В своем фильме «Гибель империи. Российский урок» режиссер Шевкунов обозначил Германскую войну и войну Великую Отечественную в качестве сопоставимых событий. Он предложил зрителям, сопоставив их, поразмыслить над основными обстоятельствами двух войн и сделать выводы относительно как «России, которую мы потеряли», так и СССР.
Отчасти это было сделано в статье «”Гибель империи…” Сова почти на глобусе»
https ://otshelnik-1.livejournal.com/25594.html?thread=304122&utm_source=nc#t304122»
Однако тема эта поистине неисчерпаема.
В.В. Кожинов в своем сочинении «Россия. Век ХХ» (на которое отчасти опирается данная статья) обратил внимание на крайне важный аспект вопроса - на межцивилизационный характер последнего мирового военного столкновения в Европе.
И уже одно это делает ПМВ и ВМВ, а, следовательно, Германскую и Великую Отечественную войны - практически несопоставимыми.
Европа никогда не была просто совокупностью государств.
В своей более чем тысячелетней истории Европа неоднократно объединялась в различные имперские образования. И именно германские племена создали первую европейскую империю, империю Карла Великого. Претензии Германии на руководство Европой имели глубокие исторические корни.
«План Барбаросса» - это не простая отсылка к мифу, к легендарному императору Фридриху I (Краснобородому) - это проявление устойчивой идеологии, отражающей реальную историческую традицию.
Великая Отечественная война не была войной СССР только с фашистской Германией.
Эта война в отличие от ПМВ была столкновением двух цивилизаций: России и Запада.
Причем речь идет не только о континентальной Европе, но и о Западе вообще, включая англосаксонский мир Англии и США.
То, что именуется завоеванием Германией Европы (1938-1941 гг.), на самом деле было формой достижения европейского единства. Сегодня не вызывает сомнения, что наполеоновские войны, в которых европейские народы оказывали Франции подчас самое ожесточенное сопротивление, были, тем не менее, формой объединения Европы.
Но завоевание гитлеровской Германией почти всей Европы накануне ВОВ и по сей день в целом рассматривается как порабощение «завоеванных народов», несмотря на то, что характер этих «войн» указывает, скорее, на их объединение почти добровольное.
Весь пресловутый европейский «резистанс» носил крайне ограниченный характер, и его значение было предельно гиперболизировано задним числом.
По-настоящему сопротивлялись только народы на территориях, которые не считались полноценной Европой. Такими «задворками» были тогда Югославия, Албания и Греция.
Сравните.
Югославы потеряли во ВМВ в результате сопротивления 300 тыс. человек при 16 млн. населения.
Один из 50.
Албанцы - 29 тыс. человек при 1 млн. населения.
Один из 35.
А, например, Франция - 20 000 тыс. человек при 40 млн. населения.
Один из 2000!
Даже Польша, которая понесла в ВМВ большие человеческие потери, собственно в сопротивлении потеряла всего 33 000 человек из 35 млн. населения.
Один из 1000!
Само по себе наличие сопротивления в странах Европы не говорит ни о чем. Ведь сопротивление было и в самой Германии, но это не было сопротивление страны и нации в целом.
Тогдашняя Европа во многом ощущала себя единым целым.
Все единое противоречиво в своих частях и для подавления этих противоречий требуется приложить определенные усилия. Именно эти усилия и именуются «завоеванием Европы» Гитлером.
Чехословакия сдалась почти без выстрела.
Польша сопротивлялась чуть больше двух недель.
Начало ВМВ во Франции именовалось «странной войной».
Наступление немцев во Франции началось 5 июня 1940 года, а уже 14 июня они вступили в Париж.
Большая часть европейских стран капитулировали, практически не воюя.
И здесь перед нами несомненно общее цивилизационное явление.
Настоящая война началась только 22 июня 1941 года.
Господин Шевкунов объясняет быструю капитуляцию Франции тем, что на ее стороне в 1940-м году не воевала Россия. Удивительно поверхностное суждение!
На самом деле в 1940-м французы и не собирались воевать.
А вот в ПМВ они воевали не на жизнь, а на смерть.
С заградотрядами, с показательными расстрелами перед строем генералов, проваливших операции (о нижних чинах уже и речи нет).
