Европа и душа Востока. Англосаксы. (часть 2)
Пролог темы по книге немецкого философа Вальтера Шубарта "Европа и Душа Востока" здесь.
Часть 1 "Немцы" здесь.
Англичанин сидит себе на своем острове, изолированно и в безопасности. Этим он чувствует свою непричастность к общей судьбе Европы. Он ощущает свою противоположность материку, хотя и получил от него множество импульсов, без которых английское развитие проходило бы совсем по-другому. То, чем для русского является ширь его степей, для англичанина выполняет море с его естественной защитой (последняя битва на английской земле была в 1745 году!). Море почти полностью лишает его изначального страха.
Превалирующей чертой в настроении англичанина является невозмутимое спокойствие. Англичанин не заботится о будущем, не думает о дальней перспективе. Планы, скрупулезно разрабатываемые на все случаи, не его дело. Он реагирует на проблемы по мере их приближения и решает их от случая к случаю как мастер импровизации. «Наш дух работает лучше всего, когда становится слишком поздно или почти слишком поздно» (виконт д'Абернон, англ.финансист и дипломат).
Поскольку англичанин не слишком заботится о будущем, он пренебрегает мелочным накопительством и охотно проявляет широту своего образа жизни. Английская страсть к пари, чуть ли не национальный порок, свидетельствует, как и русский азарт в игре, об удовольствии от неизвестного.
В противоположность немцам и французам англичанин оставляет угрожающие ему неприятности без внимания, надеясь, что они как-нибудь уладятся сами по себе, без его вмешательства. У него такое чувство, что время работает на него. Ничто его так не огорчает, как трата сил на потенциальную возможность, которая, однако, не осуществляется. Поэтому Англия - по выражению одного современного государственного деятеля - всегда будет проигрывать первые сражения в войне и всегда выигрывать последние.
В ощущении своей безопасности англичанин предстает врагом теорий и систем - этих производных от страха перед будущим. Теоретик ищет типичное в имевшем место случае, чтобы вывести правило для случаев, еще не имевших места. Он надеется таким способом подступиться к неизвестности грядущего. Англичанин же, напротив, смело встречает каждый отдельный случай. Это предохраняет его от схематизма и позволяет увидеть как раз своеобразное и неповторимое в каждой ситуации - и овладеть ею.
Однако от этого страдают его научные достижения. Он живет и мыслит от случая к случаю, без заранее составленного мнения, готовый приспособиться к обстоятельствам; это - человек опыта, кажущийся беспринципным, но он не беспринципнее, чем сама жизнь, которая в своем потоке не терпит застывших форм. В этом тайна политического величия Англии. Оно основано не на принципах, а на инстинкте.
Этому соответствует ярко выраженное английское неприятие нормы, чуть ли не большее, чем у русских. Англичанин испытывает сильную неприязнь к законодательному регулированию и прежде, чем издать какой-нибудь новый закон, он лучше будет обходиться постановлениями, принятыми еще в Средневековье. Он и по сей день обходится без конституции, без уголовного и гражданского кодекса.
В осуществлении правосудия самое главное - не законы, а судья, который принимает решение в каждом данном случае. Он имеет преимущество перед законодателем, который лишь профилактически занимается случаями, не имевшими места. Английская юстиция - это юстиция не норм, а прецедента. Судья здесь суверенен; справедливым в каждом отдельном случае считается то, что он объявит справедливым; главное значение придается не предусмотрительности закона, а правильности решения судьи. Эта юстиция прецедента имеет несомненную связь с эмпиризмом английской философии.
В этом же ряду стоит и та сдержанность, которую центральное правительство проявляет по отношению к своим чиновникам за рубежом. Оно предоставляет человеку на месте широкую свободу действий, не связывая его чрезмерно указаниями, которые могли бы помешать ему справедливо учесть особенную природу отдельного случая. И действительно, не связанный инструкциями и предоставленный самому себе, англичанин в таких ситуациях поступает наилучшим образом.
Английское правительство не относилось бы так к своим подчиненным, а граждане - к судьям, если бы они не имели глубокого доверия друг к другу, которое питается молчаливым убеждением, что все англичане в сущности хотят одного и того же.
Англичанин - индивидуалист, но - в рамках традиции. Англичанин стремится жить для себя, но он не хочет отличаться от других. Он любит личное уединение, но не оригинальность. Он счастлив жить для себя в собственном доме, но дом его выглядит точно так же, как дома соседей, и он соблюдает в нем тот же стиль жизни, что и они. Он не хочет выделяться из своего окружения, поскольку внутренне не выделяется из него. Это - типовой индивидуализм. Без него не было бы того великого достижения, которое англичанин рассматривает как главный результат своей культуры и как огромный вклад в культуру человечества: государство свободы. Как мало государства и как много свободы! Говорят, что английское островное положение заменяет государство. В Англии главным связующим средством социальной жизни является не государственная норма, а общепринятая традиция.
Личностный идеал Англии -свободный гражданин, а не цезарь, подавляющий своих подданных. Ее государственный идеал - общество, основанное на самоуважении граждан, а не на диктате норм. Лозунг здесь - интимность частной жизни, а не тоталитарность государства. Государство не приказывает, а призывает к добровольному сотрудничеству. Английские чиновники самые вежливые в мире.
Они не образуют особого сословия, не ощущают себя, как в Германии, более высокой человеческой породой. Человеческое достоинство в чиновничьих конторах не унижается.
Англия сегодня живет, как и всегда, культурой своей частной жизни, наглядно являя всем ее преимущества. Здесь все частное, даже театр и университеты.
