесткие и даже жестокие.
А «белые» сделали ставку на узкий круг «чистых» (именно отсюда - «белые»!), не подверженных якобы «массовому безумию». Но в результате они оказались отщепенцами, чья сомнительная «чистота» повисала в воздухе, ибо интерфейса связи с массами в отличие от большевиков они не имели, да и не хотели иметь. Они не преодолевали смуту, а, напротив, несли в себе и лелеяли свою сословную ее составляющую.
Такое меньшинство «избранных», несущих, по их мнению, особую «миссию», довольно быстро становится еще более безумным, нежели «обезумевшие массы». Война для белых была сублимацией их одиночества и бессилия. Экзальтацией и истеричностью они пытались преодолеть ощущение обреченности. Отсюда и тяга к экстравагантным действиям, к созданию особой вычурной формы, что до такой степени не вяжется с русской воинской традицией. Черные мундиры, черепа с костями...
Ощущение «избранности» и «святости» приводило к тому, что не было преступления, которое в конечном итоге они не смогли бы оправдать. Ведь по сравнению с «большевиками-чудовищами» они все равно - «святые», хотя, в сущности, они перещеголяли большевиков уже при зарождении самого движения.
В результате народ и его армия шли по пути выздоровления.
А узкий круг «избранных» шел по пути деградации.
В начале 1918 года ситуация сложилась патовая. Солдаты ненавидели и презирали офицеров. Убить могли не только за погоны, но и за ниточки от погон, опрометчиво не выдернутые из шинели.
Офицеры боялись солдат. Офицер, который боится «нижних чинов», уже не офицер. А тот, который не боится и прёт на рожон, уже не жилец.
Но ведь создавать новую армию необходимо было из этих же солдат и офицеров. Других-то не было!
Словом, подобно небезызвестному барону - нужно было вытащить себя из болота за волосы.
Чтобы все сохранить, надо все изменить. Бывают ситуации, когда для сохранения традиции, ее необходимо максимально ослабить. Парадокс: разрыв традиции, который погубил императорскую армию, в известной степени облегчал создание армии новой.
Иными словами - наступила «Новая эра». Начинаем все с нуля. Все пишем заново и с чистого листа. Забудьте про смердящее прошлое. Мы родом из Октября. Нет больше «нижних чинов», а есть сознательные бойцы Красной армии. Нет больше офицеров, а есть военные специалисты. Красноармеец и военспец это не то же самое, что нижний чин и офицер. Это совсем, совсем другое.
Большевики вряд ли философствовали на эти темы. Они действовали по обстоятельствам и попросту реализовывали свою «р-р-революционность», которая была сама по себе изначально во многом агрессивна по отношению к традиции, но именно в силу этого они и оказались весьма «к месту».
Между двумя противоположно заряженными полюсами прокладкой-изолятором встал комиссар.
Не искусственным разделителем был комиссар, как это видится подслеповатым «националистам», а изолятором-соединителем, позволявшим противоположно заряженным социальным «полюсам» сотрудничать. Тем не менее, первые месяцы искрило не по-детски. Военспецов убивали частенько, и комиссар не мог этому воспрепятствовать, иногда убивали и комиссара. Порой военспецы перебегали к белым. Нервы не выдерживали. Служить в чуждой для тебя культурной среде, где отрицается многое из того, что для тебя по-прежнему свято, где тебя подстерегает реальная опасность - это очень не просто.
Но к осени 1918 года система наладилась и заработала.
Первые же столкновения с небольшой, но озлобленно-мотивированной офицерской армией Корнилова-Деникина, показали, что нужно строить именно настоящую армию. Изначально армия создавалась из отрядов Красной гвардии, предельно засоренных уголовными, антисоциальными, дегенеративными элементами. О глубине чистки армейских рядов в 1918-м году и о ее методах дает определенное представление, например, сочинение А. Веселого «Россия, кровью умытая».
После того, как тело армии было восстановлено, постепенно с приличным временным лагом начала возвращаться и ее душа - Традиция. На возвращение таких внешних ее атрибутов, как традиционные воинские звания и погоны потребовалось почти четверть века.
Приведу несколько примеров восприятия РККА в начале 1919 года современниками. Это впечатления людей, настроенных предельно антибольшевистски (что особенно ценно).
«После пестрых шаровар петлюровских «добродиев»… по улицам города стройными рядами прошли русские люди, в русских шинелях, с русскими винтовками на плечах, заливисто распевая «Соловья».
А впереди советских рот нормальным пехотным шагом шли наши русские поручики и капитаны, усталые и хмурые». Архив Русской революции. Т12. Стр. 88.
И то же событие - вступление Красной армии в Екатеринослав после изгнания петлюровцев в описании другого наблюдателя.