Тогдашняя Франция, кстати, по своему внутреннему состоянию, по своей внутренней мобилизации, была ближе к СССР периода ВОВ, нежели к предсмертно-расхлябанной РИ.
На Марне, под Верденом, на Сомме французы шли по горам трупов своих и вражеских. Франция воевала по-настоящему все 4 года и победила; во многом именно она, ибо на ней лежала основная тяжесть Западного фронта.
Антанта тогда победила, несмотря на то, что Россия уже весной 1917 года фактически потерпела поражение, и Восточный фронт стал чисто номинальным. А вскоре Германия получила еще и огромные материальные плоды последствий поражения РИ.
Разве уже одно это не говорит о сугубой второстепенности Восточного фронта?
Упоминавшийся в предыдущих статьях М.К. Лемке, шифровальщик и военный цензор Ставки Русской армии, описывал и ситуацию в тогдашней воюющей Франции (по материалам официального доклада в Ставке).
На Западном фронте Германия держала примерно 2/3 своих сил, причем отборных, и только порядка одной трети на Восточном фронте.
Силы Австро-Венгрии (АВ) также не были задействованы только на Восточном фронте, существовали еще южные фронты: итальянский и сербский.
Так что, основным фронтом ПМВ был Западный.
ПМВ была жесточайшей войной западных держав МЕЖДУ СОБОЙ.
Это была, прежде всего, ВНУТРИЕВРОПЕЙСКАЯ ВОЙНА, несмотря на участие в ней и «периферии».
Это был период ВНУТРЕННЕЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ РАСПРИ.
Россия в этой чужой распре выполняла роль периферийной «полезной идиотки», что собственно говоря, прямо следует из обстоятельств, представленных в фильме, если, конечно, при этом сохранять логичность суждений, которая у самого режиссера практически отсутствует.
В фильме признается, что участие России в ПМВ для «прогрессивного общества» было средством переформатирования страны по западным лекалам.
Но тогда причем здесь «Вторая Отечественная»?
Естественно, что в такой ситуации объяснить народу смыслы войны элита не могла, и отказ народа воевать, был попросту неизбежен.
Этого смысла грядущей войны «не понимал» даже проницательный царский сановник П.Н.Дурново, что и отразил весьма подробно в своем пророческом Меморандуме на имя Николая II от февраля 1914 года.
Впрочем, вернемся ко ВМВ.
К лету 1941 года вся континентальная Европа была объединена и отмобилизована.
Английский историк Алан Тейлор писал:
«Устанавливалось германское господство с помощью различных средств - от аннексии и прямого правления, до формально равного партнерства... Швеция и Швейцария сохраняли свою демократическую систему… Фактически они, поскольку англичане их не бомбили, могли приносить Германии больше пользы, чем если бы оказались в положении побежденных. Германия получала железную руду из Швеции, точные приборы из Швейцарии. Без этого она не смогла бы продолжать войну… Европа стала экономическим целым.»
Начальник генерального штаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер констатировал положение вещей:
«Европейское единство в результате совместной войны против России.»
Так что во ВМВ России-СССР противостояли не 70 млн. немцев, а практически все население континентальной Европы. СССР противостояли страны, традиционно развитые в экономическом отношении, с высокообразованным населением.
Иными словами период ВМВ был периодом КОНСОЛИДАЦИИ ЕВРОПЫ против России.
«Отечественная война» - это конкретно-историческое понятие, и безответственно использовать его произвольно для утверждения «булкохрустных» концепций.
Создателю фильма, похоже, неизвестно - почему война 1812 года называется «Отечественной».
Напомним, в бессмертном творении Льва Николаевича сказано…
«Двенадцатого июня силы западной Европы перешли границы России, и началась война…»
Или согласно поэту Ф. Глинке
«Со всей Европой эту встречу
Мог русский выдержать один.»
«Отечественная война» - это война России как цивилизации против цивилизации западной.
Это межцивилизационное столкновение, ставящее само существование страны на грань жизни и смерти.
Война 1812 года - это Отечественная война.
«Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..»
А война 1941-1945 гг.- это Великая Отечественная война.
Германский историк Р. Рюруп приводил цитату из секретного документа 1941 года, где грядущая война определялась как «старая война германцев», как
«защита европейской культуры от московско-азиатского потока.»