Среди хаотической путаницы и у англичанина может возникнуть требование порядка любой ценой, даже ценой свободы. В благополучные же времена он стремится жить по принципу: «Свобода в порядке, порядок в свободе». Это означает: понятие свободы имеет в своей основе дух солидарности.
Солидарность свойственна и английскому спорту. Англичанин любит соревнование не одиночек, а команд, не личные достижения, а вклад в общий успех. Поэтому здесь не бокс - народный вид спорта, а футбол.
А соревнования по гребле между университетскими командами Оксфорда и Кембриджа являются национальным праздником.
Здесь процветает настоящий пуританский тип. Это и есть известный всему миру англичанин - полная противоположность русскому человеку. Будучи до мозга костей человеком срединной культуры, он преклоняется перед существующим и пытается его удержать. Для него все, что существует - свято, потому что существует. В этом основа английского консерватизма. Когда на мир смотрит русский, его не покидает ощущение, что так не должно быть. Англичанин в такой же ситуации говорит себе: так - хорошо, так и должно оставаться.
Он - материалист. Духовное для него не имеет собственной ценности. Он молится успеху, выгоде, добыче. Английские рыцари были первыми, кто перестал ограничиваться военной специальностью, допуская торговлю и предпринимательство в качестве благородных занятий. Англия была первой страной, где феодальные паладины превратились в капиталистических предпринимателей. Доброе стало отождествляться с полезным. Мир видится в противоречии интересов, а не в борьбе идей.
Английская политика основана на такой оценке мира. Вот почему она имела наибольшие успехи в ту эпоху, которая стала определяться интересами вместо духовных ценностей. Поскольку английский материалист не признает абсолютных требований, он готов к компромиссам и являет собою противоположность русскому максимализму. Ведь только абсолютные требования делают человека неуступчивым. В практических вопросах договориться можно. Англичанин мастер в искусстве взаимопонимания. Он ищет только возможного.
В то время как русский приносит земное в жертву идее, англичанин приносит идею в жертву земному. Английская философия заканчивается там, где начинается философия истинная. Англичане первыми, и именно они, низвели науку до арифметики. Механистическая картина мира -это английское изобретение. Инстинкт добычи определяет английскую мысль даже тогда, когда она не служит непосредственно целям приобретения. Англичанин смотрит на мир как на гигантскую фабрику. Англия, родина капитализма и паровой машины, распространила над землею тот угар угольного дыма и корыстолюбия, в котором задыхается душа.
Англичанин - не художник, не мыслитель, не солдат; он - торговец. Он не ищет ни славы, ни истины; он ищет добычи.
У него нет идеала образованности. "Образованных" на Британских островах нет. Люди с высшим образованием не являются там особым сословием. Литература и наука там - не содержание жизни, а любительское увлечение, как рыбная ловля. Они служат в жизни украшением и роскошью. Английский аристократ - в лучшем случае покровитель, но не апостол культуры. Воспитание здесь направлено на то, чтобы культивировать давно зарекомендовавший себя тип - джентльмена. Оно не стремится подготовить высокообразованные личности или передать знания. Все, что лежит по ту сторону опыта, оставляет англичанина равнодушным.
В коммерческих делах он уважает личность партнера по договору, а не абстрактные правовые принципы. Индивидуалистическое восприятие истории («люди делают историю!») - настоящий англосаксонский продукт. Даже английская терпимость к чужим культурам - это, конечно, нравственное достоинство - покоится отчасти на пренебрежении, которое англичанин питает к культуре вообще.
Пуританский тип дышит духом Ветхого, а не Нового Завета. Англичанин охотно прибегает к религии для оправдания своих приобретений. Его чековая книжка украшена иконописным нимбом, политика власти обрамляется гуманными мотивами. Английская национальная миссия нацелена на мировое господство, а не на спасение мира, и исходит она из практических соображений, а не из нравственных идеалов. Народ свои разбойничьи набеги провозглашает священными - в этом суть английского мессианизма. Англичанин стремится к материальным благам и использует религию для усиления или для маскировки своих стремлений. Злое при необходимости легко выдается за святое.
Острая конкуренция между алчными монадами, если ее не сдерживать в рамках, разлагает общество. В Англии это сдерживание происходит благодаря всеобщему усвоению привычек, нравов и убеждений, с которыми считаются все. Прежде всего это происходит благодаря идеалу джентльмена, одному из лучших достижений британской культуры, - это сильный отзвук готического жизнеощущения, зародившийся из духа средневекового рыцарства, который постепенно от дворянства распространился и на весь народ, где нижние слои пытались подражать более высоким.
Идеал джентльмена в деловой жизни стал обоснованием честности коммерсанта. Особенно по-рыцарски он заставляет держаться с женщинами и с беззащитными. Никто так не старается, как англичанин, примирить побежденного с его судьбой. О том, какие ужасные глубины кроются в английской душе, говорит история британских королей, более жестокая и полная убийств, чем многие другие. Наполеон, знавший своих противников, называл англичан совершенно дикой расой. Без той сдерживающей узды, которую накладывает на него дворянский образ мыслей, англичанин был бы невыносим. Стереть это с него - и пред нами предстанет чистый американец. Ярко выраженный американизм - это англосакство без джентльменского идеала, форма вырождения английской сущности.
Английский идеал джентльмена, каким бы действенным он ни был, все же ограничен. Это не последнее слово этики. Он смолкает перед расовым высокомерием, перед иностранцем; его не слышно во внешней политике. Он не смог развиться во всеобщий идеал человечности.
В посте использованы фотографии,
взятые из открытого доступа в интернете