«По сравнению не только с махновцами, но и с петлюровцами красноармейцы производили необычайно дисциплинированное впечатление. Красноармейское офицерство по виду ничем не отличалось от обычного: оно щеголяло по улицам в изысканных воинских нарядах и каталось на лихачах. Солдаты держались в страхе и повиновении и производили забитое впечатление. Выделялись китайцы, которые пытались грабить: после нескольких расстрелов на месте преступления они притихли». Архив Русской революции. Т3. Стр. 240.
Надо думать, «забитое впечатление» от красноармейцев у мемуариста возникло на контрасте. Несколькими страницами ранее он красочно описал "раскованных" махновцев а-ля Лева Задов и петлюровцев типа Грициана Таврического, сплошь стоявших исключительно за свободную личность.
Вот впечатления еще одного мемуариста на начало 1920-го года.
«Впервые после 1918 года я увидел красноармейцев и был поражен их дисциплинированностью и военной выправкой, так резко отличавшей их от прежних разнузданных, необученных и наводивших страх даже на самих комиссаров, солдат красной гвардии.
Через некоторое время… я имел возможность еще более убедиться в коренной реорганизации красной армии, которая нисколько не отличалась, а в некоторых отношения была даже лучше организована, чем прежняя дореволюционная русская армия». Архив Русской революции. Т.7, стр. 172.
Белогвардейский журналист из Екатеринослава, на какой-то момент случайно оказавшийся причастным к деятельности семейств Ворошилова и Буденного, оставил любопытные зарисовки.
Жена Ворошилова «напоминала собой даму выше-среднего буржуазного класса. Хотя она одно время и была в ссылке, но… будучи женой одного из вождей мирового пролетариата, она… кокетливо принимала ухаживания молодых красивых командиров конной армии, в большинстве состоявших ранее в лучших кавалерийских полках.
Нередко на улицах можно было встретить ее, окруженную свитой кавалеристов, и эта группа внешне и по беседе была очень далека от рабоче-крестьянской красной армии, давая скорее картинку полковой жизни былой царской армии». Архив Русской революции. Т12. Стр. 106.
Буденный - «рубака, лихой наездник, он умом, душой и телом близок и понятен той армии, во главе которой он поставлен, а врожденный мужицкий ум дает ему достаточно такта при непрерывных сношениях со своими штабными - людьми голубой крови. В вопросах стратегического характера Буденный принимает в действительности только совещательное участие, понимая, что годы проведенные офицерами в академиях и штабах, дают им больше прав на решение боевых задач, нежели ему - вахмистру…
Но когда выработанный план требовалось осуществить, - тогда выступал вахмистр Буденный - командующий первой конной армией, и казаки, видя впереди своего же брата-казака, …бросались в самые отчаянные атаки». Архив Русской революции. Т12. Стр. 107.
Добровольческая армия родилась примерно тогда же, когда родилась и Красная Армия. Датой ее возникновения можно считать начало знаменитого «Ледяного похода».
Говорят, когда Л.Корнилова поздравили с прибытием очередной партии офицеров, он досадливо поморщился: «Это все офицеры, а где же солдаты!».
А солдат особо не ждите, Лавр Георгиевич, солдаты у большевиков. И офицеров у них тоже будет предостаточно (офицерский корпус разделился почти пополам). Так что большевики смогут сформировать по-настоящему полноценную армию.
«Добровольческая армия… интеллигентская, офицерская» - так ее охарактеризовал Краснов.
Извините. Не бывает офицерских армий. А уж интеллигентских и подавно.
Просто определенной части интеллигенции, в том числе и в погонах, в очередной раз не повезло с народом.
Вот впечатление наблюдательного и чуткого В.Шульгина:
«На меня всегда офицеры производят самое тяжелое впечатление, когда они собираются "толпами" ... Офицер по существу "одиночка"... Он должен быть окружен солдатами. Тогда понятно, почему он "офицер"...
...Офицерство "толпами" ... Тут есть какое-то внутреннее противоречие, которое создает тяжелую атмосферу... Такое же тяжелое впечатление на меня производят "офицерские роты" ... В них чувствуется какая-то внутренняя горькая насмешка ...
... Казалось бы, "офицерские роты" самые совершенные части... А вот нет... В них какой-то надлом, нет здоровья, нет душевного здоровья... И как это ни странно - не чувствуется дисциплины». В.Шульгин. «1920»
И, несмотря на мобилизацию «нижних чинов», позволявшую несколько разбавить этот интеллигентский концентрат, «внутренняя горькая насмешка», «душевное нездоровье» в Добровольческой армии сохранялись во весь период ее существования.
Вот восприятие Добровольческой армии глазами екатеринославского журналиста, ярого ее приверженца. Долгожданная победа, освободители вошли в Екатеринослав.