И далее отмечаются
«…образы врага, глубоко укоренившиеся в германских истории и обществе. Такие взгляды были свойственны даже тем солдатам и офицерам, которые не являлись убежденными или восторженными нацистами. Они также разделяли убеждения о вечной борьбе германцев… о защите европейской культуры от азиатских орд». Образы врага подобного типа были широко распространены в Германии, они принадлежали к числу "духовных ценностей"…»
Как бы сегодня ни гнила Европа, указанные немецким историком общие европейские ценности неизменны. Образ России как врага веками был и постоянным следствием единения Европы, и средством ее единения.
Осознание этих «ценностей» было свойственно в той или иной мере всем европейским народам, объединенным под эгидой гитлеровской Германии.
Историк К. Пфеффер писал после войны:
«Большинство добровольцев из Западной Европы шли на Восточный фронт только потому, что усматривали в этом общую задачу для всего Запада… Добровольцы из Западной Европы придавались, как правило, соединениям и частям СС…»
Речь идет о предельно мотивированных добровольческих легионах, таких как:
«Фландрия», «Нидерланды», «Валлония», «Дания», «Карл Великий», Нордланд», «Лангемарк»…
И цели были вполне определенными.
Из «Общих указаний группе сельского хозяйства экономической организации ”Ост”»:
«Производство продовольствия в России на длительное время включить в европейскую систему.»
«Западная и Северная Европа голодает… Германия и Англия нуждаются во ввозе продуктов питания».
По поводу трогательной заботы об Англии, с которой рейх вроде бы «ведет войну», несколько ниже.
Далее:
«Внутреннее потребление в России… должно быть сокращено настолько, чтобы образовались необходимые излишки для вывоза.»
В документе говорилось, что необходимо отделить черноземные районы от развитой в промышленном отношении лесной зоны. В результате лесная зона неизбежно придет в упадок. Население ее будет благополучно деградировать и вымирать.
«Наша задача состоит в том, чтобы включить Россию в европейское разделение труда и осуществить принудительное нарушение существующего экономического равновесия внутри СССР».
На тот момент вписать СССР в «мировое разделение труда» не удалось.
Но это удалось сделать полвека спустя. Мы хорошо помним это «принудительное нарушение экономического равновесия внутри СССР» в 90-е годы. Уничтожение советской обрабатывающей промышленности. Правда, роль продовольствия здесь уже играло сырье и, прежде всего, энергоносители.
«Рейхслейтер» Альфред Розенберг, в 1941 году ставший министром по делам восточных территорий, за день до войны в своей директивной речи заявил, что цель войны состоит не в том, чтобы освободить «бедных русских от большевизма». Главная задача войны по Розенбергу -
«Оградить и одновременно продвинуть далеко на восток сущность Европы».
Из «Директивы по вопросам пропаганды» генерал-полковника Йодля.
Необходимо внушать, что:
1) Противником Германии являются не народы Советского Союза, а исключительно еврейско-большевистское советское правительство.
2) Необходимо подчеркивать, что германские вооруженные силы пришли в страну не как враг, что они, напротив, стремятся избавить людей от советской тирании.
3) Пропагандистские материалы не должны преждевременно привести население к мысли о нашем намерении расчленить Советский Союз.
Эти принципы лежали в основе и «перестроечной» пропаганды. Разве что первый пункт декларировался лишь частью пропагандистов, причем в смягченной формулировке «чужеродности» советской власти. При этом основной массив перестроечной пропаганды либерально упирал на «бесчеловечность советского режима», усматривая в этом проявление не его «этнической чужеродности», а «тысячелетнего рабства» русской души. Как говаривал идеолог перестройки А.Яковлев - «Тысячелетняя парадигма несвободы».
Это различие в стане русофобов может показаться существенным только предельно наивным людям. Просто одни могут отрицать Россию открыто в либерально-западничееском варианте, а другим, для реализации того же упадочного социально-психологического комплекса необходима «идеологическая компенсация». Они должны ощущать себя «сверхрусскими», «настоящими» русскими, оказавшимися среди массы дерусифицированного «народа-совка». Спорить с такими, как и с либералами, бесполезно.
Позиция англосаксонского мира, т. е. наших «западных партнеров» по ВМВ, была такова, что их трудно признать союзниками СССР. Ярче всего это проявилось в политике Великобритании.
Понять это зачастую мешает традиционный британский «брекзит».
Британия - часть Европы, которая… «на отшибе». Она всегда стремилась быть и «при», и «вне», дабы извлечь максимальную выгоду с минимальными потерями.
(В период Отечественной войны 1812 года и последующих кампаний Англия тоже была против наполеоновской Франции, объединившей Европу, но от этого война 1812 года не перестает быть для нас войной против объединенной Европы, т. е. не перестает быть войной Отечественной.)
Цель объединенной Европы во ВМВ - поход на Восток, была и целью англосаксов. Именно они приложили немало усилий к приходу Гитлера к власти и к созданию сильной Германии. Просто в этой системе они не хотели подчиняться Германии. Объединить Европу вокруг себя они не могли, но быть на вторых ролях тоже не хотели, тем более, что «совместное творение» в известной степени вышло из-под контроля. Все единое противоречиво в своих частях. Это противоречие между Англией и континентальной Европой и выражалось в военных действиях между ними.
При этом руководство Германии рассматривало Англию как братскую страну, населенную арийским народом, а потому все действия Германии против Англии, включая военные, преследовали цель принудить Англию к союзу, причем на весьма почетных для Англии условиях с полным сохранением ее имперского статуса. Гитлер неоднократно говорил, что поражение Англии было бы трагедией и для Германии и для Европы в целом.
И мысли Черчилля были, как бы симметричны, он писал еще в период Сталинградской битвы:
«Все мои помыслы обращены, прежде всего, к Европе. Произошла бы страшная катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость европейских государств. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, я верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом…»
То есть единым фронтом против России-СССР.
Форма текущего европейского единства Черчилля не устраивала, но победа СССР над Германией была (с его точки зрения) для единой Европы чревата катастрофой.
Черчилль позднее писал о ситуации 1944 года:
«Решающие практические вопросы стратегии и политики сводились к тому, что:
- во-первых, Советская Россия стала смертельной угрозой,
- во-вторых, надо немедленно создать новый фронт против ее стремительного продвижения;
- в-третьих, этот фронт в Европе должен уходить, как можно дальше на Восток.»
Второй фронт летом 1944 года создавался именно против Советской России, взамен германского, который разрушала Красная армия.
Учитывая, что во ВМВ против СССР выступила практически вся континентальная Европа, то соответственно таковы были и людские ресурсы врага, и его экономическая мощь.
Достаточно напомнить, что комплекс чешских заводов «Шкода» за один год после захвата Чехословакии Гитлером выпустил больше военной продукции, нежели за тот же период военная промышленность Англии.
Всю эту экономическую мощь СССР нужно было превзойти.
Если РИ занимала 5-е место в мире по уровню экономического развития, то СССР к 1941-му - вышел уже на 2-е место, уступая только США. Однако экономика объединенной Гитлером Европы превосходила советскую, примерно в 2 раза.
К примеру, производительность труда на чешских военных заводах была самой высокой в рейхе. Бронетехнику для рейха продолжали производить даже, когда пал Берлин - в начале мая 1945 года. Западная Европа, вполне благополучная по военным меркам, традиционно экономически развитая и высоко образованная, не покладая рук, трудилась на общее дело противостояния «восточному Мордеру».
А в «Мордере» 14-летние пацаны ночевали в цехах, дабы не тратить силы на дорогу до дома и обратно. Рссказывали, начинают утром будить паренька, а он во сне умер.
В фильме режиссер, как бы мимоходом, не конкретно, говорит нам: вот, видите, до чего довела людей Советская власть, разве такое возможно было в Германскую при царе-батюшке! В период ПМВ (по его мнению) только ананасы малость подорожали, а так «все цвело» и пахло.
Столкновение России и Запада всегда изначально неравное.
«Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.»
И чтобы этот изначально «неравный спор» сделать «равным», необходимо сверхнапряжение всего народа. Это «спор» всегда жертвенный.
Предельная общественная мобилизация здесь - неизбежная плата за окончательное (победное) превосходство в изначально неравном споре.