«Легкой рысью проносились по проспекту сотни казаков; загорелые лица офицеров, часто мелькавшие беленькие Георгиевские кресты и бесконечный восторг, неимоверное счастье освобожденных людей.
Никаких вопросов добровольцам никто не задавал… У всех была в душе одна скрытая молитва. «…Только бы довели свое святое и великое дело до счастливого конца».
В тот же день… по городу был расклеен приказ коменданта… о восстановлении полностью права собственности, о введении в действие всех прежних законов Российской Империи и о смертной казни на месте за бандитизм.
…Но на утро другого дня восторженность сменилась досадливым недоумением… Вся богатейшая часть города, все лучшие магазины были разграблены…
Вышедшие с утра на улицу люди поспешили обратно по домам, и весь день по городу бродили темные люди, водившие за собой кучки казаков, и указывающие им наиболее богатые магазины.
Грабеж шел во всю…
В гостинице «Франция» расположилась… добровольческая контрразведка.
И началось хватание людей на улицах, в вагонах трамваев, в учреждениях…
Арестовывали по самым бессмысленным доносам…
Продолжавшиеся беспрерывно грабежи, совершенно произвольные аресты заставили видных в городе лиц обратиться лично к генералу Шкуро…
Генерал, улыбаясь, …находчиво и убедительно, как бы не без оснований сказал:
«Господа о таких вещах сейчас еще не время говорить… Екатеринослав еще фронт…»
Отправилась делегация к генералу Ирманову… Старый вояка… сослался на свою в этом деле беспомощность, отмечая, что борьба с уголовными преступниками не входит в его чисто военные обязанности…
Когда же генералу было указано, что грабителями и уголовными преступниками являются казаки подчиненных ему частей, он удивленно произнес:
«Да неужели?... Вот канальи!...» и по его лицу скользнула счастливая отеческая улыбка.
… К частым дневным и ночным грабежам добавилось еще и повальное пьянство; казаки случайно открыли местонахождение двух огромнейших складов вина…
И круглые сутки весь гарнизон тащил из погребов вино…, напиваясь до полной потери сознания.
…Грабежи не прекращались.
Донцы и кубанцы гнали разрозненные и растаявшие части красных уже за Харьков, а в Екатеринославе творилось нечто кошмарное.
Грабежи, пьянство и разгул в городе не унимались… Были случаи насилия.
Не было почвы под ногами.
Контрразведка развила свою деятельность до безграничного дикого произвола, тюрьмы были переполнены, а осевшие в городе казаки продолжали грабить.
Потихоньку вечерами грабили и какие-то офицеры».
Архив Русской революции. Т12. Стр. 91-94.
Затем на несколько недель городом овладевает Махно. Однако благодаря генералу Слащеву власть и законность под добровольческим триколором снова возвращаются в многострадальный Екатеринослав.
«Торжества не было.
Исстрадавшееся население ничего хорошего не ожидало от пришедших избавителей, и смутные предчувствия оправдались.
Небольшие, где-то и кем-то потрепанные части генерала Слащева… принялись за продолжение славного дела своих предшественников и пошли с грабежом по квартирам.
Кровью заливалось лицо от боли и стыда, когда в квартиры входили люди с офицерскими погонами на плечах и… нагло, открыто и беззастенчиво грабили…
Попутно с грабежами слащевцы стали извлекать из больниц оставленных махновцами тифозных больных и развешивали их на оголенных осенью деревьях.
Когда… член управы Овсянников направился к Штаб к Слащеву с намерением просить его приказа о прекращении этого варварства, ибо о грабежах уже не было и речи, т. к. они получили права гражданства и вошли в быт, Слащев его не принял только потому, что, как сознался один из штабных офицеров, генерал пятый день не переставая пьет и совершенно одурел». Архив Русской революции. Т12. Стр. 98.
Повезло Овсянникову («искренний человек»), а мог бы оказаться в одной компании с повешенными махновцами.
Екатеринослав это всего лишь один из русских городов, оказавшихся на пути победоносного наступления Деникина в 1919 году. И бедствия, его постигшие, вовсе не являются чем-то исключительным…
Кроме «грабежей, получивших права гражданства и вошедших в быт», но все же формально считавшихся незаконными, были и действия, осуществляемые на совершенно законных основаниях. Это так называемое «самоснабжение» армии.
В своих воспоминаниях генерал А.С. Лукомский (председатель деникинского правительства) приводит рапорт генерала Врангеля.
«Сложив с себя все заботы о довольствии войск, штаб армии предоставил войскам довольствоваться исключительно местными средствами…
Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами - в грабеж и спекуляцию…
Каждая часть спешила захватить побольше…
Некоторые части имели до двухсот вагонов под своими полковыми запасами…
Огромное число чинов обслуживало тылы. Целый ряд офицеров находился в длительных командировках по реализации военной добычи…
Армия развращалась…
В руках всех тех, кто так или иначе соприкасался с делом «самоснабжения»,... оказались бешеные деньги, неизбежным следствием чего явились разврат, игра и пьянство. …Пример подавали некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание бешеных денег которыми производилось на глазах всей армии».