И если люди не понимают, почему во время ПМВ в РИ существовали экономические и политические «свободы» (это, кстати, признак предсмертной слабости общества, но не силы), а в Великую Отечественную войну вся страна была единым военным лагерем, и 14-летние пацаны зачастую работали наравне со взрослыми, то у таких людей можно констатировать очевидное нравственное помешательство.
Одна из очевидных целей «сопоставления», предложенного в фильме, демонтаж Победы в сознании народа.
Но более широкая цель - это демонтаж всего советского периода в общественном сознании - цель абсолютно инфернальная.
Если две войны несопоставимы, то усилия и жертвы также будут несопоставимыми.
Однако если искусственно «сопоставить» (фактически «приравнять») две несопоставимые войны, как это делает господин Шевкунов и ему подобные, то тогда несопоставимость усилий и жертв можно будет объяснять «внутренними причинами», спецификой «режима».
Посмотрите, немцы в Германскую не смогли блокировать Питер, и питерские рабочие протестовали против перебоев наличия хлеба в свободной продаже. Сопоставьте это с блокадным Ленинградом.
Видите, до чего Советская власть довела страну?
Нет, прямо Георгий Александрович выводов подобного типа в фильме не делал. Он «мудро» подталкивал телезрителей к подобным выводам.
Если в ПМВ Восточный фронт был в Европе второстепенным, то во ВМВ он был фактически единственным.
И по ту линию фронта была уже вся континентальная Европа.
Военный министр США Генри Стимсон 10 августа 1943 года докладывал Рузвельту:
«Не следует думать, чтобы хоть одна из наших операций, являющихся булавочными уколами, может обмануть Сталина и заставить его поверить, что мы верны своим обязательствам.»
Даже, единственно значимое для англичан событие до лета 1944 года - разгром при Эль-Аламейне (силами 230 тыс. группировки) корпуса Роммеля (насчитывавшего 80 тыс. чел., преимущественно итальянцев) было, в сущности, «булавочным уколом».
Черчилль, вспоминая об Эль-Аламейне в трактате «Вторая мировая война» и имея в виду потери англичан в 10 тыс. человек, не без мрачной иронии напомнил:
«На Сомме за первый же день мы потеряли 60 тысяч».
(А сколько было таких дней в ПМВ? На Марне, под Верденом, на Сомме…
ПМВ и ВМВ - это принципиально разные войны!)
Французы и англичане во ВМВ уже не оттягивали на себя 2/3 германских сил, как в ПМВ.
А те же французы и прочие европейцы, напротив, «ударным трудом» позволяли Германии максимально повысить свой мобилизационный ресурс.
Но мало этого, они послали на Восточный фронт еще и свои добровольческие батальоны. В частности, именно эти батальоны вместе с испанскими батальонами и финскими дивизиями и помогали вермахту блокировать Ленинград.
Это что, господину Шевкунову не ведомо?
Периоды внутриевропейских раздоров и общеевропейских единений определяются законами бытия Запада как исторической и геополитической сущности. И возможностей влиять на это у России практически нет.
Этих возможностей было немного и у Сталина с Молотовым.
А уж у Путина-то с Лавровым…
И, главное.
Изначальное неравенство сторон в Отечественных войнах требовало от России максимальной мобилизации (во всех отношениях). Мобилизация мирного времени имеет свои пределы. Ведь угроза цивилизационной гибели в мирное время не выступает как уже свершившийся факт, явно и зримо. Предельная мобилизация, в том числе и морально-нравственная, не может быть мгновенной.
И в 1812 году, как свидетельствует ее участник Ф. Глинка, нужно было время, чтобы
«…Душа заговорила!
Народность наша поднялась,
И страшная России сила
Проснулась, взвихрилась, взвилась!
И вновь раздвинулась Россия…»
На период от начала Отечественной войны до полной мобилизации Россия не может «не раздвинуться».
За Москву, до Тарутино.
Или до Сталинграда.
Если угодно, в Отечественную войну должны «вступить» и русские пространства, хотя сознательно к этому никто и не стремится.
Это происходит неизбежно, по причине изначального неравенства сил. (А в ВОВ враг был еще и намного мобильнее, ибо к его услугам были мобильные средства почти всей развитой Европы.)
При этом необходимо учесть, что ПМВ и ВМВ резко отличались даже «технологически».
Относительная неподвижность нашего фронта в ПМВ это не заслуга стойкости Русской армии, а общее свойство тогдашней войны, которое определялось наличными средствами ее ведения. Это было связано с отсутствием настоящих мобильных средств. При этом эффективность средств обороны, причем достаточно простых, нивелировала эффективность средств ее преодолении. Отсюда - позиционная война.
Даже превосходство в вооружении на тот момент не могло приводить к глубоким прорывам, и самые серьезные разгромы противника сопровождались не столь уж значительным продвижением - всего на десятки километров. Таков, например, был разгром итальянцев австрияками - продвижение на 100 км.
Таков же был и Брусиловский прорыв. Разгром противника тогда был поистине грандиозным, но за 3,5 месяца мы продвинулись только на 80-120 км.
Так что в ПМВ «танковые клинья» германской армии никак не могли угрожать ни Москве, ни Петрограду по причине отсутствия таковых. При любых неудачах и поражениях Русской армии продвижение противника не могло быть столь стремительным, а, следовательно, и столь глубоким, как это наблюдалось в первый период ВОВ.
А вот ВМВ, напротив, изобилует глубокими прорывами и соответствующими «котлами». Сначала вражескими прорывами, в первоначальный период наших поражений, а потом уже нашими победными прорывами в ответ.
Но это именно «технологическая» особенность ВМВ, отличающая ее от ПМВ.
Наши военные потери соизмеримы с потерями противника. Но наши потери больше, ибо изначально неравный спор сделать окончательно равным, можно лишь, положив на чашу весов необходимые труды и жертвы.
И те, кто пытаются бить по Победе нашими потерями - абсолютно чужие России люди, не понимающие, чем на самом деле была для народа Великая Отечественная война.
И, наконец, последний наиважнейший аспект, о котором мало говорят.
Таких немцев, какие появились в нацистский период, не было в Германии ни до этого, не будет их и после.
Вокруг этого наворочено много мистики, в том числе и самими деятелями третьего Рейха. Однако психологи и антропологи вполне в состоянии все это описать в рациональной форме (Впрочем, это отдельная тема).
На короткий период удалось частично совместить почти несовместное: психологию человека традиционного общества с психологией человека модерна. И это дало удивительный «синергетический» эффект. Достижения германского общества за считанные годы поистине удивительны.
Вот только «дар» этот, полученный от дьявола, имел одно условие: в этом необычайно успешном обществе отрицалась как традиционная мораль, так и высокие смыслы модерна.
Но в военном плане такие немцы были настоящими «берсеркерами».
И остановить их могли тоже только «берсеркеры», но которые сочетали в себе и традиционную мораль, и высокие принципы модерна.
«Не то, что нынешнее племя:
Богатыри - не вы!»
И это придавало всей этой грандиозной драматичной схватке поистине метафизический характер, характер войны СССР с абсолютным злом.
P.S.
«Булкохрусты», неистово косящие под «православных», даже не скрывают своей ненависти именно к традиционным, православным, по сути дела, ценностям ушедшей эпохи: способности на мобилизацию, подвижничеству, аскетизму, жертвенности.
В эпоху надлома героическое прошлое многим предельно ненавистно, ибо жизнь должна быть максимально комфортной.
Для таких людей все сверхусилия и жертвы советской эпохи должны представляться исключительно результатом безответственных экспериментов «кровавых утопистов». Любое упоминание об исторической необходимости, вызывает у них инфантильную истерику.
В качестве идеала им нужна такая Россия, где сытые и богатые пейзане водят радостные солоухинско-шевкуновские хороводы.
Где даже во время большой войны можно особо не напрягаться и жить такой жизнью, при которой рост цен на ананасы - это единственное (по Шевкунову), что омрачает существование «по-настоящему православного русского человека».
Своими восторженными гедонистическими и чудовищно неадекватными представлениями об РИ они опошляют ее трагедию.
И то, что эта публика исходным материалом для произвольного конструирования своего «идеала» выбрала РИ эпохи упадка и крушения - вполне закономерно.
Они и сами - адепты социального упадка и деградации, и подсознательно тянутся ко всему «родному».