Архив Русской революции. Т6. С. 135.
Речь идет, прежде всего, о Владимире Зеноновиче Май-Маевском. Образ, созданный Вл. Стрижельчиком в известном советском телесериале, не имеет ничего общего с прототипом (как, впрочем, и адьютант Макаров с «адьютантом Кольцовым»). Владимир Зенонович был человеком крайне жестоким и нечистым на руку, что усугублялось к тому же тяжелым алкоголизмом.
После разгрома Деникина деникинским казакам, прижатым к черноморскому побережью, большевики сделали предложение, от которого те не смогли отказаться - повоевать на польском фронте. И путь казачьих дивизий опять лежал через Екатеринослав.
«С трепетом ожидали мы прихода старых знакомых, ожидая новых грабежей.
Но каково было видеть, когда беспрерывной лентой в течение трех дней шли казаки через город, останавливаясь застрявшей к ночи частью на ночлег в городе, и не только ни одного ограбления, но ни одного выкрика не было слышно.
В старые квартиры на несколько минут, «чтобы повидаться», заворачивали бывшие добровольческие хорунжие, сотники и есаулы, без погон, но с какими-то нашивками на рукавах.
За три дня… прошло свыше сорока пяти тысяч всадников, и те же казаки, которые всего только год назад день и ночь грабили город, сейчас проехали по городу, как лучшая из лучших дисциплинированных армий». Архив Русской революции. Т12. Стр. 118.
В руках у большевиков казаки стали шелковыми…
Странное впечатление производит книга воспоминаний В. Шульгина «1920». Вроде бы беспощадный приговор полностью разложившемуся белому движению, но при этом «святость белого воинства» все равно не ставится под сомнение. Однако достаточно прочитать воспоминания Р.Гуля о «Ледяном походе» (автор сам был его участником), чтобы понять: причины разложения белого движения были заложены в нем самом изначально.
Шульгин говорит, что их победили не красные, а те, кто были в рядах белых - «серые и грязные».
Но ведь этих «серых и грязных» не в запломбированном вагоне к белым завезли, они плоть от плоти белого движения. Возникло оно не из некоего чистого меньшинства, а из меньшинства, ненавидимого большинством и проникнутого ненавистью к большинству еще большей, ибо меньшинство всегда ощущает себя намного более уязвимым. Ненависть и презрение к «шудре» всегда сопровождали белое движение, несмотря на риторическое народолюбие.
Это только себя, «горстку верных» они считали Россией, а "нижние чины" - это сплошь предатели. «Да все они, батенька, большевики, все они бандиты».
«Родина - это был я сам, большой, гордый человек… Оказалось, родина - это не то, родина - это другое… Это - они… В Добрармию идут только мстители, взбесившиеся кровавые хулиганы…»
Так скажет Вадим Петрович Рощин матросу Чугаю.
Подсчитано, что за время гражданской войны из белой армии в красную перешли 14390 офицеров. Каждый седьмой белый офицер понял, что родина - это все-таки «они»…
Большевики сделали ставку на большинство, на народ, на ту самую по выражению Краснова «сошедшую с ума массу». Они сделали ставку на ее выздоровление и действовали в этом направлении, подчас применяя методы предельно жесткие и даже жестокие.
А «белые» сделали ставку на узкий круг «чистых» (именно отсюда - «белые»!), не подверженных якобы «массовому безумию». Но в результате они оказались отщепенцами, чья сомнительная «чистота» повисала в воздухе, ибо интерфейса связи с массами в отличие от большевиков они не имели, да и не хотели иметь. Они не преодолевали смуту, а, напротив, несли в себе и лелеяли свою сословную ее составляющую.
Такое меньшинство «избранных», несущих, по их мнению, особую «миссию», довольно быстро становится еще более безумным, нежели «обезумевшие массы». Война для белых была сублимацией их одиночества и бессилия. Экзальтацией и истеричностью они пытались преодолеть ощущение обреченности. Отсюда и тяга к экстравагантным действиям, к созданию особой вычурной формы, что до такой степени не вяжется с русской воинской традицией. Черные мундиры, черепа с костями...
Ощущение «избранности» и «святости» приводило к тому, что не было преступления, которое в конечном итоге они не смогли бы оправдать. Ведь по сравнению с «большевиками-чудовищами» они все равно - «святые», хотя, в сущности, они перещеголяли большевиков уже при зарождении самого движения.
В результате народ и его армия шли по пути выздоровления.
А узкий круг «избранных» шел по пути деградации.